Все эти многочисленные свидетельства побуждают нас более внимательно отнестись к известию Стржедовского о связи Венеры- Красопани с голубями и лебедями. В древности голубь был связан с малоазиатскими богинями любви, однако, согласно представлениям людей античности, колесница Афродиты была запряжена вертишейкой или воробьями. Следовательно, данный текст чешского писателя не является точным воспроизведением античных представлений. Хоть изредка древнегреческая богиня любви на вазах и изображалась на лебеде⁸³⁷, однако в античности эта птица была устойчиво связана с образом Аполлона. Посвященный этому божеству гимн гласил: «Когда родился Аполлон, Зевс, украсивши его золотой миртой и мирой, дал ему, кроме этого, возможность следовать на колеснице, которую влекли лебеди, и послал его в Дельфы... Аполлон же, взойдя на колесницу, пустил лебедей лететь к гиперборейцам...»⁸³⁸ На колеснице, запряженной лебедями, Аполлон неоднократно изображался как в античной поэзии, так и в античной вазописи. Гипербореев античная традиция помещала где-то на севере, и весьма показательно, что на северо-западе от Греции в Дупляе близ Белграда были найдены две модели колесниц, датируемых концом II тысячелетия до н.э. Колесницы запряжены тремя птицами, похожими на лебедей или уток. На одной колеснице стоит мужская фигура, над которой имеется своеобразный зонт, украшенный 12 лучами и являющийся, судя по всему, символом солнца. Все эти обстоятельства дали исследователям основания сопоставить данные находки с греческим мифом о запряженной лебедями колеснице Аполлона, на которой он летал на север. Следует также отметить, что на севере Германии на сегодняшний день было найдено уже семь повозок, на осях которых сидят водоплавающие птицы⁸³⁹. Сами изображения датируются эпохой лужицкой культуры и, хоть антропоморфная фигура на повозке отсутствует, они, по всей видимости, имеют определенное отношение к мифу о божестве, передвигающемуся на запряженной птицами колеснице. Как отмечает Б.А. Рыбаков, подобная бронзовая коляска с тремя колесами, четырьмя водоплавающими птичками и двумя быками была найдена в Польше у Каловиц. Поскольку немецкие и польская находки территориально находятся в относительной близости от Моравии, где на запряженной птицами колеснице изображалась Венера-Красопани, это является еще одной причиной, по которой не следует с порога отметать данное известие как недостоверное.

Однако как греческие мифы, так и находка из Дупляя изображает на запряженной лебедями колеснице не богиню, а бога. В этом отношении к описанию Стржедовского оказываются ближе не они, а бронзовый браслет из клада в Радолинеке близ Познани, датируемый VII в. до н.э. На этом браслете изображены шесть солнечных дисков, часть которых дополнена изогнутыми лебедиными шеями. Кроме них на браслете имеется изображение женской фигуры в широкой юбке с поднятыми вверх руками. Над ней еще один солнечный диск, а по сторонам — ещё два солнечных диска с лебедиными шеями в виде латинского «s». Стоит женщина на слегка изогнутой полосе, которая может быть интерпретирована как украшенная лебедиными головами ладья. Таким образом, хоть на данном браслете богиня и не изображена непосредственно в колеснице, однако ее роль могла играть ладья, а связь с лебедями показана совершенно отчетливо. Интересна как поза богини, похожая на позу богинь в более поздней русской вышивке, так и то, что данный браслет был найден на землях, которые могли входить в территорию славянской прародины.

Следует отметить, что образ летящего на птицах божества или, в более ранний период, ассоциировавшегося с птицей божеством восходит к периоду индоевропейской общности. Его следы мы видим и у кельтов, связывавших с богиней Бригитой (Бригантию или Брайд) ястреба, коноплянку, кулика, а также хранивших память о «волшебном лебеде Брайд». Интересно отметить, что в римскую эпоху эта богиня ассоциировалась с Минервой и изображалась с копьем и глобусом⁸⁴⁰ — еще одной чертой, которую поздние авторы приписывали славянской Венере. Как отмечают лингвисты, само имя Бригиты было образовано от корня brig, который в кельтских языках означал «высокий, возвышенный». Поскольку данные понятия соотносятся и с одним из вариантов значения славянского слова берег, то не исключена генетическая связь данной кельтской богини со славянскими берегинями. В пользу этого предположения говорит и то, что кельтская традиция знает не одну, а сразу трех Бригит: «Бригита — поэтесса, то есть дочь Дагды. Именно этой Бригите, которая является женщиной-поэтом или женщиной мудрости, поклоняются поэты, потому что ее покровительство было великим и славным. По этой причине называют таким же именем богиню поэтов, сестрами которой были Бригита, женщина медицины, и Бригита, женщина кузнечного ремесла. Эти богини — три дочери Дагды»⁸⁴¹. Очевидно, что все эти богини восходят к одному образу, однако его восприятие как трех сестер находит свою параллель в множественном числе берегинь. Хоть данный текст и называет Бригит дочерьми кельтского бога Дагды, однако эта богиня первоначально властвовала «над огнем, над искусством и над красотой... под небесами и в глубине морей». Согласно ирландским преданиям, ее вскормила белая корова — богиня Морриган-Боан, ассоциировавшаяся также с рекой Бойн на этом острове. Выше было показано, что образ божественной коровы восходит к временам матриархата и, следовательно, данный миф также восходит к этой эпохе. После христианизации кельтов их народные легенды стали именовать Бригиту кормилицей или даже матерью Иисуса Христа, что, по мнению исследователей, является следствием представлений о ней как о матери богов в языческую эпоху⁸⁴².

Еще более интересную параллель мы находим в Древней Индии. Там на лебеде или на колеснице, запряженной семью лебедями, передвигался создатель вселенной Брахма. Традиционно он изображался четырехликим с кувшином с водой в руке, что отчасти напоминает западнославянского бога богов Святовита, точно также имевшего четыре лика и рог с вином. Однако на лебеде также изображается и его жена Сарасвати, причем на кушанской статуэтке она сидит на лебеде в виде обнаженной богини любви. Весьма интересно, что согласно одному из вариантов мифа Сарасвати родилась из головы Брахмы,⁸⁴³ подобно тому, как Афина родилась из головы Зевса. Подчеркивание способности рожать мужского божества самостоятельно, без участия своей супруги, в обоих случаях является подчеркиванием его всемогущества, возникших во время утверждения патриархальных представлений. Однако, в отличие от Зевса, Брахма возжелал Сарасвати, которая, в результате подобного необычного рождения, фактически являлась его дочерью. Хоть она и пыталась скрыться от него, но в конце концов стала его женой. Однако инцестуальные браки были свойственны в первую очередь матриархальной эпохе, а в патриархальную, как это видно из индийского же мифа о Яме и Ями, уже решительно отвергались. Само имя Сарасвати означает буквально «относящаяся к воде», возникшее еще в эпоху индоиранской общности (ср. авест. Harahvaiti). Как отечественные, так и зарубежные исследователи отмечают ее связь с уже известной нам иранской богиней вод: «Ардвисура Анахита — это древняя индоиранская богиня плодородия, связанная с водой; ее индийской параллелью является Сарасвати»⁸⁴⁴. Сходство с Ардви-Сурой Анахитой превращается в тождество, если мы примем во внимание, что один ведийский гимн так характеризует богиню: «Чистая Сарасвати» (РВ I, 3,10). Очевидно, что эпитет «чистая» по смыслу полностью соответствует эпитету «незапятнаная», вошедшему в наименование иранской богини. В обоих случаях мы имеем не личные имена богинь, которые тщательно скрывались, а, по сути дела, их эпитеты, подчеркивающие связь обеих с водной стихией. И это далеко не единственная черта, объединяющая двух богинь. Е.Е. Кузьмина отмечает: «По представлениям индоиранцев, богиня-мать ассоциировалась с мировым деревом и сидящими на нем священными птицами. В индоиранской мифологии птица, особенно водоплавающая, выступала олицетворением и спутницей богини- матери, связанной с водной стихией, — Сарасвати и Ардвисуры Ана- хиты, а пара уток в фольклоре всех индоевропейцев была символом супружеской любви»⁸⁴⁵. Возникновение мифа о них как минимум в эпоху индоиранской общности, отголоски более высокого положения Ардви-Суры Анахиты по сравнению с Ахура Маздой в иранской мифологии, инцестуальный брак Сарасвати со своим собственным отцом в совокупности показывают, что первоначальный единый образ обеих богинь возник, скорее всего, в эпоху матриархата.

Уже в брахманах Сарасвати отождествляется с богиней речи Вач, а в послеведийский период становится богиней красноречия и мудрости, супругой Брахмы⁸⁴⁶. Ведийские поэты описывают реку Сарасвати следующим образом:

(Та,) чья бесконечная, непетляющая,

Опасная, подвижная, бурная

Стремнина мчится, громко ревя...

(Та,) что выделяется величием среди великих (рек),

Блеском (затмевает) другие (реки),

самая деятельная из деятельных...

(РВ VI, 61, 8, 13)

Более того, в другом месте риши особо отмечали:

О самая материнская, самая лучшая река,

Самая лучшая богиня Сарасвати!

(РВИ, 41,16)

В другом месте риши называет ее «асурской среди рек» (РВ VII, 96, 1), что в очередной раз указывает на древность возникновения ее культа, поскольку в более позднюю эпоху асурами именовались в основном противники богов. Однако это не единственное качество этой богини-реки:

Заполнив земные (просторы),

Широкое пространство — воздух,

Пусть Сарасвати защитит нас от хулы!

Пребывая в трех местах, семичастная,

Пять родов (людских) укрепляющая,

Да будет она призываема при каждой награде!

(РВ VI, 61, 11—12)

Указание на три места подчеркивает то обстоятельство, что ведийские арии считали ее пребывающей одновременно на земле, в воздухе и на небе. Понимание ее не только как земной, но и небесной реки подтверждается тем, что в ведийской космогонии Млечный Путь назывался Сарасвати⁸⁴⁷. Описание ее как укрепляющую всю совокупность арийских племен находит свое соответствие в другом гимне, в котором говорится, что воспевающему ее человеку Сарасвати дает жизненную силу (РВ X, 30,12). В свете разобранных выше индоевропейских представлений для нас совсем не удивительно увидеть у этой богини и функцию покровительницы брака и рождения потомства:

Стремясь получить жену, (мы,) холостые,

Стремясь получить сына, (мы,) с прекрасными дарами

Призываем Сарасвати.

(РВ VII, 96, 4)

Действительно, она дает своему почитателю сына (РВ VI, 61, 1), вкладывает плод в чрево матери (РВ X, 184, 1). Если для поселений ариев она создала край, богатый реками, то для их врагов она струит яд и убивает людей из далеких краев (РВ VI, 61,2—3). Более того, из текста другого гимна следует, что она имеет самое непосредственное отношение и к продолжительности жизни, являясь, в определенном смысле, богиней судьбы:

В тебе, богине, о Сарасвати,

Покоятся все сроки жизни.

Опьянись у потомков Шунахотры!

Даруй нам потомство, о богиня!

(РВИ, 41,17)

В какой-то степени от нее зависел и исход борьбы с противниками:

Если к тебе, о богиня Сарасвати,

Обращаются, когда установлена ставка,

Как к Индре в борьбе с врагами.

(РВ VI, 61, 5)

Она создает счастье и несет его людям (РВ VII, 96, 3). Неоднократно подчеркивается и ее связь с молитвами, т.е. с сакральной поэтической речью:

Великий поток освещает

Сарасвати (своим) знаменем.

Она господствует надо всеми молитвами.

(РВІ, 2,12)

«Сарасвати, приводящая к успеху нашу поэтическую мысль» (РВ И, 3,8) в другом месте именуется «покровительницей молитвы» (РВ VI, 61,4). Связь с поэтической речью роднит ее и с кельтской «женщиной-поэтом или женщиной мудрости» Бригитой, которой поклоняются поэты. Однако это не единственная ассоциация, которую вызывает образ Сарасвати. В еще одном гимне, обращенном к ведийской богине, ее автор отмечает:

Она понеслась вперед питательным бурлящим потоком.

Сарасвати — оплот, железная крепость.

(-)

Совершая эти (жертвенные возлияния) от вас

вместе с поклонениями, —

Наслаждайся, о Сарасвати, восхвалением! —

Прибегая к твоей самой сладостной защите,

Мы хотим, как под деревом, находиться в укрытии!

(РВ VII, 95, 1,5)

Соотнесение Сарасвати в одном и том же гимне с крепостью и деревом представляет разительную аналогию образу новгородской Мокоши, который реконструируется на основании более позднего образа Софии. Очевидно, что подобные достаточно редкие и весьма необычные для облика богинь черты не могут быть случайным совпадением и свидетельствуют о возникновении соответствующих образов Мокоши и Сарасвати в эпоху индоевропейской общности. Необходимо также отметить, что с образом дерева соотносится и Брахма, имеющий со своей супругой Сарасвати одинаковое ездовое животное. Если та или иная богиня оказывается связана с водой, судьбой, браком и является покровительницей рожаниц, то это можно объяснить особенностью архаического мышления, в котором эти понятия были достаточно тесно между собой связаны. Однако если выстраивается одновременная связь этих образов с такими понятиями, как вода-покровительница брака и материнства-слово- мудрость-дерево-город, то мы вправе говорить о генетическом родстве образов таких богинь. Следует также отметить, что река Сарасвати в йоге считается символом сушумны — главного невидимого энергетического канала человеческого тела. Однако в тантрической йоге сушумна также называется мокшамарга — «дорога к освобождению»⁸⁴⁸. Таким образом, в индийской эзотерической традиции Сарасвати была связана с понятием мокша. Все эти факты в своей совокупности показывают, что индийская Сарасвати имеет одни истоки не только с иранской Ардви-Сурой Анахитой, но и новгородской Софией-Мокошью, имя которой также является не именем в собственном смысле этого слова, а, согласно наиболее обоснованной этимологии, связанным с влагой эпитетом.

Единственное отличие, которое существует между отечественной и индийской богиней, заключается в том, что ни древнерусские письменные источники, ни более поздние этнографические записи не отмечают связи Мокоши с лебедем. Однако, учитывая то, что христианские поучения стремились не описать, а полностью уничтожить языческие верования, в результате чего к XIX в. образ Мокоши в живой народной традиции сохранился в явно сниженном и фрагментарном виде, данное различие нельзя считать решающим. К этому следует добавить, что, помимо позднего свидетельства Стржедов- ского, есть целый ряд косвенных данных, свидетельствующих, что подобная связь между славянской богиней и лебедем все-таки была. Во-первых, в качестве любовно-брачной символики гуси и лебеди фигурируют в фольклоре различных славянских народов⁸⁴⁹ и в подобном контексте вполне могли быть связаны с богиней любви.

Во-вторых, уже в самой ранней славянской традиции мы видим одновременную семантическую связь женского персонажа, реки и лебедя. Речь идет о сестре Кия Лыбеди. Если в честь трех братьев- основателей были названы холмы на месте будущей столицы, то в честь сестры была названа протекавшая там река, упомянутая в летописи при описании событий 968 г., когда враги осадили Киев: «[и] Фету пища Печенѣзи Ф града, и не блше льзѣ кона напоити. на Лыбеди»⁸⁵⁰. Интересно отметить, что возле устья Лыбеди известна Девич-гора, а еще одна река Лыбедь является левым притоком р. Трубеж, впадающим в Оку⁸⁵¹. Таким образом, связанная с образом лебедя река известна и в регионе, в котором зафиксирована и река Мокша. С учетом этого нет ничего невозможного в том, чтобы архаичное сознание связало с образом лебедя и другой связанный с водой женский персонаж. В-третьих, на северной стене Мартирьев- ской паперти Новгородской Софии было обнаружено средневековое изображение бегущей собаки, а впереди нее — стая улетающих птиц, которых С.В. Жарникова определила как гусей или лебедей⁸⁵². Север в общеиндоевропейской традиции был наиболее сакральной частью света, и именно на северной грани Збручского идола была изображена Мокошь. В свете этого изображение водоплавающих птиц именно на северной стене Софийского собора представляется достаточно интересным фактом. В-четвертых, именно в данной части собора была обнаружена и надпись № 21: «...(ки) те пиро(ге въ) печи, гридьба въ корабли... перепелъка пар(е в) ъ доуброве, пост(ави) кашоу, по(ст) ави прироге, тоу иди». А.А. Медынцева интерпретировала ее как песенку-считалку, однако с ней не согласилась Т.В. Рождественская, совершенно справедливо связав ее с комплексом похоронных представлений: «Однако ее метафорический смысл и местоположение в Мартирьевской паперти собора вблизи от гробницы архиепископа Мартирия позволяют связать этот текст с погребальным ритуалом. Представления о покойнике в замкнутом пространстве гроба как гребной дружине (гридьбе) в корабле или как о пироге в печи, о покинувшей тело душе как о перепелке, парящей в дубраве, упоминание о поминальной тризне с ритуальными кушаньями («постави кашу, постави пироге...») и о проводах на тот свет («ту иди») восходят, несомненно, к языческим истокам. Видимо, не случайно оба этих текста были тщательно зачеркнуты современниками, а чуть ниже надписи на стене Мартирьевской паперти тогда же появилась надпись: «оусохните ти роуки» (№ 204)»⁸⁵³. Хоть в данной достаточно ранней древнерусской надписи речь идет не о лебеде, а о перепелке, это может быть объяснено начавшимся процессом размывания языческих представлений. Как будет показано ниже, лебедь также был связан с представлением о путешествии души умершего на тот свет, причем связь эта была исключительно древняя. Тот факт, что изображение водоплавающих птиц и упоминание птицы в связи с погребальным ритуалом были вырезаны древними новгородцами именно на стенах Софийского собора, а не в какой-нибудь другой церкви Новгорода, которых было в этом городе не один десяток, наглядно свидетельствует, что в сознании жителей этого города существовала какая-то связь между ними и образом Софии, точнее, того языческого персонажа, черты которого восприняла «двоеверная» новгородская София.

Данный вывод подтверждается и анализом тех образов, которые в народной традиции ассоциировались с понятием мудрости. Непосредственно связана с лебедью героиня известной сказки «Царевна- лягушка»: «Стали гости есть-пить, веселиться; Василиса Премудрая испила из стакана да последки себе за левый рукав вылила; закусила лебедем да косточки за правый рукав спрятала. Жены старших царевичей увидали ее хитрости, давай и себе то ж делать. После, как пошла Василиса Премудрая танцевать с Иваном-царевичем, махнула левой рукой — сделалось озеро, махнула правой — и поплыли по воде белые лебеди; царь и гости диву дались. (...)

Тем временем Иван-царевич улучил минуточку, побежал домой, нашел лягушечью кожу и спалил ее на большом огне. Приезжает Василиса Премудрая, хватилась — нет лягушечьей кожи, приуныла, запечалилась и говорит царевичу: «Ох, Иван-царевич! Что же ты наделал? Если б немножко ты подождал, я бы вечно была твоею; а теперь прощай! Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве — у Кощея Бессмертного». Обернулась белой лебедью и улетела в окно»⁸⁵⁴. Отметим, что первая зооморфная ипостась героини подчеркивает ее связь с нижним миром и в этом отношении напоминает образ змеи, один из древнейших в матриархальной идеологии. Однако, если в лягушку ее оборачивают, то в лебедя она превращается сама, по собственной воле. Кроме того, сам эпитет героини подчеркивает ее связь с Премудростью как и у новгородской Софии. В другой сказке этим же эпитетом наделяется Елена, к которой в обличье голубок летают учиться дочери черта: «На то место налетело голубиц видимо- невидимо, весь луг прикрыли; посредине стоял золотой трон. Немного погодя осияло и небо и землю—летит по воздуху золотая колесница, в упряжи шесть огненных змеев; на колеснице сидит королевна Елена Премудрая — такой красы неописанной, что ни вздумать, ни взгадать, ни в сказке сказать! Сошла она с колесницы, села на золотой трон; начала подзывать к себе голубок по очереди и учить их разным мудростям. Покончила ученье, вскочила на колесницу и была такова!»⁸⁵⁵ Хоть небесная колесница Елены Премудрой запряжена не лебедями и голубями, а змеями, тем не менее сказка подчеркивает ее связь с птицами. В качестве последних фигурируют голуби, однако можно предположить, что под воздействием христианства на этих птиц перешло представление об их связи с мудростью. Это, в частности, нашло свое отражение в том, что духовный стих о происхождении вселенной сохранился в отечественной традиции под названием «Голубиной книги», хоть отдельные его варианты отмечают связь данной книги и с водоплавающими птицами:

Со небес книга совалилася,

Выпадала Книга Голубиная,

Голубиная, лебединая...⁸⁵⁶

Окончательно помогает решить вопрос, была ли связана Мокошь с лебедями, находка зооморфного навершия головной булавки из Любшанского городища, датируемого VIII—IX вв. (рис. 19). На ней изображены четыре лебединые головы, а внизу две согнутые в локтях и поднятые вверх руки. Каких-либо указаний на то, мужской или женский персонаж изображен внизу на самой булавке не имеется. Однако если внимательно присмотреться, то можно заметить, что его создатель придал лебединым шеям такое очертание, что пустое пространство между ними приняло форму веретена. Благодаря такой замаскированной подсказке становится ясно, что лебеди на навер- шии связаны с богиней-покровительницей прядения и ткачества, т.е. с Мокошью. Четырехголовость богини, недвусмысленно указывает на ее высокое положение в пантеоне, напоминая этой чертой как четырехголового Святовита на Рюгене, так и четырехголовую Мать Сыру Землю из Рязани. Единственным отличием является то, что в двух последних случаях были изображены человеческие, а не лебединые головы, однако и эта черта подчеркивает связь Мокоши

не только с этими птицами, но и с высшей небесной сферой. Значимость этой археологической находки еще и в том, что Любшанское городище — это древнейшее из известных на сегодняшний день славянских поселений на севере Руси, основанное раньше Ладоги и Новгорода. Более того, благодаря конструктивным особенностям строительства исследователями был сделан вывод о его основании выходцами из западнославянских земель. Исследовавшие его археологи отмечали, что «в середине (возможно, в начале) VIII в. на Любше воздвигается крепость качественно нового типа. Ее создатели не являлись аборигенными жителями Восточной Европы... Изначально здесь осела популяция, связанная по происхождению с западными славянами»⁸⁵⁷. Таким образом, мы видим, что культ лебедей и, очевидно, связанной с ними богини, был свойственен уже самой первой волне славянской колонизации севера будущей Руси, вышедшей из западнославянского региона. Как называлось это городище в древности неизвестно, а название, под которым оно известно в научной литературе, оно получило от впадающей в Волхов реки Любши, на берегах которой оно и было построено. Однако само название восточнославянской реки находит свою прямую аналогию в названии племени любушан, упомянутого Адамом Бременским при перечислениии им славян на территории современной Германии⁸⁵⁸ Также оно перекликается с именем Либуши, легендарной правительницы чехов, причем оба имени восходят к слову любовь, что дополнительно указывает на связь богини любви со сделанной там находкой. Косвенно на распространенность ее культа в этом регионе указывает то, что в соседней Ладоге в церкви Рождества Иоанна Предтечи, впервые упоминаемой в летописи с 1276 г., придел был посвящен Параскеве Пятнице. Более того: прямо под Малышевой горой, на которой стоит эта церковь, находится святой источник, названный в честь Пятницы. Как известно, подобные источники первоначально были языческими святынями и лишь впоследствии связывались с христианскими святыми. Очевидно, что замена языческой богини на Пятницу произошла не позднее строительства церкви Рождества Иоанна Предтечи, а, возможно, еще раньше, поскольку христианизация Ладоги завершается в конце XI в.⁸⁵⁹ Показательно, что находящийся по соседству с рекой Любшей населенный пункт носит название Бабино. Следует также отметить, что в Старой Ладоге также был найден гребень, украшенный двумя головами лебедей. Такие же гребни были найдены в Пскове и Камно, что указывает на распространенность культа этой птицы на севере Руси⁸⁶⁰. В ходе раскопок Новгорода было найдено 5 деревянных наверший с головой лебедя, а на Суздалыцине и Черниговщине были найдены подвески с изображением мужчины, летящего на двух лебедях⁸⁶¹. Таким образом, находка любшанского навершия, с одной стороны, подтверждает генетическую связь новгородской Софии-Мокоши с западнославянскими богинями-покровителями городов, а с другой — такую же ее генетическую связь с индийской Сарасвати.

Однако образ лебедя в отечественной традиции имел также и отрицательные значения. Выше уже приводился фрагмент из «Слова о полку Игореве», где Обида «восплескала лебедиными крыльями на синем море», прогоняя на Руси времена обилия. Как отмечает Б. А. Рыбаков, в ряде беломорских вариантов былины о Михаиле По- тыке его умершая жена Марья Лебедь Белая в могиле превращается в змею и пытается погубить своего мужа. С миром смерти может быть связан лебедь и в сказках. Так, в сказке «Гуси-лебеди» именно эти птицы крадут маленького ребенка: «Гуси-лебеди давно себе дурную славу нажили, много шкодили и маленьких детей крадывали...»⁸⁶² Похищенный ими ребенок оказывается у бабы-яги, фактически в царстве смерти, а когда сестра спасает своего брата, то именно эти птицы гонятся за ними.

Подобную же двойственность мы видим у лебедя и в ряде других традиций. Так, уже упоминавшаяся кельтская Брайд могла восприниматься не только в образе птицы, но и змеи, которая «появляется из кургана». На одном из камней британского Эвбери, под которым находилось захоронение, был изображен гибрид змеи и лебедя, кусающий себя за хвост⁸⁶³. В захоронении Ведбек на территории современной Дании, датируемом примерно 4800 г. до н.э., в одной из могил младенец был обернут в лебединое крыло⁸⁶⁴. В германоскандинавской традиции судьбу героя предвещают «лебяжьебелые» валькирии в «Песни о Хельги, сыне Хьерварда» или девы-лебеди, предрекающие Хагену гибель всего войска в «Песни о Нибелунгах». Еще более показательно «Видение Гюльви», где говорится, что лебеди плавают в источнике Урд, у которого живут уже знакомые нам девы судьбы норны⁸⁶⁵. Впоследствии в Древней Греции лебеди стали ассоциироваться уже не с мифическими девами, а с философами как носителями мудрости. Об этом говорит легенда о том, как Сократ перед встречей с Платоном увидел во сне лебедя у себя на коленях. Однако в других регионах мира связь этой птицы с магическим способом добывания знаний сохранялась весьма продолжительное время: у многих народов Сибири считалось, что шаман в облике лебедя путешествует по другим мирам, а в урало-алтайской мифологии верховная богиня Умай в образе лебедя высиживает и пестует душу будущего шамана. Следует отметить, что и само слово камлание, означающее шаманское действо, означает «порхать, парить в воздухе», а сам шаман во время пляски подражал движениям и голосам птиц. Саамские шаманы на спине волшебного лебедя Сайво-лодде переносились «в таинственное царство, где они узнавали то, что спрятано от простых смертных». Определенные черты, схожие с шаманизмом, исследователи усматривают в образе вещего Бояна, процесс творчества которого «Слово о полку Игореве» описывает следующим образом:

Тогда напускал десять соколов на стадо лебедей: какую лебедь настигали, та первой и пела песнь...

Боян же, братья, не десять соколов

на стадо лебедей напускал,

но свои вещие персты

на живые струны воскладал;

они же сами князьям славу рокотали⁸⁶⁶.

Поющие князьям славу струны-лебеди рождают естественную ассоциацию с Софией, записывающей в свою книгу славу первопроходцев. Кроме того, связь этой птицы с мудростью позволяет нам лучше понять причину того, почему связанная с лебедем Мокошь после крещения была соотнесена в Новгороде именно с Софией Премудростью божией.

Примерно также, если даже не в больших размерах, в Евразии было распространено представление о деве-лебеди, у которой во время купания герой похищает одежду и делает ее своей женой. Образ девы-лебедя присутствует в фольклоре ирландцев, французов, немцев, чехов, русских, литовцев, скандинавов, индийцев, карел, эстонцев, калмыков, кумыков, коми, чувашей, мари, башкир, казахов, каракалпаков, желтых уйгур, бурят, ойрат, монголов (хал- ха), чулымских татар, алтай-кижи, тувинцев, манси, ненцев, эвенков, эвенов, орочей, японцев, юкагиров и чукчей. Если принять во внимание генетически родственные сюжеты, в которых волшебной женой становятся гусыня, утка или журавль, то ареал распространения этого мифа дополнительно охватит Китай, Индонезию и Филиппины⁸⁶⁷. Следует также отметить, что в различных концах Старого Света подчеркивалось высокое положение девы-лебедя и восприятие ее как дочери верховного божества. Так, буряты и монголы считали ее дочерью великого бога неба Тэнгриа, владеющего книгой судеб⁸⁶⁸. В Аравии было известно арабское представление о трех богинях-лебедях как дочерях Аллаха⁸⁶⁹. В греческой мифологии образ лебедя принимает сам Зевс для соблазнения очередной своей возлюбленной. Следы генетически связанных с этим представлений присутствуют и в русской традиции. С.В. Жарникова отмечает: «Зачастую именно утица, лебедь или гусь маркируют собой сферу сакрального в обрядовых песнях календарного цикла»⁸⁷⁰. Обращая внимание на одно интересное противопоставление в записанной П.В. Шейном в Псковской губернии песни:

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных