Глава 32. Дело – табак

Монетки прилипали к пальцам моряка в карманах и опадали на дно.

Моряк стоял на самом краю оживающего рынка, на самой черте запаха, за которой была непереносимая ностальгия, он стоял на краю, держа руки в карманах, словно маленький мальчик, у обрыва. Один шаг, и можно упасть без сознания.

Один шаг.

Вдаль уходила маленькая улочка, даже не улочка – проход между рядами, уходила, постепенно загибаясь вправо, и что там, за последней лавочкой с глупыми ожерельями и серёжками, моряк за последние семь лет так и не узнал. Порывы ветра доносили запах соли и водорослей, и моряк чуть отклонялся назад.

«Хотел угостить меня… К чёрту. Мне нужно добраться туда».

Моряк развернулся и пошёл к табачной лавке на другом конце квартала. Монетки прилипали и опадали.

Остановившись перед лавкой, он долго рассматривал разложенные перед ним прозрачные кишечники кальянов, запятые трубок, геометрию коробок с табаком и курительными смесями. Моряк никогда не курил, ни эти семь лет новой жизни, ни неизвестный кусок прошлой – это он знал точно, он не любил сам вид табака. Тем более, табак так дурно влияет на обоняние.

Так дурно влияет на обоняние.

Моряк выбирал долго – продавец, сонный южанин, смуглый, с огромным носом и серьгой в форме золотого полумесяца, коему на следующий день не суждено было взойти, сидел в той же позе, чуть прикрыв глаза. Только теперь глаза внимательно следили за каждым движением высокого нервного старика, перетекая под складками век. Но моряк нарочно стоял поодаль, рассматривая ассортимент табачной лавки, раскинувшийся перед ним. У моряка было две медных монеты, и он должен был действовать наверняка.

Сначала моряк подумал о трубке или папиросах, вспоминая, как он закашлялся полгода назад, когда какой-то посетитель в лавке выпустил целое облако голубого душистого дыма. Тогда ему и пришёл в голову этот план, но осмелился моряк на него только сейчас. Он снова прижал в карманах монетки пальцами, и они повисли, держась на остатках клея.

«Я могу закашляться от дыма, и тогда мне конец. Папиросы не подходят», – подумал моряк.

За пузатыми колбами кальянов моряк заметил мешочки, в которых ровными пластами, словно мука, лежал коричневый измельчённый порошок. Монетки нехотя отлипли и упали. Клей постепенно застывал.

– А что вот здесь? – моряк кивнул (головой) в сторону мешочков.

Продавец недовольно пожевал тёмными губами. Он уже заметил полисмена, но далеко, на перекрёстке. Случись что – не догонит…

– Нюхательный табак.

Моряк посмотрел на дощечки с ценами, затем оглядел весь пёстрый ассортимент ещё раз.

«То, что надо, подумал моряк», – и протянул торговцу две ладони с чуть тёплыми монетами, словно предлагая застегнуть наручники. Он не хотел, чтобы продавец испачкался в продукции фирмы мистера Смита.

– На всё. Самый крепкий сорт.

Продавец, украдкой следя за моряком, насыпал ему увесистый шёлковый мешочек «Терпкого Сэма», ловко выловил по монете из шершавых ладоней, кинул урожай в кассу и протянул моряку плотный шар с порошком. Моряк сорвал тугой плод с гладких коричневых ветвей продавца, прогудел «благодарю» и двинулся в сторону рынка.

«Вот чудак», – подумал продавец.

Моряк не спеша дошёл до перекрёстка. Огляделся по сторонам. Рынок шевелился, торговцы раскладывали товар, взлетала расправляемая ткань, звенели ожерелья и побрякушки, пересыпалась стальная мелочь, раскрывались выгоревшими цветками зонты с зазубренными краями, натягивались прохудившиеся тенты… Кто-то ловко и пошло пошутил, шутка разлетелась преувеличенным хохотом, перекатилась дальше по прилавкам, отбивая напряжённые «Что? Что он сказал-то?», и вот уже дальше хохотали по рядам, чуть наигранно, словно давая дню начальный завод – рынок стремился поскорее выбраться из безучастного утра, повисшего последней тонкой плёнкой. Уже появлялись первые робкие покупатели, придающие себе незаинтересованный вид, будто стесняющиеся раннего прихода.

А на перекрёстке стоял полисмен, мужчина лет тридцати, вид бравый, недовольный, волевая челюсть в уздечке кожаного ремешка шлема чуть вперёд. А слева – фрегат сувенирной лавки, нос которой обречён быть затопленным в призраке моря. И на том конце кабинет начальника, и сам он – полный, седой, что-то срочно пишет у окна за столом, роется в бумагах, приводит всё в порядок, инспектор не пришёл вчера, значит, сегодня точно, но мы вот так и вот так, и вот здесь галочку, и ни черта он не поймёт, а здесь процент занизим, и красота… Моряк смотрит в окно в каком-то изысканном наслаждении, ведь один только взгляд из лавки на улицу – и хозяин увидит его, прогулявшего вчера всю вторую половину дня, оставив на прощание роспись в виде хаоса морских узлов. Но нет, не посмотрит: сосредоточен, суетлив, на нервах, вон и инспектор вылезает из коляски рикши.

Однако вот и полисмен поглядывает из-под железной каски, руки за спину, раскачивают дубинку, и сам перекатывается с пятки на носок.

Странный пожилой мужчина, замеченный полисменом, развязал тесёмки шёлкового шара, неумело испачкал табачной пыльцой пальцы, неловко вдохнул сразу всем носом, прямо с подушечек. От вдоха он закинул голову назад, глаза его заслезились, брови поднялись. Так он постоял в озверелой звенящей трезвости секунд пять.

Потом улыбнулся и смело зашагал в лабиринт торговцев, прилавков, протянутых сдач и вечного недовеса.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: