Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Лекция 4. Естественный человек и естественный миропорядок 13 страница




В. Иноземцев утверждает: «Демократия в нынешних условиях гораздо более эффективна как форма контроля над властью, реализующей политику конституционного либерализма»[596]. Но стоит заметить, что решение этой проблемы предполагает признание абсолютной ценности не просто свободы абстрактного индивида, а состояния социального мира как результата взаимодействия граждан и социальных групп. Народ - это не гомогенное, аморфное объединение «индивидов-атомов», а постоянно воспроизводимый и часто противоречивый диалог индивидов и социальных групп. В связи с этим «странной» является распространенная среди конституционалистов характеристика народа как «физического субстрата государства»[597]. Получается, что в начале народ объявляется носителем суверенитета и единственным источником власти, а затем для возникшего из народной воли государства этот же народ становится «физическим субстратом».

В этих суждениях, характеризующих народ как носитель, источник государственной власти и одновременно «субстрат государства», невольно обобщается динамика развития всех революций, которую трудно признать позитивной. Под лозунгом «Власть народу!» решался вопрос прихода к власти новой элиты, а затем, в рамках установившегося после революции авторитарного или тоталитарного режима, народ реально превращался в «материал» формирования новой социально-экономической и политической системы. Таким был результат не только социалистических, но и буржуазных революций: итогом последних стало установление не демократии, а олигархических режимов в рамках цензовых парламентских или президентских форм правления. Для осознания этого необходимо просто ознакомиться с избирательным законодательством европейских стран и США ХIХ и отчасти ХХ вв. Характерно, что преодолен был этот открытый олигархизм либеральных «демократий» в ХХ в. не в результате бурных революций с очередным требованием «Власть народу!», а в ходе постепенного развития форм борьбы социальных групп за свои конкретные (корпоративные) социально-экономические и политические права. Более результативной оказалась не утопическая стратегия осуществления народом государственной власти, а развитие механизма влияния на неё.

Оценку государства целесообразно проводить по шкале, с одной стороны которой - олигархия как «власть немногих» (крайняя точка этого режима - тирания), а с другой стороны – аристократия как «власть лучших», осуществляемая в общих интересах (допустимый, но чрезвычайный вариант этого режима – конструктивный авторитаризм). И критика современной демократии идет в направлении доказательства того, что упомянутый олигархизм власти так и не преодолен до конца. И для достижение этой цели недостаточными являются институты демократии, основанные на концепции народного суверенитета. В подтверждении сказанного можно вновь сослаться на многочисленные трактаты современных политологов. Так, американский профессор политологии М. Паренти в книге с характерным названием «Демократия для избранных» доказывает, «что американская система государственного управления чаще представляет интересы привилегированного меньшинства, чем общества в целом, и что система выборов и деятельность политических партий являются недостаточными средствами защиты от влияния богатых корпораций»[598].

Многочисленные предостережения от упрощенных представлений о демократии, которые, к сожалению, так и не были услышаны радикальной частью отечественной интеллигенции, содержатся и в трудах российских мыслителей - от славянофилов до А. Солженицына. Если вспомнить, что трагические переломы в России в начале и конце ХХ в. происходили под демократическими лозунгами, то не столько резко, сколько пророчески в ХIХ веке о демократии написал К.П. Победоносцев в своей известной работе «Великая ложь нашего времени»: «Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времен французской революции, идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции – и проникла, к несчастью, в русские безумные головы»[599].

Противоречивую природу государства И. Ильин в работе «О сущности правосознания» раскрывает так: «Проблема сводится к тому, что в идее государство есть корпорация, а в действительности оно является учреждением. Проблема разрешается через сочетание учреждения с корпорацией, однако при соблюдении аристократической природы государства»[600]. Если учитывать реальную роль выборов и редко проводимых референдумов, то, действительно, трудно отделаться от впечатления, что их назначение не в осуществлении государственной власти народом, а в выявлении общественного мнения, имеющего обязательный характер для правящей элиты. Поэтому не так уж далек был от истины К.С. Аксаков, утверждавший: «Общественное мнение – вот чем самостоятельно может и должен служить народ своему правительству, и вот та живая, нравственная и нисколько не политическая связь, которая может и должна быть между народом и правительством»[601].

Выявление и учет общественного мнения является не формой законотворчества, а способом определить один из важнейших его (законотворчества) факторов. Позитивным примером использования реферерендума является политическая система Швейцарии. Анализ самих вопросов, часто выносимых на референдум в этой стране, и их формулировок ясно показывает, что это и есть официальная форма выявления общественного мнения. Народ осуществляет не законотворчество, а использует, условно говоря, свое право вето. Ведь на том основании, что президент имеет право вето на законы парламента, нельзя говорить о наличии у главы государства законодательных полномочий. Другим уже негативным примером использования референдума, которому власти наивно решили придать характер непосредственного правотворчества народа, является штат Калифорния. Итоги этого эксперимента с часто проводимыми референдумами Ф. Закария подвел так: «Значительная часть беспорядка в этом штате есть производное от избранной там экстремальной формы демократии – открытой, неиерархической, не основанной на партиях и рассчитанное на инициативу масс. В Калифорнии возникла политическая система, настолько близкая к анархии, насколько это вообще возможно в цивилизованном обществе»[602]. Этот пример является исключительным, так как элита общества, как правило, не столь опрометчива, но при этом не отказывается от референдума в принципе по той причине, что в определенных условиях эта форма непосредственной демократии может быть использована для легитимации и легализации собственных же решений[603].

Проблемы современной демократии не в том, что она не соответствует некой норме, которую в целом можно реализовать, а в том, что эта норма в принципе нереализуема, так как предполагает (при последовательном следовании принципу народного суверенитета) уничтожение государства как такового и возврат к традиционному, по сути, сельскому или городскому самоуправлению. Античные мыслители связывали установление наилучшей формы правления с определенным и ограниченным числом граждан. Так, Платон в диалоге «Законы» ограничивает число граждан в 5040 человек, а Аристотель в «Политике» трактует государство как «своего рода общение»[604]. Эти древнегреческие мыслители повторяли Лао Цзы с его утверждением, что «пусть государство будет маленьким, а население редким»[605]. Отличие лишь в том, что в политических трактатах греко-римских философов, в силу не земледельческого, а торгово-ремесленного характера развитых античных полисов, более детально и рационально описывалось это городское самоуправление.

Одна из причин недоразумений и возникновения утопической концепции народного суверенитета как государственно-правового принципа - в перенесении понятий и конструкций античной политико-правовой мысли, обобщившей опыт полисов как самоуправляющихся государств-городов, на более сложные и крупные социальные образования. Особенно губительными оказались попытки перенести этот опыт в совершенно иные по своему цивилизационному облику страны – например, Россию и Китай, которые с геополитической точки зрения, в отличие от античных полисов и западноевропейских колониальных государств-метрополий, представляют собой государства-державы. Для последнего типа государств императивным условием позитивного развития является не столько технология непосредственной демократии, сколько естественно, органично и постоянно вырастающая из недр общества государственная аристократия. Попытка использовать в этих странах иной, демократический, стиль формирования государственной власти не отменял этот аристократический механизм формирования элиты, но проявлялся он уже в извращенной партийно-номенклатурной форме.

Как известно, народ, в отличие от населения, включает в себя только граждан (подданных) данного государства. Поэтому народный суверенитет приобретает конкретное содержание при регулировании международных отношений и внутригосударственного определения статуса иностранцев и лиц без гражданства. Тезис о том, что народный суверенитет закрепляет право народа на самостоятельное осуществление власти независимо от другого субъекта власти, каковым выступает государство, основано на недоразумении, так как государство персонифицируется в тех же представителях народа как его части. И пропаганда народного суверенитета со стороны власть имущих должна настораживать, так как это означает, что часть граждан (народа), пусть и называя себя «слугами народа» и клянясь в верности ему, ставит себя в особое положение. Значительно в большей степени обязывает государственную элиту характеристика её не как «слуг народа» (сам статус слуги делает естественной склонность к воровству и отлыниванию от работы), а наделение её, как это делал Конфуций, качествами аристократии, то есть лучшей части общества, как воплощения честности, бескорыстия и благородства. Это – идеал, но это лучше народного суверенитета, который как государственно-правовой и организационный принцип является не идеалом, а иллюзией[606].

Иллюзорность народного суверенитета как государственно-правового принципа проявляется в практике реализации принципа разделения властей. Создатели этой концепции (Дж. Локк и Ш-Л. Монтескье) предполагали, что законодательная власть должна содержательно определять и формулировать общую волю, а непросто одобрять или отвергать законы, созданные другой ветвью государственной власти. Но в настоящее время основным инициатором принятия и автором законопроектов выступает исполнительная власть. Вполне допустимым считается использование механизма делегированного законотворчества. Часто говорится о деформации принципа разделения властей в России в сторону исполнительной власти, но при этом «не замечают», что это соответствует общей тенденции развития стран «классической демократии» еще с конца ХIХ века. П. Бромхед констатирует, что в Великобритании закон может предоставить министру или любому другому лицу право издавать юридические предписания такого рода, которые обычно содержатся в законах. Более того, английский автор утверждает, что «для описания функций Британского парламента больше подходил аристотелевский термин «совещательные», и это остается справедливым и сейчас»[607].

Эти трудности в реализации классической конструкции разделения властей доказывают, что собственно государственной властью является именно исполнительная власть. Этот факт становится очевидным, если обратить внимание на то, что приход к власти той или иной политической партии означает, что она сформировала свое правительство; в парламентских формах правления получение большинства в парламенте имеет главную цель - открыть доступ к исполнительной власти. Суд имеет особую природу корпоративной власти коллегии знатоков-юристов, имеющих особые права и иммунитеты, обеспечивающие их реальную независимость. Если обратиться к особому варианту разделения властей, предложенному древнегреческим историком Полибием (должны одновременно сосуществовать три власти – единоличная, аристократическая и народная), то станет понятно, что суд должен быть одним из воплощений особой аристократической власти. Из требования обеспечения вертикали исполнительной власти можно сделать вывод о том, что в рамках предложенной Полибием схемы глава государства и правительство воплощают в себе принцип единоначалия.

Еще раз обратим внимание, что из сказанного выше о выборах и референдуме напрашивается характеристика общества (народа) не как носителя законодательной власти, а как источника постоянного и обязательного для государственной власти общественного мнения. Поэтому в процессе формирования политического механизма влияния на государство и контроля над ним необходимо в большей степени учитывать реально существующее корпоративное устройство общества. В отличие от такого аморфного и временного образования как электорат, корпорации в большей степени могут накапливать опыт политического влияния и противостоять механизмам манипуляции. Среди гуманитариев давно уже не считается проявлением «научного экстремизма» указывать на манипуляционный характер современной демократии. Так, социальный психолог Е.П. Доценко пишет: «Демократическое государство лишь де-юре строится на принципах уважения прав человека. Де-факто же эти права систематически и закономерно нарушаются. Причина в том, что главной ценностью в большинстве видов общественной практики и повседневной жизни является борьба – стремление получить односторонний выигрыш, как правило, в ущерб противоположной стороне. Данное противоречие успешно затушевывается применением скрытых методов борьбы, следовательно, и нарушения прав человека, таких как вмешательство в процесс личностного развития, в процессы принятия решений. Демократическое государство в том виде, как оно сложилось в большинстве развитых стран, больше тяготеет к манипуляции как ведущему типу межсубъектных отношений»[608].

Тезис о необходимости признания и развития корпоративных форм политического участия означает лишь легализацию уже существующего положения дел, что подтверждается таким распространенным явлением как лоббизм. Признание допустимости такого механизма политического влияния должно вызвать у демократически ориентированного юриста вопрос о соблюдении принципа равного доступа всех граждан и социальных групп к государственной власти. Политика - это сфера борьбы, и в ней решающее значение имеет сплоченность и мобильность социальных групп, а не столько их размеры. Поэтому уровень политического влияния отдельных меньшинств может быть выше их численного представительства в населении страны, так как им в большей степени удается обеспечивать указанную мобильность и сплоченность. Эффективным способом политической борьбы со стороны верхушки общества является достижения состояние обезличенности и аморфности основных социальных групп. Культивирование представлений о гражданском обществе и народе как объединении «атомизированных» индивидов и позволяет обеспечить «текучесть» и «песчаную податливость» основной части общества. Ю. Хабермас утверждает: «Эта власть, режим раздутой до ложных абсолютов субъективности превращает средство осознания и эмансипации во все тот же инструмент опредмечивания и контроля; в формах хорошо замаскированного господства этот инструмент зловеще неприкосновенен»[609].

В здоровом государственном организме духовно-интеллектуальная аристократия, имеющая признаки официального положения, должна состоять из представителей научной, философской, религиозной, творческой интеллигенции. Исходя из тезиса о праве народа выражать обязательное для государственной власти общественное мнение, особое место в общественной жизни приобретает социологическая наука. Процедура проведения социологических опросов и особенно порядок обнародования их результатов уже сейчас становятся предметом правового регулирования.Интеллектуалы как носители специальных знаний должны быть активными участниками социального диалога, и это участие должно быть обеспеченно даже организационно, например, в форме обязательных научных и иных экспертиз законопроектов соответствующими учреждениями. В отличие от депутата, ученый формирует свой научный авторитет на протяжении всей своей профессиональной деятельности и значительно в большей степени дорожит им; ученому небезразличен даже его посмертный имидж. Если судья по своему официальному статусу независим и служит только закону, то источником независимости ученого является его научное честолюбие и служение истине.

Социологи призваны создавать адекватное представление о социальной структуре общества, которая, как правило, является более сложной и противоречивой, чем это представляется инициаторам очередных социальных реформ. Экономисты обращают внимание на необходимость создания не только социально-ориентированной и справедливой, но и эффективной и сбалансированной экономической системы. Политологи и психологи позволяют раскрывать не всегда очевидные механизмы манипуляции общественным сознанием. Юристы должны строго следить за соблюдением формы и процедуры ведения социального диалога. Пользующиеся доверием общества выдающиеся представители искусства и литературы указывают на явные проявления пошлости, безвкусицы, порнографии и т.д. в массовой культуре. Философы и богословы удерживают от «суеты сует», опасности сужения горизонта мировосприятия и игнорирования высших ценностей в повседневной социальной практике. Принципиальным должно быть признание всеми участниками социальной коммуникации, что ни у одного из них нет исключительного права формулировки и реализации высшей социальной ценности. Если такое высшее благо понимать как состояние социальной гармонии, то оно является результатом взаимодействия всех субъектов общественной жизни.

Формой существования истины общественного бытия выступает само состояние социального диалога. Поэтому опасными участниками социальной коммуникации выступают идеологи, которые стремятся подменить постоянно достигаемую и проверяемую в диалоге истину набором заранее определенных абстрактных формулировок - идеологем. Идеолог своими цитатами и ссылками на само собой разумеющиеся «истины», соответствующие очередной ангажированной властью идеологии, выхолащивает живой социальный диалог и выступает его персонифицированным суррогатом. Идеолог присваивает право быть выразителем интересов передового класса или всего народа. Удивительно, что вне живого социального диалога любая идея перерождается в идеологему с соответствующим утилитарно-политическим её использованием. По словам Р. Мертона, «власть может быть легитимной для некоторых групп без легитимности для всех групп в обществе»[610]. Так, в 90-х гг. в условиях непрерывной риторики об универсальных правах человека и демократии установилась олигархическая экономическая и политическая системы.

Таким образом, истоки утопичности народного суверенитета как государственного и юридического принципа в том, что у любого субъекта есть такие права и интересы, которые невозможно реализовать опосредованно, как невозможно, например, утолить голод или получить образование через представителя. К таким социальным явлениям и относится суверенитет, идет ли речь о суверенности личности или народа. Суверенитет всегда проявляется непосредственно, и предполагает самостоятельное проявление воли. Непосредственно суверенность народа обнаруживается в его языке, культуре, быте, во всенародной войне с захватчиком и, наконец, в выражении общественного мнения. Важнейшим атрибутом реального народного суверенитета также выступает право на собственную историю, о ценности которой речь пойдет в последней главе данного исследования.

 

 






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных