Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Глава 1. ЦЕЛЬ ИССЛЕДОВАНИЯ 25 страница




 

Казус. Отвод государственному обвинителю. Стадия представления доказательств стороной обвинения. Адвокат заявил отвод государственному обвинителю от участия в судебном процессе. Отвод был обусловлен профессиональной деятельностью государственного обвинителя в судебном процессе. В обоснование отвода адвокат заявил, что прокурор в судебном процессе пренебрежительно относится к законодательству, демонстрирует своё право на вседозволенность и безнаказанность, чем подрывает авторитет судебной власти и органов прокуратуры, призывает суд к прямым нарушениям закона, например, не допрашивать явившихся в суд свидетелей, приглашённых стороной защиты, заявляет об имеющихся в показаниях свидетелей противоречиях с ранее данными в ходе предварительного следствия, необоснованно инициирует оглашение протоколов допросов свидетелей, нарушает нормы общепринятой судебной этики, позволяет себе недопустимые высказывания в адрес подсудимых, свидетелей, специалистов и адвокатов, уклоняется от обязанности представлять суду доказательства, обосновывающие продление срока содержания подсудимых под стражей, не исполняет Закон о прокуратуре.

Подсудимый выразил удовлетворение, что адвокаты способны защищать свои права на участие в судебном разбирательстве, поскольку государственный обвинитель фактически унижает адвокатов, не позволяя им достойно исполнять свои профессиональные обязанности. Подсудимый указал на отсутствие доказательств у стороны обвинения, а также на то, что истина государственному обвинителю не нужна.

Другой адвокат рассудил, что процессуальным законом не предусмотрено высказывание мнений об отводе прокурора другими участниками процесса, поэтому он, адвокат, никакого мнения высказывать не будет.

Государственный обвинитель на заявленный отвод ответил, что для его удовлетворения нет предусмотренных законом оснований, а цель прокурора в судебном процессе – соблюдение законности.

Суд оставил заявленный отвод без удовлетворения, поскольку не усмотрел оснований для отвода.

[Примечание. В судебном расследовании всё находится во власти и воле суда. Никто не может ввести в заблуждение суд. Суд принимает решения самостоятельно. Предполагается, что государственный обвинитель, пока не отказался от обвинения, убеждён в виновности обвиняемых. Иное было бы абсурдом. Абсурдно, с точки зрения доказывания, заявлять отвод прокурору, каким бы “заинтересованным” он ни был. Отвод разумно заявлять только судье. Отвод прокурору (государственному обвинителю) адвокат заявляет только тогда, когда не хочет огорчать суд, но непременно желает продемонстрировать своему подзащитному активность и решительность.]

 

Казус. Ещё раз об отводе государственного обвинителя. Адвокат заявил отвод государственному обвинителю. В обосновании отвода адвокат указал, что государственный обвинитель вводил суд в заблуждение, игнорировал законодательство и подрывал авторитет судебной власти и органов прокуратуры, скрывал факты фальсификации материалов уголовного дела, незаконно воздействовал на свидетелей и специалистов, проявлял неэтичное, оскорбительное для других участников процесса поведение, уклонялся от добросовестного исполнения своих профессиональных обязанностей. Адвокат напомнил суду, что ранее, несмотря на приведённые стороной защиты убедительные доводы, суд уже отказал в отводе этого государственного обвинителя, тем самым позволив ему и далее безнаказанно продолжать попирать законы и моральные нормы. Такое поощрение судом поведения государственного обвинителя вдохновило его на дальнейшее беззаконие. В частности, напомнил адвокат, государственный обвинитель в очередной раз заявил ходатайство о продлении подсудимому срока содержания под стражей, используя шаблонные документы, не обременяя себя представлением каких-либо доказательств в их подтверждение, а единственно новым доводом стало утверждение о том, что подсудимого следует и далее содержать под стражей потому, что он угрожал лично государственному обвинителю привлечением к ответственности. Таким образом, сделал вывод адвокат, государственный обвинитель признал себя потерпевшим от действий подсудимого и, явно опасаясь последствий преследования за клевету, проявил тем самым свою личную прямую заинтересованность в исходе дела. Поэтому сторона защиты вынуждена повторно просить суд отвести государственного обвинителя от участия в деле.

Государственный обвинитель сказал, что оснований для удовлетворения отвода не имеется, поскольку он нарушений закона не допускает и стремится к тому, чтобы восторжествовала законность и справедливость.

Суд определил, что заявленный отвод не подлежит удовлетворению как не имеющий предусмотренных законом оснований.

Отказав в удовлетворении заявленного отвода, суд не оставил без внимания доводы адвоката, касающиеся действий суда. Суд указал стороне защиты, что при заявлении отвода государственному обвинителю адвокатом были допущены высказывания, умаляющие авторитет судебной власти и выражающие явное неуважение к суду. Это суд усмотрел в том, что суд якобы способствует кому-то в попирании закона и моральных норм. Суд предостерёг сторону защиты от подобных действий или выражений впредь.

[Примечание. Суд – единственный властный управитель судебного процесса. Суд профессиональное поведение государственного обвинителя устраивает. Суд собственной, а не кем-то навязанной волей продлил срок содержания подсудимого под стражей. Так почему же адвокат заявляет отвод государственному обвинителю, а не суду, если к тому же суд, по мнению адвоката, поощряет творимое государственным обвинителем беззаконие? Или это создание видимости протеста против беззакония суда? Но тогда это такая борьба с произволом суда, которая стремится ни в коем случае не расстроить и не огорчить суд.]

 

Казус. Об иностранных словах. Адвокат заявил ходатайство о приобщении документов, часть из которых была на иностранном языке. Перевода не было. Суд исключил документы на иностранном языке из рассмотрения, поскольку судопроизводство ведётся на русском языке.

 

Раздел II. Примитивизм уголовного права и процесса против примитивизма адвокатов

 

Глава 1. Примитивизм уголовного права и уголовного процесса в “деле Йукоса” (в защиту уголовного права и уголовного процесса)

 

В “деле Йукоса” продемонстрирован примитивизм уголовного права и уголовного процесса. Не в смысле, что сами по себе уголовный и уголовно-процессуальный законы примитивны, а в понимании этих законов адвокатами как примитивных. Так у нас повелось, что к этим законам общее отношение как к неразвившимся, не сложным по устройству, недостаточно глубоким, простейшим по сравнению с другими законами. Так могут считать кто угодно, любой государственный служащий и отдельно взятый законодатель, но только не адвокат. Однако именно адвокаты поддержали в своей массе упрощенный подход к уголовному и уголовно-процессуальному законам. Такой упрощенный подход к этим законам, отношение как к примитивизму в праве есть соотнесение их с искусством, восприятие их как искусства, и поведение акторов права как деятелей искусства, как вольных художников. Хотя задача адвокатов – бороться с примитивистским отношением к этим законам, к отношению к законам, к праву как к художественному произведению, как к искусству.

Возведение себя в ранг художника от права порождает идеологию нигилизма в праве. Идея, что право как искусство размывает право, скрывает суть права как насилия, пропагандирует отношение к праву как к чему-то неважному, необязательному, вымышленному. Но это не так, право не искусство, что на себе прочувствуют сотни и сотни тысяч людей. Идея эта вредна, потому что усугубляет горе и боль.

По сути, для адвокатов идея о примитивности уголовного закона была выражена в 1903 году присяжным-поверенным Сергеем Аркадьевичем Андреевским в лекции “Об уголовной защите”, читанной в конференции помощников присяжных поверенных (Андреевский С.А. Избранные труды и речи / Составитель И.В. Потапчук. – Тула: Автограф, 2000. С. 285-312).

Чтобы мысли Сергея Аркадьевича были закончены, чтобы их можно было разобрать и оценить для пользы сегодняшнего дня, сделаем обширные выписки из его речи с нашей структурной разрядкой его суждений.

Сергей Аркадьевич писал:

“Я должен, прежде всего, резко выделить защитников по уголовным делам от защитников по гражданским (/1/ Наша структурная разрядка).

Юристами можно назвать только знатоков гражданского права. Они заведуют особою областью общежития, для которой вековым опытом, можно сказать почти наукой, выработаны условные нормы отношений по имуществу. Это чрезвычайно хитрая механика, в которой хороший техник с помощью одного, едва приметного винтика, может остановить или пустить в ход целую фабрику. В этой области нужно превосходно знать как общую систему, так и все её подробности /2/.

Иное дело – криминалисты. Все они – дилетанты, люди свободной профессии /3/, потому что даже уголовный кодекс, с которым им приходится орудовать, есть не более как многоречивое, а потому шаткое и переменчивое разматывание на все лады основных десяти заповедей Божьих, известных каждому школьнику /4/. Поэтому от уголовных защитников не требуется ровно никакого ценза. Подсудимый может пригласить в защитники кого угодно. И этот первый встречный может затмить своим талантом всех профессионалов. Значит, уголовная защита – прежде всего не научная специальность, а искусство, такое же независимое и творческое, как все прочие искусства, то есть литература, живопись, музыка и тому подобные” /5/ (С. 286).

Далее: “...я не догадываюсь, каким образом уголовный защитник может быть “адвокатом чистой крови”? Что ему для этого нужно? Иное дело – цивилисты. У них действительно умы совершенно специальные. Здесь можно говорить о расе, о юристах “по крови”. Но уголовники?!... /6/.

Скажу прямо: чем менее уголовные защитники – юристы по натуре, тем они драгоценнее для суда. Гражданский суд имеет дело с имуществами, а уголовный – с людьми. Уголовный защитник призван ограждать живые людские особи от мёртвых форм заранее готового и общего для всех кодекса. Если уголовный защитник будет таким же зашнурованным или… “чистокровным” юристом, как прокурор, судья и секретарь, то ни одного житейски допустимого и понятного приговора не получится. Уголовный защитник, если он является чутким, правдивым, искренним бытописателем и психологом, всегда будет дорог для суда, всегда будет выслушиваться с уважением и вниманием, ибо сами судьи сознают, что их привычка к формам мертвит их совесть, удаляет их от потребностей жизни, которым они желали бы служить, а потому каждое верное, свежее слово, приходящее к ним из-за стен суда, заставляет их прислушиваться к голосу действительности, интересует их, смягчает поневоле их сердце /7/. Юриспруденция нужна уголовному защитнику не как нечто существенное, а как нечто вполне элементарное, вроде правил грамматики для писателя, ученических чертежей для живописца, позиций для танцора и тому подобное. Присутствие этого знания должно быть почти незаметно в главных задачах его деятельности /8/” (С. 290–291).

У Сергея Аркадьевича были и в то время антагонисты. Он не преминул в своей речи дать им ответ.

Продолжим высказывания Сергея Аркадьевича для уяснения его взгляда на уголовную защиту: “Мне передали такое суждение: “Уголовная защита есть работа упорная, грубая, совершенно антихудожественная. Едва открывается заседание, как уже следует помышлять о кассационных поводах…” Очевидно, такое суждение может принадлежать только дельцам, лишенным художественного таланта, то есть таким уголовным специалистам, которые теперь годятся лишь для второстепенных услуг, то есть для консультаций, писания жалоб и тому подобного, но не для решительной минуты словесного спора… /9/.

В русской адвокатуре уже был очень большой и, в сущности, трагический талант этого направления – А.В. Лохвицкий, совершенно недосягаемый для сегодняшних эпигонов того же типа. И этот первоклассный уголовный юрист, человек с громадной эрудицией, изобретательностью и остроумием, проиграл свою кампанию перед реформенным судом. Он не перестал удивляться до своих последних дней, каким образом люди легкомысленные, “но с божественным огнем”, с искренним и живым дарованием, преуспевали больше, чем он… /10/. Новый устав идеально прост. Любой помощник присяжного поверенного в один год, много два, овладеет всей техникой судебного заседания, со всевозможными кассационными поводами. Современному защитнику-криминалисту, конечно, необходима эта подготовка, но она так несложна, что о ней и говорить не стоит. Сколько-нибудь даровитый человек будет в то же время и превосходным знатоком всех законных прав защиты, включая сюда Уголовное уложение и пропечатанные под каждой статьёй разъяснения Сената.

Поэтому ставить на первый план свои глубокие познания в этой простой юриспруденции могут только мистификаторы, надеющиеся морочить клиентов. Старые времена миновали. Настал суд жизни, а не мёртвой формалистики. И то, что эти господа называют защитой, есть только “волокита”. Бумажное сутяжество удается им гораздо лучше, чем живое слово, и сколько бы они ни доказывали свою необходимость и важность в отправлении правосудия – они, в лучшем случае, достигнут только хорошего заработка, но судебными ораторами, в истинном и благородном значении этого слова, никогда не будут” /11/ (С. 291–292).

Достаточно цитирования.

Возьмем за истину, что до 1903 года и чуть позже именно так и было. Пусть так. Предположим, что в тогдашние времена именно так и надо было мыслить и действовать адвокатам в уголовной защите, чтобы было хорошо для всех, чтобы было справедливо. Пусть так. А теперь посмотрим на эти высказывания, утверждения, тезисы Сергея Аркадьевича с позиции сегодняшнего дня. Нам легче. Мы знаем, что произошло в течение последующих ста лет, как уживаются логика жизни и идея о поэтизме уголовной защиты адвоката С.А. Андреевского.

Примечание. Как проницательны и убедительны слова Сергея Аркадьевича о трагическом таланте другого адвоката той поры – А.В. Лохвицкого. Как хороши были поэтические адвокаты, просто чудо как милы, души в них не чаяли тогдашние прокуроры и судьи. Вот только маленькая незадача. Через два года после написанного С.А. Андреевским началась первая революция, а потом через десять лет другая, окончательно смывшая всех поэтических адвокатов, да и восхищавшихся ими прокуроров и судей. Народ тогдашний не оценил художественных заслуг адвокатов в уголовной защите. Народу, оказывается, нужна была правда, которая всегда логична, а не художественные вымыслы.

 

 

Синтаксис структурной разрядки.

/1/. Сразу же разделяются адвокаты, выступающие в уголовных и гражданских делах. И правильность такого разделения одобрит подавляющее большинство юристов, даже не задумываясь над его логическим обоснованием. Разделение привлекательно своей простотой. Для большинства это утверждение стало аксиомой, не требующей доказательств. Интересно, откуда родилась такая уверенность? Если единая система права, то акторы права должны быть единые. Если системы права две и более, то у каждой должны быль свои участники.

/2/. Фраза Сергея Аркадьевича “юристами можно назвать только знатоков гражданского права” звучит как лозунг. Верим, что этот лозунг вызывает у преподавателей кафедр гражданского права эстетическое удовольствие. Но дело не только в эстетических чувствах служителей отдельных кафедр, утверждение этого лозунга верно по существу.

Производство, распределение, потребление благ – это всё сфера экономической жизни народа, регулируемая законами, которые по принятой классификации принято называть гражданским правом. Гражданское право включает “условные нормы отношений по имуществу”. Отношения по имуществу – это отношения собственности. Собственность – это не вещи, это отношения людей по поводу вещей. У животных нет собственности, у них есть только вещи. Поэтому у животных нет абсурда, заложенного в отношения собственности. В собственности вещи растворяются, исчезают, остаётся идея вещей, интерес в вещах, воля отстаивать этот интерес.

Любое выделение главных или основных черт, признаков собственности будет неполно, ограниченно, недостаточно. Собственность сужается и расширяется, скрывается и обнажается. Бывает, что её порой невозможно обнаружить, но ещё немного и вдруг происходит социальный взрыв – собственность обнаружила себя. Собственность присутствует везде и всегда. Для исследования собственность бесконечна.

Собственность самая демоническая категория права.

Собственность пронизывает политику. Политика есть стремление к власти, борьба за государственную власть. Власть есть способность своей волей навязывать другим производство, распределение и потребление благ. Политика есть концентрированное выражение экономики, как точно заметил один выдающийся отечественный политик.

О собственности спорят, то есть конфликтуют. Из-за собственности применяют насилие.

Собственность есть там, тогда и постольку, где, когда и поскольку есть государство и право. Все три понятия неразрывны и не существуют отдельно в отрыве друг от друга. Они появились сразу в один миг. Ни одно из этих понятий не стало причиной других. Ничего нет первичного по отношению к другим, их причиной. Даже в учебных целях нельзя пояснять, что право появилось для урегулирования отношений собственности. Ибо получится, что сначала появилась собственность, то есть отношения людей по поводу вещи, которые поняли, как надо вести себя друг с другом в отношении этой вещи, а потом эти же люди решили назвать эти отношения и понимание этих отношений правом. Поэтому можно сказать, что отношения собственности и есть право.

 

Примечание. К вопросу о примитивности права уголовного: “…возникший недавно в немецкой юридической практике вопрос о том, может ли быть объектом кражи электрическая энергия в форме тока? По известному определению, кража есть contrectatio rei fraudulosa, но можно ли считать электрический ток за rei? Уголовный сенат высказался по этому вопросу отрицательно, сенат гражданский, наоборот, решил его утвердительно. Разногласие во мнениях проистекает здесь исключительно из того, что одни ищут решения вопроса в фактической стороне дела, а другие совершенно правильно апеллируют к юридическому принципу. Уголовный сенат рассуждал так (цитируем по передаче его решения в статье И. Гессена “Творческая роль суда”, Ж.М.Ю., 1897 г., июнь, с. 215): “Вопрос о том, подходит ли электричество под это понятие (телесной движимой вещи), решается не на основании правовых норм, а с помощью естествознания; если суд первой инстанции, на основании заключения экспертов, решил, что электричество не есть нечто вещественное, телесное, а представляет лишь движение мельчайших частиц, энергию, определённое состояние, которое передаётся по проводникам, то здесь нельзя усмотреть никакого нарушения законов, и сенат не уполномочен самостоятельно решать вопросы естествознания”. Вот до чего довело суд убеждение, что решает дело, при применении права по аналогии, фактическое сходство случаев, а не юридический принцип” (К учению об осуществлении права. Интеллектуальный процесс, требующийся для осуществления права: Социально-юридическое исследование / Гредескул Н.А., прив.-доц. Имп. Харьк. ун-та. – Харьков: Тип. А. Дарре, 1900, с. 136–137).

 

Отношения собственности содержат в себе всё многообразие человеческих отношений и их институтов, включая государство: кто может быть участником отношений, как должен себя вести участник отношений собственности (правила поведения), какое наказание ожидает нарушителя отношений собственности. Это и есть классическая норма права. Отношения собственности стремятся к бесконечности. Следовательно, к бесконечности стремится право.

Отношения собственности отражаются в юридических правилах поведения (законах), которые включают и меру наказания (насилия) нарушителю этих правил. Право на легитимное насилие имеет только государство.

Юристами называют знатоков юридических законов в их единстве и многообразии, то есть права. Право без отношений собственности – это уже не право, а что-то иное. Отношения собственности регулируются в основной массе так называемым гражданским законодательством, или гражданским (частным) правом. Человек, имеющий сертификат об образовании, по специальности юрист и не знающий гражданского права, не юрист, а кто-то иной. Если этот кто-то говорит, что он специалист в публичном праве, а гражданского права он не знает, то этот кто-то не юрист вообще. Ибо нельзя понимать так называемое публичное право, не зная гражданского права. Право едино. Есть право. Деление права на так называемые отрасли законодательства и/или отрасли права есть всего лишь фикция, необходимая для учебных и исследовательских целей. Классификация права по учебным или научным дисциплинам зависит от выбранного основания деления и личных воззрений полномочных на такое деление людей. Систематизация законодательных актов также есть группировка по какому-то удобному основанию или традиции.

Предполагается, что человек, претендующий на род деятельности, для занятия которой необходима квалификация “юрист”, освоил основы правового регулирования отношений собственности, что подтверждается, в частности, дипломом о юридическом образовании. Если при выполнении функций, требующей квалификации “юрист”, человек не проявил знаний в сфере гражданского права или каким-то образом всё время уклоняется от применения такого знания, то должны возникнуть сомнения в его юридическом звании. Нет такой сферы деятельности для юриста, где можно не знать гражданское законодательство. И чем лучше он его знает, тем больше он понимает право вообще. И чем меньше он его знает, тем меньше он понимает право.

Нельзя не согласиться с Сергеем Аркадьевичем, что раз юрист – это прежде всего знаток гражданского права, то “в этой области нужно превосходно знать как общую систему, так и все её подробности”.

/3/. Но вот криминалистам, то есть выступающим защитниками в уголовных делах адвокатам, согласно утверждению адвоката С.А. Андреевского, можно и не знать гражданского права, то есть вообще собственно права, ибо “все они – дилетанты, люди свободной профессии”.

На этом месте мы делаем вывод из суждения, что адвокатом в уголовном деле может быть и не юрист, если ему не обязательно знать право. Но тут же возникает вопрос, а должны ли знать в уголовном деле право прокурор и судья? Пока на этот вопрос нет ответа.

/4/. Адвокат С.А. Андреевский обосновывает избыточность знания адвокатом в уголовном деле права тем, что уголовный кодекс, с которым им приходится орудовать, есть не более как разматывание на все лады основных десяти заповедей Божьих.

Однако десять заповедей Божьих, по крайней мере в христианской цивилизации, есть основа морали, которая определяет правила поведения людей, их отношений друг с другом. Нормы морали пронизывают всё общество. Право же есть минимум морали. Норма права, в отличие от нормы морали, обязательно содержит в своём составе меру наказания нарушителю со стороны государства. За нарушение нормы морали государственной кары нет. Поэтому право есть мораль, содержащая в себе санкцию от имени государства.

Право – это часть морали. Право, стремящееся к бесконечности, всегда будет меньше, yже морали. Но это мораль. Если право есть особым образом оформленная мораль, то и право есть “не более как разматывание на все лады основных десяти заповедей Божьих”. И отношения собственности как право есть “не более как разматывание на все лады основных десяти заповедей Божьих”. “Разматывание заповедей” есть всё право, а не только “уголовный кодекс”.

А что есть в российской законодательной традиции “уголовный закон”, начиная, по крайней мере, с первого Свода законов Российской Империи? Это есть свод санкций за нарушение норм права, содержащихся в других многочисленных законах. В законодательстве современной России это отчётливо проведено. Правила поведения (диспозиции) закреплены в многочисленных, назовем их, положительных или диспозиционных законах. А суровые наказания (санкции) за их нарушение свели в один закон, называемый уголовным кодексом. Другой закон аналогичного собирательного для санкций назначения – кодекс об административных правонарушениях.

Санкция ничего не регулирует. Это наказание за нарушение правил регулирования поведения. Санкцию нарушить нельзя, поскольку она не правило поведения. Санкция – третья часть нормы права. Уголовный кодекс сам по себе ничего не регулирует. И единственный, кто может нарушить уголовный кодекс, это судья, если он при вынесении приговора назначит меру наказания большую, чем указано в статье кодекса, которую он применил.

“Разматывает заповеди” в первую очередь Конституция, гражданский кодекс.

 

Добавление. К вопросу о десяти заповедях.

“Незнание закона не освобождает от ответственности”. Это выражение часто употребляется в связи с уголовным наказанием. Говорят, что незнание именно уголовного закона, то есть меры наказания за содеянное, не освобождает от наказания. Что неправильно. Ибо не освобождает от наказания незнание закона положительного (диспозиционного), то есть того закона, который установил правило поведения людей в определённой ситуации. Каждый человек, живущий в обществе, может и должен знать, как правильно себя вести. Десяти заповедей как раз достаточно для законопослушного поведения. Из десяти заповедей каждый знает, что такое хорошо, а что такое плохо. Если, конечно, он не сумасшедший, то есть невменяемый. Если же человек невменяемый, не может отдавать отчёт в своих действиях, то у него нет вины. Если Бог хочет наказать человека, Он лишает его разума, Он лишает его воли. Нет воли – нет вины. Нет вины – нет наказания.

Меру наказания за неправомерное поведение не знает никто заранее. Это знает только судья при вынесении приговора. Поэтому такое выражение, как “незнание уголовного закона не освобождает от ответственности”, абсурдно. Ибо в нём заложена предпосылка знания правонарушителя о том, что он умышленно нарушил известные ему правила законопослушного поведения, например: не бери чужой вещи только лишь потому, что не знал, какая кара его постигнет, когда брал чужую вещь. То есть диспозицию нормы права он знал, а санкции не знал. Но каждый знает, что за правонарушение должно следовать наказание.

/5/. Присяжный-поверенный С.А. Андреевский делает вывод, что в уголовном деле защитник-неюрист (юрист, не знающий права) при наличии таланта может затмить юриста, то есть знатока права, потому что уголовная защита – это искусство, как литература, живопись или музыка.

Это лозунг: уголовная защита – искусство. И он будет успокаивающе воздействовать (вид эстетического удовольствия) уже на тех, кто гражданского права не знает, не скрывает и не стесняется своего незнания. Это те, кто не только не знает права, а право ненавидит, потому что относятся к нему с пренебрежением, как к пустяку. Главное для таких незнаек – знание одним им ведомых “законов искусства”. Всякое право ими прикрывается искусством.

Но если прокурор и суд в уголовном процессе говорят на языке права, а адвокат на языке искусства, то как должны относиться прокурор и судья к этому деятелю искусств? Только как к острослову и, увы, обязательной фигуре процесса, которая отвлекает прокурора и судью от тяжёлого, но необходимого бремени вынесения приговора? Или все, и судья, и прокурор, и адвокат, относятся к судебному процессу как к искусству? А что же обвиняемый и потерпевший? Обвиняемому не до искусства.

Лозунг “уголовная защита – искусство” написан более ста лет назад. Но наблюдения показывают его живучесть. Ибо этот лозунг есть план действий в уголовном деле всех агрессивных и упорных незнаек, которые прикрывают свою профессиональную несостоятельность мимикрией под всяческие искусства разговорного жанра. Этот лозунг вреден и опасен для права.

/6/. В истинности лозунга “уголовная защита – искусство”, на радость современным незнатокам права, Сергей Аркадьевич убеждает словами, что чем менее уголовные защитни450 ки юристы по натуре, тем они драгоценнее для суда. Мол, гражданский суд имеет дело с имуществами, а уголовный – с людьми. Современные адвокаты от искусства в это верят. Но это не так.

Любой суд имеет дело с правом. Цель любого суда – преодолеть абсурд спора с помощью логики права. Иметь дело в гражданском суде с имуществом – иметь дело с отношениями людей. Иметь дело с человеком в уголовном суде – иметь дело с отношениями людей. А как быть, если в уголовном суде заявлены требования об имуществе? Тогда должно быть обязательно два адвоката у обвиняемого: один юрист, а второй деятель искусства?

/7/. Сергей Аркадьевич всё-таки отвечает на ранее возникшее у нас недоумение, должны ли быть прокурор и судья знатоками права, то есть юристами, или они должны уподобиться уголовному адвокату и быть деятелями искусства. Ответ точен: прокурор и судья должны быть “чистокровными” юристами, то есть знать право. Так почему же адвокат в уголовном деле должен быть от искусства, а не от права? Ответ неожиданно прост. Чтобы приговор был житейски понятен, чтобы адвокат выслушивался с уважением и вниманием и тому подобное. Что ж, мнение, что адвокату только и остаётся стать бытописателем жизни в суде, будет абсолютно истинное, если будет истинно утверждение, что прокуроры и судьи так глубоко познали право, что никогда не ошибаются в вопросах права. Остаётся только взывать к милосердию прокуроров и судей. Чтобы они не слишком наказывали. Ведь виновность для них всегда очевидна. Вероятно, очевидна виновность и для адвокатов от искусства? Она для них очевидна, потому что такие адвокаты не знают права?

/8/. По сути С.А. Андреевский рекомендует уголовным защитникам воспринимать юриспруденцию как нечто элементарное, то есть примитивное. И сама юриспруденция в их деятельности должна быть незаметна, отойти на второй план. То есть уголовный защитник может вообще обойтись без права. Наблюдая сегодняшние уголовные процессы, невольно обнаруживаешь в них деятельность от неизвестного вида искусства и не обнаруживаешь права.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных