О воздействии музыки

На следующий день они продолжили беседу в кабинете Учителя.

– Учитель, вы ничего не сказали об инструментах.

– Это было сделано специально. Думаю, тебе не надо рассказывать о возникновении современной скрипки, виолончели, альта, контрабаса, деревянных и медных духовых, ударных и т. д. Есть ещё целый ряд электронных инструментов. О рояле и говорить нечего. Одну книгу об этом ты уже прочитал. У меня много книг об этом. Почитаешь, если захочешь.

– Мне, конечно, не один раз приходилось слушать симфонический оркестр. И более или менее какое-то представление об этом у меня есть.

– Ну вот и отлично. Могу только добавить, что развитие науки, техники и промышленности тоже сыграло свою роль в становлении музыки. Без массового производства инструментов на музыкальных фабриках дальнейшее массовое музыкальное образование было бы невозможно. А сейчас хочу тебе задать провокационный вопрос. Скажи, пожалуйста, что ты чувствуешь, когда слушаешь музыку?

Сергей задумался.

– Сразу не могу сказать. Чувства самые разные… В общем, такое ощущение, что начинаешь жить другой жизнью.

– Как ты сказал?! – воскликнул Учитель, – повтори.

– Что, опять не то сморозил? – смутился Сергей.

– Наоборот, ты попал в точку. Ведь музыка развёртывается во времени как и наша жизнь. Ты прав в том, что, слушая музыку, мы начинаем жить ещё и жизнью, которую развёртывает композитор в своём произведении.

– Да, и наверное там есть что-то важное для людей. Не будет же автор писать об обыденных вещах.

– Вот именно! А если и пишет, то так, что обыденное превращается в важное. Когда мы слушаем музыку, то стараемся услышать нечто такое, что важно не только для автора, но и для каждого человека.

– Учитель, а более конкретно можно сказать?

– Конечно, можно. Но прежде давай договоримся вот о чём. Величайшее очарование музыки заключается и в том, что между автором и слушателем находится ещё одна живая душа – исполнитель. И забывать его не будем.

– Так же, как и в театре или в балете.

– Совершенно верно. Когда слушатель приходит в концертный зал, то ожидает от исполнителя новых, неведомых граней в уже известной музыке. И каждый раз мы слушаем знакомое произведение как новое. Так вот. Есть два подхода к пониманию воздействия музыки. Первый – это профессиональное описание музыкальной формы словами: двухчастная, трёхчастная, рондо, сюита, вариации, циклическая музыка, сонатного аллегро и т. д. Это всё – различные каркасы произведения. И они в свою очередь состоят из более мелких компонентов формы: периодов, голосов, мотивов – перечислять можно долго.

– Да, но мы же рассуждаем не о форме, а о воздействии музыки, о её содержании.

– Верно. Однако не будем забывать, что в искусстве, и особенно в музыке, исключительно точно выявляется смысл слов Гегеля: "Форма – это переход формы в содержание, а содержание – это переход содержания в форму".

– То есть, одно заменяет другое?

– Нет. Тогда – они идентичны. Весь смысл – в слове "переход". В искусстве нельзя взять нож и отделить одно от другого.

– Как душу от тела?

– Можно и так сказать.

– Мне гегелевский "переход" не очень понятен.

– Хорошо. Попробуем иначе. Представь себе, что музыкальный звук – это специально выращенный цветок. А все музыкальные звуки – это некое поле, засеянное разными специально выращенными цветами. Причём они расположены в строго математическом порядке. Этот порядок и есть музыкальная система, о которой мы говорили.

– Учитель, почему вы выбрали ассоциацию с цветами?

– Потому, что в цветах тоже всё неповторимо как и в музыкальном звуке: стебель, листочки, лепестки, раскрывшийся бутон, его цвет и запах. И главное – он сам по себе уже красив.

– То есть так же, как и в музыкальном звуке: высота, длительность… Сергей остановился.

– …тембр, сила звучания, скорость угасания, резкость или мягкость, отдалённость… А теперь представь, что композитор создаёт уникальные сочетания, чередуя то отдельные цветы, то различной насыщенности букеты, создавая неповторимые цветочные композиции.

– Тогда это похоже на орнамент.

– И да, и нет. Орнамент как и музыка тоже создаёт содержание как бы из самого себя. В нашем случае – это цветочный орнамент, а точнее – растительный. И растительные орнаменты – это настоящее искусство.

– Я знаю. Когда учился на бизнес курсах, то нам показывали возможности этой… как её… – Сергей сделал паузу и посмотрел на учителя.

– Цветочного дизайна?

– Да, да, – порывисто сказал Сергей, – и называлось это другим словом… Флористика, вот.

– Я тоже забыл это слово. Кстати, в Японии это – высокое искусство и называется…

– Икебана. Моя мама когда-то ею очень увлекалась.

– Здесь, как и во флористике, используются любые растения и разнообразные объёмы: вазы, комнатные вазоны, кашпо и многое другое. Но для нашего рассуждения главное не в этом. Вот послушай, что говорил ещё в XV веке об икебане… – Учитель взял с полки какую-то книгу и раскрыл – …буддистский монах Икэнобо Сэнкэй. Он основоположник главного направления в икебане.

"Об искусстве Икебана обычно думают как о копировании естественных форм растений, как они растут в полях и горах. Однако икебана не является ни копией, ни миниатюрой. В икебане мы аранжируем одну маленькую ветку и один цветок в безграничном космическом пространстве и бесконечном времени, и эта работа вмещает всю душу человека. В этот момент единственный цветок в нашем сознании символизирует вечную жизнь." Так он пишет в своём трактате "Истинная утонченность".

– Как же точно сказано! – воодушевлённо произнёс Сергей.

– Идея здесь такова – увидеть в малом саму жизнь. А точнее, её самые разные проявления.

– Так ведь в музыке тоже самое!

– Конечно. С одним принципиальным различием. Цветочный дизайн мы можем рассматривать как угодно долго. А в музыкальной композиции на это выделено строго определённое время. То есть ты переживаешь каждый элемент композиции во времени. Как бы проживаешь его. Но это не обычная, а художественная жизнь. Насыщенная глубоким смыслом. Так вот. Сущность гегелевского "перехода" как раз в этом. Сам цветок ничего не означает. Но когда на него смотрит человек, то их взаимодействие порождает новую, другую жизнь.

– Значит содержание порождает сам человек.

– Да. Но не сам по себе. А во взгляде, в "переходе" на цветок.

– Я понял, Учитель. Другой цветок, или музыкальный компонент, порождает в душе другое содержание. И так, пока произведение не закончится.

– Верно. А дойдя до конца ты оглядываешься или вспоминаешь только что пройденный путь и в своей памяти соединяешь всё в одно целое произведение. И в процессе звучания музыки, и после её окончания мы испытываем чувство соответствия или несоответствия нашему эмоционально-чувственному опыту. Великими являются именно те композиторы, которые наиболее глубоко и точно выражают музыкальными звуками тончайшие и одновременно сильнейшие для каждого слушателя процессы переживания, их противоположность, протяжённость, контрастность…

– Но тогда музыка – это только сплошные чувства. А вы говорили, что в её основе лежит математика.

– Здесь нет противоречия. Во-первых, музыка выражает не только эмоции и переживания. Она прекрасно отражает многие мыслительные процессы: их ход, развитие, радость находок, сомнения… Ведь нам часто приходится долго размышлять, прежде, чем мы приходим к окончательному решению.

– А во-вторых?

– Во-вторых, математические принципы лежат в основе и других искусств. Если надо изваять скульптуру высотой, скажем, в пять метров, да ещё на постаменте, то любой скульптор знает: голову надо рассчитать и ваять непропорционально бóльшую, чем в обычный рост.

– Понятно. Иначе она будет казаться внизу стоящему наблюдателю маленькой.

– Вот именно. Точно так же без математики не построишь собор. Или не нарисуешь орнамент…

– …не расположишь танцоров на сцене, не нарисуешь правильно картину, – продолжил Сергей. – Это всё понятно. Но куда делась математика в процессе воздействия музыки?

– Она является основой, базой восприятия музыки. Я называю её музыкальной аудиометрией. Ведь формально все сложнейшие процессы переживаний строятся на чувстве, а точнее, на способности слухового и временнóго измерения разницы между двумя и более звуками. Если это аккорд – то по вертикали, а если очерёдность звуков – то по горизонтали. Наш музыкальный слух обладает феноменальной способностью сразу схватывать изменение звучания по горизонтали, то есть по времени, по вертикали, то есть по высоте и по отдалению и приближению – в объёме. И всё это одновременно оценивается в конкретной музыкальной системе, в которой написано произведение.

– А разве музыкальная система не одна? Вы же объясняли, что…

– Ты верно говоришь. Но сейчас я имею в виду специфический язык, а точнее стиль, который каждый великий композитор создаёт с помощью только ему присущих, часто встречающихся музыкальных приёмов. Музыковеды конкретно выявляют эти особенности и показывают разницу стилей. А опытные слушатели чувствуют эту разницу интуитивно и могут назвать композитора, слушая незнакомое им произведение.

– А друг другу композиторы не подражают? – спросил Сергей.

– Великим это не нужно. У них так много своего, что… Но в начале творческого пути у некоторых сказывается влияние предшественников. Таковы первые сонаты Бетховена, где сильно влияние Гайдна, или влияние Шумана на Чайковского. Он даже сам называл это: "мои шуманизмы". Или влияние Вагнера на Римского-Корсакова. Таких примеров много. И это нормально. Это "естественная" для истории искусства преемственность. Если помнишь – даже юный Пушкин подражал Державину. Но в ХХ веке многое изменилось под влиянием модернистского и постмодернистского течений. Преемственность была полностью уничтожена. Но это уже другой разговор. Кстати, в музыке известен случай, когда один гений написал музыку специально в стиле другого.

– А кто именно? – Сергей был заинтригован.

– Так поступил Роберт Шуман в своём "Карнавале". Он ввёл в этот фортепианный цикл пьесу, написанную в стиле Шопена. Которую, кстати, так и назвал: "Шопен". Получилось очень похоже. Говорят, сам Шопен был этим сильно недоволен. В общем, классическая музыкальная система настолько богата, что великие композиторы использовали её в соответствии со своими представлениями о музыке.

– Я бы дополнил это так. Музыкальная система – это математически измеренные соотношения звуков со своей подвижной, иногда изменяемой единицей – полтона. Следовательно мысленные сопоставления, сравнения различных звуков, когда мы слушаем музыку – это математически рассчитанное, но эстетически приятное измерение.

– Можно и так сказать, – воодушевлённо произнёс Учитель, – фактически ты сейчас дал определения аудиометрии.

– Ну, после того, как вы мне битый час втолковываете это, даже Джим дал бы определение. Да, Джим!?

Джим вскочил, подошёл к Сергею и положил ему голову на колено.

– Ты, Джим, самая лучшая собака, которую я знал когда-либо. – Сергей начал ласково гладить собаку по голове.

– Учитель, но мы ничего пока не говорили о втором подходе к содержанию.

– Вот второй подход уже приближает нас к внемузыкальным ценностям. Но прежде, мне хотелось бы сказать, что на практике вся тайна красоты музыки спрятана именно между этими полутонами. Великие исполнители тонко манипулируют мельчайшими музыкальными интонациями. Причём это характерно не только для струнных, духовых и для вокала, но даже для клавишных инструментов. Здесь можно говорить о том, что важно для отдельного человека в сфере его личной жизни: любовь, смерть, моральная победа… Или – что важно для человечества. Вообще… этот уровень содержания понять проще. О нём может любой продвинутый слушатель рассказать. Во-первых, это жанровое содержание. Если ты слушаешь фугу,[36] ноктюрн[37], похоронный марш или скерцо,[38] то какая-то направленность содержания уже понятна. Во вторых, в XIX веке появилась так называемая "программная музыка",[39] где композитор пишет музыку под воздействием произведений других видов искусства.

– Значит другие виды искусства стали влиять на классическую музыку?

– Ещё как. Например, у Листа подавляющая часть произведений – программные. Ты слышал пьесу Листа "Обручение"? Она написана после просмотра картины Рафаэля "Обручение Марии".

– Нет.

– Большинство его произведений написаны под впечатлением либо того, что он повидал в своих путешествиях по Европе, либо того, что он прочитал. Например, у него есть соната для фортепиано "По прочтении Данте", пьесы "Сонет Петрарки", "Часовня Вильгельма Телля", "Фонтаны виллы д'Эсте" и много других.

– Учитель, я вспомнил, – вдруг сказал Сергей. – В моей музыкальной школе учился один очень талантливый мальчик. Вот специально для него кто-то из учителей переделал пьесу… эх, не помню, по-моему, французская, о птицах… – Сергей смущённо замолк.

– Французская? О птицах? – Учитель задумался. – Может "Перекличка птиц" Рамо?

– Да, да, точно. Вот он играл её на балалайке, а я ему аккомпанировал на баяне. Очень здорово получалось. Он действительно, "щебетал" на своём инструменте как настоящая птица. Но это ведь старинная пьеса?

– Ты прав. Жан-Филипп Рамо жил в восемнадцатом веке. И эта пьеса написана для клавесина. Видимо, в вашей школе работали настоящие профессионалы, любящие своё дело. То, что на так называемых "народных" инструментах, можно играть настоящую классическую музыку – не новость. Вот именно таким путём ваши педагоги знакомили вас не только с русской народной, но мировой классической музыкой. Честь и хвала им за это!

– Учитель, а разве в восемнадцатом веке тоже была программная музыка?

– Нет, не было. Это скорее не программная музыка, а подражание звукам природы. Тогда это было модно. Вот у современника Рамо, французского композитора Франсуа Куперена тоже есть звукоподражательная пьеса для клавесина: "Ле тик-ток-чок". Переводится как "Молоточки". Хотя я бы перевёл как "Часы". Её переложение для рояля бесподобно исполняет Григорий Соколов. Но это уже другая тема: об исполнителях. У тебя есть ещё вопросы?

– Не столько вопросы, сколько хотелось поговорить об исполнителях. Но лучше мы перенесём это на завтра. А я сегодня немного об этом почитаю и музыку послушаю. Мешать не буду, у меня есть хорошие наушники.

– Ты лучше ночью спи. Режим нарушать нельзя.

– Да, да. Я перебарщивать не буду.

– Кстати, ты можешь мне помочь в работе, которую я недавно научился делать.

– Я весь в вашем распоряжении, Учитель.

– Ты с компьютером умеешь обращаться?

– Ну, большим спецом себя не назову, но кое-что умею. Когда-то даже маленькие программы писал.

– Отлично. Завтра напомни, и я тебе подробно расскажу о том, что надо делать. А сейчас отдыхай.

Весь оставшийся день Сергей потратил на поиски и чтение литературы о музыкальном исполнительстве. Беседы с Учителем настолько его поглотили, что он просто не мог дождаться очередного разговора. Ему очень хотелось поддерживать беседу на достаточно высоком уровне. Но увы, знания пока не позволяли осуществить это желание. Чувствовалось, что Учитель старается говорить как можно проще и эта простота даётся ему нелегко. После недолгого размышления Сергей решил, что будет специально готовиться к очередной беседе. Он думал, что чем лучше подготовится, тем интереснее будет разговор. Кроме того, хотелось в каких-то случаях и подискутировать. А главное – слушать музыку. Благо, большая домашняя фонотека щедро знакомила его с шедеврами музыкального искусства самых разных эпох и народов.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: