Вотчины удельной домонгольской Руси XII — начала XIII вв.

Временем «оседания на землю» князей, дружины и нарочитой чади стали XII — начало XIII вв. Со второй половины XI в. половцы сделали мало проходимым южный участок пути «Из варяг в греки». Волжская Болгария контролировала Среднюю Волгу. Обороты международной торговли по линии Запад — Русь — Византия — Восток падали. А когда в конце XI в. в результате первого крестового похода западноевропейцы вновь обрели короткий морской путь на Восток, это окончательно «убило» их интерес к транзитной дороге «Из варяг в греки». Как-то сами собой во второй половине XI в. из древнерусских летописей исчезают упоминания о варягах. Эпоха викингов завершается и на Западе Европы.

С этого времени С.М. Соловьев и В.О. Ключевский отмечали оскудение древнерусской элиты и пробуждение ее интереса к земле. Возрастающий интерес к земле явствует из содержания новгородских берестяных грамот. В.Л. Янин отмечает, что если в ранних грамотах (включая грамоты XII в.) упоминания о земле отсутствуют, а господствует тема денег, то в грамотах XIII–XV вв. тема земли и продуктов сельского хозяйства становится столь же «почитаемой», как и деньги[231].

Как свидетельствуют письменные источники и археологические данные, в XII — начале XIII вв. на Руси возникает значительное количество вотчин. В это время на Руси уже существовали уделы, формировались местные династии различных ветвей Рюриковичей. Частные земельные владения принадлежали князьям и местному боярству. Последний слой формировался в результате слияния местной родоплеменной верхушки с пришедшими в уделы княжескими мужами (старшей дружиной). Местное боярство совместило признаки, ранее по отдельности присущие нарочитой чади и старшей дружине. Бояре, как мужи, были близки правителю, составляли верх его окружения (советники, воеводы, послы, воспитатели княжеских детей и т.д.), в то же время они, как былая нарочитая чадь, через свои вотчины были прочно связаны с данной местностью.

Вопрос о времени появления боярских вотчин дискутируется. Но факт их массового присутствия в XII–XIII вв. наводит на мысль о возможности формирования боярских вотчин во времена Ярославичей, то есть в XI в.

В зависимости от территориального положения древнерусские вотчины отличались размерами и внутренней организацией. Южнорусские и юго-западные (особенно галицкие) вотчины были крупными хозяйствами, в которых была задействована многочисленная челядь, порой более сотни работников. В данных вотчинах преобладала барская запашка, обрабатываемая холопами и полусвободными закупами и рядовичами. В Галиции фактически не осталось независимого крестьянского населения. Благоприятный климат и плодородие почвы позволяли вотчинникам юга и юго-запада Руси накапливать большие материальные ресурсы, содержать собственные дружины, которые мало чем уступали дружинам младших князей. Необходимость в дружинах диктовалась на юге половецкой опасностью, на юго-западе — сложными русско-польско-венгерскими отношениями и частыми конфликтами внутри самого боярства и между князьями и боярством. Вотчинные постройки галицких бояр напоминали замки западных феодалов. Судя по галицким летописям, галицкие бояре часто противопоставляли свое мнение князю. Окружение знаменитого представителя смоленской ветви Рюриковичей Мстислава Удалого, в бытность его князем Волынским и Галицким, советовало ему отказаться от галицкого княжения, потому что «его не хотят галицкие бояре». Проблемы с местным боярством были и у Даниила, зятя Мстислава Удалого, сына первого правителя единого Галицко-Волынского княжества Романа. «Бояре галицкие, — замечает летописец под 1240 г., — Данила князем называху, а сами всю землю держаху».[232] Князья юга и юго-запада Руси вынуждены были действовать, оглядываясь на мнение своих бояр, имевших большой вес и на вечах в крупнейших городах. Когда суздальский князь Юрий Долгорукий, борясь за старшинство среди прочей княжеской братии, в 1149 г. выгнал на незначительный срок из Киева своего племянника Изяслава, многие киевские бояре ушли с Изяславом. Отправляясь отбивать у дяди Киев в 1150 г., Изяслав обещал дружине: «Вы из Русской (Киевской) земли ушли за мною, потеряв свои села и жизни (движимость); либо голову сложу, либо добуду свою отчину и всю вашу жизнь».[233]

Аналогичные отношения установились в Западной Руси (Полоцкое княжество и его уделы), с той разницей, что экономическая мощь боярства здесь была меньше, сохранялось значительное свободное общинное крестьянство, большим весом обладали города. В силу внешних опасностей (экспансия русских соседей, Польши, а с XIII в. — крестоносцев) постоянное конфликтное противостояние князей и боярства отсутствовало. Развитие западнорусского порядка получило продолжение в рамках русско-литовского государства XIII–XV вв.

Боярское землевладение Западной, Южной и Юго-Западной Руси, основанное на аллодиальном праве, не давало создать четкую, как в западноевропейскйских странах, общественно-политическую организацию, построенную на вассально-ленных отношениях. «Князь не мог приказывать своим вольным слугам, он должен был убеждать их в целесообразности своих намерений. Общее действие возможно было только тогда, когда думцы (дружина) соглашались с князем: в противном случае князю приходилось отказываться от задуманного им предприятия. Думцы князя, таким образом, в значительной степени ограничивали его усмотрение. Хотя зависимость князя от вольных слуг и не была безусловна, но все же она была довольно значительна, особенно в делах войны и мира».[234]

О частных вотчинах XII в. Северо-Востока Руси (вотчинах смоленской, ростово-суздальской, муромской, рязанской земель) письменных и археологических свидетельств меньше. Сами вотчины были небольшими в сравнении с южнорусскими. В вотчинном хозяйстве утвердились оброчные формы. Почти вся земля находилась в наделах у зависимых крестьян, которые за это и передавали хозяину земли часть урожая и другого дохода. Из источников явствует слабость северо-восточного боярства в сравнении с княжеским авторитетом. В условиях войны бояре могли вывести небольшие отряды, состоящие преимущественно из их зависимых крестьян. Эти отряды, как и многочисленное народное ополчение из смердов (лично свободных крестьян-общинников), составлявших большинство северо-восточного населения, не могли надолго отрываться от хозяйства и, следовательно, не могли долго находиться в походе. Крестьянское и вотчинное хозяйство древнерусского Северо-Востока носило преимущественно натуральный характер.

В ходе освоения древнерусским населением северо-восточных районов Руси необычайно велика была роль княжеской власти. Удельные князья расселяли здесь полоны, захваченные в междоусобных и внешних войнах. Выделяли пленникам и беженцам, ищущим спасения от половецкого натиска, налоговые льготы, строили города и села. Во многие места княжеская власть пришла раньше, чем сюда переселилось славянское население. Все это вместе взятое заложило истоки восприятия северо-восточных князей как князей-вотчинников, чьей частной собственностью оказывался весь удел. Владимиро-суздальские князья вели себя не столько как политические лидеры, сколько как хозяева огромной вотчины. Местные финно-угры язычники были здесь их данниками. Славянские переселенцы и славянские полоняне (жертвы княжеских междоусобий), утратив связь с прежней вервью и ее землей, садились здесь на княжескую землю. Из категории «людей» (вира за их убийство по «Русской Правде» была равна штрафу за убийство рядового дружинника – 40 гривен) они переходили в социальную категорию «смердов» (вира за убийство – 5 гривен, как за убийство раба, закупа или рядовича). Все это постепенно сформировало княжеский взгляд на свое население (и свободное, и зависимое, и элитарное, и рядовое) как на вотчинную челядь.

Первые признаки такого отношения к подданным продемонстрировал «самовластец» Андрей Боголюбский. Он сразу распустил дружину отца, хотя именно ее мужи зазвали его с юга к родным пенатам. При дворе Андрея старинные отношения князя и дружины уступили место подданичеству. Место старшей дружины отца в ближнем окружении Андрея стали занимать люди из «дворни» (двора князя) — младшие дружинники, к которым князь относился не как к советникам, но как к безропотным слугам, тем более что многие из них были холопами (все тиуны и ключники, многие отроки). В «дворню» переместились и отдельные потомки местной знати. В частности, Кучковичи — дети казненного Юрием Долгоруким боярина Кучки, чье село Красное перешло как приданое вместе с дочерью Кучки к сыну Юрия князю Андрею. На месте села, как мы знаем, вырос городок Москов. Кстати, распространенным заблуждением является мнение, что погиб Андрей Боголюбский в 1174 г. в результате боярского заговора. Летописец прямо называет убийц князя — доверенного ключника Анбала, слугу Якима Кучковича и прочих — дворянами, то есть людьми княжеского двора (это первое употребление в летописании термина «дворяне»).

Преемник Андрея Боголюбского — его младший брат Всеволод Большое Гнездо также любил управлять княжеством через дворян — тиунов и рядовых мечников. Представителем такого подданнического слоя дворянства, целиком зависящего от князя, а потому боготворящего княжескую власть, часто называют автора знаменитого публицистического сочинения, известного как «Слово» или «Моление Даниила Заточника». Вслед за Б.А. Рыбаковым ряд историков поддерживает гипотезу о наделении таких слуг небольшими срочными поместьями на условиях службы. Однако какие-либо доказательства существования поместий в источниках домонгольского периода отсутствуют.

Описанные выше перемены в социально-политическом устройстве Северо-Востока Руси указывают на тенденцию зарождения здесь общественного уклада, который американский историк Р. Пайпс определял как вотчинный. В его рамках монарх являлся и верховным сувереном, и верховным собственником земли и прочих ресурсов страны. Состояние подданичества является основой социальной системы. Это не тождественно западноевропейской общественной организации XI-XIII вв., где в феодальной элите господствовали вассально-ленные связи.

В новгородских просторах сформировался иной и, пожалуй, самый оригинальный тип вотчины — патронимия. Патронимии были частной собственностью не одного владельца, а целого рода. Они не дробились с разветвлением семьи, а прирастали новыми земельными приобретениями, которые делались новыми поколениями боярской семьи.

Бедные почвы и холодный климат русского Северо-Запада делали пахотные угодья малоинтересными для вотчинника. Урожаи проса и ржи были небольшими, а урожаи пшеницы — нестабильными. Продовольствие приходилось закупать у соседних («низовых» — на новгородском языке) земель. Зависимые от новгородских вотчинников крестьяне — сироты[235] — выживали в некоторые годы только потому, что хозяин снабдил их хлебом. Богатство новгородской вотчины-патронимии исчислялось не пахотой и выпасами, а промысловыми угодьями — местами, где можно было добывать пушнину, мед, воск, жемчуг, ценные сорта рыбы, бивни моржа («морского зверя»), ворвань и другие промысловые товары. Промысловые продукты составляли оброк сирот. Ими же за аренду вотчинных угодий расплачивались свободные крестьяне Новгородской земли — смерды. Промысловые товары стекались из патронимий в Новгород и продавались оптом купцам, которые вели далее оптовую и розничную торговлю на Руси и за ее пределами.

Заинтересованные в росте своих патронимий боярские роды организовывали землепроходческие, военно-торговые экспедиции ушкуйников во главе с молодыми боярскими отпрысками. Разрозненные и малочисленные финно-угорские племена принуждались уплачивать дань Новгороду. Попутно велась меновая торговля и «столбились» новые земельные владения бояр. За ушкуйниками двигалась на северо-запад, север и северо-восток новгородская крестьянская колонизация. Боярские патронимии, являясь экономической основой новгородской торговой экономики, превращали боярство в ключевую фигуру общественно-политической жизни Новгорода. Князья здесь с 1136 г. утратили роль правителей. Вечевой Новгород стал боярской республикой.

Итак, по размерам земельных площадей, способу организации и характеру хозяйства, богатству владельцев и их общественно-политическому весу вотчины Руси XII–XIII вв. были разнообразны. Что же их объединяло? Прежде всего то, что все они были построены на принципе безусловной формы собственности. Если использовать западноевропейскую терминологию, они были не феодами, а аллодами. Получив вотчину разными способами (по наследству, как княжеское пожалование, освоив «пустое» место или захватив село), вотчинник становился полным ее хозяином. Он мог распоряжаться своей собственностью, как заблагорассудится. Его дети, о чем и свидетельствует слово «вотчина», свободно наследовали ее. Даже когда вотчина была получена как княжеский дар никакие служебные обязательства, кроме моральных или «карьерных», не связывали дарителя и нового владельца. По крайней мере у нас нет письменных свидетельств Х — начала XIII вв., которые бы указывали на наличие обязательств.

Поскольку в Древней Руси нет условной частной собственности на землю (феода), как нет и вытекающих из нее вассально-ленных (феодальных) отношений, термин феодализм для описания сути древнерусской социокультурной системы теряет смысл. Он применим лишь как не совсем удачный синоним к понятию средневековая традиционная система.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: