Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






КОММУНИКАЦИЯ И РЕЧЕВАЯ АКТИВНОСТЬ 15 страница




Существенно, что СОВМЕЩЕНИЕ — как это вообще характерно для метапроцедур — может применяться также и по отношению к онтологи­ческим категориям, потенциальные последствия чего оказываются тем значительнее, чем дальше находятся друг от друга соответствующие об­ласти (Chi & Roscoe, 2002). Примером может служить недавнее предполо­жение, согласно которому язва желудка и некоторые сердечно-сосудистые заболевания связаны в первую очередь не с повышенной кислотностью, отложением солей или липидов, а с бактериальной инфекцией. В этом последнем варианте объяснения реализуется СОВМЕЩЕНИЕ катего­рий неживого и живого, что означает более радикальное изменение знания о природе, в также о диагностике и лечении заболеваний. Бри­танская исследовательница творчества Маргарет Воден (Boden, 2004) под­черкивает значения манипулятивных ТРАНСФОРМАЦИИ концептуаль­ных структур, называемых ею «концептуальными пространствами»37. Так, ОТРИЦАНИЕ принципа тональной гармонии (Артуром Шёнбергом) ста­ло важным этапом в новейшей истории европейской музыкальной куль­туры, а ОТРИЦАНИЕ одного из центральных постулатов классической математики (постулата о параллельных прямых) позволило Н.И. Лобачев­скому создать новую область, неевклидову геометрию (см. 6.1.1).

37 Под последними она понимает установившиеся стили и формы мышления в раз­
личных областях деятельности, такие как форма тональной гармонии в музыке, реа­
лизм в живописи, приемы работы с ароматическими веществами в химии или же посту­
латы евклидовой геометрии и вытекающие из них способы доказательства теорем. Ины­
ми словами, речь идет скорее о расширении понятий «жанр» (см. 6.3.3) и «идеализиро­
ванная ментальная модель» (8.1.3), чем о внешне похожем понятии «ментальное про­
странство» (7.4.1). 241


В основе нашей наивной модели мира лежит (не всегда обоснован­ное) убеждение в согласованности ее компонентов, поэтому всякое мен­тальное пространство, содержащие явно противоречивые элементы, имеет контрфактический оттенок. Поскольку творческое мышление в известном смысле отрицает общепринятое, то, как мы неоднократно от­мечали, огромную роль в нем играет психологическая готовность к рабо­те с гипотетическими и контрфактическими ситуациями. Характерным приемом научного доказательства, возникновение которого знаменует, по мнению некоторых историков науки, появление самого научного мышления, является reductio ad absurdum. Этот прием рассуждения пред­полагает последовательное движение мысли в контрфактическом мен­тальном пространстве. Точно так же эксперимент, или гипотетико-де-дуктивный метод — главный в арсенале методов научного поиска, основан не на простой констатации относящихся к реальности фактов, а на выводе следствий из моделей гипотетических ситуаций и критичес­кой проверке этих следствий38.

В разных языках этимология слов, связанных с открытием, обнару­живает прямую связь с непосредственным действием и восприятием. Но эффективность научной деятельности определяется, помимо наличных знаний и когнитивных стратегий, рядом других, менее специфичных личностных особенностей, традиционно относимых к эмоционально-волевой сфере. По замечанию Эйнштейна, сделанному им в одном из писем, хороший характер может быть важнее для научной работы, чем ум или интеллект. Это замечание, конечно, не следует понимать слиш­ком буквально, но оно отражает значимость социально-информацион­ных и социально-воспитательных аспектов занятия наукой. Каждый преподаватель, имеющий опыт подготовки будущих исследователей, знает, насколько важна при этом доверительная поддержка любых про­явлений бескорыстной любознательности самих студентов. Регулирую­щая роль мотивов проявляется в том, что общая познавательная актив­ность, с которой коррелируют некоторые тесты креативности (см. 8.4.1), принимает форму именно интеллектуальной любознательности, а не бытового любопытства.

Многочисленные указания на значение нравственного начала, выдержки, характера, независимости, сильной воли содержит, в част­ности, литература о Н.И. Лобачевском, Д.И. Менделееве, Ч. Дарвине, А. Пуанкаре, В.И. Вернадском, A.A. Ухтомском, А. Эйнштейне, Н. Боре,

38 Эксперимент потому является особенно мощным инструментом познания, что час­то он ведет нас дальше, чем мы могли себе представить до его проведения. По признанию видного исследователя внимания и памяти Невилла Морея (личное сообщение, октябрь 2003), ни один из проведенных им экспериментов не подтвердил полностью первона­чальных предположений. Научные публикации, как правило, тщательно маскируют сте­пень несоответствия результатов и гипотез в реальной исследовательской практике (о 242 нашей склонности пересматривать прогнозы «задним числом» — см. 8.4.1).


П.Л. Капице, а также их переписка. В некоторых психологических рабо­тах (например, Теплов, 1997) показано значение волевых черт личности при решении проблем полководцем, администратором, политическим деятелем. Без этих качеств трудно представить себе продолжительную напряженную работу в условиях неопределенности перспектив пред­принимаемых усилий. Вертхаймер описывает состояние научного поис­ка следующим образом: «Я обнаружил подобный ход развития во мно­гих действительно великих интеллектуальных свершениях — то же чувство направленного напряжения при туманности, неопределенности реальной ситуации. В каком-то смысле форма, которую примет реше­ние, "вертится на кончике языка", но ее невозможно ухватить. Это со­стояние может продолжаться в течение многих месяцев, сопровождаясь многодневной депрессией, и, хотя очевидно, что успех незначителен, человек не может оставить проблему» (Вертгеймер, 1987, с. 226)39.

В последние годы начинают разворачиваться исследования мудрос­ти. В отличие от процессов мышления Как решения задач, житейская мудрость обнаруживает другую возрастную динамику (см. 9.4.2). Обыч­но она проявляется лишь тогда, когда возрастная инволюция префрон-тальных функций уже сказывается на успешности выполнения традици­онных тестов интеллекта. Хотя существуют попытки психометрического анализа мудрости (Staudinger & Pasupathi, 2003), на наш взгляд, наиболее интересный подход связан с ее анализом в контексте изменения содер­жания метакогнитивных координации. В фокусе осознания оказывается при этом не столько знание и даже не знание о знании, сколько знание о незнании. Свидетельством совершенно особого мироощущения служит признание Исаака Ньютона, сравнившего себя с мальчиком, играющим в камушки на берегу океана Непознанного, или, например, ретроспек­тивное замечание Эйнштейна: «Нормальный взрослый человек едва ли станет размышлять о проблемах пространства и времени. Он полагает, что разобрался в этом еще в детстве. Я же, напротив, развивался интел­лектуально так медленно, что, только став взрослым, начал раздумывать о природе пространства и времени»40.

39 В поэтческой форме это выражено в творческом кредо Б.Л. Пастернака: «И оку­
наться в неизвестность, и прятать в ней свои шаги, как прячется в тумане местность, ког­
да в ней не видать ни зги. Другие по живому следу пройдут твой путь за пядью пядь, но
пораженья от победы ты сам не должен отличать. И должен ни единой долькой не отре­
каться от лица, но быть живым, живым и только, живым и только — до конца».

40 Важную роль в развитии мудрости играет накопление и осмысление негативного
опыта. Преодолевая трудности и переживая неизбежные потери, мы начинаем понимать
смысл простых житейских истин, которые в концентрированном виде выражают обще­
человеческие ценности. Не случайно состояния выхода из острого стресса часто сопро­
вождаются внезапным интересом и постоянным возвращением к давно известным жи­
тейским истинам, типа «Жизнь пройти — не поле перейти» (см. 5.4.1). 243


8.3.3 Решение задач экспертами

С 80-х годов прошлого века одним из важных направлений когнитив­ных исследований стало сравнение особенностей знаний и познаватель­ных процессов экспертов и новичков. В это время, как мы видели (см. 2.3.1), была установлена несостоятельность первых попыток создания глобальных моделей мышления и систем искусственного интеллекта. Поэтому внимание когнитивного сообщества переключилось на анализ знаний и умений в специальных, относительно узких областях. Конеч­ной целью этих усилий является создание экспертных систем — компь­ютерных программ, которые могут оперировать со знаниями в опреде­ленной проблемной области, обеспечивая выработку рекомендаций и решение задач (см. 9.2.1). За последние четверть века было создано зна­чительное число прототипов экспертных систем особенно в области медицины (Джексон, 2001). Их практическое использование наталкива­ется на ряд проблем, в частности, юридического характера. Серьезной проблемой продолжает оставаться также психологический этап выявле­ния знаний экспертов — для решения возникающих при этом задач на границе с когнитивной психологией была создана специальная при­кладная дисциплина, инженерия знаний (Ларичев и др., 1989).

Изучение природы экспертных знаний и оценок в когнитивной психологии отличается от технически ориентированных работ по инже­нерии знаний своей академической направленностью. По предложению Герберта Саймона, в качестве общего определения обычно принимается, что «эксперт» — это человек, успешно работающий в некоторой области не менее 10 лет. Конечно такое определение очень условно. За это время в профессиях с выраженной социальной составляющей, таких как меди­цина и педагогика, может — вследствие монотонии и стресса — произой­ти эмоционально-мотивационное «выгорание» {burn-out syndrom), сни­жающее качество решений и даже ведущее к личностным изменениям. Теоретически эти различия иногда пытаются описать в терминах «рутин­ной» versus «гибкой» (то есть «настоящей») экспертизы (Robertson, 2001). Что касается эмпирических работ, то в них предпочтение отдается облас­тям, в которых существует возможность для относительно объективных оценок уровня экспертизы. Своеобразной дрозофилой исследования ре­шения задач экспертами стали шахматы, с их общепризнанной системой международного рейтинга.

Самые первые работы по анализу особенностей мышления и памя­ти шахматистов мастерского класса были проведены еще в конце 19-го века Рибо. Согласно его мнению, эффективность мышления хороших шахматистов связана с формированием более абстрактных, схематичес­ких представлений, отличающихся от конкретных зрительных образов начинающих игроков. В этом же направлении можно интерпретировать результаты работ известного голландского шахматиста (и психолога —


ученика Зельца) Адриана Де-Гроота, которые были выполнены уже пос­ле Второй мировой войны.

Де-Гроот использовал методику «рассуждения вслух», чтобы срав­нить между собой особенности планирования следующего хода шахма­тистами высшей квалификации — в его исследованиях приняли участие пять гроссмейстеров — и игроками среднего уровня. Хотя, как можно было ожидать, качество предлагаемых ходов явно различалось в случае этих двух групп, гроссмейстеры, похоже, не рассматривали большее ко­личество вариантов и не проводили расчет ходов на большую глубину. Де-Гроот предположил поэтому, что природа экспертизы связана не столько с мышлением, сколько с обширными и лучше организованны­ми знаниями. Действительно, эксперименты показали, что гроссмей­стеры лучше запоминают предъявляемые им на короткое время пози­ции, но только для осмысленного расположения фигур. При случайном расположении фигур разницы в запоминании первоначально установ­лено не было. Последующие проведенные в 1980-е годы работы показа­ли также, что запоминание позиций шахматистами-экспертами в отли­чие от памяти новичков не зависит от блокирования процессов проговаривания, то есть, по-видимому, представление знаний имеет у них невербальный характер.

Хорошей иллюстрацией происходящих с ростом экспертизы измене­ний восприятия могут служить современные экспериментальные иссле­дования. Канадский психолог Йел Рейнголд и его коллеги (Reingold et al., 2001) подробно проанализировали особенности движений глаз шах­матистов высшей квалификации при показе различных позиций в мит­тельшпиле. Вводя маскировку периферических фигур в зависимости от положения точки фиксации, а также подменяя фигуры во время сакка-дических скачков глаз (этот методический прием используется при изу­чении упоминавшейся нами выше «слепоты к изменениям» — см. 4.4.1), они установили, что развитие экспертизы в этой специфической облас­ти связано с расширением полезного поля зрения, внутри которого может симультанно проводиться анализ ситуации. Они также обнаружили, что эксперты в отличие от новичков чаще смотрят не на сами" фигуры, а на интервалы между ними, очевидно, работая с отношениями фигур и с целыми конфигурациями41. Кроме того, в этой работе авторы вводили изменения типичного зрительного формата предъявления позиций, показывая вместо привычно узнаваемых фигур соответствующие заг­лавные буквы. Эти сугубо поверхностные изменения вида объектов вели к снижению эффективности решений. Более того, это снижение было сильно выражено у экспертов, что вновь свидетельствует о

41 Надо сказать, что эти особенности обследования осмысленных конфигураций шах­
матистами высшей квалификации впервые были описаны еще в начале 1970-х годов
O.K. Тихомировым и его коллегами из Московского университета. Они считали данный
результат доказательством укрупнения так называемых «оперативных единиц опознания»
(нечто похожее на «шаблоны» Саймона и Гобе) в процессе обучения. 245


зрительном характере лежащих в основе экспертных знаний шахмати­стов репрезентаций.

Наиболее известное теоретическое обобщение подобных данных было дано Саймоном и его учениками. В ряде исследований, выполнен­ных, в частности, с помощью регистрации движений глаз, они выдвину­ли предположение, что основу компетентности шахматистов составляет знание тысяч, возможно десятков тысяч типичных конфигураций типа миллеровских «кусков» (см. 2.1.2), объединенных в более крупные схе­мы. В уточнение этих идей Ф. Гобе и Г. Саймон (Gobet & Simon, 1996) предложили теорию шаблонов, согласно которой экспертное знание хра­нится в памяти в более абстрактной форме, чем актуальное расположе­ние фигур на доске. Каждый такой шаблон состоит из постоянного ядра (объемом до 12 фигур) и некоторого набора свободных «посадочных мест», которые могут заполняться почти случайным образом. Преиму­щество выдающихся шахматистов связано с более широким ассорти­ментом шаблонов, так как в случае их извлечения из памяти они непос­редственно подсказывают следующий ход.

Этот подход, однако, вызывает ряд критических замечаний. Так, К. Эриксон и У. Кинч (Ericsson & Kintsch, 1995) усомнились в том, что схематические единицы организации экспертных знаний могут «монти­роваться» из «кусков» (chunks) информации, фиксированных в кратко­временной памяти. Они приводят множество фактов, свидетельствую­щих о том, что развитие экспертизы в определенной предметной области прежде всего ведет к ослаблению и даже исчезновению влияния ограниченной по своему объему кратковременной памяти на процессы переработки информации. Поэтому они считают процессы кодирова­ния и извлечения экспертных знаний непосредственно связанными с долговременной памятью. Соответствующий формирующийся в ходе накопления опыта «интерфейс» восприятия и долговременной памяти называется ими долговременной рабочей памятью (см. 5.2.2).

Значительная часть возражений других авторов направлена на кри­тику сведения природы экспертизы к функциям и содержанию памяти. Американский психолог Дэнис Холдинг первым установил факты, противоречащие одностороннему акценту на знания (память) в иссле­дованиях экспертизы. В задаче на запоминание шахматных позиций он показал, что и случайные конфигурации могут воспроизводиться экспертами лучше, если дать на их решение несколько больше времени, чем это делалось обычно. По мнению этого автора, умение экспертов находить лучшие решения связано не столько с готовыми шаблонами, используемыми для быстрого опознания конфигураций, сколько с про­цессами активного поиска, изменения и более успешной интерпрета­ции материала.

Тестом для проверки различных подходов может быть анализ воз-246 можной зависимости успешности принимаемых решений от имеюще-


гося для этого времени. С этой точки зрения можно, например, проана­лизировать игру одного из выдающихся современных шахматистов Гар­ри Каспарова с несколькими противниками или с же компьютером при варьировании времени, отводимого на игру. Если основу компетентно­сти образуют перцептивные шаблоны, то можно ожидать отсутствия влияния фактора времени на уровень игры многолетнего чемпиона мира. Имеющиеся данные не подтверждают это ожидание — рейтинг его ходов оказывается примерно на 100 пунктов ниже при симультан­ной игре, чем при игре с единственным противником. Кроме того, ана­лиз игр Каспарова с компьютером Deep Blue фирмы IBM, равно как и последующих игр Крамника и вновь Каспарова с немецкой програм­мой Deep Fritz, показывает, что с уменьшением времени на отдельные ходы эксперт-человек явно начинает играть хуже, так что относитель­ный рейтинг ходов компьютера возрастает. Иными словами, эмпиричес­кие данные содержат указание на определенную развернутость обработ­ки информации человеком во времени. Следовательно, природа экспертизы в этой специфической области не может быть сведена к «симультанному узнаванию».

В какой степени полученные при изучении шахмат представления о природе экспертизы переносимы на другие области? В ряде исследо­ваний анализировались различия экспертов и новичков в таких облас­тях, как чтение, жонглирование, медицинская диагностика, педагогика, программирование, физика и инженерные профессии (Glaser & Chi, 1988). «Ключевые характеристики», отличающие экспертов, состоят в следующем:

1) эксперты выделяются знаниями и умениями, главным образом, в
своей специфической области;

2) эксперты способны воспринимать обширные осмысленные кон­
фигурации, релевантные их области экспертизы;

3) эксперты обладают более быстрыми навыками и в целом быстрее
решают задачи, делая меньшее число ошибок;

4) по отношению к релевантному материалу эксперты демонстрируют
лучшую память;

5) эксперты рассматривают задачи с точки зрения глубоких семанти­
ческих связей, тогда как новички обращают внимание прежде все­
го на поверхностные перцептивные признаки;

6) эксперты уделяют относительно много времени качественному
анализу задачи;

7) эксперты демонстрируют лучшее знание собственных знаний и бо­
лее совершенные стратегии метакогнитивного контроля.
Эсперты в разных областях не просто больше знают, но в полном

смысле слова более чувствительны к релевантным характеристикам си­туации. По-видимому, это отражает приобретение соответствующими процессами статуса автоматизмов и их перевод с уровня концептуаль­ных структур Ε на уровень перцептивного узнавания D. В результате 247


опытный шахматист сразу видит при мимолетном показе, что позиция белых предпочтительнее, врач отмечает, что у входящего в кабинет па­циента больна печень, инженер-строитель чувствует скрытое от других напряжение металлоконструкций и т.д. Вместе с тем, речь явно идет не только об автоматизации, поскольку решение задач экспертами, как правило, обнаруживает значительную гибкость, умение рассматривать несколько альтернативных интерпретаций42. Хотя эту гибкость можно объяснить происходящим при автоматизации освобождением внима­ния, важно, что освобождающиеся ресурсы позволяют иметь дело с но­выми задачами, решение которых невозможно в автоматическом режи­ме, путем извлечения готовых схем из памяти. Таким образом, развитие экспертизы происходит сразу на нескольких уровнях организации: от перцептивных автоматизмов до метакогнитивных стратегий уровня F.

В литературе по психологии экспертизы (Zeitz, 1997) интенсивно обсуждается роль изменений концептуальных структур, которые ведут к появлению так называемых умеренно абстрактных концептуальных репрезентаций (MACRs, moderately abstract conceptual representations). По сути дела, подобные схемы увязывают между собой слой чрезвычайно абстрактных, в частности научных, понятий со специализированными, зависящими от контекста применения житейскими понятиями (см. 6.2.3). Результатом этой интеграции является, с одной стороны, «декон-текстуализация» практического знания и, с другой, «заземление» теоре­тического. Таким схематическим знанием оказывается проще манипу­лировать — концептуальные схемы средней абстрактности облегчают вывод по аналогии и перенос решения из одной предметной области в другую. Роль репрезентаций среднего уровня абстрактности, как мы ви­дели, выявляется также в исследованиях категоризации (см. 6.2.2) и уп­равления большими системами (см. 8.3.2). Для выдающихся индивиду­альных достижений в области практического интеллекта характерно гибкое сочетание глобальной и локальной перспектив. Так, Наполеон, по замечанию Тарле, был способен «одновременно видеть и деревья, и лес, и чуть ли не каждый сук на каждом дереве».

Важным направлением междисциплинарной работы в когнитивной науке является создание формальных моделей обучения экспертным знаниям и основанных на них экспертных обучающих систем. Наибо­лее известная современная психологическая модель такого рода, ACT-R

42 Иногда, впрочем, эксперты оказаваются склонны к ошибкам, которые могут избе­жать новички. Так, в медицинской радиологии эксперты демонстрируют более консерва­тивные стратегии принятия решений, чем начинающие врачи, что обуславливает отно­сительно большее количество ошибок типа «пропуск сигнала» у первых и типа «ложная тревога» у вторых. В терминах теории обнаружения сигнала (см. 2.1.2) эксперты в этой области демонстрируют более высокую чувствительностью (d') и одновременно высокое положение критерия (β). Неизвестно, какую роль в этом случае может играть характер­ный для медицинских профессий и развивающийся с задержкой порядка 10 лет синдром 248 выгорания.


Дж.Р. Андерсона, трактует обучение односторонне, как преобразование (компиляцию) декларативных (утвердительных) констатации в экспли­цитные правила с их последующей процедурализацией и автоматизаци­ей (см. 6.4.1 и 8.1.1). Как мы видели, обучение и формирование эксперти­зы одновременно происходят на нескольких уровнях, причем частично с самого начала вне сферы сознательного контроля (см. 5.4.1). Кроме того, данная модель применима только по отношению к четко описываемым областям, таким как математика и навыки программирования.

Примером успешного симбиоза психологии и искусственного интел­лекта служат работы О.И. Ларичева и его коллег (Ларичев, Нарыжный, 1999).Так, им удалось значительно ускорить обучение студентов-меди­ков дифференциальной диагностике двух похожих по проявлениям за­болеваний: тромбоэмболии легочной артерии и острого инфаркта миа-карда. Практикующий врач обычно сталкивается лишь с несколькими такими случаями в год. Их дифференциация основана на учете пример­но десяти сложных признаков (таких как параметры ЭКГ и клинический состав крови), причем диагностические навыки вырабатываются годами и не имеют четких правил. Проранжировав признаки по характерности, авторы прежде всего аппроксимировали систему решающих правил, остающихся в явном виде неизвестными даже экспертам. Затем они в течение двух дней (по четыре часа ежедневно) тренировали студентов-медиков в различении обоих заболеваний на материале 500 инсцениро­ванных ситуаций. Эта тренировка привела к 95% уровню правильных диагностических решений. Хотя через неделю эффективность решений снизилась до 85%, ее удалось вновь поднять до прежнего уровня всего лишь после часового тренинга. Система решающих правил при этом в целом осталась для испытуемых неявной, что, по мнению авторов, име­ет и положительную сторону, связанную с особой прочностью импли­цитной памяти (см. 5.1.3).

Традиционно высшие достижения в определенной области интер­претируются как проявление особой личностной диспозиции в форме одаренности, таланта или гениальности. Хотя когнитологи пока не ос­меливаются объяснять творчество Моцарта, военные успехи Наполеона или открытия Эйнштейна в терминах приобретения и применения экс­пертных знаний, открытая дискуссия развернулась в последнее десяти­летие вокруг понятия «талант». Несмотря на расшифровку генома чело­века и быстрое развитие психогенетики, имеющиеся данные о врожденных способностях чрезвычайно противоречивы (см. 9.4.2). Вполне возможно, что в случае таланта речь идет о псевдопонятии, за которым кроется длительное, продолжающееся десятилетиями обуче­ние (Howe, Davidson & Sloboda, 1998). Ряд исследований формирования экспертизы показывает, что оно может вести к выдающимся результа­там, при отсутствии каких-либо особых общих предпосылок столь вы­соких достижений. Лица, являющиеся экспертами в очень специфичес­ких областях, таких как футбол, рыбная ловля или лошадиные скачки, могут обладать сложными когнитивными репрезентациями в этих обла­стях знания при среднем или даже низком уровне общего интеллекта.


8.4. Принятие решений и структура интеллекта

8.4.1 Эвристики и принятие решений

При всей увлекательности изучения собственно познания в практичес­ком плане существенно, какие решения мы принимаем и что делаем, основываясь на нашем понимании ситуации. Область принятия реше­ний настолько важна, что в последние годы ее иногда выделяют как осо­бую науку о решениях {decision science). В течение большей части 20-го века человек трактовался в экономических и производных от них кон­цепциях как рациональное, максимизирующее выигрыш (или полез­ность тех или иных действий) существо. Соответственно, в этой обла­сти доминировали логико-математические исследования операций, на которые ориентировались частные экономические и психологические работы. На этом предположении основаны, в частности, взгляды вли­ятельной сегодня чикагской школы позитивной экономики, созданной лауреатом Нобелевской премии по экономике Милтоном Фридманом. Методология позитивной экономики связана, во-первых, с игнориро­ванием эмпирических исследований поведения субъектов экономи­ческих процессов и, во-вторых, с допущением полной прозрачности самой экономики.

Хотя в русскоязычной аудитории особые сомнения вызывает, навер­ное, последнее предположение, нас будет интересовать только тезис о возможности игнорирования субъекта. Направлением экономики, рас­сматривавшим специфику индивидуальных решений, была субъективист­ская школа Кейнса. Дж.М. Кейне (1883—1946) пояснял свою мысль о субъективизме рыночной экономики аналогией с «конкурсами красо­ты», проводившимися в 1930-е годы американскими газетами. Читатель должен угадать 6 самых красивых девушек из примерно 100, участвую­щих в конкурсе. «Красота» не имеет объективного определения и поэто­му задается общим количеством выборов некоторой претендентки в письмах читателей. Зная об этом, здравомыслящий человек не станет называть тех девушек, которых он сам считает самыми красивыми, а попытается угадать, кого может считать красивыми большинство. На этом начинает раскручиваться спираль взаимных рефлексивных ходов. Аналогичные проблемы возникают, по Кейнсу, в случае рынка акций и других ценных бумаг. Ценность определяется при этом не объективны­ми факторами, а совокупными ожиданиями покупателей. Эти стандарт­ные ожидания, казалось бы, и нужно угадать. Но эту задачу могут ста­вить себе и другие участники рынка. Поэтому покупатель должен попытаться сформировать ожидания об ожиданиях ожиданий движения курса ценных бумаг. Предсказуемая реакция будет состоять в увеличении глубины рефлексии — и далее, до бесконечности.

Кейнс подчеркивал поэтому, что «человеческие решения, влияющие на будущее..., не могут зависеть от строго математических ожиданий, поскольку для таких ожиданий нет оснований» (Keynes, 1936, р. 162). 250


Чтобы найти конструктивный выход из этой ситуации, нужно было бы провести уточняющие психологические эксперименты. Целью таких эк­спериментов могло бы стать установление реальной глубины типичных для человека рефлексивных ходов (в действительности, эта глубина до­вольно ограничена — см. 8.4.3). Вместо этого возобладало мнение, что «невидимая рука рынка» (знаменитое выражение Адама Смита, 1723— 1790) как-нибудь обратит на благо общества эгоистические устремления остающихся принципиально рациональными субъектов экономических решений. Абстрактная модель homo economicus, при всех обстоятельствах максимизирующего свой выигрыш, надолго стала стандартной моделью человека в экономических, психологических и социологических иссле­дованиях.

Проведенные американскими психологами Даниелом Канеманом и Амосом Тверски43 в 1970 и 1980-е годы классические исследования осо­бенностей принятия решений человеком серьезно поколебали данную точку зрения. В результате этого в когнитивной науке стало весьма попу­лярным мнение, что представители биологического вида Homo sapiens sapiens обнаруживают в процессах принятия решений не просто ограни­ченную рациональность (так полагал в последние годы жизни Герберт Саймон), но, возможно, нечто большее — систематическую подвержен­ность нашего мышления «когнитивным иллюзиям».






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных