НАША ВЕЛИКАЯ КОМПАНИЯ 1 страница

Мы вступаем в жизнь покорителями мира. В мечтах юности мы видим

себя министрами, генералами, президентами, знаменитыми артистами,

спортсменами. Нам сопутствует удача, нас любят и уважают. Мы - в

центре внимания, в лучах прожекторов. Нас боготворят.

Я с детства хотел громко заявить окружающим, миру о своем «я». Во

времена студенчества, например, честолюбие рисовало мне какой-то

очень важный пост в промышленности или партийном аппарате. Но как

попасть на командные высоты, я не знал.

Работы я не боялся. Сколько себя помню, всегда пытался уплотнить

время. Жадно хватал дополнительные нагрузки, работал сразу в

нескольких местах, экспериментировал над тем, до каких пределов

можно сократить сон. Отдых в житейском понимании - диван, телевизор,

пляж, рыбалка, дача - еще в юности исключил в принципе.

Учебу на дневном отделении политехнического института я совмещал

минимум с тремя работами. Но так я зарабатывал лишь средства на

жизнь, не приближаясь к цели. И вот в конце второго курса я решаю,

перейдя на вечернюю форму обучения, начать карьеру на нашем

суперпредприятии - Волжском автомобильном заводе.

ВАЗ знала вся страна. В прессе его называли не иначе как «флагман

советской индустрии». На нем работала половина трудоспособного

населения города - сто двадцать тысяч человек. Как и все молодые люди,

я идеализировал мир, в который собирался вступить. Мне казалось, что

на заводе меня ждут огромные возможности, что там собрано все новое и

передовое и работают сплошь замечательные люди.

Пока мои сверстники учатся на дневном отделении, я вознамерился

пройти большую часть ступенек от мастера до генерального директора. С

однокурсником Михаилом Москалевым, ныне одним из директоров

ВАЗа, мы подсчитали, что всего в этой лестнице шестнадцать ступеней.

В честолюбивых мечтах я уже видел себя всемогущим капитаном

автопрома, окруженным уважением и почетом.

Я как-то не обратил внимания, что никто не торопится меня

благословлять. Ректор института долго уговаривал меня не бросать

дневную учебу. Друзья тоже не видели проку в работе на производстве.

Мне предлагали, например, пойти в штат горкома комсомола - заведовать

одним из отделов, доказывали, что эта карьера лучше. Но я спал и видел

маленькую, незаметную должность мастера на Волжском автомобильном

заводе, с которой я начну покорение мира.

С этим решительным настроением я пошел в управление кадров ВАЗа

и там узнал, что на огромном предприятии не значится ни одной

вакансии мастера. В тот момент требовались только технические

специалисты - конструкторы, технологи и большое число рабочих.

Я предположил, что на самом деле мастера, конечно, требуются, но

подразделения решают эти проблемы сами, не сообщая в управление

кадров. Я начал поиск самостоятельно. Начал со сборочных цехов, и за

несколько дней обошел все закоулки ВАЗа. Вакансий действительно не

было. Лишь в заводских тылах - в Корпусе вспомогательных цехов - мне

сказали, что мастера нужны.

Без каких-либо характеристик и рекомендаций меня приняли в штат

цеха 51-8. Забегая вперед, скажу, что тыловым спокойствием здесь и не

пахло. Цех обеспечивал прецизионными, то есть особо точными,

инструментами и приспособлениями основное производство ВАЗа.

Каждый день на инструментальщиков сваливалась масса новых, не

похожих друг на друга, сложных и срочных заданий.

Горячую точку, в которой можно быстро проявить себя, я нашел. Но

восторг перед волшебными перспективами стал пропадать, стоило мне

вникнуть в суть цеховых отношений. Первое, что шокировало на новой

работе, - отсутствие какой бы то ни было логики в действиях

администрации. К своему ужасу, я не увидел связи между текущими

делами и конечным результатом, не наблюдал желания у людей обдумать

абсурдную ситуацию и сделать выводы. Образ ВАЗа как дворца труда,

светлой лаборатории быстро померк.

Суть происходящего в цехе передавал афоризм, весьма популярный в

коллективе: «Петров с утра бодро строит стену, зная, что

после обеда Сидоров ее разрушит до основания». Команды сверху

следовали одна за другой. Их невозможно было выполнить не только

потому, что их было слишком много. Одни директивы нередко

исключали другие. Обратной связи с верхами не было - мастера,

начальники участков не могли возражать руководству цеха. Под ливнем

несуразных указаний в цехе делалась масса пустой работы. Не было

большей обиды для людей, чем видеть, что их труд затрачивается

впустую.

Все это напоминало мне армию. В нашей части главной задачей

командиров было загрузить солдат, чтобы они не пили водку, не

хулиганили, не убегали в самоволку. День военнослужащих заполнен так,

что времени для глупых подвигов не остается совершенно. Но ведь цех не

мог работать вхолостую. Его изделия, как воздух, были нужны на

основном производстве. Тем большая нагрузка ложилась на тех немногих

работников, которые могли творить чудеса.

Как мастер я был крайним в административной цепочке и стоял лицом

к лицу с рабочими. Я обязан разобраться в ворохе директив, создать

какой-то порядок, все спланировать и учесть. Смена начиналась в семь

утра. Я приезжал на полчаса раньше, чтобы подготовиться к работе.

Спать было некогда. После вечерних занятий в институте я воз-

вращался домой в час ночи. Вставать приходилось полпятого, выезжать

полшестого. В цех я приходил, конечно, сонный, и лица тех, кто шагал

рядом, тоже не отличались ни свежестью, ни бодростью. Человеческая

река производила мрачное впечатление, словно люди еще не пробудились

и находятся в тяжелом сне, забытьи.

Кинешь взгляд вдоль огромного корпуса: сотни автобусов один за

другим подвозят толпы людей. Смотришь на этот поток, и в голову

приходит, что это - однородная серая биомасса. Все идут, понурив

головы, в одном ритме, с одной скоростью - серые лица, не выражающие

никаких эмоций.

В семь тридцать я вхожу в цех и вдыхаю его ароматы, в которых

преобладает запах машинного масла. Одежда пропахла ими настолько,

что не помогает и стирка. Прохожу в свой стеклянный закуток, быстро

натягиваю синий форменный халат мастера, меняю зимние башмаки на

обувь полегче и плюхаюсь за стол.

Раскладываю, как пасьянс, листы с заказами и пытаюсь увязать то, что

от нас требуют, с нашими возможностями. Упустить ничего нельзя.

Задержка одной-единственной детали может сорвать выпуск

необходимейшего станка, отсутствие которого затормозит основное

производство, а то и - о, ужас! - остановит главный конвейер.

Наши детали были не из тех, что можно выточить за пять минут. Мы

выпускали всевозможные инструменты, оснастку, приспособления для

металлообрабатывающего оборудования высокой точности. Например,

элементы цанговых и мембранных зажимных патронов изготавливались с

микронной точностью и требовали сложной термической обработки.

Доводка станин станков или измерительных плит вообще сродни

колдовству. Самая точная обработка поверхностей делается вручную с

помощью инструмента, напоминающего долото, которым по ничтожным

крупицам стесывают, сцарапывают металл. Потом берется паста,

которую каждый доводчик часто варит сам из одному ему известных

ингредиентов. С помощью этой субстанции, втираемой в чугун,

происходит окончательная доводка детали, своего рода полировка.

Точность этой крайне медленной работы - тысячная доля миллиметра.

Я тогда еще не бросил армейскую привычку к табаку. Вокруг дымили

все, и я не отставал. Чтобы прогнать сонное состояние, взбодриться,

выкуривал сигарету за сигаретой. Повышал тонус и крепкий чай,

приготовленный в стеклянной банке с помощью электрокипятильника.

Итак, мозги работают. Распределяю детали по станкам - токарным,

фрезерным, координатно-расточным, шлифовальным. Нужно учесть все

факторы: кто из рабочих в строю, а кто в отпуске, отгуле, на больничном,

что с оборудованием - какие станки на ходу, а какие в ремонте, на

профилактике. Для расшивки узких мест сразу намечал вторую, третью

смену. Через короткое время я уже предвидел, что и где может не

получиться, и имел в виду страховочные варианты.

К приходу рабочих у меня готов конкретный план дня, расписанный

по деталям и операциям. Мои подчиненные разбирают наряд-задания.

Один за другим запускаются станки, и цех напол-

няется привычным гулом электромоторов, шорохом и визгом об-

рабатываемого металла. Кто-то еще спит на ходу и только делает вид, что

приступил к работе. Гляжу," в патроне закреплена ненужная болванка,

вьется стружка. Значит, человек приходит в себя...

Я получал удовольствие от приведения бессистемных указаний в

логичную производственную программу. Сложные, постоянно

меняющиеся задания дали хорошую школу работы с конструкторами,

технологами, рабочими-станочниками. Я досконально изучил процессы

механической и термической обработки металлов.

Допуски в размерах нередко составляли два микрона. Один микрон -

одна тысячная миллиметра. Если на кусок обычной стали направить

датчик, улавливающий тысячные доли миллиметра, то можно увидеть,

что металл колышется, как дышит наша грудь. Он постоянно меняется,

течет, изменяет свою форму, как живая материя.

Я, самый маленький менеджер, должен был удерживать в голове

огромный объем информации. Какая-нибудь деталька размером со

спичечный коробок движется по цеху от одного станка к другому и

требует до сотни операций со строго определенными параметрами. Ее

сопровождает технологическая карта, как в больнице - карта больного:

что с ней происходит, как она себя чувствует, как проходит процесс

созревания и так далее.

Малейшая небрежность рабочего или сбой станка приводили к

нарушению геометрии изделия. Вместе со специалистами решали, что

делать. Если был запас времени, начинали все сначала. Если срок горел,

отправляли деталь в гальванический цех, где на нее в специальной ванне

наносили нужное число микронов хрома или восстанавливали размеры

посредством напыления металла.

А бывало, что все сделано правильно, но деталь в собранном

механизме не работает: ошибка конструкторов. Я не тратил время на

выяснение отношений, просил быстрее прислать исправленную

документацию. Спортивная закваска всегда заставляла меня

мобилизоваться. Я не прекращал борьбу даже в безнадежных ситуациях,

не мог отступить от плана, пусть абсурдного.

Экономика предприятия была устроена так, что в оплате преобладала

уравниловка. На мою бригаду из сорока пяти человек выделялась премия

- восемьдесят рублей в месяц. Что делать со столь

ничтожным «фондом мастера»? Мне нужно было поощрить как минимум

десять человек, которые выполняли самые сложные задания, по моей

просьбе работали в ночную смену. Я не мог обидеть и заслуженных

людей бригады, мою надежду и опору. Я делил эти смешные восемьдесят

рублей из расчета по пять-десять рублей на брата. Дать кому-то премию в

пятнадцать рублей было невозможно, потому что другим не останется

ничего.

Основная зарплата моих подчиненных находилась в пределах

двухсот-трехсот рублей в месяц. Жалкие пять-десять рублей не добавляли

благосостояния, но, тем не менее, являлись почвой для многих

конфликтов. Меня удивляло и возмущало, сколько низменных разборок,

клеветы, доносов порождали эти несчастные премии. Никогда не забуду,

как однажды ко мне подошел один седовласый рабочий, отец двоих уже

взрослых детей, и стал поливать грязью своего коллегу только из-за того,

что его собственная премия оказалась на пять рублей меньше.

Основным оружием мастера было слово, и крепкое слово. Так я

«мотивировал» на протяжении дня не только подчиненных, но и коллег-

мастеров и руководителей соседних участков, люди которых

бессовестным образом захватили какой-нибудь дефицитный станок и не

подпускают к нему других.

Мастер - вовсе не та персона, которая сидит и командует. В некоторые

дни мне вообще не удавалось присесть. Ходишь от станка к станку и

решаешь производственные головоломки. Если надо ускорить

выполнение заказа, а рабочий-транспортировщик куда-то запропастился,

то берешь тележку, бросаешь на нее детали и сам катишь ее в

термическое отделение или гальванический цех.

Удивительно, как я дотягивал до конца дня. Горло болело от крика.

Голова раскалывалась от шума, лязганья железа, визга станков бог знает

во сколько децибел, дурацких заданий, ругани. Вся смена - ситуация

стресса, несправедливости. На бесплодных совещаниях все сваливали

вину друг на друга, лишь бы выйти сухими из воды: технологи на

конструкторов, конструкторы на заказчиков, заказчики на цех, цех на

снабженцев или плановиков...

Планерки были абсолютной потерей времени. Не припомню, чтобы

хоть раз разговоры на них напоминали конструктивный диалог

единомышленников. Процветала «спихотехника», то есть

искусство обвинять во всех бедах смежников. Это был какой-то су-

масшедший дом! Самое удивительное, что большинство окружающих

хорошо понимало, что участвует в безумной игре. Но были и такие

коллеги, которые уже начисто забыли, что нормальный мир совершенно

другой. Любимая пословица: «Я начальник - ты дурак, ты начальник - я

дурак». Я терпел весь этот бред, надеясь пробиться наверх.

Главный конвейер, между тем, никогда не останавливался, и на наших

«Жигулях» и «Нивах» ездила вся страна. Дурное управление и

несправедливую систему оплаты компенсировали золотые руки и совесть

лучших работников. С теплотой и благодарностью вспоминаю слесарей

шестого разряда Редькина, Баранкевича, Скорля-кова, Никулина, Розова.

Это великие люди, самородки, кулибины, специалисты от Бога!

На их удивительном мастерстве и держалось наше производство. Их

не нужно было без конца контролировать. Они зачищали швы в деталях

даже в тех местах, куда никто не в состоянии заглянуть. Задания мои

умельцы выполняли на тысячу процентов с идеальным качеством и при

этом получали такую же зарплату, как все.

Я восхищался их мудростью, прочностью моральных устоев. В

ночные смены шума и напряжения в цехе было поменьше, и я любил

между делом послушать и Вячеслава Александровича Редькина, и Маяка

Марковича Розова, и других. Конечно, они знали себе цену и порой

делали то, что другим никогда не простилось бы. Редькин ходил по цеху

вразвалочку, гордый и независимый, чинопочитанием не отличался, при

случае мог отчитать и начальника цеха. Все знали, что Розов в гневе

может схватить молоток и с угрожающим криком гоняться за бездарным

конструктором или технологом, «напортачившим» в документации.

Начальник цеха понимал, что если этих асов уволить, то план начнет

гореть синим пламенем.

Многие вокруг кривили душой ради карьеры, а наши незаменимые

наверх не стремились. Находясь в самом низу производственной

пирамиды, они создали островок независимости от глупостей

окружающего мира. Гарантией невмешательства в их души были их

высочайший профессионализм, умение сделать невозможное, подковать

блоху и, стало быть, незаменимость. Они были вну-

тренне свободны и могли кому угодно высказать все, что думали. Эти

редкие люди знали, что не пропадут в любое время, в любой стране.

Мои кулибины обладали необъяснимой, нечеловеческой интуицией.

Однажды Редькин на моих глазах за пятнадцать минут отремонтировал

уникальный импортный станок фирмы «Хаузер», к которому

профессионалы-ремонтники и подойти-то боялись. Точность обработки

металла на таком станке - одна десятитысячная миллиметра. Измерения

производятся с помощью шариков из рубина. Он работает только в

термоконстантном зале, где температура и влажность воздуха имеют

постоянные параметры на протяжении многих лет.

Как сейчас вижу: Вячеслав Александрович, наш простой мужик в

синем, немного запачканном халате, докурил дешевенькую сигарету,

почесал лысину, закатал рукава и не спеша полез по лесенке к

драгоценным потрохам «Хаузера». Одну железку открутил, другую

прикрутил, потыкал внутрь отверткой, постучал большим молот-ком-

«кувалдометром», и станок пошел!

Обычно специалисты-ремонтники приходят с хитрыми приборами,

диагностируют неисправности по шумам, прикладывая к разным узлам

станка слуховые трубки наподобие стетоскопов. Редькин обошелся без

мудреных приспособлений и в ту же смену совершил еще один подвиг.

Отказал другой импортный станок, высотой в пять человеческих

ростов. Ремонт не был заботой мастера, однако я со своим бесконечным

честолюбием и здесь проявил инициативу. «Вячеслав Александрович,

слабо починить?» - подзадориваю суперслесаря. Редькин постоял,

подумал, прищурившись от дымка неизменной сигаретки и точно

прицеливаясь, и я уже понял: бригаду ремонтников вызывать не

придется. Редькин подхватил «кувалдо-метр» и другие нехитрые

инструменты и полез на верхотуру. На этот раз он провозился с полчаса.

Спустился весь в машинном масле, чертыхается. Станок готов к работе.

Я благодарен судьбе, что свела меня с настоящими мастеровыми

людьми. С тех пор питаю любовь и уважение к высоким профессионалам

- слесарям, лекальщикам, сварщикам, шлифовщикам, электронщикам...

Началась горбачевская перестройка, ветры которой долетели и до

Тольятти. Повеяло чем-то новым, засветилась надежда. Я как

максималист, как романтик, искренне верящий в лучшее будущее,

увлекся, вдохновился перестройкой. Люди вздохнули с облегчением,

предчувствуя избавление от ада.

В то время я уже адаптировался к физическим перегрузкам, шуму,

грохоту, удушливым запахам. Адом были человеческие отношения,

превращающие душу в затравленную, замордованную сущность.

Приходилось закрывать ее на десять замков. Если пропускать через себя

все, что творится в цехе, всю абсурдность, бесперспективность

производственной деятельности, то душа просто умрет.

В курилках начались споры о том, что нужно сделать на нашем

производстве, как перейти на хозяйственный расчет и привязать оплату к

результатам труда. Много говорили о выборах руководителей. По мысли

Горбачева, эта демократическая процедура должна была подорвать

основы командно-административной системы. От прихода к управлению

лучших людей ожидался расцвет народного хозяйства.

Сразу скажу, что через год-полтора руководство страны эти выборы

тихо отменило. При плановой экономике, при отсутствии рыночной

борьбы за прибыль и свободной конкуренции очень многие трудовые

коллективы выбирали не самых достойных, а самых удобных директоров

и начальников. Особенно большие шансы на успех имели люди,

либерально относившиеся к нарушениям трудовой дисциплины.

Но сначала идея выборов очаровала всех. Я посчитал, что наступает

мой звездный час. Как раз уходил на повышение наш начальник цеха,

уже пожилой, очень интересный, колоритный мужчина. Я решил

претендовать на его место.

Главным пунктом моей программы я сделал перевод цеха на

хозяйственный расчет. Это была еще одна горбачевская утопия. Цех был

частью единого заводского организма, и составить более-менее точный

баланс затрат и доходов подразделения в условиях общей

инфраструктуры было просто невозможно. Но даже попытка хозрасчета

была бы шагом в рыночном направлении, сделала бы жизнь цеха более

разумной, позволила бы лучшим работникам получать больше.

Как всегда, я поставил планку на предельную высоту и привлек к

созданию модели цехового хозрасчета научные силы -специалистов

кафедры экономики политехнического института, в котором я учился.

Они создали ряд неплохих методик выделения цеховых затрат в системе

общезаводского учета, сделали необходимые расчеты, предложили новые

формы оплаты труда. Об этой работе в цехе знали. У меня была масса

собственных предложений, энтузиазма - хоть отбавляй. Я точно знал, что

буду делать u1074 в роли начальника цеха, и моя популярность росла. Люди

искренне хотели проголосовать за меня. Я видел это и уже не сомневался

в победе.

Но это была иллюзия. После того, как официально объявили выборы

начальника цеха, против меня началась нечестная, грязная игра. Я не

видел соперника, не было открытой борьбы, но чувствовал, как почва

уходит из-под ног. Через какое-то время я узнал, что на это место имеет

виды один из руководителей Корпуса вспомогательных цехов. Он

проталкивает в начальники своего зятя. Чтобы очистить дорогу от

конкурентов, и прежде всего нейтрализовать меня, он начал тайную

войну против всего коллектива. Вдруг остановилась очередь на

получение квартир. В конце месяца все мы не получили премии...

Я как кандидат в начальники не имел никаких полномочий и не мог

остановить давление на коллектив. Я даже не имел возможности

разоблачить эти происки, поскольку все делалось анонимно, под флером

благовидных предлогов. Зло победило. Через месяц люди,

рукоплескавшие моим планам и намерениям, отвернулись от меня.

Начальником цеха выбрали того самого зятя - совершенно серую

личность. Я получил тяжелейший удар. Меня душила горькая обида. Речь

шла не только о моей карьере. Я бился за лучшую жизнь для всего

коллектива, а он отвернулся, фактически предал меня. Я мучился,

расставаясь с мечтой вихрем взлететь на самый верх заводской иерархии.

Но в десять раз больнее переживал равнодушие тех, ради кого старался.

Дальнейшая работа в цехе становилась невыносимой мукой.

Одновременно я потерпел еще одну неудачу, что удвоило мои

страдания. Готовясь к выборам и обдумывая пути перевода цеха на

хозрасчет, я пытался создать большой заводской кооператив. Это дело

обрушилось также на завершающей стадии.

Идея кооператива была очень простая - производить спортивные

снаряды для распространившейся в России атлетической гимнастики -

бодибилдинга. Я шел от запросов потребителей. Друзья-атлеты, зная, что

я работаю на заводе, то и дело обращались с просьбами изготовить

очередное «железо». Тренажеры, штанги и даже элементарные гантели

весом тридцать-сорок килограммов были жутким дефицитом и

мгновенно сметались с полок магазинов.

Я на одном дыхании разработал дизайн и конструкцию спорт-

инвентаря. Смотреть образцы люди приходили толпами - хвалили

удобство, функциональность, красоту изделий. Получилось и вправду

здорово. Покрытие никелем, воронение металла, элегантные резиновые

элементы поднимали мою серию на мировой уровень качества.

В кооператив я пригласил около двух десятков ребят из разных цехов,

как того требовала технология: начиная от нарезки металла и кузнечных

операций до гальванопокрытий и упаковки готовой продукции.

Мои познания в области хозрасчета помогли вписать кооператив в

действующее производство. Я договорился с руководством ВАЗа, что мы

будем делать спортинвентарь на малозагруженном оборудовании,

работать преимущественно в ночные смены, компенсировать заводу

стоимость затраченных электроэнергии, воды, газа, масел, смазывающе-

охлаждающих жидкостей, вносить свою долю амортизационных

платежей. Фактически нам давали возможность подзаработать, повысив

загрузку станков, с условием не наносить ущерба родному предприятию.

Остались, как я думал, пустяки - согласовать цены на готовую

продукцию. Рано я радовался. Захожу, полный энтузиазма, поверивший в

перестройку, к начальнику заводского отдела труда и зарплаты. Передо

мной развалился в кресле вальяжный барин с довольной лоснящейся

физиономией. Я приготовился развернуть радужную картину

кооперативной жизни, а он и говорит снисходительно-барственным

тоном: «Давай условимся - я согласую все, что тебе нужно, а ты уж потом

отвали нам деньжонок!».

От этой беспардонной наглости я мгновенно вскипел. Кровь ударила в

голову, перед глазами встала красная пелена. Я готов был растерзать

этого жирного борова. Кое-как удержался от рукоприкладства, но,

правда, высказал все, что о нем подумал. Дескать, вы и так не даете нам

всем житья, а когда люди собрались на себя поработать в ночное время,

вы тут как тут, готовы кусок из горла вырвать! При этом я в приступе

бешенства комкал и рвал принесенные бумаги - документы, чертежи,

расчеты - и швырял обрывки в корзину.

Я все прекрасно понимал, что такие у нас порядки, что это тре-

бование, увы, не уникально. Разум, логика говорили, что нужно было

согласиться: не подмажешь - не поедешь. Но гордость, чувство

самоуважения, обида за себя и людей, готовых трудиться в нерабочее

время, ненависть к наглому зажравшемуся начальнику не позволяли это

сделать. Все затмевало желание отомстить за унижение, врезать по

жирной физиономии!

Впоследствии я возвел в принцип невмешательство в убогую жизнь

таких людей - пусть они мучаются в том аду, который устроили сами.

Наказание неотвратимо. Прошло несколько лет, начальник отдела труда и

зарплаты попал в аварию, мыкался по больницам, несчастье за

несчастьем обрушивались на семью. Я абсолютно уверен, что такая

участь ожидает всех негодяев, тратящих жизнь на то, чтобы урвать,

напакостить, обмануть, присвоить чужое.

Года через два какие-то ребята подхватили мою идею, на цеховом

складе нашли нетленные образцы спортинвентаря, без согласования со

мной скопировали их и начали производство. Я не выдвигал претензий и

даже порадовался, что кто-то воспользовался моими разработками.

Мои честолюбивые планы, связанные с Волжским автозаводом,

сильно поблекли. Я понял, что мои знания, инициативы, трудолюбие,

умение работать с людьми здесь мало что значат и что путь наверх

больше зависит от того, к какому клану ты принадлежишь, чей ты брат,

сват или угодливый слуга. Но я не сразу оставил иллюзии. В то время

наделало много шума посещение завода М.С. Горбачевым, который

объявил, что ВАЗ должен стать законодателем мировой автомобильной

моды. С позиций сегодняшнего дня эта

идея выглядит как совершенно утопическая. Однако тогда под нее были

выделены довольно серьезные государственные капиталовложения и

начато строительство огромного научно-технического центра (НТЦ). Как

и многие другие работники завода, я перевелся u1074 в штат этого, как

казалось, самого перспективного подразделения.

Реальность и здесь быстро напомнила о себе. В сравнении с моими

теперешними подчиненными люди цеха 51-8 были сущими ангелами.

Многие руководители цехов командировали на особо важную стройку

тех, от кого мечтали избавиться: прогульщиков, пьяниц, людей с

судимостью. Дрязги, конфликты, стычки в среде этой братии не

прекращались.

Мастерам здесь приходилось туго. Правда, меня рабочие побаивались.

Я был парень крепкий, рослый. К тому же все знали, что я занимался

боксом и восточными единоборствами. А коллег послабее прошедшие

лагеря хулиганы и уголовники могли и матом покрыть, и оскорбить

действием.

Эта жуткая свобода отношений объяснялась тем, что нарушителям

дисциплины не грозили никакие наказания. Когда я настаивал на

увольнении самых отпетых работничков, деморализующих всю бригаду,

за них вступались представители партийного и профсоюзного комитета,

комсомольские функционеры. Я каждый раз выслушивал выспренные

слова о том, что человек в социалистическом обществе - высшая

ценность, что людей с недостатками нужно перевоспитывать в

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: