Глава 28. Воронка внутри

Первого августа моряка от смерти спасла хозяйка Ада: она начала свою ежемесячную уборку ранним утром, как делала двенадцать раз в год. Несмотря на всю неряшливость и глупость, этот ритуал она исполняла с обязательностью, достойной восхищения.

Уборка была для неё ритуалом сосуществования со временем, нужной вехой в её жизни, и одним из немногих развлечений, не считая сплетен и слухов с бесчисленным количеством соседок – глуповатых баб, сделанных, казалось, с одного поистёртого образца.

Уборка приобщала её, как думала она, к людям зажиточным и серьёзным, к классу мелких лавочников и торговцев, чуть возвышающихся над океаном бедности. Тем, кто не мог позволить себе слуг, но любил болезненную чистоту и кучу мелких безделушек на заполненных полках.

Ада убираться не любила, но когда хаос и грязь в квартире доходили до критического пика, Ада с особым отчаянным восторгом бралась за швабру, щётки и ведро. Случалось это обычно в первых числах месяца. Ада хотела, чтобы у неё всё было, как у порядочных людей.

К «порядочным людям» когда-то принадлежал её отец, и вся её семья, но после того, как отец разорился и умер, оставив единственной избалованной дочери квартиру в центре, Ада ощущала себя преданной, и утраченное положение уязвляло её гордость. Вместо того, чтобы что-то предпринимать, Ада просто стала сдавать свою квартиру, но счета и налоги не давали ей приблизиться к желаемой жизни. Ада ненавидела большую часть своих постояльцев. Обычно они сменялись по несколько раз за год, но почему-то последние семь лет их состав утвердился и Ада приросла к жильцам силой привычки, склоками, ставшими обыденностью. Её ненависть как влюблённость, перерастала в нечто большее. Чтобы хоть как-то создать иллюзию желаемой жизни в условиях лени, праздности и сплетен, Ада убиралась.

Ада видела в своей уборке что-то аристократичное, и эту аристократичность она любила подчёркивать случайностью выбора места или предмета, с которого она начинала невыносимый ад щёток, тряпок, и швабр.

Вот и сегодня она уже хотела накинуться на пятна на подоконнике, как вдруг заметила синеватый оттенок на её любимом кактусе. Ада, в целом жадная и алчная, зимой могла сжечь несколько лишних кусков угля только для того, чтобы подогреть воду, коей она поливала своего любимца. Ада стояла посреди грязной кухни, уставившись на цветочный горшок. Растение немного сморщилось, а верхушка его отливала голубым.

Ада с трудом сдерживала рыдания. Вода лилась из крана в раковину, закрытую затычкой.

«Застудили! Сволочи. Застудили. Ну, теперь я не дам вам поспать».

Она бросилась в коридор, забыв о не завёрнутом кране, секунду металась ошалевшим взглядом между дверей, а потом уставилась на дверь комнаты моряка.

«Он, он, точно он. Как пить дать. Сумасброд. Как же я его ненавижу... С его костюмом, с его причудами!»

Ада сначала хотела кинуться к шкафу и выбросить костюм моряка за дверь, потом подумала ворваться к нему в комнату, швырнув костюм на пол и приказав выметаться вон, но потом она вспомнила его седеющие волосы, дублённую кожу в морщинах, тонкий рот, шедевральные руки в ветвях жил, голубые глаза, прямую спину, пусть и с вечно-согнутыми плечами. Ада с трудом остановила свои мысли. Она не могла выгнать моряка.

Не зная, куда выместить ненависть, смешавшуюся с чем-то непонятным ей, Ада пошла уверенным шагом к ванной комнате, что была рядом с комнатой моряка. Там она накинулась на белое чугунное корыто в пятнах отбитой эмали, в кружевном татуаже ржавых потёков и мыльных разводов. Ада старалась произвести как можно больше шума, потому набросилась на чугунную черепаху с железной щёткой и с железным же упрямством, и чудище застонало и заскрипело на все голоса, иногда поддерживаемое нестройным тоскливым хором водопроводных труб. Этому шуму вторил кран с кухни, уже налив раковину до половины.

Адская какофония разбудила всех обитателей сдаваемых комнат, в том числе и моряка, который проснувшись сегодня, впервые за семь с лишним лет вспомнил свой сон, что не принесло ему никакого облегчения.

Моряку снилось лицо шарманщика, а затем гул воды, который захлёстывал его с головой, и он погружался на дно пластинки, по спирали всё глубже задыхаясь от соли в лёгких и вода была всё холоднее и света было всё меньше и мальчик и девочка мальчик и девочка и огненная надпись сдвоенные волны и его скручивало до предела и казалось он вот-вот не выдержит а когда он переступал последний самый страшный рубеж когда казалось дальше некуда его скручиваловаловаловаловаловаловало ещё сильнее и больше и потом ещё сильнее и больше и ещё и ещёщёщёщёщёщё, б г ы мо свят й лднь. ……………………

……………………

……споди!…………

…………………гите…

………йица?…………

…………………з…

……ра!!!……………

……………………

……………………

…………е…………

……………стись!…

он хотел проснуться, но не мог, никак не мог, он бы так и захлебнулся, если бы не ржавый грохот из ванны, рядом с его комнатой, мгновенно выбросивший его из виниловой дорожки.

Моряк с судорожным вздохом открыл глаза в сырой постели, залитой морской водой, и впервые захотел не помнить свой сон, не помнить… Но тот теперь откликался в нём с поразительной отчётливостью. Моряк выпал из комнаты в коридор, добежал до туалета, незамеченный Адой. В туалете его вырвало солёной водой.

И, как и вчера, моряк, опустошив свой желудок, прошептал:

– Memento mori, – оттирая солёные губы.

«Теперь я навряд ли смогу забыть», – усмехнулся про себя моряк. Он подумал, если воронка будет случаться с ним каждое утро, он не выдержит и повесится через неделю, если, конечно, не утонет в постели раньше, захлебнувшись во сне.

Пока Ада в ванной окунала новорождённое августовское утро в мыльные всхлипы и скрежет жестяных тазов, моряк вытащил из шкафа водолазный костюм, перекинул его через плечо и незаметно пронёс к себе в маленькую комнатушку. Там он бережно уложил его спиной на сырую кровать, достал из ящика стола завёрнутую в наволочку линзу, достал оттуда же измятую железную улитку опустевшего тюбика сапожного клея (свёрнутая надпись с читаемым хвостом: «…лей фирмы „Мистер Смит”. Быстро и Наве…») и, с трудом выдавив несколько желтоватых капель на ребро стекла, начал вклеивать линзу в лицевое отверстие шлема.

Закончив через несколько минут, моряк спрятал костюм в шкаф в коридоре и направился к выходу. Его слух привлёк плеск воды.

«И здесь?!»

Через край раковины переливалась плоская полоска воды. Ада шумела в ванной. Моряк вспомнил неприятное лицо, грязные намёки, золотые зубы. Он представил, как вынет затычку, и вода с отвратительным всхлипом устремится в склизкую трубу, напоминая о воронке.

Через минуту он уже спускался по лестнице. Сам не замечая того, он ногтями пытался сковырнуть остатки клея с подушечек пальцев.

Ада, закончив с уборкой в ванной, настороженно выглянула в притихшую квартиру. Не было слышно ни звука. Из завёрнутого крана на кухне с гулким стуком упала капля.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: