ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Глава Шестьдесят Первая 3 страницаТоранага сначала купил ее контракт для того, чтобы отлучить от нее Оми, – она была одной из его слабостей и явной наградой ему. Эту награду можно было дать, а можно и нет, пока Оми не доказал своей настоящей преданности и не помог в удалении Ябу. Он помогал самым лучшим образом и доказывал ее много раз. Многие, если не все, прекрасные идеи Ябу шли от Оми. Месяц назад Оми получил никому не известные подробности о тайном заговоре Ябу с офицерами мушкетного полка, выходцами из Изу; об убийстве Наги и других офицеров Торанаги во время битвы. – Здесь нет ошибки, Оми-сан? – спросил он тогда. – Оми тайно доложил ему об этом в Мисиме, пока они ждали результатов от Марико. – Нет, господин. Там, около дома Кивами Матано из третьего полка Изу. Офицер с Изу, плотно сложенный человек среднего возраста, выдал весь заговор, сообщил пароли и объяснил, как должен сработать этот план. – Я не мог жить с таким позором, зная это, господин. Вы – наш сюзерен. Честно говоря, этот план был составлен только на случай необходимости. Я думаю, это значит – на случай если бы Ябу-сама решил изменить внезапно, во время битвы. Простите, но вы были первой целью, потом – Нага-сан. Потом – господин Судару. – Когда впервые был оглашен этот план и кто о нем знает? – Вскоре после создания полка. Нас знают о нем пятьдесят четыре человека – я дал Оми-сан имена в письменном виде. План, с условным названием «Слива», был утвержден лично Касиги Ябу-сама, перед тем как он последний раз уехал в Осаку – Благодарю вас. Я ценю вашу верность. Вы должны хранить эту тайну до тех пор, пока я вам не скажу. Тогда вы получите участок земли стоимостью в пять тысяч коку. – Прошу меня простить, я ничего не заслужил, господин. Я прошу разрешения совершить сеппуку за то, что столько времени хранил эту позорящую меня тайну. – В разрешении отказано. Будет так, как я решил. – Извините меня, я не заслуживаю такой награды. По крайней мере позвольте мне остаться таким, как есть. Это мой долг, и он не требует награды. На самом деле я должен быть наказан. – Какой у вас сейчас доход? – Четыре сотни коку, господин. Этого достаточно. – Я подумаю о ваших словах, Кивами-сан. После того как офицер ушел, он спросил: – Что вы пообещали ему, Оми-сан? – Ничего, господин. Он пришел ко мне вчера по своему собственному желанию. – Честный человек? Вы сказали мне, что он честный человек. – Я этого не знаю, господин. Но он пришел ко мне вчера, и я поспешил сюда, чтобы сообщить вам. – Тогда он действительно должен быть вознагражден. Такая преданность намного важнее всего остального. – Да, господин. – Никому ничего об этом не рассказывайте. Оми ушел, а Торанага задумался, не придумали ли Мусано и Оми заговор, чтобы дискредитировать Ябу. Он сразу же направил своих шпионов выяснить истину. Но заговор действительно существовал. Поджог корабля оказался прекрасным предлогом для уничтожения пятидесяти трех предателей – все они оказались в охране тем вечером. Кивами Матано он отправил на крайний север с хорошим, хотя и скромным наделом земли. – Конечно, этот Кивами самый опасный из всех, – заявил Судару, единственный, кому было рассказано о заговоре. – Да. Всю жизнь за ним будут следить, не доверять… Но обычно есть хороший среди плохих и плохой среди хороших. Выбирать хороших и избавляться от плохих, не жертвуя хорошими, – это искусство. В моих землях нет мерзавцев, которых можно было бы легко сбросить со счетов. «Да, – удовлетворенно подумал Торанага вспомнив все это, – вы, конечно, заслуживаете награды, Оми». – Сражение начнется через несколько дней, Оми-сан. Вы мне так верно служите. На поле последней битвы, после моей победы, я назначу вас господином Изу и снова сделаю род Касиги наследственными дайме. – Прошу прощения, господин, пожалуйста, извините меня, но я не заслужил такой чести. – Вы молоды, но вы многое обещаете в дальнейшем. Ваш дед был очень похож на вас, очень умен, но у него не хватало терпения. – Снова раздался женский смех, и Торанага посмотрел на Кику. Он все пытался решить ее судьбу… Первоначальный свой план он уже отбросил. – Можно спросить, что вы имеете в виду под терпением, господин? – Оми инстинктивно чувствовал: Торанага хотел, чтобы ему задали такой вопрос. Торанага все еще глядел на девушку, у него потеплело на душе… – Терпение означает умение себя сдерживать. Существует семь эмоций; вы знаете: радость, гнев, беспокойство, обожание, печаль, страх и ненависть. Если человек не дает им вырваться, он терпелив. Я не так силен, как мог бы быть, но я терпелив. Вы поняли? – Да, господин. Очень хорошо понял. – Терпение для вождя необходимо. – Да. – Это госпожа, например… Она отвлекает меня, – слишком для меня красива, слишком идеальна. Я чересчур прост для такого редкого создания. Я решил: пусть она принадлежит кому-нибудь другому. – Но, господин, даже как одна из ваших младших дам… – Оми произносил обычные вежливые слова, которые оба они считали притворством, хотя и обязательным. Оми все время молился, как он никогда не молился раньше… Он знал; попросить можно, но он никогда этого не сделает, никогда… Торанага смотрел, как Кику бросает веер, ловит веер служанки и смеется, заражая всех своим весельем… Но тут обе дамы скрылись за лощадьми. «Извините, Кику-сан, – подумал он, – но я должен как можно быстрее отдалить вас от себя. Честно говоря, я действительно все больше влюбляюсь в вас, хотя Дзеко никогда не поверит этому, да и Оми тоже, и вы сами». – Я совершенно согласен, но большой талант заслуживает жертв. Кику-сан достойна собственного дома. И мужа. – Лучше быть содержанкой самого мелкого самурая, чем женой крестьянина или торговца, даже богатого. – Я не согласен. Для Оми с этими словами все закончилось. «Карма, – сказал он про себя, переполненным своим несчастьем. – Отбрось свою печаль, глупец. Твой сюзерен решил, – значит, с этим все кончено. Мидори – идеальная жена. Твоя мать становится монахиней, так что теперь в твоем доме будет полная гармония. Столько печали сегодня. И счастья: будущий дайме Изу, командир полка… Анджин-сан будет жить в Анджиро. Следовательно, первый корабль будет построен в Изу – на моей земле… Отбрось свою печаль. Вся жизнь – печаль. У Кику-сан своя карма, у меня – своя, у Торанага тоже своя, а мой властелин Ябу показал, как глупо беспокоиться об этом или о чем-то еще». Оми взглянул на Торанагу. Мысли его очистились, все было расставлено по своим местам. – Прошу прощения, господин, пожалуйста, извините. Я не подумал. – Вы можете проститься с ней перед отъездом. – Благодарю вас, господин. – Оми развернул голову Ябу. – Вы хотите, чтобы я закопал ее или увез с собой? – Насадите на кол лицом к остаткам корабля. – Да, господин. – А что он написал перед смертью? Оми прочитал: «Что – облака, Если не оправдание? Что – наша жизнь, Если не бегство от смерти?» Торанага улыбнулся. – Интересно, – заметил он. Оми поклонился и передал завернутую голову одному из своих людей, а сам прошел между лошадьми и самураями в дальний конец двора. – Ах, госпожа, – церемонно обратился он к Кику. – Я так рад видеть вас здоровой и счастливой. – Я со своим господином, Оми-сан, а он здоров и доволен. Как могу я не быть счастливой? – Сайонара, госпожа. – Сайонара, Оми-сан. – Она поклонилась, осознав теперь, что все кончилось, – раньше она этого не осознавала. Появилась слеза. Кику смахнула ее и еще раз поклонилась ему вслед. Она смотрела, как он идет широким, уверенным шагом, и чуть не зарыдала, сердце ее готово было разорваться, но потом, как всегда, она услышала добрый, мудрый голос и так много раз произносившиеся слова: «Почему ты плачешь, дитя? Мы, дамы Плывущего Мира, живем одним моментом, отдавая все наше время радостям от цветения вишни, снега, листьев вяза, звуков сверчка, от красоты луны, ее роста, и убывания, и нового рождения, от пения наших песен, питья чая и саке, ощущения благовонии и прикосновений шелка, от ласк для удовольствия и плавания, всегда плавания. Слушай, дитя: никогда не печалься, всегда плыви, как лилия на быстрине потока жизни. Как тебе повезло, Кику-сан, ты принцесса Юкью, Плывущего Мира, – плыви, живи мгновением…» Кику смахнула вторую слезинку – последнюю. «Глупая девочка, зачем плакать? Не плачь! – приказала она себе. – Ты так невероятно удачлива! Ты наложница самого крупного дайме, хотя и очень незначительная, неофициальная, но какое это имеет значение – твой сын родится самураем. Разве это не замечательный подарок? Разве предсказатель не обещал такого необыкновенного счастья, в которое невозможно поверить? Если ты должна плакать, то есть более важные вещи. О семени, росшем в твоем чреве, которое изгнал тот отвар со странным вкусом. Но почему ты плачешь об этом? Это было только «оно», а не ребенок, да и кто был его отец? Если честно?» – Я не знаю, не наверняка, Дзеко-сан, прошу меня извинить… Мне кажется, что отец – мой господин, – вымолвила она наконец – ей очень хотелось сына-самурая. – Ну а если ребенок родится с голубыми глазами и светлой кожей, а? Посчитайте дни. – Я считала и считала… О, как я считала! – Тогда будьте честны сами с собой. Извините, но и ваше и мое будущее зависит от вас. У вас впереди еще много лет, чтобы рожать детей. Вам ведь только восемнадцать. Лучше быть полностью уверенной. «Да, – снова подумала она, – как вы мудры, Дзеко-сан, и как глупа и очарована была я. Это было только «оно»… И как мы, японцы, зная, что ребенок – не настоящий ребенок, пока ему не исполнится тридцать дней. Тогда его дух укрепляется в теле и окончательно определяется его карма. О, как мне повезло! И я хочу сына, и еще одного сына, и еще одного сына, и совсем не хочу девочку… Бедные дочки! О боги, благословите предсказателя, и благодарю вас, благодарю вас за мою карму, за то, что меня любит великий дайме, что мои сыновья будут самураями… О, пожалуйста, сделайте меня достойной такого суда…» – В чем дело, госпожа? – маленькая Суйсе испугалась радости, что прямо струилась с лица Кику. Кику удовлетворенно вздохнула. – Я думала о прорицателе, о моем господине и моей карме… И прямо плыла, плыла… Она прошла дальше в сад, закрываясь от солнца ярко-красным зонтиком, – она разыскивала Торанагу. Он почти полностью был закрыт от нее самураями, лошадьми и соколами, но она все же увидела его на веранде: он пил чай перед склонившейся в поклоне Фудзико. «Скоро наступит моя очередь, – решила она. – Может быть, сегодня вечером мы сможем зачать нового Это. О, пожалуйста!..» Успокоившись, Кику вернулась к игре. За воротами Оми сел на лошадь и поскакал со своими телохранителями – все быстрее и быстрее… Скорость освежала и очищала его, едкий запах лошадиного пота радовал. Он не оглянулся на нее, в этом не было необходимости. Он знал, что бросил к ее ногам страсть, какой у него больше не будет, все, что любил в этой жизни… Он уверен: никогда больше не будет у него новой страсти, того экстаза при соединении душ, который воспламеняет мужчину и женщину… Но это его не огорчало. «Напротив, – с неожиданной холодной ясностью понял он. – Я благодарен Торанаге – он освободил меня от этого рабства. Теперь меня ничто не связывает. Ни отец, ни мать, ни Кику… Теперь я тоже могу быть терпеливым. Мне двадцать один год, я почти дайме Изу, мне еще предстоит завоевать весь мир…»
* * *
– Да, господин? – Фудзико готовилась слушать Торанагу. – Вы должны ехать отсюда прямо в Анджиро. Я решил заменить надел земли для Анджин-сана – Иокогаму на Анджиро. Двадцать ри в каждом направлении от деревни, с годовым доходом четыре тысячи коку. Вы получите дом Оми-сана. – Можно мне поблагодарить вас от его имени, господин? Извините, я правильно поняла, что он еще не знает об этом? – Нет. Я скажу ему сегодня. Я приказал ему построить другой корабль, Фудзико-сан, вместо уничтоженного, и Анджиро будет идеальным местом для строительства, намного лучше Иокогамы. Я договорился с Дзеко, что ее старший сын будет прорабом у Анджин-сана. Все материалы, строители будут оплачены из моей казны. Вы должны помочь ему организовать управление этим делом. – О, господин, – она сразу посерьезнела, – у меня осталось так мало времени для Анджин-сана… – Я найду ему другую наложницу – или жену. Фудзико посмотрела на него, глаза у нее сузились. Немного помолчав, она сказала: – Чем я могу помочь? Торанага спросил: – Кого бы вы предложили? Я хочу, чтобы Анджин-сан был доволен. Довольный человек работает лучше. Фудзико старалась собраться с мыслями. «Кто может сравниться с Марико-сама?» Она улыбнулась. – Господин, нынешняя жена Оми-сана, Мидори-сан. Его мать ненавидит ее, как вы знаете, и хочет, чтобы Оми развелся. Извините, но у нее такие удивительно плохие манеры, что она заявила об этом даже мне. Мидори-сан – прелестная женщина и очень умна. – Вы думаете, Оми хочет развестись? – Еще один кусок головоломки встал на место. – О нет, господин, я уверена – он не хочет. Какой мужчина хочет слушаться своей матери? Но это наш закон – ему придется развестись при первом же слове родителей. Даже при том, что у его матери очень плохой характер, она, конечно, знает, что для него лучше подходит. Простите, я хочу быть точной в этом важном деле. Конечно, я не хотела сказать ничего оскорбительного, господин, но сыновний долг перед родителями – краеугольный камень нашего закона. Торанага обдумывал эту новую мысль, как будто удачную. – А Анджин-сан? Как он отнесется к Мидори-сан? – О, господин, если вы прикажете ему жениться… то плохо. Но, прошу прощения, вам нет необходимости ему приказывать. – Как так? – Лучше всего… придумать способ, чтобы он сам об этом задумался. А Оми-сану вы, конечно, просто прикажете. – Конечно. Вы одобряете Мидори-сан? – О да. Ей семнадцать лет, ее сын – здоровый мальчик, она из хорошей самурайской семьи… родит Анджин-сану прекрасных сыновей. Я думаю, родители Оми-сана будут настаивать, чтобы Мидори отдала своего сына Оми-сану. Если нет – Анджин-сан усыновит его. Я знаю, мой господин симпатизирует ей – Марико-сан поддразнивала его ею. Она очень благоразумная, умная. О да, с ней он будет в безопасности. Ее родители умерли – некому препятствовать ее браку с Анджин-саном. Торанага обрадовался этой идее. «Я, конечно, огорчу Оми, – подумал он. – Молодой Оми слишком легко станет занозой у меня в боку. Ну, тогда я сам ничего не буду делать, чтобы устроить развод Мидори. Отец Оми изъявит совершенно четкое последнее желание, перед тем как совершит сеппуку… Жена его, конечно, настоит: последнее и важное, что сделает он на этой земле, – добьется, чтобы сын его правильно женился. Мидори будет разведена через несколько дней…» – А если не она, Фудзико-сан? Что вы скажете о Кику-сан? Фудзико уставилась на него: – О, прошу прощения, господин, вы хотите отказаться от нее? – Я могу это сделать. Так что вы скажете? – Думаю, Кику-сан может стать идеальной неофициальной наложницей, господин. Она такая красивая и умная… Я понимаю, что она хороша для многих обычных людей… Но извините, пройдут еще годы, прежде чем Анджин-сан сможет получать удовольствие от ее редких талантов – пения, танца, ума… А как жена… – Одним тоном она подчеркивала свое полное неодобрение. – Дамы Плывущего Мира обычно не подготовлены так, как… другие, господин. Их таланты проявляются в другом… Быть ответственным за финансовое положение, вообще за дела самурайского дома – этому не научишься в Плывущем Мире. – А она может научиться? Фудзико долго колебалась, что ответить. – Идеалом для Анджин-сана была бы жена Оми, Мидори-сан, и Кику-сан – в качестве наложницы. – Могли бы они научиться жить со всеми его… э-э… необычными привычками? – Мидори-сан – самурай, господин. Это будет ее долгом. Вы прикажете ей. Кику-сан – тоже. – Но не Анджин-сану? – Вы знаете его лучше, чем я, господин. Но в вопросах интимных и… ему было бы лучше, конечно, обдумать и решить все самому. – Тода Марико-сама была бы для него идеальной женой, верно? – Это неожиданная мысль, господин, – не моргнув глазом ответила Фудзико. – Конечно, они оба чувствовали огромное уважение друг к другу. – Да, – сухо заметил он. – Спасибо, Фудзико-сан. Я подумаю о том, что вы сказали. Он будет в Анджиро примерно через десять дней. – Благодарю вас, господин. Если можно, я бы предложила, чтобы во владения Анджин-сана включили порт Ито и курорт Ёкосе. – Зачем? – Ито – просто на случай, если порт в Анджиро будет недостаточно большим. Для такого большого корабля может потребоваться стапель побольше. – Вы уверены? – Да, господин. – Вы были там? – Нет, господин, но Анджин-сан интересовался морем, Вы тоже интересуетесь. Моим долгом было попытаться узнать все о кораблях и мореходстве. Когда мы узнали, что корабль Анджин-сана сгорел, мне захотелось уяснить, можно ли будет построить еще один и если да, то где и как. Изу – прекрасный выбор, господин. Там легко задержать армии Ишидо. – А почему Ёкосе? – А Ёкосе – потому, что хатамото следует иметь место в горах, где он мог бы проводить время так, как имеет право ожидать. Торанага внимательно посмотрел на нее. Фудзико казалась такой послушной и скромной… Но он знал, что она столь же несгибаема, как он, и не отступит ни на йоту, пока ей не прикажут. – Я согласен. И учту то, что вы сказали о Мидори-сан и Кику-сан. – Благодарю вас, господин, – почтительно ответила она, радуясь, что выполнила свой долг и перед своим властелином, и перед Марико. Ито было выбрано за его стапеля, а Ёкосе – потому, что Марико сказала, что их любовь по-настоящему началась именно там… – Мне так повезло, Фудзико-сан, – призналась ей Марико в Эдо. – Наша поездка дала мне больше радости, чем я могла ожидать за двадцать жизней. – Я прошу вас защитить его в Осаке, Марико-сан. Мне очень жаль, что он не похож на нас, не так цивилизован, как мы, бедняга. Его нирвана – жизнь, а не смерть. «Это все еще верно, – снова подумала Фудзико, вспомнив Марико. – Марико спасла Анджин-сана, а не кто-нибудь другой: не христианский Бог, не другие боги, не сам Анджин-сан, даже не Торанага – никто, только одна Марико… Его спасла Тода Марико-нох-Акечи Дзинсаи. Прежде чем я умру, я заложу храм в Ёкосе и сделаю завещание – поставить еще храмы в Осаке и Эдо. Это будет одним из моих предсмертных желаний, Торанага-сан, – пообещала она про себя, смиренно взглянув на него и радуясь другим приятным делам, которые она сделает для Анджин-сана. – Конечно, женой должна быть Мидори, никак не Кику… Уж если взять ее, то наложницей, и не обязательно главной. И земли его должны простираться до Симады на самой южной части Изу». – Вы хотите, чтобы я уехала сразу, господин? – Оставайтесь здесь на ночь, тогда вы сможете выехать утром. Но не через Иокогаму. – Да, я понимаю. Простите, а я могу вступить во владение новыми землями моего властелина от его имени – и всем, что на них – в тот момент, как я туда приеду? – Каванаби-сан даст вам необходимые документы до отъезда. А сейчас, пожалуйста, пришлите ко мне Кику-сан. Фудзико поклонилась и вышла. Торанага что-то буркнул про себя. «Жаль, что эта женщина собирается покончить с собой. Она слишком ценна, чтобы потерять ее, и слишком умна. Ито и Ёкосе? Ито – еще можно понять. Но почему Ёкосе? И что еще было у нее на уме?» Тут он увидел Кику, пересекающую раскаленный солнцем двор, взглянул на ее маленькие ножки в белых таби, – она шла, как бы танцуя, такая милая и элегантная в своем шелковом кимоно, с ярко-красным зонтиком… Мечта каждого мужчины, если он на нее смотрит… «Ах, Кику! – подумал он. – Я не могу удержать людей от этой зависти, как мне ни жаль. Я не могу выпустить вас в эту жизнь, простите меня. Вам следовало остаться там, где вы и были, в Плывущем Мире, – куртизанкой первого класса. Или, еще лучше, гейшей. Что за прекрасную идею подала эта старая карга! Там вы были в безопасности… Собственность многих, причина самоубийств, диких ссор, участница прекрасных любовных свиданий, почитаемая и внушающая страх, осыпаемая деньгами, с которыми вы бы так презрительно обращались, легенда… Пока продлилась бы ваша красота… А сейчас? Сейчас я не смогу сохранить вас, как мне ни жаль. Любой самурай, которому я отдам вас в наложницы, положит себе в постель обоюдоострый нож – полное отвращение с вашей стороны и зависть всех мужчин… Немногие согласятся на вас, – извините, но это так, сегодня день для того, чтобы говорить правду… Вас не учили вести хозяйство самурая. Как только ваша красота пройдет – о, ваш голос продержится, дитя, и ваш ум, – вы будете выброшены на задворки этой блестящей жизни. Простите, но это тоже правда. Другая состоит в том, что самые блестящие дамы Плывущего Мира оставляют все в своем Мире и по достижении старости переходят в другие дома – оплакивать былых любовников и ушедшую молодость, топить горе в баррелях саке, разбавленных слезами… Немногим удается стать в лучшем случае женой крестьянина, рыбака, купца, торговца рисом или ремесленника… В такой семье родились и вы – неожиданный цветок среди этой дикости, появившийся без всякой причины, только благодаря своей карме, чтобы мгновенно отцвести и исчезнуть… Так печально, очень печально… Как мне дать вам детей-самураев? Держи ее при себе до конца жизни, – подсказал ему внутренний голос. – Она этого заслуживает. Не дурачь себя, как дурачишь других. Ведь ты легко можешь удержать ее, мало что ей давая, оставляя ее, когда тебе захочется, как своих любимиц Тетсу-Ко или Кого. Разве Кику для тебя не то же, что и сокол? Только сокол, которого вы кормите с руки, пускаете на добычу и отзываете приманкой, используете год-другой, а потом он исчезает навеки… Почему бы не поддержать ее? Она просто еще один сокол, хотя и совсем особый… Очень высоко летающий, яркий, так радующий глаз, но ничего более… Редкая, необыкновенная и… такая искусная в любви…» – Почему вы смеетесь? Чему вы так радуетесь, господин? – Потому что рад видеть вас, госпожа…
* * *
Блэксорн и самураи работали с останками «Эрзамуса». Блэксорн изо всех сил тянул за один из трех канатов, привязанных к основанию киля. – «Хиппару-у-у!» – кричал он. – Тяни! Сотня самураев, раздетых до набедренных повязок, с усилием тянула за канаты. Стояла вторая половина дня, отлив, и Блэксорн надеялся, что сдвинет с места остов корабля и вытащит его на берег, чтобы использовать то, что удастся. Он изменил свой первоначальный план, узнав, к великой своей радости, что на следующий день после несчастного случая из моря удалось вытащить все пушки, да в таком хорошем состоянии, словно они только что выпущены из литейного цеха близ Чатема, в его родном графстве Кент. Удалось еще спасти почти тысячу пушечных ядер, цепи, немного картечи и всякие металлические детали. Все это погнуто, поцарапано… Но теперь у него есть детали для корабля, о которых он и не мечтал. – Чудесно, Нага-сан! Чудесно! – радовался он. – О, благодарю, Анджин-сан. Извините. Мы о-очень старались! Жаль, что так мало спасли… – Не извиняйтесь. Теперь все хорошо! «Теперь «Леди» может быть чуть длиннее и чуть шире, – радовался он, – но она все еще последняя из самых паршивых судов. Эх, Родригес, – подумал он беззлобно. – Я рад, что вы в безопасности и в этом году спокойно отсюда уберетесь, а на следующий год я потоплю другого капитана. Если снова появится адмирал Феррьера, это будет дар небес, но я на него не рассчитываю. А за вас я рад. Я обязан вам жизнью, и вы хороший кормчий». – Хиппару-у-у! – закричал он снова. Канаты дернулись, вода катилась с них, словно пот, но остов не стронулся. С тех пор как на берегу появился Торанага с письмом Марико в руках, а вскоре нашлись пушки, ему не хватало времени в сутках. Он составил первоначальные планы, а потом все менял и дополнял их, тщательно продумывал списки необходимых людей и материалов, стремясь не ошибиться. И после такого дня еще допоздна работал со словарем: при объяснениях с ремесленниками потребуются новые слова, – надо же понять, что они уже сделали, и объяснить, что еще надо сделать. Много раз в отчаянии он хотел попросить священника о помощи, но знал – ее не будет, вражда их непримирима… – Карма, – утешил он себя, нисколько не страдая от этого и жалея священника за его дурацкий фанатизм. – Хиппару-у-у! Самураи еще раз напряглись, пытаясь преодолеть сопротивление песка и моря. Раздалась команда, и они начали тянуть все одновременно. Остов чуть-чуть сдвинулся, люди удвоили усилия – тут трос сорвался, и все повалились на песок. Смеясь и подшучивая друг над другом, встали и снова налегли на канаты. Но теперь… остов держался еще крепче, чем раньше. Блэксорн показал им, как тянуть то с одной, то с другой стороны, пытаясь накренить остов то на одну сторону, то на другую, но он держался как заякоренный. – Я привяжу его к плоту, и тогда прилив сам выполнит всю работу и вытащит его из песка, – негромко сказал Блэксорн вслух по-английски. – Дозо? – спросил Нага, заинтересовавшись. – Ах, гомен насаи, Нага-сан. – С помощью знаков и рисунков на песке он объяснил, проклиная свой бедный словарь, как сделать плот и привязать его к килю во время отлива, как потом во время прилива тот всплывет и они смогут оттащить его и вытянуть на берег. А в следующий отлив – на катках передвинуть в нужное место. – Ах, со дес! – Нага был потрясен. Когда он объяснил идею остальным офицерам, все восхитились, а вассалы Блэксорна заметно заважничали. Блэксорн наставил на одного из них палец: – Где ваши манеры? – О, извините, господин, простите, что я оскорбил вас. – Сегодня – прощу, завтра – нет. Плывите к кораблю – надо отвязать этот канат. Ронин-самурай дрогнул и отвел глаза: – Простите, господин, но я не умею плавать. На берегу воцарилось молчание. Блэксорн понял: ждут, чем все это кончится. Он разозлился на самого себя: приказ есть приказ, и он, сам того не желая, объявил смертный приговор, на этот раз совершенно не заслуженный. – Торанага-сан приказал, чтобы все мужчины учились плавать. Все мои вассалы должны научиться плавать за тридцать дней. Понятно? Лучше начните плавать еще раньше. А вы идите в воду – прямо сейчас устроим первый урок. Самурай с опаской направился к морю, чувствуя себя уже покойником. Блэксорн присоединился к нему. Когда голова его скрылась под водой, он, не особенно миндальничая, вытолкнул его наверх и заставил плыть… Тот вволю побарахтался, но под руководством Блэксорна без особого риска для жизни добрался до остова судна. Самурай кашлял и отплевывался, но держался на воде. Блэксорн потянул его к берегу и в двадцати ярдах от мелкого места оттолкнул от себя: – Плыви! Самурай казался похожим на полузахлебнувшуюся кошку. Впредь он решил никогда не задаваться при своем господине. Приятели громко его подбадривали, те, кто умел плавать, катались по песку от хохота… – Очень хорошо, Анджин-сан, – одобрил Нага. – Очень мудро. Я пошлю людей за бамбуком для плота. Завтра попробуем доставить все сюда. – Благодарю вас. – Еще попробуем тащить сегодня? – Нет-нет, благодарю вас… – Блэксорн запнулся и прикрыл глаза, – на дюне стоял отец Алвито и глядел на них. – Благодарю вас, Нага-сан. На сегодня мы здесь закончим. Извините меня, я на секундочку. – Он направился к тому месту, где оставил мечи и одежду, но ему уже несли все необходимое. Блэксорн не торопясь оделся и засунул мечи за пояс. – Добрый день! – приветствовал он Алвито. Священник выглядел усталым, но выражение лица у него было дружелюбное, такое, как раньше – до той их дикой ссоры после Мисимы. Блэксорн насторожился. – Добрый день, кормчий. Я сегодня уезжаю. Мне только хотелось немного поговорить с вами. Вы не возражаете? – Нет, совсем нет. – Что вы собираетесь делать – пытаетесь поднять эту громадину? – Да, пробуем. – Боюсь, что это вам не поможет. – Неважно. Все равно – попробуем. – Вы действительно верите, что сможете построить еще один корабль? – Ну да, – терпеливо ответил Блэксорн, гадая, чего на самом деле хочет от него Алвито. – Вы хотите вызвать сюда и остаток вашей команды, чтобы они помогли вам? – Нет. – Блэксорн мгновение помедлил. – Им лучше оставаться в Эдо. Когда дело подойдет к завершению и корабль будет почти готов… Словом, еще много времени, чтобы привести их сюда. – Они живут с эта? – Да. – Так вы поэтому не хотите, чтобы они переехали сюда? – Это одна из причин. – Я вас не осуждаю. Говорят, они стали очень сварливы и большую часть времени пьянствуют. Вы слышали, неделю назад там произошли беспорядки и их дом сгорел. До вас дошло это известие? – Нет… Кто-нибудь пострадал? – Никто. Но только чудом. В следующий раз… Кажется, один из них сделал самогонный аппарат. Ужасно, что пьянка делает с человеком… – Да-а… Жаль их дом… Но они построят себе другой. Алвито кивнул и оглянулся на шпангоуты – волны ласково плескались о них. – Я хотел сказать вам, прежде чем уеду, что мне понятно, что значила для вас Марико-сан. Я был очень расстроен вашим рассказом про Осаку, но в некотором роде эта история воодушевляет. Я понимаю, что значит ее жертва… Она рассказывала вам о своем отце, об этой трагедии? Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|