Основы теоретической психологии 18 страница

Подобно понятию об установке, понятие о психологическом (се включило готовность индивида реагировать на значимый ра житель. Вместе с тем это эмоциональная, аффективная готовнс связанная с мобилизацией всех физиологических ресурсов орга ма для того, чтобы устоять перед грозным испытанием.

Психология постоянно находится под влиянием общебиолог ских представлений и опирается на них.

Неудовлетворенность принципом гомеостаза усиливали у< нейрофизиологии, генетической, сравнительной психологии. С вает идея о том, что потребность в исследовании окружающего l

' Эмоциональный стресс. Л., 1970, с. 19.

g приобретении новой информации о нем столь же глубоко укоренена в самой природе организма, как и его направленность на сохранение основных физиологических констант. Наблюдения за животными показали, что уже у них широко распространена "исследовательская" мотивация, имеющая важный биологический смысл. Стремление обследовать окружающее пространство как сферу возможного поведения, стремление изучить свойства объектов, соотношение между ними, пути к ним и т. д.-все это влечет за собой такие выгоды для индивида и вида, которые не менее существенны в плане выживания, чем "оборона" и "защита" от среды.

И подобно тому, как гомеостаз реализуется благодаря включению ряда физиологических механизмов (например, при падении уровня углекислоты и повышении уровня кислорода в крови дыхание становится реже благодаря возбуждению соответствующих рецепторов), не-гомеостатическое "исследовательское" поведение обусловлено некоторыми свойствами высших нервных центров - прежде всего активирующей системы (локализованной в мозговом стволе). Изучение этой системы нейрофизиологическими методами показало, что раздражители выполняютдве функции - сигнальную (информационную) и активирующую (энергетическую).

Когда один и тот же раздражитель начинает повторяться, он быстро утрачивает вторую - активирующую функцию'. Утрата им способности вызывать возбуждение означает падение уровня активности соответствующих мозговых аппаратов. Такая ситуация устроила бы организм, если бы его единственная задача состояла в поддержании гомеостатической стабильности. Но факты говорят о другом.

Организм нуждается в том, чтобы сохранять возбуждение своей активизирующей системы, хотя и не на чрезмерном, но на достаточно высоком для успешного приспособления к среде уровне. А это возможно лишь при утолении "сенсорного голода", то есть потребности в новых внешних раздражителях, когда старые, привычные перестают "насыщать".

Конечно, принцип гомеостазиса тем самым вовсе не утрачивает ^"^^ние, но оказывается недостаточным, чтобы объяснить мотива-^^ поведения. Если поместить лабораторное животное (например, Р^су) в привычную обстановку (например, в лабиринт), но с прохо-^ ^ явление было известно в психофизиологии органов чувств под назва-зу негативная адаптация", то есть падение чувствительности органа в ре-цэ ^Длительного воздействия раздражителя. Но такая адаптация ("привы-^ ^ "в соотносилась с деятельностью активирующей системы и не осмыс-^сь в контексте проблемы и категории мотивации.

дом в незнакомый отсек, то животное предпочтет движение в новом незнакомом направлении спокойному пребыванию в привычных^ условиях. Правда, это движение носит несколько своеобразный, ам-' бивалентный (двойственный) характер. С одной стороны, "исследо-^ вательская" мотивация влечет к непознанному, к раздражителям, ак-' тивирующим поведение, с другой - новые раздражители являются по-; тенциально опасными. Любой неожиданный сигнал сразу же приог. станавливает движение, порождает стремление возвратиться в при-! вычные условия. В этой картине амбивалентного поведения перед нами наглядно предстает противоборство двух основных мотивацион> ных сил - гомеостатической и "исследовательской". Здесь принцип! единства организма и среды раскрывается в своих мотивационныхха^ рактеристиках: мотивация, направленная на сохранение организм> как системы, нераздельно связана с мотивацией, обеспечивающей изучение среды, -у

Чем выше мы поднимаемся по эволюционной шкале, тем значки тельней удельный вес второй формы мотивации'. У ближайших к че ловеку животных, в особенности у шимпанзе, деятельность по реши нию проблем (то есть деятельность, носящая уже интеллектуалыщ характер) сама по себе становится привлекательной безотносительц к гомеостатическим нуждам. Так, в опытах отечественных психоло гов Г.З. Рогинского и Н.Н. Ладыгиной-Коте, американского психа лога Харлоу обезьяны часами занимались решением простых мещ нических задач. Их поведение не подкреплялось ничем, кроме сам^ го решения. Это было единственное вознаграждение.

Если в отношении активности животных принцип гомеостаз> не может претендовать на ту роль, которая придавалась ему в пр(шествующий период развития психологии, то что же тогда говорк об активности человека? Выдвигаются требования пересмотреть 14 диционную концепцию мотивации, ограничивающую ее истоки би логическими нуждами организма. Хронологически они относятся^ середине нашего столетия, и у нас есть основания полагать, что СДВ1 ги в трактовке мотивации, будучи обусловлены конкретно-научнь ми достижениями нейрофизиологии, сравнительной, эксперимм тальной, клинической психологии, не случайно падают на этот пер< од. Они связаны с коренными изменениями в содержании, структЯ и масштабах научно-технической деятельности, существенно повь

' Поскольку эмоции относятся к мотивационной сфере жизнедеятельно их сложность (а стало быть, и подверженность организма эмоциональным 1 стройствам) также возрастает соответственно перемещению вверх по эво ционной шкале.

сившими требования к возможностям человеческой личности, ее ак-^рности и самостоятельности, придавшими большую актуальность проблемам психологии творчества'.

Примером могут служить исследования так называемого "мотива достижения", проведенные американским психологом Д. Маклелан-дом. В основе этих исследований лежит стремление преодолеть традиционную концепцию мотивации, ориентирующуюся на биологические нужды организма. Они направлены на поиск объективных количественных показателей силы мотивации как важнейшего фактора, обеспечивающего высокий уровень достижений в человеческой деятельности. Мотивацию было принято измерять временем, истекшим с момента удовлетворения потребности. Чем длительнее, например, период лишения пищи, тем сильнее мотивационный потенциал потребности. Поскольку потребность представляет собой внутреннее состояние, нет другого способа ее определить, кроме как по ее следам в поведении или сознании. Фрейд полагал, например, что она отражается в действиях (иногда кажущихся нелепыми) и образах (так, в сновидениях и грезах изживаются неисполненные желания). При этом, по Фрейду, энергия либидо циркулирует в замкнутой системе организма, разряжаясь согласно "принципу удовольствия". Именно поэтому воображаемое достижение целевого объекта считалось эквивалентным реальному овладению им. Главное - восстановление энергетического равновесия внутри организма, а за счет чего это происходит - фантастических образов, патологических симптомов, бессмысленных двигательных актов, - существенного значения не имеет. Опыты Маклеланда вскрыли реалистическую установку сознания, его направленность на воспроизведение действий, способных удовлетворить потребность. Чем сильнее был мотив, тем чаще испытуемые представляли различные способы успешного достижения цели. От целей, связанных с органической потребностью, Маклеланд перешел к более высоким, отражающим ценностную ориентацию личности. При этом он обнаружил большие различия между испытуемыми в отношении силы возникшего у них мотива достижения. Но где истоки этой силы? Маклеланд искал их в условиях семейного воспитания, которое в свою очередь было поставлено им в зависимость от

Как пишет один из известных американских специалистов по психологии ^^ния Дж. Гилфорд, "ни один феномен или предмет, в отношении которого ^^югия несет единственную в своем роде ответственность, не игнорировал-^ ^оль долго и не стал изучаться столь оживленно, как творчество" (Guilford J. P. р ^ Theoretical Views on Creativity. "Contemporary Approaches to Psychology". "'"ceton, 1967, p. 419).

религиозных убеждений родителей. Переход от биологических объ-i; яснений к социальным был симптоматичен. ^

Категория мотива, как и другие звенья категориального аппарата^ психологии, вбирает признаки, "детектируемые" научной мыслью> общении с исследуемой реальностью. Этой реальностью в нашем слу^ чае выступает система особых, предметно-ориентированных энерге^ тийно-динамических отношений субъекта с действительностью, зЦЛ данная взаимодействием природных и социокультурных начал в ertf психической организации, '<и

Глава 7. Категория отношения

Многообоозие Термин "отношение" охватывает бесчисленны " - множество самых различных признаков и свойс1

объектов в их взаимозависимости друг от друга,*) их взаиморасположенности и взаимосвязи. В силу своей всеобщи сти этот термин приобретает предметно-содержательный xapaici только в случае его интерпретации применительно к какой-либо ощ деленной системе: формальной (в логике и математике), материал ной, социальной, духовной и др. Что касается психологической мы ли, то она на различных уровнях и с различной степенью определе ности охватывает в своих понятиях многообразные типы отношен> между ее собственными явлениями и другими явлениями бытия, бу то в форме причинно-следственных связей, системных зависимост частей от целого и т. п. Какой бы психологической категории не кс нуться, постигаемые посредством нее реалии никогда не выступай виде изолированных сущностей, но неотвратимо вынуждают угл биться в мир отношений, неисчерпаемость которого становится более зримой с прогрессом познания.

Повсеместно и во все времена человек, подобно любым дру1 объектам, взаимосвязан с окружающей действительностью. Соотв ственно и научное изучение человека сообразовывается в своих 1 нятиях и методах с этим обстоятельством. Ведь сама психика н< иное, как субъектно-объектное отношение, но в таком случае, тывая "повсюдность" этого отношения, правомерен вопрос: доп) мо ли придавать этому столь глобальному понятию особый катег альный смысл? Ведь рабочие функции, которые способна испол^ категория в мышлении, предполагают ее отличие от других катв1 рий, нередуцируемость к ним. Напомним, что именно этим катеД риальный анализ отличается от установки на поиск "клеточки >з свойств которой могло бы быть выведено все то, что происходит с l хическим "организмом".

Подобно тому как несводимы друг к другу, хотя и нераздельны, категории формы и содержания, количества и качества и др., в частной, ^онкретной науке - психологии - образ и действие, мотив и переживание сгущают в своем категориальном составе и строе несводимые к другим признаки. Они присущи только психике, отличая ее по различным параметрам от всех других аспектов бытия живых существ. По поводу же термина "отношение" (учтя отмеченную выше его универсальность) такого на первый взгляд не скажешь, поэтому приходится задуматься об основаниях, побуждающих возводить его в ранг особой категории, отличной от других.

Здесь следует коснуться вопроса о языке науки. Конечно, его сло-вадолжны быть терминированы. Между тем, прежде чем приобрести терминированность, они, перебывав в различных контекстах, проходят извилистый путь. Напомним, например, об уже хорошо знакомых терминах "образ" или "действие", употребленных в качестве знаков различных психологических категорий. Очевидна их полисеман-тичность. Но очевидно также, что избраны именно они, а не другие для обозначения соответствующих категорий по причине своей обеспеченной языком "генеалогии".

Термин "отношение" может быть принят при условии выделения в предмете психологической науки особого содержания, для отображения и изучения которого его следует признать, во-первых, более адекватным этому содержанию, чем какой-либо иной, и, во-вторых, несущим категориальную нагрузку.

В русском научно-психологическом языке этот Роль отношений термин появился после работ А.Ф. Лазурского, в психологии который, вычленив в человеке эндопсихику как

внутреннюю сторону психического и экзопси-хику как его внешнюю сторону, представил последнюю в виде системы отношений субъекта к действительности.

Отправляясь от замысла Лазурского, термин "отношение" отстаивал в качестве важнейшего для понимания личности в норме и патологии В.Н. Мясищев. Он писал: "Исходя из того, что понятие от-^"^ния несводимо к другим и неразложимо на другие, надо при-^^"ь, что оно представляет самостоятельный класс психологических Снятии'".

"сводимость и неразложимость понятия суть признаки обрете-^ таким понятием категориального статуса. Однако это сталкивает ^^одимостью разъяснить, на изучение и объяснение каких имен-^сищев в.Н. Психология отношений. Москва-Воронеж, 1995, с. 352.

но признаков психического мираличности, непрозрачныхдля наличного категориального аппарата науки, оно претендует. И здесь с сожалением замечаешь, что изначальная "размытость" в привычном для, 1 многих понимании термина "отношение" путает карты; она препят^ ствуетего продуктивному применению, то есть соединению с ним объяснительных схем, позволяющих осветить психические феномены; мимо которых "проскользает" научная мысль, оперирующая другие' ми категориями. Взамен этого под всеохватывающее понятие отно^. шения подводятся психические свойства и процессы, системно-де-^ терминистский анализ которых требует иных научных средств (кате^ горий). Печальным результатом этого является соблазнительный, нс по сути своей уводящий от позитивного решения психологически проблем редукционизм.

Так, например, когда увлеченный "теорией отношений" В.Н. Мя сищев определял личность как "ансамбль отношений", он утрачив> перспективу изучить своеобразную и неисполнимую этим "ансамбле> "симфонию" развития личности. Ведь за метакатегорией личности ci ит мощный комплекс знаний о человеке, собранных в различных и следовательских поисках в особую целостность, игнорировать интч ральный характер которой опасно. Этот комплекс существенно ос> дел бы, если изъять из него все, кроме представлений о свойствах^ структуре личности, объединенных под термином "отношение". Е хуже обстоит дело с позицией последователей этой линии, утвержд< щих, что, раскрывая сущность понятия "отношение" в психолог В.Н. Мясищев видел психологический смысл отношения в том, что(является одной из форм отражения человеком окружающей его д ствительности, что формирование отношений в структуре личностич ловека происходит в результате отражения им на сознательном уро> сущности тех социальных объективно существующих отношений я щества в условиях его макро-и микробытия, в котором он живет, ь

Очевидно, что соединение с понятием "отношение" таких призн ков, как "отражение", "сознательный уровень", "сущность социаН ных отношений общества" не только не делает психический смЫ этого понятия (и тем самым концепцию, которая выступает под1 девизом) более содержательным, но вообще ставит под сомнение* объяснительную ценность. ^

Ведь признаки, которыми в данном случае наделяется "отнов! ние", можно найти во всем многообразии проявлений психичес^ жизни, да и то не повсеместно (так, скажем, "сознательный уровни вовсе не является непременным условием отношения субъекта кЯ "макро-и микробытию", нечасто это отношение выражает "суши социальных отношений общества" и т. д.).

Означает ли это, что понятие отношения вообще является избыточным, беспечно занесенным в научно-психологический лексикон? ^ет, за ним стоит психическая реальность, и В.Н. Мясищев имел все основания считать, вслед за А.Ф. Лазурским, что это понятие охватывает особый класс неразложимых явлений и несводимых к другим. 1е^ самым оно обладает содержанием, побуждающим признать за ним категориальное достоинство. Задача заключается в том, чтобы диагностировать систему признаков, гарантирующих нередуцируемость этого содержания к психическим явлениям, данным в объяснительных схемах других категорий.

Конечно, как и в других теоретико-психологических ситуациях, оно не изолировано от этих схем. Отношение как особая характеристика психической связи индивида с действительностью представлено повсеместно - идет ли речь об образе этой действительности, о мотиве, побуждающем личность совершать или не совершать какое-либо действие, и т.п. Во всех этих самых разнообразных обстоятельствах реально, независимо от уровня осознанности, изначально представлена одна из инвариант психической организации человека, на которую и указывает термин "отношение". Но означаемое им отличается отдругих инвариантных признаков, присущих психической регуляции поведения. Между тем теория отношений (В.Н. Мясищев и др.) склонна считать производными от системы отношений и характерные свойства личности, и мотивы ее поступков, и ее потребности, интересы, склонности, жизненную позицию и многое другое, в конечном счете "растворяемое" во всепоглощающем представлении об этой "универсалии".

Выделяя в указанном представлении наиболее Отношение как значимыедля категориального анализа призна-базисная категория ки, отметим среди них в первую очередь такой,

как доминирование в категории отношения значимой для субъекта направленности на объект, в качестве которого могут выступать не только материальные вещи, но также и феномены культуры, духовные ценности, другие люди, сам субъект. Отношение, однако, не следует идентифицировать с мотивом, эмоцией, потребностью и другими проявлениями индивидуально-личностно-"^ плана психической жизни. Так, отношение индивида к какому-либо Оптическому событию (например, выборам) принято фиксировать ^^ичных видах рейтингов. Однако разве не очевидно, что показали рейтинга еще не позволяют судить о мотивах реального попеде-^ "ли эмоциональном состоянии того лица, отношение которого к ытию в данном рейтинге запечатлено. Аналогично обстоит дело с ^^пием индивида к природе, столь значимое к нынешней экологической ситуации, к государству, религии, собственной персоне и др. Здесь перед нами именно отношения, выступающие в особой психической форме, отличной от мотива, действия, переживаниялич-ности и других психических детерминант, запечатлеваемых в других" блоках категориального аппарата, м

Категории отношения присущи такие признаки, как заданная^ субъектом векторизованность психического акта, избирательность^ установка на оценку (позитивную, негативную, выражающую безраз личие), предрасположенность и готовность к определенному образ действия и др.

Во всех случаях перед нами базисная психологическая категория имеющая свой статус. Попытки стянуть к ней богатство других кате горий (в частности, например, свести личность, как уже сказано, "ансамблю отношений") столь же бесперспективны, как универса лизация категории образа в гешталытеории или категории действи в бихевиоризме.

В свое время теория отношений поддавлением такой "павловиз ции", которая навязывалась психологии, надеяласьобрести прочное и авторитет в формулах И.П. Павлова. Как писал В.Н. Мясище "И.П. Павлову принадлежит формула: психические отношения нес. "временные связи", то есть условно-рефлекторные временные, щи обретенные связи представляют, по Павлову, психические отнош ния. И.П, Павлов не давал определения и характеристики отнощ ний человека, поэтому, говоря о Павлове, мы укажем здесь лишь 1 два момента:

1. Психические отношения как условные временные связи чер ют свою силу из безусловных.

2. У человека все отношения перешли во 2-ю сигнальную

тему'".

Категория "временной связи", которую Павлов идентифицир с психическим отношением, утрачивала тем самым свою объек ность (в смысле ее независимости от субъекта, который в дейс тельности является "автором" и "собственником" отношения) й^ спериментально контролируемую строгость. Но и для отмечен^ признаков психического отношения (предрасположенность, уста^ ка на оценку и др.) идентификация с временной связью никаких^ альных поведенческих механизмов не проектировала.

В качестве внутренней формы психологического познания i гория отношения в случае ее редукции к физиологическим ев утрачивает эффективность.

' См.: там же, с. 344.

Глава 8. Категория переживания

рубеж XIX и XX столетий ознаменован в развитии философско-психологической мысли резкой конфронтацией двух способов позна-нця бытия, включая духовное бытие человека. Триумфальное шествие наук о природе столкнулось с нараставшим противодействием со стороны приверженцев идей, взращенных на почве научного изучения культуры и социальной истории.

В философии неокантианство, как известно, исповедовало несовместимость способа образования общих понятий, принятого науками о природе, с исследованиями феноменов культуры, ценностей человеческой жизни в ее неповторимости и историчности.

Эта общая для немецкой философии тех времен ориентация своеобразно преломилась в ответе на вопрос о том, кому и как разрабатывать психологию, который предложил философ Дильтей, воспитанный не столько на Канте, сколько на Гегеле.

Германия тогда была главным центром построения психологии по образу и подобию естественных наук. В психологию с пафосом внедрялись методы этих наук, прежде всего экспериментальный и количественный анализ. Поместить в лабораторию не лягушку или собаку, а человека с его считавшейся бессмертной душой - это действительно было для своего времени революционным событием.

Отныне считалось, что самостоятельность психологии как науки гарантирована тем, что у нее имеется уникальный, никакой другой наукой не изучаемый предмет-сознание.

Обратим в связи с этим внимание на два обстоятельства, важные для понимания ситуации в тогдашней психологии. В самом термине "сознание" скрыта идея определяющей роли знания (истинного или иллюзорного - это другой вопрос). Заметим далее, что предметом психологии считалось сознание отдельного человека - индивида. Именно в экспериментальном анализе интроспективного самоотчета определялись "нити", из которых оно соткано. Между тем это про-^"оречило самой конструкции слова "сознание", поскольку приставленный к корню "знание" префикс "со" указывал на то, что предпо-^^тся совместное с другими знание.

Главные успехи экспериментальной психологии в пору ее станов-^^' определило изучение ощущений, восприятий, представлений ^язей между ними (ассоциаций). Новая наука могла отныне гор-^^ открытием прошедших испытание опытом многих закономер-^^и, которым подчинена работа сознания. На рубеже XIX и ^ "бков эта гордость стала восприниматься как сомнительная. По

^ои психологии, считавшей своим предметом сознание, было на-^з 209

несено несколько мощных ударов, подорвавших ее притязания на научность. Отметим три основных направления этих ударов. Сознанию как сфере, где начинаются и кончаются психические процессы, был(^1 противопоставлено поведение. Понятие о нем, родившееся в России 1 вывело научную мысль на простор открытого общения целостного ор-, ', ганизма со средой, в которой он энергично действует, чтобы выжить. Он различает свойства этой среды в форме сигналов (а не образов), ^ источником же энергии его действий служит потребность организм^ во внешних объектах (а не импульсы, придаваемые организму созна-Ч нием субъекта). ^

Этот новаторский подход был воспринят американскими психов логами, избравшими путь трактовки поведения как системы стщ мул-реактивных отношений организма со средой. Субъективную пси^ хологию сознания оттесняла агрессивная объективная психология п<зй1 ведения, утвердившаяся в США под именем бихевиоризма. -^

Второй сильнейший удар по традиционным взглядам на сознан> нанес психоанализ Фрейда, обнажив неисчислимые потаенные налы, по которым неосознаваемые психические силы предопреде ют явленное субъекту в образах других людей и в том, каким он пр ставляется самому себе. При этом отношение сознания к бессози тельной психике мыслилось неизбежно конфликтным.

Третий удар по казавшейся неоспоримой в своих постулатах: лирической психологии сознания нанесло направление, для кото го ключевым термином в противовес "сознанию" послужило не " ведение", не "бессознательное влечение", а "жизнь". Это напраи ние стремилось возвратить в психологию изгнанное из ее научныхп делов представление о душе с запечатленным в нем признаком м шимой целостности и органической (в противовес механической^ зи психических явлений, образующих особый жизненный мир,) личный от изучаемого биологией с ее физико-химическими пон^ ями и естественнонаучными методами. Одним из первых теорети^ новой "психологии жизни" выступил Дильтей. Не отвергая важн^ естественных наук для индустриального развития своей странь^ считал опору на них недостаточной для ее социального развития^

"Знание сил, доминирующих в обществе, имеет витальную1 ностьдля нашей цивилизации, - писал он. - Поэтому знание на) обществе возрастает сравнительно с естествознанием'".

Сперва он надеялся на то, что обосновать научными средст? социально важную сущность человеческой личности способна:

' Цит. no: Smith R. The Fontana History of the Human Sciences. London.'i p. 863.

оология. Школа Вундта, куда приезжали со всего мира обучаться новой экспериментальной психологии (в том числе из России - gM. Бехтерев, Н.Н. Ланге и др.)', сулила создание точной науки о человеке и его сознании. Но Дильтей, культуролог и историк, изменяет свою позицию. Принятое в экспериментальной психологии за обшие закономерности сознания бессильно - согласно его новым воззрениям - объяснить "то, что мы актуально переживаем". ПоДиль-тею, психолог призван не объяснять наблюдаемые факты в общих понятиях, а интерпретировать ценности, намерения и чувства людей как исторических личностей. Тогда-то психология и сможет стать надежной опорой постигающих сущность человека "духовных" наук в их отличии от естественных.

феноменам сознания (какими их представляла интроспективно-экспериментальная психология) были противопоставлены переживания, требующие особых принципов изучения. Каузальному объяснению противополагались описание и герменевтический подход. Своей концепцией Дильтей открыл полосу дискуссий о "двух психологи-ях" - объяснительной, для которой главное - опора на принципы и методы наук о природе, и "понимающей" с ее установкой на непосредственное постижение целостных переживаний субъекта, на интуитивное проникновение в его внутреннюю жизнь как высшую реальность. Поток человеческой жизни, согласно Дильтею, историчен и требует для своего истолкования вчувствоваться в культуру, духом которой он пронизан. Тем самым прочерчивались контуры новой категории, способной запечатлеть уникальность этой жизни. В том, что предмет психологии несводим к элементам сознания и их внешним связям, Дильтей не заблуждался. Однако, полагая, будто, используя общенаучные средства, ум бессилен перед полнотой человеческой психики, Дильтей выводил переживание "по ту сторону" объективных жизненных встреч реального организма с предметным миром, "^образуемым с приходом человека в мир, исполненный смыслов и значений.

К концепции "двух психологий", вызвавшей интерес и споры на ^Де (первым от имени экспериментальной психологии Дильтею ^^"чл знаменитый немецкий исследователь памяти Г. Эббингауз),

^иские психологи постреволюционного периода вначале остава-^ Равнодушны. Их идейно-теоретическая мысль вращалась вокруг ^^ь' "поведение и сознание". Что касается поведения, то к не-^ ^оры обратили труды И.П. Павлова и В.М. Бехтерева. Но в от-исо^^^-Н-Толстой, высоко оценивая Вундта, ставил его рядом сДарвином

Меновым. 1>

личие от того, что происходило и США, где подэгидойуслопногореф,'' лекса заговорили о "бихениористской революции", в Советской Рос^ сии сложилась иная ситуация. Идеология марксизма (популярная il условиях энтузиазма начала 20-х годов, порожденного верой пто, чтоГ при содействии науки будет выращен человек нового социального^ мира') спасла от редукционистских увлечений, "j

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: