Камера и ее обитатели 4 страница

Вас могут избить в райотделе (а то и прямо на улице), если вы «слишком умный» и достаете мусоров отказом показать, что лежит у вас в карманах или настойчивыми требованиями документально объяснить причину вашего задержания, или предоставить возможность позвонить, например адвокату. Запомните, что для них главное — получить от вас первые показания или явку с повинной без чьего-либо постороннего присутствия и таким образом застраховать себя от получения нагоняя за содержание вас под стражей без причины. И они постараются их у вас получить, уж будьте уверены.

Если вас избили в райотдельском КПЗ, по быстрому оформляется протокол, что вы оказали сопротивление при задержании. Бывало, когда в СИЗО из райотдела или ИВС привозили страшно избитого задержанного, врач наотрез отказывался его принимать — в карточке нужно было указать физическое состояние прибывшего, выслушать и записать все его жалобы. Такую ответственность тюремные врачи брать на себя не хотят. Заключенного или отправляют обратно отлеживаться в КПЗ, или правдами-неправдами все же сбагривают «за бутылку» в СИЗО, где его прячут на «тройниках» до тех пор, пока он не оклемается.

Время от времени обвиняемых вывозят в следственные кабинеты райотделов, УВД, ОБОПа, СБУ для допросов, очных ставок и т. п. По идее, каждый раз перед тем, как покинуть тюремные стены, подследственные должны проходить медосмотр — сдаем, мол, в целости, сохранности. Этого, конечно, никто не делает. Поэтому, когда они возвращаются обратно, лепило очень часто опять сталкивается с той же проблемой. Так или иначе, но менты эту нелегкую задачу сообща решают, чего не скажешь о заключенных. Многие после одного-двух выездов на допросы наотрез отказываются выходить из камеры, когда их «заказывают». Я видел последствия таких допросов, после которых люди неделями мочатся и харкают кровью, не говоря уже об отбитых внутренностях и жутких гематомах. Вот некоторые из пыток, кроме классического охаживания дубиналами, применяемых нашими торквемадами для получения свежеиспеченного обвиняемого.

Вам на голову надевают противогаз (целлофановый пакет), дыхательную трубку пережимают, и это длится до тех пор, пока человек не начинает задыхаться. Ему немного дают подышать, затем все начинается снова. Часами. Как вариант, могут под противогаз плеснуть нашатыря или хлора.

На вашу голову кладут толстый Уголовный кодекс с комментариями и бьют по нему резиновой дубинкой. Такое ощущение, что вашу голову охаживают кувалдой. Но рассечений и шишек нет.

На вас надевают старую шинель, плотно застегивают, руки сковывают наручниками и подвешивают на специальный крюк (приковывают к батарее, трубе и т. п.). Затем бьют резиновыми дубинками. Следов на теле нет, зато внутри…

Тот же вариант, но избиение происходит набитым песком валенком. Страшная вещь: внутренние органы получают жуткие травмы, но опять же, снаружи ничего нет.

Ваши руки сковывают сзади наручниками, а затем, вывернув их вверх, подвешивают на крюк. Через пять минут боль в выворачиваемых плечевых суставах становится невыносимой.

В исключительных случаях (поимка маньяка, убийцы милиционера, сбежавшего из-под стражи зэка, особо опасного бандита и т. п.) применяется весь арсенал пыток, о которых вам когда-либо приходилось читать в самых жутких книгах о фашистах и инквизиции — иголки под ногти, гениталии в двери и так далее.

Уверен, что с тех пор пыточный арсенал палачей, которых мы с вами содержим на отчисления из наших зарплат, значительно расширился. Поговаривают, что кое-где уже пытают током. Собственно, я не удивлен.

Но гораздо хуже приходится обвиняемым женщинам, с которыми у следствия возникли проблемы. Понятно, что среди садистов-ментов, испытывающих наслаждение от причинения боли другому человеку, женщины встречаются довольно редко, поэтому «заниматься» этой «упершейся» будут исключительно ублюдки мужского пола. Несчастная, попавшая в руки глумливых мужиков-извращенцев в ментовских погонах, по которым давно плачет психиатрическая лечебница, даже не представляет себе, что ее ждет. Помимо стандартного набора, о котором я говорил выше, без малейших колебаний применяемого к ней палачами, даже самое воспаленное воображение не сможет нарисовать картины тех унижений и пыток, которые порой ей приходится пережить (или не пережить). Те, кто смотрел печально известную программу Николая Вересня «Без табу» из-за которой он пробкой вылетел с канала «1+1», помнят ужасающий своими подробностями рассказ женщины, проведшей в Харьковском СИЗО больше года и перенесшей уму не постижимые пытки. Могу вас заверить: все это чистой воды правда — и год без передач, и избиения, и групповые изнасилования, и насильные «опускания», и все остальное, о чем эта несчастная женщина поведала украинцам, которые, поахав и всплеснув руками, снова боязливо попрятались в свои квартирки-скорлупки и домики-футлярчики. Никто уже и не помнит об этом, потому что каждый думает, что такое могло случиться с кем угодно, только не с ним… Я никого не осуждаю, потому что когда-то тоже так думал.

Так или иначе, но эта тема еще не раз всплывет в моем печальном рассказе.

ОМОН

Говорят, несколько лет назад ОМОН в тюрьме упразднили. Вы не представляете себе, какое облегчение испытали заключенные, особенно находящиеся в общих хатах первого корпуса.

Тюремный ОМОН — это два-три десятка молодых здоровенных ублюдков в спецназовской униформе, вооруженных резиновыми дубинками, и с масками на рожах, которые должны были обеспечивать порядок в СИЗО. Я не знаю, какие матери их рожали и чему учили их в детстве, но присутствие мозгов в этих бритых головах на жирных холеных шеях даже при беглом взгляде вызывало сильное сомнение.

Я уже говорил, что порядок в камерах поддерживался самими заключенными, и если у кого-то «подрывало крышу» и начинался «хипиш», потасовка, она в редчайших случаях могла перерасти во что-то серьезное. Все обитатели тюрьмы, исключая «этапки», «осужденки» и «рабочку», находились под следствием, и у каждого, несмотря на его место в тюремной иерархии, теплилась призрачная надежда на то, что если его не оправдают, то хотя бы дадут срок поменьше. А суд при назначении срока наказания обязательно учитывал и тюремную характеристику. Так какой же смысл был устраивать в камере серьезный мордобой или поножовщину, если это могло впрямую повлиять на количество лет, которые вам доведется провести в зоне? Поэтому больших ЧП, которые не смог бы утихомирить дежурный по корпусу наряд полупьяных контролеров, практически не было.

Омоновцы явно скучали, и это было самое страшное. Целыми днями они проводили в спортзале, накачивая свои и без того огромные мышцы и остервенело лупя боксерские груши руками и ногами. Почему-то они напоминали мне «домашнего» питбуля, выращенного и натренированного для боя на смерть, но вынужденного скучать без дела и терпеть хозяйские нежности. Такая собака рано или поздно обязательно сорвется с катушек и кого-то покалечит. И тюремные омоновцы нашли себе развлечение. Время от времени (в основном на первом корпусе и в «осужденках» и «транзитках» второго) они проводили «учения». Происходило это примерно так: двери общей хаты неожиданно распахивались и в камеру с истошными воплями врывался с десяток омоновцев в масках. Я не знаю, как называлось это тренировочное «упражнение», но удары рук и тяжелых ботинок летели направо и налево, круша челюсти и ребра изможденных заключенных. Иногда вперед запускались одна-две овчарки, которые бросались на заключенных и рвали на них одежду вместе с кусками мяса. Все, кто мог, старались спрятаться кто куда, лишь бы не попасть под удары, после которых многие попадали «на больничку». И не дай Бог кто-то пытался защититься каким-нибудь приемом — ему конец. Сразу вся омоновская банда переключалась на него и «месила» беднягу до потери им сознания. Можете себе представить состояние интеллигентного человека, сидящего по «хозяйственной» статье? А тех, кто знает, что получит по своему обвинению год-два, а то и условно? Но все это нужно было пережить, перетерпеть ради одного: однажды вернуться живым домой.

Еще эти моральные уроды тренировались на заключенных, когда камеру выводили на прогулку или в баню, особенно зимой, когда фуфайка значительно уменьшает опасность нанесения серьезного увечья (из-за этого многие от прогулки отказывались). Сотня тащащихся на прогулку изможденных заключенных — чем не лакомый кусочек для тех, кто безнаказанно хочет почесать кулаки? Подследственные проходили, словно сквозь строй: по бокам идущей колонны выстраивались омоновцы и, выбирая зэков покрупнее, буквально выбивали их из строя, отрабатывая на них удары руками и ногами. Даже при следовании в допросные кабинеты от них можно было получить пинок за расстегнутую куртку, за то, что руки не за спиной.

Их страшно ненавидели «строгачи» и «особисты». Планка у имеющих за плечами много сроков падает в один момент. Я видел однажды, как омоновец прицепился за что-то к одному «каторжанину» и тут же был послан куда подальше. Омоновец огрел его дубиналом, но неожиданно получил такой увесистый удар в морду, что даже лихо заломленный беретик слетел с головы. Арестанта били трое огромных омоновцев сначала прямо в коридоре у нас на глазах, потом затащили в кабинет охраны, и вскоре его крики совсем затихли, хотя было слышно, как его все еще буцали сапогами. Итог — десять суток карцера.

Нет, это не пересказ отечественного фильма о немецком концлагере или американского о попавших в плен к вьетнамцам морских пехотинцах! Это реалии Харьковского СИЗО, которые, уверен, спокойно можно «примерять» и на другие подобные заведения в Украине.

Несколько скандалов с получением тяжких телесных повреждений и даже смертью подследственных от рук омоновцев, очевидно, и подтолкнули чей-то начальственный ум в одну из редких минут просветления при выходе из запоя принять решение о прекращении беспредела.

Тюремная иерархия

В тюрьме среди заключенных не существует четко разграниченной иерархии. Однако все равно среди общей массы при желании все же можно было выделить те или иные категории зэков, претендующие на кастовость.

Здесь не любят «хозяйственников», разного ранга руководителей, членов партий и политических деятелей, офицеров Вооруженных Сил, ментов. Бывшие работники милиции содержатся в отдельных камерах на «тройниках». Если вы служили в армии, могут запросто прицепиться от нечего делать, хотя это бывает крайне редко. Если у вас, не дай Бог, проколото ухо или вы как-то не так пострижены (например, длинные волосы, панковский «гребень» или выбриты виски), вы можете попасть в серьезные неприятности. То же самое касается «странных» татуировок.

Почти все, кто впервые попадал в СИЗО, считались новичками и за редким исключением не имели права голоса. К ним относились снисходительно и внимательно смотрели за их поведением. Если проходило время, и новичок не «порол бока», его терпели и принимали в «семью». Собственно, на «тройниках» «семьей» можно было назвать всех обитателей конкретной камеры. Они, как правило, «вместе хавали», что означало абсолютное доверие друг к другу, сообща пили чай и делили между собой все, что приходило им в передачах. Если кто-то из них попадал в ШИЗО, камера его «грела», передавая через баландеров еду и курево. Если кто-то из камеры ездил на суд, ему отдавались лучшие шмотки. Если кого-то заказывали «с вещами» и переводили, например, в другую камеру, ему собирали «пайку» в дорогу. Уборку в камере производили все по очереди, невзирая на чины и регалии (чуть не забыл: камеры были «экипированы» веником, половой тряпкой, ведром для мытья пола, вываркой и ведром для мусора, которое раз в день кто-то из камеры выносил «на коридор»). Даже бывалым «каторжанам» помыть пол в хате на «тройниках» считалось «не в падлу», хотя они все равно старались увильнуть от этих обязанностей. Бесспорно, для тех, кто попал на нары впервые, ранее судимый был безоговорочным авторитетом, и поэтому, несмотря на возможный груз его «боков» по тюремной жизни, уважение со стороны сокамерников ему было обеспечено, по крайней мере какое-то время. Он мог потребовать себе место на нижней наре, мог сказать, что «хавает один», сославшись на то, что он не знает своих сокамерников (это было редкостью, потому что система коллективного питания была явно выгоднее).

На первом корпусе была несколько иная «постанова». В общих камерах вновь прибывшего приглашали в круг, где за питьем чифира он рассказывал «смотрящему за хатой» и членам «первой семьи» о своей «делюге» и о том, кем он был «по свободе». После этого определяли, где ему положить матрац. Нары в общей хате представляли собой сплошной трехъярусный настил, шириной в 2,5 метра («сцену»). В самом дальнем от дверей углу на нижней наре было место «смотрящего» и братвы из «первой семьи», приближенных к нему — эдаких камерных авторитетов. Если новенький был «нормальный», его «определяли» где-то посредине сооружения, на первом или втором ярусе. В случае, если вновь прибывший был чуханом или плохо одетым деревенским, его место было на «пальме» — на третьем ярусе нар или на любом ярусе поближе к дючке. Кстати, дючка в общей хате была одна, и тому, кому срочно захотелось сходить по большой нужде (по малой в общей хате можно «без спросу»), нужно было на всю камеру орать, не ест ли случайно кто-нибудь. За чистотой дючки следили «мужики» — еще одна категория, к которой относился весь простой народ: разные работяги по свободе, полубомжи-чуханы, деревенские, — кто не имел никаких особенных притязаний по тюремной жизни и собирался тихо-мирно отсидеть свой срок. «Братва» их не щемила (при нормальной постанове в хате), а за это «мужики», у которых тоже был свой старший, по очереди убирали в хате и чистили дючку. В зоне «прожить мужиком» означало спокойно отсидеть свой срок, работая и не нарушая режим.

Почти во всех общих хатах первого корпуса «первая семья» состояла из настоящего отребья, еще на свободе пробивавшего себе дорогу кулаками, правда, не лишенного «духа» и способного поставить себя выше других. Они распределяли «общак», решали вопросы со шмонщиками, «раскидывали рамсы» в случае возникновения любых спорных ситуаций или поступления жалоб от кого-то из сокамерников. Собственно, в общей хате существовала некая преемственность: кто-то уходил после суда в «осужденку», оставляя после себя «достойного», кто-то из «первой семьи» встречал своего приятеля и рекомендовал его в «братву», кого-то принимали туда из уважения, зная его по тюрьме. Таких авторитетов было мало. В основном это были те, кого знали еще на свободе (бандюки из бывших спортсменов, разного рода блатные, ставшие бизнесменами и сколотившие в свое время капитал на рэкете и разбое), или кто «чалился» уже не первый раз и проявил себя в уголовном мире исключительно с положительной стороны. На уважение претендовали практически все «звери» — лица уникальной «кавказской национальности», особенно наглые до одури чеченцы. Как оказывалось, все они были «ворами» или «братьями воров», за что требовали соответствующего отношения к себе. Ничего, кроме как в рыло, они по большей части не получали. Через неделю-две сидения на баланде они начинали жрать сало и все, что им было запрещено Кораном («Стены толстые, Магомет не видит»). Потом окончательно успокаивались, привыкали к жизни с «неверными» и становились, как все, — тихие и без «воровских» понтов.

Кстати, очень тяжело в тюрьме приходится евреям. Если вы принадлежите к этой многострадальной нации, то вас называют «жидом», над вами постоянно потешаются, подначивают и пытаются унизить. Если у вас еврейская фамилия — еще хуже, потому что будут насмехаться еще и над ней. Лишь некоторые евреи, заработавшие себе авторитет еще на свободе, хорошо «стояли по тюрьме»: никто не смел даже косо глянуть в их сторону.

Всех авторитетов попкари и арестанты знали по кличкам. Когда кто-то из них заезжал в камеру, ему моментально оказывали знаки уважения — соответствующая нара, место в «первой семье», «грев» в виде сигарет, чая и пайки из передач. Если в какой-то из камер «достойного» принимали без должного уважения, слух об этом моментально расходился по тюрьме, и «первую семью» этой хаты по одному могли выловить на боксиках и заставить ответить за такое отношение.

Еще была тонюсенькая прослойка «стремящихся» босяков, называвших себя «отрицалово». Они очень аккуратно прощупывали, где и как без вреда для себя можно было проявить взятые на себя «обязательства». В основном они достаточно нагло вели себя только с сокамерниками, устраивая от скуки разного рода «качели» и интриги с разборками. Зато выйдя на свободу, они рассказывали несудимым друганам, что «отрицали» ментовские постановы и вели себя вызывающе дерзко, открыто проявляли неповиновение. Если вы увидите у кого-то из молодняка выколотую на ребрах (реже — на плече или запястье) фашистскую свастику — этот из таких. Можете себе представить, сколько у такого молодого дурачка менты должны были отобрать здоровья? В 99% — это чистые понты, чтобы казаться круче среди такой же шантрапы. Многие набивают себе свастику в зоне за пару недель до освобождения, а потом рассказывают сказки, как они круто стояли и как менты с ними ничего не могли сделать. Поверьте: если менты захотят кого-то поломать, они это наверняка сделают, а те, кто все же смог вынести все нечеловеческие пытки, навсегда остаются инвалидами. Кто из этих молодых, только начинающих жизнь пацанов сознательно начнет воевать с Системой, поставив ради сомнительного авторитета на карту свое здоровье, а зачастую и жизнь? Поэтому «отрицалово» — это в подавляющем большинстве приблатненные молодые «стремящиеся», на которых по той или иной причине менты пока смотрят сквозь пальцы.

Но правды ради нужно сказать, что встречались мне все же пару раз и настоящие «борцы с режимом». Это были уголовники со стажем, явно в прошлом отменного здоровья и с до сих пор сильной волей. Их уважали даже менты, которые знали, что им пришлось вынести и какой ценой они заработали свой авторитет. Их редко «прессовали», и сидели они, как правило, в хороших хатах, уже не создавая проблем ни себе, ни тюремной администрации и не требуя больше положенного.

Низшие ступени тюремной иерархической лестницы занимают «обиженные», «опущенные» и «петухи». В то время в СИЗО на первом корпусе специально для них были отведены две общие камеры — «обиженка» и «петушатня». Да и на втором корпусе тоже были камеры-отстойники, куда традиционно забрасывали «обиженных». Например, тогда одна из таких хат была на четвертом этаже, рядом с нашей камерой, в которой я просидел в СИЗО большую часть времени. В ней постоянно менялся контингент, народ «каруселил», и мы никак не могли «отбить дупля» что же там происходит, пока один из контролеров не открыл нам глаза.

В качестве «пресса» заключенного могли ненадолго забросить в «обиженку». После этого он был уже запачкан. Хотя никто не считал его «обиженным», но проблемы у него появлялись. Особенно это практиковалось в отношении провинившихся из хозобслуги. В «петушатню» нормального подследственного «оперетта» никогда не забрасывала даже с целью «прессонуть». Не уверен, но могло действовать какое-то распоряжение или инструкция, а, может, это был один из неписаных тюремных законов. В «петушатне» была своя постанова: своя «первая семья», «смотрящий» — «мама» и своя жизнь, о которой достоверно мало что было известно, хотя слухов ходило предостаточно. Подробнее я коснусь этой темы в соответствующей главе.

И, наконец, особенной прослойкой в тюрьме являются наркоманы. О, это уникальные существа! Я недаром поставил их последними: на мой взгляд, они стоят на ступень ниже «обиженных» и «петухов». Старые зэки так прямо и говорят: «Наркоман хуже петуха» и соответственно к ним относятся. Прошло уже много лет, и если тогда в тюрьме наркоманов было много, то, я уверен, сейчас их стало намного больше. «Спрыгивая», благодаря аресту и изоляции с наркозависимости, они начинают приходить в себя и засовывать свои вечно сопливые носы в «первые семьи», называть себя авторитетами и вспоминать время, когда они еще были людьми. А таковыми назвать их уже невозможно, потому что так или иначе, но вся их жизнь подчинена одному приобретенному рефлексу — найти и пустить по вене. Когда говорят, что наркоман — это несчастный человек, не верьте. Во-первых, он не человек потому, что ничего человеческого у него не осталось, а во-вторых, он намного счастливее нас с вами, проводя в своем иллюзорном мирке большую часть жизни. Я бы их не лечил, а уничтожал, как инфекционную заразу. Пусть это прозвучит чуть ли не фашистским лозунгом: те, кто сталкивался с наркоманами, поймут о чем идет речь и наверняка меня поддержат. Посудите сами: среднестатистическому наркоману, сидящему на цыганском дешевом ширеве, нужно от 5 до 15 долларов ежедневно, чтобы не подохнуть от «ломки». Заработать такие деньги может не каждый здоровый человек, а наркоша — и подавно. Где взять, когда организм требует? «Намутить». Среди наркоманов попадаются бывшие спортсмены, выходцы из «золотой» зажравшейся молодежи и даже представители гуманитариев и коммерсантов, которые очень скоро становятся неотличимы от основной серой массы — что попало, как говорят, «ни украсть, ни покараулить». Спортсмены, которые еще не присели «на систему», т. е. «двигаются» пока еще не каждый день, а время от времени, и в состоянии кого-то грабануть, что-то из кого-то выбить и т. п., этим и занимаются. Молодые ссыкуны грабят бабушек и запоздалых прохожих, «выставляют» квартиры и коммерческие киоски. Те, кто уже «заторчал» по серьезному и теперь ничего, кроме поисков денег или бартера для покупки ширева, его больше не интересует, а здоровье уже не то, да и духа на серьезное преступление не хватает, занимаются «разводом лохов» — разного рода «кидаловом» (аферами). И еще одно: по статистике, один наркоман за свою недолгую и совершенно бесполезную жизнь втягивает в это болото в среднем от пяти до пятнадцати человек! Вся эта свора недочеловеков — сплошное преступное кубло, которое представляет собой реальную опасность для любого общества. В Европе придумали, как уменьшить риск роста преступности среди наркоманов: есть специальные места, где конченные наркоманы могут получить «дозу» бесплатно. Нам такая «гуманность» по понятным причинам не грозит, поэтому любой гражданин нашей страны может стать потенциальной жертвой изнывающего от желания «двинуться» наркомана. В момент, когда его никчемный организм просит, он готов пойти на все, лишь бы раздобыть ширево. Многие, отчаявшись найти деньги, идут в милицию и умоляют дать стакан соломы «на раскумарку», взамен предлагая сдать любую известную им информацию о местах приобретения наркотиков. И добрые менты дают, а то и продают наркоту из конфискованных запасов — чего добру зря пропадать! Кстати, из наркомана, совершившего преступление, практически никогда не выбивают показания. Его просто на два-три дня закрывают в камере, и через некоторое время он готов продать родную мать, лишь бы ему дали «двинуться». Он продает, и ему дают.

Я где-то вычитал, что наркоман никогда не пойдет на серьезное преступление. Чушь. Идут, да еще и на какие! Один бывший боксер под заказ женщины за 500 долларов забил на смерть ее мужа-алкаша. Группа наркоманов убила и расчленила труп приятеля, который «зажал» наркотики, разбросав куски тела по канализационным колодцам. Два молодых наркомана, вломившись в квартиру пенсионерки, замучили ее до смерти, требуя отложенные на похороны деньги… Примеров можно привести еще много.

Конечно, жаль молодых дурачков и дурочек, которых «присаживают» на наркотики наркоманы со стажем с далеко идущими целями. Сначала бесплатно пару раз дают попробовать, а потом говорят, что это все стоит денег — бери, где хочешь. Выбирают детей из зажиточных семей, и у родителей начинается кошмар… Когда украдены и «продвиганы» все родительские деньги и ценности, а тайное становится явным, этот новоиспеченный наркоман приползает на коленях «на хату», где варят «ширку», и умоляет дать «дозу». Вот тут-то дите и берут в оборот: девочка (а зачастую и мальчик) «отрабатывает» полученные наркотики своим телом, а пацан идет воровать или «на линию» — грабить поздних прохожих. Таких примеров — сплошь и рядом.

Запомните: никогда не верьте наркоману, не верьте, что он бросит колоться, никогда не пытайтесь сделать его своим напарником в любом деле. Я видел искренние слезы в глазах многих из них, когда они благодарили Бога и тюрьму за то, что «спрыгнули с системы». Как вы думаете, что они делали в первые часы после освобождения? Правильно: искали ширево и кололись, чтобы снова уйти в свой мир. Их просто нет с нами, и никогда не будет.

Основная масса наркоманов получает маленькие срока (часто их берут за хранение или сбыт наркотиков) — от года до двух. В тюрьме их недолюбливают, но меня поразила ненависть заключенных и особенно самих наркоманов к торговцам наркотиками. «Они наживаются на нашем горе». Да кто же вас заставляет покупать у них наркоту — не покупайте! Мало того: что бы вы делали, если негде было купить ваше сраное ширево? Да благодарите этого наркодельца за то, что он не дал вам подохнуть! Нет, бьют, «выламывают» из хат… Ведь известно, что спрос порождает предложение. Другое дело, когда наркоделец в погоне за наживой предлагает наркотики детям и подросткам в школах, уговаривает попробовать и в конце концов «присаживает» их на эту дрянь — вопросов нет, кара должна быть самой строгой. Но я таких не встречал. Зато не было наркомана, который бы не «двинул» первый раз одного или нескольких новичков. Вот и делайте выводы.

В общем, я могу только посочувствовать тем семьям, в чей дом пришла эта беда. Сколько горя может принести наркоман своим близким! И избавиться от наркозависимости способны только единицы…

Проведя полжизни в тюрьмах и выходя на свободу, основная масса бывших зэков по инерции продолжает жить «по понятиям», а многие так никогда и не могут до конца адаптироваться в «свободском» мире. От безнадеги или от нежелания поменять свой образ жизни они снова совершают преступления и обретают душевный покой, лишь вернувшись в привычные условия зоны. Понять, почему это происходит, можно только уяснив суть замкнутого круга, в который они попадают. Система отработанными способами превращает их в «лишних» людей, создавая на свободе столько социальных и моральных проблем, что большинство из них уже никогда не смогут вновь стать на ноги, даже имея желание «завязать». Вот почему, когда совершено преступление, районные опера первыми «дергают» ранее судимых по похожим делам, прекрасно зная, что таким образом есть шанс значительно увеличить процент попадания при поиске преступника.

Социальные корни имеет и патологическая ненависть простого воришки к «кабинетному» вору и бизнесменам, которые воруют головой, а не руками. Помните монолог волка в мультфильме «Жил был пес»? «А я тут всю жизнь мотаюсь, и никто мне просто так косточки не даст…» Вот так и люди-волки «пашут» на преступной ниве, постоянно рискуя жизнью и свободой, по сути, за гроши, которые они добывают грабежами, кражами и разбоем. Госслужащие и бизнесмены, по их понятиям, сидят в уютных кабинетах и одним телефонным звонком за минуту зарабатывают в тысячи раз больше. Обычная зависть? Наверное, да. Но в тюрьме ненависть доходит до своего апогея и может стать для коммерсанта настоящим адом. Я сам очень осторожно вступал в перепалки по поводу статуса и прав «хозяйственников» в тюрьме. «Вы — вонючие бизнесмены, это из-за вас я пошел воровать! Вас надо мочить и «ставить» ваши хаты. Наворовали у народа миллионы и жируете». Ох, сколько я слышал подобных разговоров! У меня, конечно, всегда были аргументы в свою пользу, но спорить можно только тогда, когда вы уверены, что у вашего оппонента не «сорвет крышу» и он не бросится на вас с заточкой. Нужно видеть, с какой ненавистью завсегдатаи тюрьмы смотрят на юных бизнесменов, дающих интервью с экрана телевизора. А в мыслях только одно: узнать бы его адрес и грабануть по выходу на свободу…

Интересна в социальном плане прослойка заключенных, которые имеют за плечами уже по несколько «ходок». Это «строгачи» и «полосатики» (соответственно, получившие строгий и особый режимы). Бесспорно, общаться с ними интереснее и легче, чем с молодыми ссыкунами, которые еще не нюхали пороха в уголовной жизни и всеми своими силами стремятся доказать сокамерникам, что они уже чего-то стоят. Обычно у «бывалых» их «мышиная возня» вызывает снисходительную улыбку и желание подучить дурачка уму-разуму. Почти у всех, особенно у тех, кто побывал на «крытой» (длительное тюремное заключение в специальной тюрьме — «крытке», дополнительная мера наказания по тяжелым статьям или как вид ужесточения режима для неисправимых нарушителей лагерной дисциплины), напрочь расстроена нервная система. Это выражается в бесконтрольных вспышках ярости по отношению к охране, реже — к сокамерникам, когда возникает спор. Их практически невозможно в чем-то переубедить, потому что они считают себя великими знатоками по всем жизненным вопросам («Просиди с мое…»). Вам лучше всего следить «за базаром» и иногда поддакивать этим зачастую уникально безграмотным лекциям. Но зато их знания уголовного мира — глубочайшие.

Меня поразила ненависть, с которой эти зэки относятся к особам женского пола. Большинство из них не имеют семей или потеряли их во время бесконечных скитаний по местам лишения свободы. Какими только эпитетами не награждают они женщин! Единственно неприкосновенной остается мать, в сторону которой я никогда не слышал ни одного плохого слова. На то недолгое время, когда они «откидываются» на свободу, всегда находятся спившиеся существа, только первичными половыми признаками напоминающие женщин, которые и становятся их сожительницами пока эти «бродяги» снова не «упаковываются». Понятно, что ни одна из таких «временных жен» не будет носить передачи и не станет ездить на длительные свидания в зону. Поэтому в тюрьме в присутствии «строгачей» говорить хорошо о женщине считается дурным тоном. Абсолютное неверие в то, что их ждут на свободе, подтверждается часто цитируемой тюремной поговоркой: «Попал в тюрьму — меняй жену». Попробуйте сказать такому, что ваша жена собирается ждать вас годы! Вы будете высмеяны, и вам расскажут сотни историй о том, как «эти вонючки», пока их мужики «чалятся на киче», пускаются во все тяжкие, с обязательными личными примерами.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: