Основы теоретической психологии 15 страница

Одну из первых обобщающих схем, идущих в этом направлени> предложили американские психологи Дж. Миллер, Ю. Галантер' К. Прибрам в работе "Планы и структура поведения" (1960). "основной целью было обнаружить, имеется ли какая-нибудь свя между кибернетическими идеями и психологией'".

Эта связь утверждалась посредством формулы "Т-О-Т-Е" (тес' операция-тест-результат), поставленной на место "классическог представления о рефлекторной дуге как автоматическом замыкаии двух полудуг - афферентной и эфферентной - и бихевиористск(>1 двойника этого представления, известного как отношение "стимул реакция". Архитектура простейшей единицы поведения трактовала^ теперь в виде кольца с обратной связью. Выглядело это так: при вое действии раздражителя на систему она не сразу отвечает на него?> акцией, а сперва сличает это идущее извне воздействие с состояние самой системы и оценивает произведенную пробу (тест). Стало бь организм чувствителен не к раздражителю самому по себе, а к'

^робе, оценке. Если оценка показала несоответствие между стимулом и состоянием системы (то есть несоответствие между воздейству-юшей извне энергией и некоторыми критериями, установленными в самом организме), в систему поступает "сигнал рассогласования". Благодаря такой обратной связи система производит действие (операцию) и вновь сравнивает и оценивает состояние организма и состояние, которое опробуется, то есть опять в игру вступает петля обратной связи. Так, тест и операция сменяютдругдругадотех пор, пока не достигается удовлетворительный результат.

Схема Т-О-Т-Е отражала кибернетические представления, опиравшиеся на опыт конструирования технических устройств (так называемых сервомеханизмов), способных к саморегуляции, к изменению своей работы в зависимости от полученных результатов, к исправлению на ходу допущенных ошибок. По сравнению с линейной схемой "стимул-реакция" действительно вводился ряд важных моментов, о которых говорили такие термины, как "сличение", "оценка", "сигнал рассогласования", "обратная связь".

Миллер и его коллеги поставили вопрос о том, что понятие образа, отвергнутое бихевиоризмом, должно быть возвращено в психологию в качестве одного из ключевых. Они видели, что образ есть нечто принципиально иное, чем кодовое преобразование информации в машинах. Компьютер, с которым они общались, мог быть использован для анализа программирования решения задачи, поисковых шагов, коррекций, обратной связи и других моментов, относящихся к структуре действия. Но бесполезно было исследовать с его помощью структуру образа. В итоге понятие об образе, как бы высоко его ни ставили (Миллер и другие писали слово "образ" не иначе как с большой буквы), оставалось на уровне докибернетического знания о нем, а точнее - на уровне субъективной, интроспективной психологии. "Мы внезапно пришли к мысли, - пишут эти авторы, - что мы являемся субъективными бихевиористами. Когда мы кончили смеяться, мы начали серьезно обсуждать, не является ли это точным обозначением нашей позиции. Во всяком случае, уже само название выражало шокирующую непоследовательность наших взглядов"'. Автоматы, выполняющие сложнейшие логико-математические операции и тем са-^ым, казалось бы, позволяющие воспроизводить в своих материальных элементах тончайшие нюансы духовной жизни, должны были ОТРЫТЬ эру полного освобождения исследований поведения от "субъ-^^ой примеси". Но вопреки этому обращение к кибернетической

' Миллер Дж,, Галантер Ю. 1965, с. 15.

Прибрам К. Планы и структура поведения.^

'же, с. 233.

схеме вынудило присоединить к термину "бихевиоризм", означавще-j му "психология без субъективного", определение "субъективный", j

Такого поворота психологи, воспитывавшиеся на бихевиоризме^ не ожидали. Но он неотвратимо должен был последовать, ведь бес>1 субъектных образов не существует. Нельзя признать роль образа и m^j норировать при этом субъекта, от которого он неотчуждаем. И здес^ наметились два пути: либо возвращение к субъективной психологинД с ее учением об образе как уникальной ни из чего не выводимой "еди^ нице" сознания, либо поиск возможностей новой причинной интерн претации образа.

Благодаря механизму декодирования сигналы-коды трансформи^ руются в сигналы-образы. И тогда источник информации воспроиэ водится по тем признакам, которые выступают в восприятии как це лостность предмета, его константность и т. п.;

Образ - это такая же реальность, как и направляемая им двига тельная активность. Но, чтобы понять зависимость мышечной рабе ты от образа, необходимо сам образ мыслить по типу информацией ного процесса, воспроизводящего (отражающего) особенности те внешних объектов, к которым прилаживаются двигательные эффеИ ты. Образная регуляция внешнего поведения отличается от кодовой Информация, которую несет сигнал-код, качественно иная, чем иЯ формация, передаваемая сигналом-образом'. '

Поскольку характер двигательного акта зависит от управляющв! им информации, действие, регулируемое образом, обладает ряде принципиальных преимуществ в отношении надежности, помехе стойчивости, адаптивности, гибкости сравнительно с действием, f гулируемым кодом.

Окинув взором общую картину сдвигов, совершившихся в псин логии под воздействием кибернетики, можно выделить ряд моме тов, существенных для понимания нашей главной темы - вопроса* закономерностях развития психологической науки. "

Прежде всего следует отметить, что кибернетика в качестве сисП мы, охватившей более общий круг явлений, чем изучаемые психолв гией, позволила вычленить и сделать объектом специального анал* за информационный и регуляторный аспекты поведения. ДостиЖ* ния кибернетики открыли новые перспективы изучения таких кат< горий, как образ и действие. Математическое и техническое модеЛ* рование множества явлений, охватываемых этими категориями, ос гатило не только кибернетику, но и психологию.

' См.: Веккер Л.М. Восприятие и основы его моделирования. Л., 1964.

Указанные аспекты поведения, представленные в таких понятиях, как сигнал, обратная связь, программирование, компарация, коррекция и др., присущи психической реальности как таковой. Поэтому психологическое исследование неизбежно наталкивалось на них уже ддокибернетические времена. Кибернетические схемы оказались не извне привнесенными в психологию, а соответствующими ее внутреннему развитию.

Множество теоретико-экспериментальных направлений обогащало категорию психического образа. Но, как неоднократно подчеркивалось, эта категория не работает вне системы других. За явленным сознанию предметным образом скрыты предметное действие, мотив, к нему побуждающий, отношение субъекта к другим людям, а также личностная значимость и переживаемость информации, свернутой в образе - чувственном и умственном.

Глава 5. Категория действия

Любая трактовка психической организации живых Общее понятие

существ предполагает включенность в структуру о действии " " -"^

этой организации особого компонента, обозначаемого термином "действие". Уже Аристотель, которому, как отмечалось, принадлежит первая целостная теория психики как особой формы жизнедеятельности, трактовал эту форму в качестве сенсомоторной, стало быть, соединяющей ощущение с ответным мышечным действием организма. (Правда, центральным органом, служащим связующим звеном между чувственным образом и локомоцией (перемещением в пространстве), считалось сердце.)

Аристотель же впервые выделил такой важнейший признак действия, как его предметность. Прежде чем объяснить действие, подчеркивал он, нужно сперва разобраться в его объекте. В случае чувственного восприятия этим объектом является внешнее материальное тело, образ которого "подобно печати на воске" фиксируется органом ощущений. Однако поворотным как для Аристотеля, так и для всех последующих философов стал переход от ощущения к мышлению.

Вопрос об объекте умственного действия не мог быть решен ана-^^"о тому, как объяснялось действие с объектом, непосредствен-° Данным органу чувств. В результате было принято исследователь-°е направление, на которое ориентировалась философско-психо-"ическая мысль на протяжении многих веков. Как объект, так и дей-^е с этим объектом переносились в качественно иную плоскость, присущая сенсомоторному уровню, на котором и "автор" дей-^ и само это действие, и объект, с которым оно сопряжено, являются доступными объективному изучению реалиями. На смену им пришло представление и об особой психической способности действовать, и об идеальном сверхчувственном предмете, постигаемом благодаря этой уникальной, несопоставимой с другими психическими функциями способности.

Если источником и носителем сенсомоторного действия являлся организм, то применительно к умственному действию принципомег^ реализации оказывался лишенный материального субстрата разум* ("нус"), который содержит в себе идеи - образцы всякого творений Это стало основанием множества доктрин об особой интеллектуаль ной активности или созерцании как высшей ступени постижения ис тинного бытия вещей (в свою очередь умопостигаемых).

С этим соотносилось (предложенное опять-таки Аристотелем) раз деление теоретического и практического разума. "Теоретический yj не мыслит ничего относящегося к действию", - подчеркивал Арис тотель. Если в психологическом плане разделение двух "разумов (ориентированного на созерцание идей и на практическое овладени ситуациями) содержало рациональный момент, то в философскц) плане противопоставление теоретической и практической активно сти расщепляло категорию действия в самом ее зародыше, разнося 4 по различным разрядам бытия.

В последующие века телесные изменения поведения организи "запуск" его в деятельное состояние относили либо на счет исход щей от субъекта силы воли, либо на счет аффектов как эмоционад ных потрясений. Очевидно, что ни один, ни другой способ объяс> ния не могли обогатить научное знание о действии. Ссылка на си воли как перводвигатель отрезала путь к детерминистскому объяс> нию действия, к анализу способов его построения, имеющих объ< тивную динамику. Обращение к аффектам, эмоциям учитывало эНЯ готический ресурс действия, но было бессильно пролить свет на< крытую Аристотелем предметность действия.

Новая эпоха в трактовке проблемы связана с нововведениями ^ карта. Открытие им рефлекторной природы поведения повлекло^ собой каузальную трехзвенную модель действия как целесообразны реакции организма на внешний раздражитель, позволяющей орган* му сохранить целостность. При всем несовершенстве представлен* о конкретных деталях этой рефлекторной модели она утвердила i висимость действия организма от объективных, самостоятельных'1 отношению к сознанию факторов - физических и физиологичес> тем самым причинно обосновывая регуляцию поведения, которую^ предшествующие концепции считали производной от произвс действующих психических сил.

Декарт все эти силы как бы вынес за скобки своей схемы рефлекторной реакции (ставшей прообразом различного вида непроизвольных движений) и локализовал их в иной, бытующий по ту сторону "машины тела", непротяженной субстанция. При всей эклектичности этого воззрения оно на три столетия стало центром, вокруг которого шли дискуссии о детерминации и регуляции действия как посредствующе-i-озвена междусубъектом и объектом, организмом и средой,личностью и системой ценностей, сознанием и предметным миром.

С возникновением психологии как самостоятельной науки сразу же определились два радикально различных направления в трактовке действия как одного из непременных компонентов психической жизнедеятельности человека. В теориях, считавших предметом психологии сознание субъекта, действие рассматривалось как проявление его имманентной активности, источник которой заложен в нем самом и первичен по отношению к другим, внутрипсихическим явлениям. Этот взгляд объединял позиции лидеров двух главных направлений того периода - Вундта и Брентано. Вместе с тем концепция Брентано вносила существенно важный для разработки категории действия момент, а именно идею его направленности на сосуществующий в психологическом акте предмет, без которого сам этот акт нереализуем. Здесь Брентано по существу возвращался к постулату, о котором уже шла речь и который впервые был утвержден Аристотелем, "что сам Брентано не отрицал", а именно - к идее предметности действия. Но само действие, как и его предмет, оказалось замкнутым в пределах внутреннего восприятия особого психического ряда. Наряду с этим направлением, которое отстаивало уникальность психического действия сравнительно с телесным, складывалось другое, определившее статус категории действия как телесно-психической. Это предполагало коренной пересмотр представлений и о теле, и о психике. Понятие о теле как физико-химической "машине" уступает место его пониманию как гибкого, способного к развитию и научению устройства. Понятие о психике не идентифицируется более с сознанием, данным во внутреннем опыте субъекта. Эти глубинные сдвиги позволили разработать категорию действия в качестве детерминанты процесса решения биологически значимых для организма задач, в который во-^бчена мышечная система.

Первые решающие шаги в этом направлении принадлежали Гель-^^"ьцу, Дарвину и Сеченову. Их вклад в формирование категории ^^ия остается непреходящим. Вместе с тем в их трудах действие Ступает как биологическая детерминанта, как фактор организации ^^"ия у всех живых существ. В дальнейшем эта категория обога-^ся благодаря включению ее в социальный контекст.

Действие сознания и действие организма

До середины прошлого столетия на всех конкретно-психологических концепциях лежа" ла печать дуализма. Наиболее отчетливо это видится при обращении к категории действия. Реальное целостное, действие при попытках его теоретически осмыслить расщеплялось на два лишенных внутренней связи разряда. Телесному, материальному^ действию, доступному объективному наблюдению, противополага-лось внутреннее, внетелесное действие, которое совершается в пре^ делах сознания и потому доступно только для его носителя-субъекта. С этим соединялось представление о непроизвольности и прои^ вольности действий, причем непроизвольность трактовалась как на>1 вязываемая субъекту реактивность в противовес исходящей от субъ^ екта активности, которая получает свое высшее и истинное выраже^ ние в произвольных действиях сознания, способных спонтанно регу^ лировать не только внутрипсихические процессы (например, памят или мышления), но и работу организма.

Эта дуалистическая схема, первые наметки которой принадлеж{ ли еще Августину, прочно утвердилась в Новое время благодаря три умфу механистического естествознания, обосновывавшего возмоа ность строго причинного объяснения всего, что происходит с живы телом как своего рода машиной.

Уже говорилось выше о том воистину революционном сдвиге^ всем строе представлений о жизнедеятельности организма, которы произвело открытие Декартом рефлекторной природы поведения. ' нако этот сдвиг, придавший мощный импульс всей последующей [ работке знаний о поведении, имел своей оборотной стороной укр ление позиции тех, кто стремился локализовать источник психич ской активности во внепространственной и внетелесной, согласно) убеждению, сфере сознания.

Начало XIX века ознаменовалось крупными успехами нейро({ зиологии, вторгшейся со своими экспериментальными методами BJ ятельность нервной системы. Однако это ничуть не поколебало а> стино-декартовский дуализм. Сама центральная нервная система бь рассечена (притом не умозрительно, в плане теоретических предел лений, а реально, с помощью анатомических инструментов) Mi раздела - спинной мозг и головной мозг, работающие на различи> началах.

Спинной мозгвыступил и пиле автомата, который выстроен изрв< лекторных дуг. Что же касается головного мозга, то за ним сохра^ лась роль безразличного "седалища" произвольно действующих внК ренних психических сил или процессов. Попытка "привязать" кб< шим полушариям (и даже коре больших полушарий) психичес

(Ьункции была предпринята френологией. Однако после блистательных экспериментов Флуранса она была скомпрометирована. Как и в случае с открытием рефлекторной дуги (закон Белла-Мажанди), успехами экспериментальной науки воспользовались противники естественнонаучного объяснения жизненных функций. Они требовали, как писал один из них, русский философ П.Д. Юркевич, "остаться на пути намеченном Декартом". А это был путь дуализма телесного и духовного, произвольного и непроизвольного, реактивного и активного.

Вместе с тем в атмосфере, созданной стремительными успехами естественных наук, трудно было отстаивать версию об особой, ничем не обусловленной активности субъекта, который превратился в некое подобие спинозовской субстанции, являющейся причиной самой себя ("кауза суй"). Ведь и Декарт, и Спиноза видели эту опасность сосредоточения всех психических действий "по ту сторону" реальных, земных связей человека с природой. Твердо отстаивая приоритет разума, они (а также Лейбниц) искали промежуточное звено между царством мысли и функционирующим по общим законам мироздания организмом. Вскоре Локк дал этому звену имя, с тех пор прославившее его в психологии. Он назвал его ассоциацией.

Обращение к ассоциации как закономерно Ассоциация как возникающей связи психических элементов, посредующее звено которая, однажды сложившись, затем актуализируется "механически" (появление одного звена "цепочки" влечет за собой последующие), позволило придать изучению и объяснению того, что происходит в сознании, подобие независимости психических процессов от произвольно действующего субъекта. Тем не менее именно субъекту предоставлялось "последнее слово", и он оставался (в образе бестелесной сущности) источником и конечной причиной психической жизни.

Дальнейшее движение научно-психологической мысли шло в направлении все углубляющейся ориентации на то, чтобы придать функционированию ассоциативного механизма независимость от актов сознания. Под различными углами зрения нарождалось понятие о бес-^^тельной психике, об особых психических действиях, подчиненных законам ассоциации, однако не представленных в сознании, как ^ Утверждалось на протяжении многих десятилетий.

В итоге к середине XIX века сформировались "ессознательные три типа объяснения действий: а) самостоя-"^^^еские действия тельные, регулируемые представленным в сознании внутренним образом и направляемые

^ ^biM усилием; б) возникшие в силу ассоциативного сцепления из "онентов, заданных предшествующим опытом; в) непроизвольные реакции организма, возникающие вне контроля сознания и обу^ словленные не прежним опытом, а устройством нервной системы> (к ним в первую очередь относятся рефлексы, которые интерпрети*,-1 ровались как физиологическая, а не психологическая категория), ц.

Особый интерес с точки зрения последующей разработки катего^ рии действия представлял второй тип, который определил общий об<й лик нарождавшейся психологии как отдельной науки, справедливо', названной ассоциативной. Следует, однако, обратить внимание нато^ что первоначально это направление исходило из неотделимости по-1 нятия об ассоциации от понятия об осознании. Наиболее отчетлив это прослеживается по работам английских авторов, отказавшихся с попыток одного из родоначальников ассоцианизма Д. Гартли пред ставить ассоциацию в качестве психического механизма, имеющег телесную основу.

Конечно, отсутствие реальных опытных сведений о физиологиче ском механизме ассоциаций придавало схеме Гартли фантастически^ характер. Тем не менее истинным прозрением, подтвержденным успе хами психофизиологии через полтора столетия, являлась версия Гарт ли о том, что ассоциации возникают только при условии перехода сен сорного образа (посредством вибраций мозгового вещества) в сфер деятельности мышц. Кстати, тем самым великий английский врач о крыл роль незаметных микродвижений мышечного аппарата в пр цессах восприятия, памяти и даже мышления (в последнем случа как он полагал, в ассоциативную цепь включается слово, за котор1? скрыта вибрация органов речи).

Весь этот процесс Гартли считал совершающимся объективно, иц1 че говоря, независимо от сознания. Но другие представители ассоц ативной психологии замкнули ассоциации в пределах сознания, п{ вратив их во пнутрипсихические действия. Это сочеталось с отказ от включения ассоциаций в структуру реального действия и с тем, ^ они становились чисто механическим процессом соединения впеч) лений и их следов,

Таковой являлась весьма популярная в первой половине прои> го века психическая доктрина Джеймса Милля, который, исполы механические и силовые образы физического мира, представили аналогии с ними и мир психических явлений, который отождествля ся с тем, что непосредственно дано сознанию. Последнее рисовало построенным из идей, образующих комплексы, которые движутся^ собственным орбитам.

Законам ассоциации приписывалось чисто феноменальное зна< ние. Они становились правилом появления в сознании сменяю^

друг друга в определенной последовательности феноменов, причем правилом, которое не имело никакого основания, кроме свойств самого сознания.

Важная, имевшая серьезные последствия для будущего психологии попытка выйти за пределы сознания субъекта была предпринята Гербартом. За непознаваемой (именно так он считал) душой субъекта Гербарт оставлял только одну функцию-функцию порождения представлений. Однажды появившись, они начинают вытеснять друг друга из сознания, образуя так называемую апперцептивную массу.

Напомним, что понятие об апперцепции ввел Лейбниц. Он обратился к этому понятию, чтобы выделить в неисчислимой массе неосознаваемых представлений (перцепций) именно те, которые благодаря вниманию и памяти начинают осознаваться. С тех пор апперцепция стала синонимом особой внутренней активности, "вмешательство" которой определяет характер представленности субъекту тех или иных содержаний сознания.

Согласно Гербарту, "апперцептивная масса" - это запас представлений, сложившихся в индивидуальном опыте субъекта. Они силой удерживают в сознании данный психический элемент. Облекая свое учение о "статике и динамике представлений" в строгие математические формулы, Гербарт надеялся открыть закономерности, которым подчинена внутренняя психическая активность. Он исходил из того, что представления сами по себе являются силовыми величинами. Спонтанная активность тем самым устранялась из сознания в целом, но переходила в каждый из его элементов, образующий за порогом сознания насыщенную внутренней энергией область бессознательной психики. Гербарт полагал, будто благодаря этому удается внедрить в психологию "нечто похожее на изыскания естественных наук". Измерению подлежат, по его проекту, такие признаки представлений, как их интенсивность, тормозящий эффект, который они оказывают ДРУГ на друга, стремление к самосохранению и т. д. Все это происходит на уровне неосознаваемой субъектом психической динамики.

Картина скрытой за порогом сознания бурной психической активности оказала влияние на последующую психологию, в частности, по мнению многих историков, на Фрейда. Во всяком случае, перенос объ-^нения внутренних процессов с уровня сознания как области, от-^^ой самонаблюдению субъекта, на область неосознаваемой пси-^и, где и разыгрываются основные действия этого субъекта, отра-^ новый поворот в их объяснении. Движущим началом этого пово-^ ^тали процессы, происходящие под эгидой не психологии, а фи-^^"ии, прежде всего физиологии органов чувств.

Мышца как орган Ее первые успехи определялись установлением познавательного прямой зависимости сенсорных элементов созна-действия ния от нервного субстрата. Открытие "специфической энергии" нервной ткани Гельмгольц - один из основоположников психофизиологии органов чувств - счи-.' тал не уступающим по своей значимости для науки закону Ньютона.' Но наряду с установлением факта производности ощущений от-1 устройства органа, его структурных характеристик в исследованиях! по физиологии рецепторов выявилась еще одна зависимость, долгот время остававшаяся в тени, но в дальнейшем радикально изменив-1 шая трактовку категории действия.

Это было связано с установкой на экспериментальный анализ i только начального звена в процессе взаимодействия организма^ внешним раздражителем, но и завершающего звена этого процесса^ именно - мышечной реакции. Именно этот эффект побудил иссл< дователей выйти за пределы актов и элементов сознания к реальное действию организма в окружающем его пространстве. Вопреки пр обретшему большую популярность воззрению Канта об априорное (до-опытного и вне-опытного характера) восприятия пространств психофизиологии возникают концепции, согласно которым это в(приятие вырабатывается постепенно благодаря связи между проду^ тами деятельности органов чувств (сенсорными образами) и двиг тельными реакциями. Сетчатая оболочка глаза сама по себе несц собна ощущать пространственную смежность и раздельность точ& воспринимаемом образе. Эту способность она приобретает благо) ря тому, что при освещении различных пунктов меняется xapaicf движения глазных мышц ("двигательных придатков" органа чувс^ В результате каждый пункт сетчатки все прочнее ассоциируется определенным мышечным сигналом. Двигательная "развертка' здаетсхемудля построения посредством "воспитанной мышцей" чатки пространственного образа объекта.

Эти исследования, проведенные физиологами - учеными, ор> тировавшимися на принципы и методы естественных наук, суще венно влияли на преобразование общего стиля психологическо мышления, обогащая его категориальный аппарат и прежде всего* тегорию действия. Преодолевалось, как мы видели, расщепленисИ нятия о действии на внутреннее (исходящие от субъекта, трактуемо в качестве последней причинной инстанции) и внешнее (произ1 ное в силу своей пассивности от физических воздействий). ДейС' во все большей степени приобретало характер целостного сенсс торного акта. При этом следует особое внимание обратить на два момента.

Прежде всего, деятельность мышцы могла войти в этот целостный акт только потому, что она приобретала значение не чисто моторной, мышечной реакции, но и выполняющей познавательную работу. Это имело, естественно, свои предпосылки в самом устройстве органа, наделенного "сенсорами" - чувствительными нервами, которые способны различать сигналы, информирующие об эффекте действия. Из этого в свою очередь следовал важнейший для понимания динамики целостного сенсомоторного акта вывод о своеобразии его регуляции, которая впоследствии была обозначена термином "обратная связь". Именно в сфере изучения психомоторных действий зародилось это понятие, ставшее фундаментальным в теориях саморегуляции поведения. Механизм саморегуляции работал в режиме, предполагающем, что активность психофизиологической структуры действия реализуется объективно, безотносительно к импульсам, "излучаемым" актами сознания. Тем самым снималось расщепление различных типов действия на три разряда: а) чисто сознательные, б) бессознательные (непроизвольные) и в) чисто рефлекторные, не имеющие отношения к психике, поскольку исчерпывающе объяснимы "связью нервов".

Все эти преобразования в категории действия были обусловлены не умозрительными соображениями о соотношении между психикой и сознанием (как, например, в учении Гербарта), а исследовательской практикой, побуждающей при изучении такого объекта, как органы чувств и органы движений, коренным образом изменять прежние воззрения на характер отношений между этими органами, фиксировать их внутреннюю взаимозависимость и утверждать благодаря этому во внутреннем составе знания о психике принципиально новую интерпретацию такого ее неотъемлемого компонента, как психическое действие.

Как мы видели, важнейшей предпосылкой всех этих преобразований стало открытие того, что мышца, рассматривавшаяся прежде как энергетическая машина, выступала отныне и как особый орган чувств. Неосознаваемость или крайне слабая осознаваемость сенсорных сигналов, сообщаемых этим органом, побудила физиологов говорить о неосознаваемых ощущениях", или, как образно выражался Сеченов, о темном мышечном чувстве". Но какая бы терминология ни исполь-^^лась, признание мышцы органом не только локомоции, ной сенсорной активности разрушало все прежние дуалистические модели ^^твия, преобразуя их из физиологических, с одной стороны, и по-^^Дземых имманентной, произвольной активностью сознания - ^РУ"ой, в психологические структуры, имеющие объективный (не-^^мый от интенций субъекта) и в то же время не сводимый к фи-^"гическим реакциям статус в общей системе знаний о регуляции "ведения.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: