Основы теоретической психологии 7 страница

Понятие об оппонентном круге введено мною' Оппонентный с целью анализа коммуникаций ученого под углом круг зрения зависимости динамики его творчества от конфронтационных отношений с коллегами. Из этимологии термина "оппонент" явствует, что имеет в виду "тот, кто возражает", кто выступает в качестве оспаривающего чье-либо мнение. Речь пойдет о взаимоотношениях ученых, возражающих, опровергающих или оспаривающих чьи-либо представления, гипотезы, выводы. У каждого исследователя имеется "свой" круг таких фигур. Очевидно, что оппонентный круг имеет различную конфигурацию. Его может инициировать ученый, когда бросает вызов коллегам. Но его создают и сами коллеги, не приемлющие идеи других, воспринимающие их как угрозу своим воззрениям (а тем самым и своей социальной позиции в науке) и потому отстаивающие их в форме оппонирования.

Поскольку конфронтация и оппонирование происходят в зоне, которую контролирует научное сообщество, вершащее суд над своими членами, ученый вынужден не только учитывать мнение и позицию оппонентов с целью уяснить для самого себя степень надежности своих оказавшихся под огнем критики данных, но и отвечать этим оппонентам. Его отношение к их возражениям не исчерпывается согласием или несогласием. Полемика, хотя бы и скрытая, становится катализатором работы мысли. В связи с этим напомним о замечаниях М.М. Бахтина по поводу того, что авторская речь строится с учетом "чужого слова" и без него была бы другой. Стало быть, в ходе познания мысль ученого регулируется общением не только с объектами, но и с другими исследователями, высказывающими по поводу этих объектов суждения, отличные от его собствен-См.: Ярошевский М.Г. Оппонентный круг и научное открытие//Вопросы философии. № 10. 1983, с. 49-62.

ных. Соответственно, текст, по которому история науки воссоздает движение знания, следует рассматривать как эффект не только интеллектуальной (когнитивной) активности автора этого текста, но и его коммуникативной активности. При изучении творчества главный акцент принято ставить на первом направлении активности, прежде всего понятийном (и категориальном) аппарате, который применил ученый, строя свою теорию и получая новое эмпирическое знание. Вопрос же о том, какую роль при этом сыграло его столкновение с другими субъектами - членами научного сообщества, чьи представления были им оспорены, затрагивается лишь в случае открытых дискуссий. Между тем, подобно тому как за каждым продуктом научного труда стоят незримые процессы в творческой лаборатории ученого, к которым обычно относят построение гипотез, деятельность воображения, силу абстракции и т.п., в производстве этого продукта незримо участвуют оппоненты, с которыми он ведет скрытую полемику. Очевидно, что скрытая полемика приобретает наибольший накал в тех случаях, когда выдвигается идея, претендующая на радикальное изменение устоявшегося свода знаний. И это неудивительно. Сообщество должно обладать своего рода "защитным механизмом", препятствующим "всеядности", немедленной ассимиляции любого мнения. Отсюда и то естественное сопротивление сообщества, которое приходится преодолевать каждому, кто при-тязает на признание за его вкладом в науку новаторского характера.

Признавая социальность научного творчества, следует иметь в виду, что наряду с макросоциальным аспектом (охватывающим как социальные нормы и принципы организации мира науки, так и сложный комплекс отношений между этим миром и обществом) имеется микросоциальный. Он представлен, в частности, в оппо-нентном кругу. Но в нем, как и в других микросоциальных феноменах, изначально выражено также и личностное начало творчества.; На уровне возникновения нового знания - идет ли речь об открытии, гипотезе, факте, теории или исследовательском направлении, в русле которого работают различные группы и школы, - мы оказываемся лицом к лицу с творческой индивидуальностью ученого:

Понятие об условном рефлексе родилось в оппонентном кругу И: на протяжении всей его исторической жизни противостояло в научном сообществе потоку идей, образующих новые оппонентные круги. Изначально разработка этого понятия имела в творческих устремлениях Павлова два критических вектора. Один был направлен против воззрений, претендующих на объяснение поведения действием особых психических агентов ("биография" которых с точки; зрения принципа детерминизма представлялась сомнительной)'.

Другой вектор был направлен против нигилистического отношения к чуждым традиционной физиологии, но телесным по природе, факторам объяснения жизненных актов. Павлов искал выход из тупика, образованного этими подходами, создавшими альтернативу: либо психология сознания, либо физиология организма. Третьего не дано. Павлов покончил с этой альтернативой, сформировав понятие об условном рефлексе. Совершилось же это революционное событие в оппонентном кругу, где Павлов оказался, по собственному признанию, в ситуации "нелегкой умственной борьбы". Перспективный оппонентный круг возник как очаг научных инноваций после знакомства Павлова с трудами Фрейда (породив новое направление в павловской школе, темой которого стало изучение экспериментальных неврозов). После полемики Павлова с представителями гештальттеории понятие о динамическом стереотипе и версия экспериментов по "рефлексу на отношение" явно стали "гостями" его лабораторий, выйдя из этого оппонентного круга.

Особо следует выделить оппонентный круг, в котором шло столкновение Павлова со многими представителями бихевиорист-ского движения. Последнее восходило к взращенным на русской почве идеям условно-рефлекторной регуляции поведения. Под этим имелось в виду взаимодействие организма со средой, опосредованное передаваемой нейроаппаратами сигнально-знаковой информацией об ее свойствах.

Различие в русском и американском путях разработки науки о поведении создало при столкновении лидеров этих путей оппонен-тный круг, в котором Павлов подверг критическому анализу попытки разрабатывать эту науку, игнорируя зависимость организации Дб^ствий от нейродинамических структур и сигнально-знаковых отношений с объектами среды.

В оппонентном кругу Павлова мы встречаем, как это ни парадоксально, исследователей, отстаивавших модель рефлекса, на первый взгляд идентичную его собственной. В этом случае легко заподозрить, что причиной оппонирования служили притязания, носящие по сути личностный характер, лишенный научного смысла, поскольку утрачивалось главное предназначение оппонентного круга: продвинуть знание об объекте на более адекватный реальности уро-^нь. Таковы, в частности, притязания на приоритет. И сам Павлов не был лишен этих притязаний. Однако, как может быть показано ^ взаимоотношениях между Павловым и Бехтеревым, хотя оба стояли на позициях рефлекторной теории, созданный ими (и их шко-^ми) оппонентный круг возник в силу логико-научных различий в "0311ЦНЯХ этих двух исследователей.

Выготского можно было бы назвать гениальным оппонентом. Он владел удивительным умением критически разбивать каждую теоретическую конструкцию, обнажая как силу, так и слабость ее прорывов в непознанное.

Под этим углом зрения, сложившимся у него в юности и во время учения на юридическом факультете, он воспринимал в различные периоды своего творчества концепции, которые возникали тогда на переднем крае исследований (как в естественных, так и в гуманитарных науках). Он полемизировал с Потебней об интеллектуальном предназначении басни, с Павловым о дуализме его учения (вопреки его притязаниям на создание картины "неполовинчатого" организма), с Фрейдом (подчеркивая, что, подобно Гегелю, тот, "хромая, шел к правде"), с Келером, Штерном, Бюлером, Пиаже, Дильтеем, Левином - по существу, со всеми, кто определял научный ландшафт психологии той эпохи. И в каждом случае полемика Выготского с теми, кому он оппонировал, служила для него опорой в выборе и переосмыслении проблем, с целью поиска и разработки собственных вариантов решений.

Чтобы создать оппонентный круг, ученый должен быть опреде-. ленным образом мотивирован. Ведь участие в полемике, критиче-i ский анализ теоретических воззрений, признанных неприемлемыми, защита и развитие в противовес им собственной позиции - все это требует сочетания интеллектуальной работы и порой непомерных затрат мотивационной энергии.

В ситуации оппонентного круга перед нами вновь выступает про-низанность личностно-психологического ядра научной деятельности "излучениями", исходящими от двух других его переменных - когнитивной (без которой оппонирование было бы беспредметным) и коммуникативной. ': Логика науки движет мыслью ученых посред-Индивидуальный ством "сетей общения", открытых или скры-когнитивный стиль тых (не вписанных в тексты публикаций) диа^ логов, как на теоретическом уровне, так и н> тесно связанном с ним эмпирическом. ': Из этого не следует, что отдельный ум представляет собой лишены ный самостоятельного значения субстрат, где сплетаются когнитивный: "сети" (категории логики науки) с коммуникативными (оппонентныв круги и др.). Столь же неотъемлемой детерминантой результатов, об^ ретших объективную (стало быть, независимую от неповторимой жиз^ ни человека науки) ценность, является личностное начало творчестМЬ По словам Эйнштейна, "содержание той или иной науки можНв понять и оценить, не вдаваясь в процесс индивидуального развитШ!

тех, кто ее создал. Однако при таком одностороннем представлении отдельные шаги иногда кажутся случайными. Понять, почему эти шаги стали возможными вообще, можно лишь после того, как проследишь духовное развитие тех индивидов, которые проделали решающую роботу'" (курсив мой. - М.Я.).

В когнитивном стиле интегрируются, с одной стороны, историо-логическое начало творчества, безразличное к уникальности личности, с другой - присущие этой личности способы выбора и обдумывания проблем, поисков решений и их презентации научному сообществу.

Так, например, для А.А. Ухтомского, как и для других строителей науки о поведении, основной метафорой служит термин "механизм". Однако от технического механизма та система, под знаком которой трактовалось поведение, отличается множеством степеней свободы и способностью к саморазвитию. Такой потенциал был заложен уже в преобладании множества афферентных, идущих от рецепторных аппаратов путей над весьма ограниченным количеством рабочих, исполнительных органов. Доминанта создается благодаря выбору одной степени свободы. Но Ухтомский неизменно мыслил ее активность не только как выбор из множества наличных аффе-рентаций, но и как сопряженную с построением новых интегральных образов, как проектирующую действительность, которой еще нет. ("Проект опыта, идущего навстречу ему".) Тем самым он, анализируя своеобразие биологических объектов, наделял их особой формой активности, впоследствии названной Н.А. Бернштейном детерминацией, "потребным будущим", модель которого предваряет актуальное действие.

Монический взгляд на человека и его место в природе сочетался в мышлении Ухтомского с принципиальным антиредукционизмом. По его убеждению, к каким бы глубоким сдвигам в познании мироздания ни вела новая физика (идеи которой он вносил в биологию), ни одна человеческая проблема ее теориями не объяснима. Живая система характеризуется негэнтропийностью: чем больше она Работает, тем больше тратит на себя энергии из среды. Самый могучий деятель - человеческий организм. Он способен дать "такой Рабочий результат, такие последствия, которые на долгое время заставят вспоминать эту индивидуальность".

С переходом в "мир людей" поведение, организуемое доминантой, становится качественно новым. Здесь каждый индивид само-^нен, уникален. Личностное начало входит с творимую людьми

' Naturwissenschaft, 1922, S. 48.

оболочку планеты, названную Вернадским (посещавшим в 20-х годах лекции Ухтомского) ноосферой. Но Вернадский определял ее по параметру интеллекта (отсюда и сам термин). Для Ухтомского же планетарное явление - это не только мысль, но и великое многообразие лиц, преобразующих мир энергией своих доминант и создающих в нем особую "персоносферу". Здесь опять-таки сказалась одна из особенностей его когнитивного стиля - антиредукци-онизм. Существенную роль играла поглощенность Ухтомского двумя далеко стоящими друг от друга, но в его творчестве неизменно сопряженными сферами, а именно сферой физико-технических представлений о мире и сферой нравственно-религиозных (христианских) ценностей. Еще в молодости он усвоил принципы теории относительности. Идея цельности "пространства - времени" побуждала под таким же углом зрения осмыслить процессы в физиологическом субстрате, объяснение которых априорно сковывалось локализацией трех координат.

Преодолевая подобную схему, он выдвинул приобретшую известность также и за пределами физиологии (в частности, у одного из слушателей его лекции знаменитого литературоведа М.М. Бахтина) концепцию "хронотопа" как единства пространственно-временной организации процессов поведения (охватывающих в нераздельности интроцентральную нейродинамику и образ среды активности организма). Внутренне мотивационной духовно-нравственной позицией Ухтомского была и его концепция "доминанты на лицо (то есть личность) другого" в сочетании с понятием о другом человеке как "заслуженном собеседнике". Понятие "собеседования" означало не простой обмен речевыми знаками, но общение, имеющее личностный подтекст.

Развитие современного знания о науке и ее лю-Надсознательное дях требует преодолеть расщеплен ность двух

планов анализа - логического и психологического. Проблема, с которой здесь сталкивается теория, обостряется запросами практики. Если попытки интенсифицировать исследовательский труд все еще направляются преимущественно тем, что подсказывают житейская интуиция, личный опыт и здравый смысл (поскольку голос науки в этих вопросах звучит пока слабо), то главную причину этого следует искать в неразработанности теории внутренней логико-психологической организации деятельности ученых, ее детерминант и механизмов.

Серьезным препятствием на пути построения такой теории является традиционная разобщенность двух направлений в исследовании процессов и продуктов научного творчества - логического и.

психологического. Со стороны логики принципиальная несовместимость этих направлений была в Новейшее время провозглашена рейхенбахом, утверждавшим, что логика интересует только "контекст обоснования", тогда как "контекст открытия" не подлежит логическому анализу', Поппером, настаивавшим на том, что вопрос о зарождении идей не имеет отношения к логике как таковой^ и многими другими. Реальное, доступное эмпирическому контролю (а тем самым и практическому воздействию) движение мысли относится с этой точки зрения к области психологии. Что касается самих психологов, то они, принимая проводимое логиками разграничение сфер исследования, полагают, что обращение к актам творчества ("контексту открытия", процессам рождения замысла, постижения новой истины и т.д.) с необходимостью выводит за пределы сознания к явлениям, обозначаемым терминами "интуиция" и "подсознательное" (или "бессознательное").

Попытки трактовать подсознательное как причинный фактор научного творчества отражают все то же расщепление логического и психологического, но теперь уже со стороны психологии, а не логики. Их имплицитной посылкой является представление о том, что сознание, работающее по логическим схемам, бессильно перед задачами, требующими творческих решений. Поскольку, однако, никакие другие схемы не могут лечь в основу сознательной регуляции процессов мышления, напрашивается вывод о том, что при истинно творческом поиске где-то за порогом сознания, в "глубинах" психики должны производиться особые операции, отличные от логических.

Ничего членораздельного о природе и закономерном ходе этих особых "подпороговых" интеллектуальных операций мы от психологов до сих пор не слышали. И если принять указанную концепцию, остается совершенно загадочным, каким образом происходит общение между субъектом творчества и миром исторически развивающейся науки. Чтобы работать в этом мире, индивид должен усвоить его язык (пусть путем перевода на собственный "внутренний Д^^бкт") и, в свою очередь, сказать свое новое слово на этом же языке. Но нельзя перебросить мост между надындивидуальными формами объективно и закономерно развивающегося знания, без "Редставленности которых в жизни каждой отдельной личности творчество невозможно, и "тайниками" подсознательного, предпо-^ Reichenbach Н, The Rise of Scientific Philosophy, 1954. Popper К. The Logic of Scientific Discovery, 1963.

дожив, что эти формы не имеют к ним никакого отношения, если невозможно произвести перевод с предметно-логического языка на личностно-психологический. Человек науки оказывается в этом случае расщепленным, причастным к "двум мирам'".

В роли же движущего начала творческой деятельности ученого (и тем самым ее плодов, то есть научных гипотез, теорий, открытий и т. д.) выступает темная психическая сила, действующая в "контексте открытия".

До тех пор пока логическое изучение науки будет ограничено описанием ее всеобщих чисто формальных структур, а психологическое изучение творчества не выйдет за пределы столь же всеобщих, сколь и бессодержательных "механизмов" интуиции и подсознательного, дуализм непреодолим.

Контуры предметно-исторической ориентации намечаются ныне в исследованиях логического строя научного познания (работы Т. Куна, И. Лакатоса и др.). Это создает предпосылки для преодоления аисторизма в объяснении факторов научного творчества. Но только предпосылки. Можно исходить из того, что изменчивость присуща не только содержанию научного мышления, но и его строю, его формам (парадигмам, программам, патернам), и вместе с тем представлять структуру психической жизни самого субъекта, осваивающего и творящего эти формы, в качестве абстрактно-извеч-ной^

Переориентация психологии столь же необходима, как и переориентация традиционного способа логического анализа научного познания. Лишь интеграция двух преобразованных направлений позволит объяснить, каким образом логика развития науки определя-^ ет поведение конкретной личности, в какой форме она, эта логика, будучи независимой от сознания и воли отдельных лиц, покоряет их сознание и волю, становится их жизненным импульсом и отправлением.

' А по известной концепции К. Поппера даже к "трем мирам" - проблемно-научному, психическому и физическому.

' Так, согласно Т. Куну, кризису в науке и следующей за ним научной революции (смене одной парадигмы другой) предшествует осознание "аномалий" в со". ставе научных знаний, причем это осознание "встроено в природу перцептив-ного процесса самого по себе" (Kuhn Т. The Structure of Scientific Revolutions, 1962) и реализуется тем же механизмом, который действует при быстром восприятии неадекватных изображений (игральных карт) в тахистоскопе. Тем самым появление в составе научных знаний новаторских идей, несовместимых о исторически сложившейся парадигмой, объясняется универсальными особен-, ностями процесса чувственного восприятия.

Для обозначения того, как объективное научно-логическое, инкорпорируясь в психических процессах и свойствах человека, творится благодаря им, имеет смысл ввести новое модельное представление о строении творческой личности, а именно - вычленить в регуляции ее поведения особую форму творческой интеллектуально-мотивационной активности, которую условно назовем "надсознательное". в нем нет ничего мистического, выводящего психические процессы за пределы материального субстрата, в котором они совершаются. Подсознательное, сознательное, надсознательное - это различные уровни духовной жизни целостной человеческой личности, изначально исторической по своей природе, реализующей в материальном и духовном производстве свои сущностные силы посредством иерархии психофизиологических систем.

Поведение человека по своему основному вектору является сознательным. Осознание целей и мотивов, мыслей и чувств - необходимая предпосылка адекватного отношения к социальному и природному миру. Имеется, однако, обширная область неосознаваемой психической жизни. Осознавая, например, объект действия, мы не осознаем автоматизированных внешних и внутренних операций, посредством которых это действие производится. От нас могут ускользнуть его истинные мотивы и т.п. За известными метафорическими представлениями о сознании, как "светящейся точке", "вершине айсберга" и т. п., а о бессознательном, как океане или огромной подводной глыбе, скрыта идея детерминационной зависимости того, что возникает в "поле" сознания от предшествующего хода психических процессов, следов пережитого, от запаса и характера хранимых мозгом энграмм (Семон). Детерминация прошлым - таков во всех случаях основной смысл обращения к понятию о подсознательном.

Но применительно к процессам творчества, созидания отдельным индивидом того, что никогда еще не содержалось в его прежнем опыте, а нарождается соответственно объективным закономерностям развития науки, принцип детерминации прошлым (выраженный в понятии о подсознательном) оказывается недостаточным. Понятие о надсознательном призвано объяснить детерминацию творческого процесса "потребным будущим" науки.

Когда осознаваемое ученым в виде непредвидимо возникшей идеи соотносится с подсознательным как ее источником, возмож-^ только два способа объяснения. Либо предполагается, что новая ^^ ~ эффект "инкубации" шедшего своим ходом процесса, недо-^""огодля "внутреннего восприятия" субъекта, но это квазиобъ-яснение', либо в ней видят символ переживаний, травм, комплексов, нереализованных влечений - эффект действия сексуальных, агрессивных, защитных механизмов. Это популярное в западной психологии объяснение творчества, восходящее к Фрейду и его последователям (Юнг и др.), антиисторично по своей сути. Оно превращает мир культуры в порождение безличностно-психических сил.

Что же касается понятия о надсознательном, то оно позволяет, как мы полагаем, интерпретировать структуру творческой личности с позиций историзма. В отличие от обычной деятельности сознания надсознательное представляет такую форму активности субъекта, при которой он в ответ на потребность исторической логики в разработке предмета знания создает различные, никогда прежде не существовавшие проекты воспроизведения этого предмета.

Какие перспективы открывает понятие о надсознательном перед исследователем творчества ученого?

Оно побуждает рассматривать замыслы этого ученого, направление его поисков, его незавершенные проекты, варианты трудов, динамику мотивов, ошибки и неожиданные находки как отклик на запросы логики развития науки, как ее символику и симптоматику. Эта логика (экстрагируемая из объективных исторических источ-, ников) дает ключ к декодированию следов работы индивидуальной: мысли, i

Вспоминая забытое имя, мы перебираем возможные варианты,; испытывая чувство сходства или несходства с искомым. Своеобра-'; зие этого чувства в том, что хотя мы и не можем воспроизвести (то j есть представить в сознании) нужное слово, оно сразу же узнается.^ Оно незримо присутствует, регулируя поиск. Говорят, что оно существует за порогами сознания. И такое мнение не вызывает возраже-j ний, поскольку слово уже записано в нервных клетках мозга. Hoj как быть в случае творчества - в случае создания новой идеи (но-j вого слова), если она никогда еще не могла быть записана ни aj чьем мозгу? И тем не менее мысль ученого находит новое решение^ переживаемое, прямо-таки "узнаваемое" (выступающее уже на уров-j не сознания) как единственно верное (хотя, быть может, другие, да>,1 и сам он в дальнейшем, сочтут это заблуждением). Очевидно, 4TQj регуляция поиска в этом случае идет по иному типу, чем при вос-j

' Представление об "инкубации" встречается во многих теориях творческо-j го процесса. Оно отражает одну из его реальных сторон, а именно подготовит ленность открытия предшествующей "автоматической" работой ума. Главка^ трудность, однако, заключается в том, чтобы дать причинную трактовку этой ра^Д боты. В противном случае подсознательное выступает в роли агента, которЫЯд способен все объяснить, но сам не нуждается в объяснении.

становлении забытого в памяти. Приведенный пример иллюстрирует различие между подсознательным и надсознательным, И в одном и в другом случае это сигналы, поступающие в сознание, но детерминация их различна.

Например, феномены, представляющие в творческой активности Выготского ее надсознательный уровень, выступают на многих отрезках его жизненного пути. В трактовке речевого рефлекса как элемента организации поведения на уровне человека содержалось потенциально несколько важных идей: как рефлекс он организатор поведения, как речевой - общения (коммуникации), как представляющий систему языка - знак, который может служить сигналом и своего рода оператором (орудием) и носителем знания (то есть интеллектуального содержания). Эти потенциальные (объективно представленные в природе языка) факторы предвосхищались (на уровне надсознания) Выготским, переходя на уровень расчлененных понятий при решении им исследовательских задач в области психологии.

Обращение к знаковым системам как посредникам между внешним предметным воздействием на организм и его ответными действиями содержало перспективу [не сразу реализованную Выгот-ским, но потенциально (надсознательно) готовившую его схему "инструментальной психологии"] разделения психических функций на два разряда: строящихся по типу "стимул - реакция" и по другому типу "стимул - знак - реакция". Несколько лет Л.С. Выготский занимался (используя методику Аха-Сахарова) вопросом о том, как у детей формируются понятия. Но оперирование условными знаками неизбежно придавало этим "понятиям" искусственный характер.

Поскольку же естественное развитие сознания совершается посредством такого знака, как слово, имеющее свою внутреннюю (интеллектуальную) форму в виде значения, в творчестве Выготского зрела идея перехода к изучения эволюции значения слова и благодаря этому - стадий мышления. Воплощение этой идеи и принесло ему мировую (весьма запоздалую) славу'.

Опасность расщепления человека на сферы, причастные разным ^ирам, Павлов изначально объяснял ограниченностью средств, ко-^Р^и располагает научная мысль. Он никогда не считал, что его Укрытия условных рефлексов дают исчерпывающее знание о ^"^ных явлениях, включая в их число психические. Павлов пре-ендовал, начиная свое дело, на детерминистское объяснение хотя

^м.: Ярошевский М.Г. Л. Выготский: в поисках новой психологии. СПб

и фундаментального, но лишь одного из разряда этих явлений. Создание же целого из объективного и субъективного он на первых порах относил к обязанностям философа, "который олицетворяет в себе величайшее человеческое стремление к синтезу, хотя бы в настоящее время и фантастическому"'.

Однако последнее слово Павлова было другим. Картину, дающую, говоря павловскими словами, "целое из объективного и субъективного", представил не философ, а он сам. "Временная нервная связь есть универсальнейшее физиологическое явление в животном мире и в нас самих. А вместе с тем оно же и психическое - то, что психологи называют ассоциацией. Какое бы было основание различать, отделять друг от друга то, что физиолог называет временной связью, а психолог ассоциацией? Здесь имеется полное слитие, полное поглощение одного другим, отождествление"^

"...Кто отделил бы в безусловных сложнейших рефлексах (инстинктах) физиологическое соматическое от психического, т. е. от переживаний могучих эмоций голода, полового влечения, гнева и т. д."^.;

Но если полностью отождествимо то, что традиция относит к. области физиологии, с тем, что принято считать психическим, если, нельзя отделить одно от другого, то для чего один и тот же научный j предмет мыслить в категориях, изначально полагающих тело и ду-j шу разными сущностями? Чтобы постигнуть этот предмет, нужны j другие понятия и методы, другое имя*, j

Интересно проследить соотношение междудинамикой исследо-'j вательского поиска, носящего надсознательный характер, и работой^ теоретического сознания в творчестве И.П. Павлова. Противоречие^ заключалось уже в самом обозначении, которое он подобрал для своей? 1 теории, назвав ее учением о высшей нервной деятельности, а в скоб-j

' Павлов И.П. Полн. собр. соч. в 6-ти томах, 2-е изд. Т. 3. Кн. 1. М.-Л., 1951,0.39^1 ' Там же, с. 325. ^ " Там же, с. 335.,^ " Условный рефлекс Павлов осмысливал как междисциплинарное понятие,; обозначающее "такое элементарное психическое явление, которое целиком ej полным правом могло бы считаться вместе с тем и чисто физиологическим яв^ лением". ><1

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: