ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
ВОЛК И СЕМЕРО КОЗЛЯТ 1 страницаFRIEDEL LENZ BILDSPRACHE DER MÄRCNEN VERLAG URACHHAUS STUTTGART ФРИДЕЛЬ ЛЕНЦ ОБРАЗНЫЙ ЯЗЫК НАРОДНЫХ СКАЗОК Перевод с немецкого Т.М. Большаковой и Л. В. Куниной
Издательство Московского Центра вальдорфской педагогики «ПАРСИФАЛЬ» Ленц Ф. Образный язык народных сказок — перевод с нем./ М: Парсифаль, 1995. - 336 с. Народная сказка - одно из самых древних культурных явлений. Слагать сказки люди начали очень давно, задолго до тех времен, которые мы считаем началом истории. Тогда люди обладали совсем иным сознанием — мифологическим, образным, непредметным, подобным сновидениям, язык которых, как каждый знаем по собственному опыту, часто недоступен современному интеллектуальному подходу. Автор настоящей книги, Фридель Ленц, которая училась этому языку несколько десятилетий, руководствуясь духовной наукой Рудольфа Штайнера, называла сказки «снами, которые видят народы». Лучше всего в наше время сказки понимают дети, чье сознание так же, как и сознание, слагающее сказки, живет в образах. Из таинственных сказочных образов ребенок черпает знания о судьбе, человеческой душе, законах развития Человека и прочих чрезвычайно важных вещах. Мы, взрослые, должны давать детям эту необходимую им пищу. Прочтя эту книгу, мы сможем делать это более сознательно и обоснованно. ISBN 5-85251 -023--8 © Verlag Urachhaus Stuttgart 1972 © Оформление, оригинал-макет, редакция — издательская группа: С. Ловягин, Л. Куцын, В. Загвоздкин, 1995. © Перевод — Вальдорфский Педагогический Семинар в Санкт-Петербурге, Н.Петерсен. ПРЕДИСЛОВИЕ Передача сказок началась в те давние времена, когда человек, как существо сознательное, постепенно высвобождался из великого творения, и тайны человеческого бытия и природы перестали открываться ставшему теперь ясным взгляду. Первые люди, пытаясь осознать мир, в котором они живут, запечатлевали виденное ими в художественных образах. Сказка не имеет позднейшей исторической и локальной Вероятно, на протяжении столетий сказитель в том виде, в каком он существует и сейчас в деревенских и племенных общинах Востока, получал свои знания от посвященных и передавал их «бабушке», женщине — хранительнице сказаний. Передаваясь из поколения в поколение, сказки постепенно становились средством воспитания подрастающего поколения. Они потрясают, утешают, отгадывают загадки; они полны юмора, надежды, сострадания, нравственности, жизненной мудрости. Как же выглядит этот образный мир юного человечества и ребенка; что означают все эти великаны, волшебники, карлики, феи, эльфы, говорящие животные, растения и камни? Не дерзко ли утверждение, что сказки суть - зеркальные образы духовных творческих процессов? Сказки говорят «образным языком», они как бы живописуют словами. Однако не любыми, не по воле личной поэтической фантазии. Более глубокому взгляду открывается — и на это указывает данная книга, — что человек изначально видел сказочные образы, следуя духовным закономерностям. В этих образах даны истинные, но покоящиеся на более древних душевных силах «имагинации». Слово «Märchen» (сказка) указывает в своем древнеирландском корне на значение «великий, известный», впоследствии — на «весть, известие» (Ср. рус. «сказка» — от «сказать», производного от общеслав. «казати» — «говорить, показывать». — Прим. перев.) Сказка сохраняла это содержание в течение того времени, пока она, спетая или рассказанная, устно передавалась как культурное наследие от поколения к поколению. Когда взрослый человек врастал из своего душевного сновидческого состояния в пронизанное Я сознание, ему становилось все труднее принимать непосредственное участие в этих сказочных образах. В новое время, когда люди начали воспринимать сказку как литературную художественную форму, начали ее записывать и даже иллюстрировать, когда возникла группа художественных сказок, в сказки прокрался элемент нереальности, ложности. Сказка перестала восприниматься всерьез, как жизненная данность. Начиная с XVI века делались попытки литературно «отполировать» сказки. Братья Гримм, Бехштайн и Тик в XIX веке уберегли сказки для нашего языкового пространства от такого приукрашивания; они собирали сказки, освобождали первоначальные образы от всяких наслоений, приводили их в первозданный вид. Они следили за чистотой языка. Руководимый истинной чуткостью и эволюционным сознанием, Якоб Гримм в предисловии к своей «Германской мифологии» писал о сказках, «которые до сегодняшнего дня дают юношеству и народу здоровую пищу, от которой он не откажется, какие бы иные кушанья ему ни подавались». Это было в 1854 году. Через пятьдесят лет фрейдовский психоанализ роковым образом подчинил себе все те области, которые реально ускользали от восприятия чувствами. Сказка была низложена до носительницы символов нечеловеческого подсознания. Говоря словами Гримма, здесь, возможно, было «подано другое кушанье», которое, однако, не может долго исполнять роль «здоровой пищи». Сказка безупречна и будет таковой оставаться, потому что в эпоху, которая закостеневает, сказка проходит через множество духовно-душевных превращений, которые содержит в себе комплементарно — только менее ясно, менее прямолинейно — сама жизнь. Сказка живет дольше, потому что она не придумана, а увидена. Она несет свою «актуальность» как нечто подвижное, постоянно меняющееся, так как она имеет свой исток в правде развития. Она остается логичной для ребенка, который вбирает в себя шаг за шагом земную жизнь, черпая из этого мира образов и живя с ним. И сказка окружает ребенка одной из самых надежных защитных оболочек от искажающих мир комиксов, от парализующих фантазию влияний телевидения, кино и пластинок, во время просмотра или прослушивания которых ребенок погружается, внутренне и внешне, в неестественную пассивность, потому что детская фантазия обладает еще одной способностью — чувствовать окружающий нас образный мир имагинацнй (имагинация - духовное праобразное видение — Прим. перев.). Там, где ребенок до возраста девяти-десяти лет еще касается этого образного потока, взрослый в общем вынужден осознать свое бессилие, свою изолированность. Фридель Ленц показывает в этой книге, что он может освободиться от этого и как он может это сделать, при каком заднем плане его манера рассказывания верна для детей. Фридель Ленц опирается при этом на тот метод, который впервые был развит Рудольфом Майером в его труде «Мудрость германских народных сказок» (Штуттгарт, 1971). В течение жизни занималась Фридель Ленц народными сказками — не только германскими братьев Гримм, но и сказками других европейских народов. Потребность научиться понимать Евангелие послужила истоком того, что она установила столь решительную связь, занялась широко задуманным изучением сказок. Это глубоко внутреннее дело заставило ее жить в образном мире культа. В возникшее таким образом тесное духовное взаимоотношение в равной степени внесло свой вклад изучение основанной Рудольфом Штайнером антропософии. Христианская религия и духовная наука образовали для Фридель Ленц основы для ее работы и опыта. Исходя из складывавшегося шаг за шагом благодаря ее способности проникновения и духовной прозорливости толкования сказок, она сформировала жизнетолкование, которое не только равноценно благоразумному объяснению мира, но и, как видение духовных ступеней развития, превосходит его. Своей работой она хотела собрать не просто знание, потому что последнее было по своей сути абсолютно изначальной жизненностью. Так и проводила Фрндель Ленц свои доклады, вернее, часы сказок для взрослых, во время которых она вводила своих слушателей, как в нечто само собой разумеющееся, в неисчерпаемые жизненные образы. При этом она обнаружила, насколько далеко сказка с ее образами влилась через язык в общепринятое использование в жизни. Толкуя язык сказок, она давала толкование и общеизвестному языку, должны ли мы «погрузиться» в проблему, и сразу перед глазами возникает водная поверхность, или мы «схватываем» что-то и делаем это невидимыми «духовными руками». Полное отдачи рассказывание, живые образные повествования, правдивые толкования давали Фридель Ленц верную восторженную аудиторию. Таким образом, она опосредованно вернула детям целостный сияющий мир сказок. В этом смысле публичная работа со сказками, которую вела Фридель Ленц, добиваясь понимания этого драгоценного духовного наследия, была в течение десятилетии обращена к взрослым, к родителям, бабушкам и дедушкам, воспитательницам детских садов, учителям, к каждому, кто был в состоянии открыть свое сердце богатству и глубине языка образов. Настоящая книга равным образом предназначена для взрослых и исключительно через них принесет пользу детям. Так как детям сказки только рассказываются или читаются, то толкования предназначены не для них. В этом томе собраны воедино 25 наиболее известных и значимых народных сказок. В приложении Фридель Ленц дает важные объяснения деталей. Эту книгу мы принимаем как завещание автора, ушедшего из жизни в ноябре 1970 года. Пользуясь материалами своих докладов, Фридель Ленц незадолго до своей смерти придала ей форму, с тем чтобы сохранить плоды труда своей жизни. Она ставит этот важный труд в ряд более ранних публикаций: «Иван-Иоганн» (Штуттгарт, 1957), «Кельтский миф о драконе» (Штуттгарт, 1961) и «Мели, мели крупку» (Фрайбург, 1965). Для оформления одной-единственной главы, которая должна была стоять на втором месте, Фридель Ленц не хватило больше сил. Толкование сказки о Белоснежке в этой книге принадлежит доктору Элизабет Кляйн, которой мы благодарны за то, что она предоставила в наше распоряжение свою работу. Обладая способностью проникновения, она предприняла попытку привести свой стиль в соответствие со стилем изложения Фридель Ленц.
Издательство «Ураххаус» ВВЕДЕНИЕ «Общими для всех сказок являются остатки уходящего в древнейшие времена верования, которое выражает себя через образное понимание сверхчувственных вещей. Это мифическое верование походит на маленькие кусочки расколовшегося драгоценного камня, которые россыпью лежат на поросшей травой и цветами земле и могут быть обнаружены лишь зорко смотрящим глазом. Смысл его давно утерян, но он еще воспринимается и наполняет сказку содержанием, одновременно удовлетворяя естественное желание чудес; сказки никогда не бывают пустой игрой красок, лишенной содержания фантазии» (Вильгельм Гримм). Каким путем человечество приходит к тому, чтобы выражать себя через образное понимание? И какие сверхчувственные вещи находят в сказках свое выражение? Современное исследование сказок говорит: сказки суть вещие сны народов. В сновидении нет места мысли. Образы проходят в пестрой смене через душу. В наше время эти образы большей частью лишь хаотичные, пронизанные желаниями слепки событий дня. Но другой вид сновидений указывает все-таки на более глубокие связи. Мы можем, например, увидеть во сне, что дом, в котором мы живем, начинает гореть. Мы бежим прочь от огня, просыпаемся — а у нас жар. Тело приняло вид дома, жар — вид огня. Умирающие часто видят во сне, что они должны уехать из своего дома, дети, напротив, что они ищут домик. Или мы заблудились в лесу и не находим дороги, или скалы и горы возвышаются перед нами, а мы не можем пройти сквозь них. Мы постигаем: эти образы не только слепки событий дня, как в обычном хаотичном сновидении, они отображают безвыходные ситуации, в которых мы находимся. Третий вид сновидений стал в наше время редкостью, но его еще можно встретить, особенно при более глубоких душевных потрясениях. Это сновидение судьбы, пророческий вещий сон, в котором выражает себя внутричеловеческое. Здесь мы находимся на уровне точного вещего образа, на уровне создающего образы сознания, из которого берут свое начало сказки. На более ранней ступени развития человечества это сознание было присуще всем народам. Ночное сновидение — это последнее, что осталось от него. Первоначально человек днем, позднее — преимущественно лишь ночью жил сно-видческой жизнью образов. Он видел не только — как современный человек — физическими глазами, предметно осязаемый внешний чувственный мир, он видел также действующий в нем мир сущностей. В то время, как его еще несравненно более пластичная сущность вступала в контакт с другими сущностями, он копировал их в себе, сущность выражала себя в сущности через внутренний образ. Это ясновидение жило в человеке как природная сила. Это была мифологическая эпоха. Из переживания божественного сверхмира человек получал свои величественные имагинации (imago — образ) о возникновении мира и человечества, миф. Божественные силы были для него внутренне видимыми. Ведь и водительствующий дух своего народа он постигал, не мысля так абстрактно, как мы, а видя его как действующее существо. Так, к примеру, германский народный дух, который не мог еще высказываться в едином народе, а действовал сегодня в одном племени, завтра — в другом, имагинативно переживался как путник. Таким образом открывались человеку в образах великих героических сказаний судьбы и пути развития народов, к которым он принадлежал или с которыми должен был вступать в противоборство. Из переживания собственной сущности и собственной судьбы человек создал следующий вид повествования — предания. Сказки — это выраженные в образах внутренние судьбы и пути развития отдельного человека В мифическую эпоху люди видели вещие образы (сновидческие имагинации). С развитием мышления они облекались в слова и рассказывались. Самыми первыми сказителями были во времена женской эпохи человечества хранительницы племени, провидицы и пророчицы. Так еще Тацит рассказывает о великой провидице Веледе. В мужскую эпоху задача рассказывания мифов, героических сказаний и преданий лежала на бардах и рапсодах, посланных центрами мистерий кельтских друидов — королевскими дворами раннего периода германской культуры. В центре нашего германского Мифа стоит то великое изменение создания, которое в XIX веке Зимрок облек в выражение «Сумерки Богов». Ясновидение божественного сверхмира темнеет, и самостоятельное соединение с постоянно переживавшимся потусторонним миром угасает. Одновременно с этим в европейском человеке пробуждается самостоятельная личность, Я. Это грандиозное событие означает судьбу для европейской части человечества, но также и судьбу для каждого отдельного человека. Сказки, собранные братьями Гримм в неустанном старании, отражают по существу это изменение сознания: необходимо покинуть королевство, отказаться от королевской власти; начинаются нужда и испытания. Наконец, собственными силами находится королевство и обретается новая королевская власть. Мы познаем пути развития личности, индивидуализации. Сказки показывают опасности этих путей, задачи и испытания, которые нужно выдержать, равно как и достигнутые ступени становления. Высочайшая ступень — человек, верующий в Христа. Это не выражается в христианских именах, а открывается через содержание. Здесь имеют силу слова Иоанна: «И сделавшему нас царями...» (Откровение, гл. 1, 6. - Прим. перев.) Правда, способность создавать образы была всеобщей, и иная сказка могла возникнуть в народе здесь или там. Но наши наиболее значительные сказки являют столь глубокое познание человеческой сущности, столь целостное ведение внутреннего развития к целям настоящего и далекого будущего, что мы узнаем в этом водительство великих педагогов. Мы не знаем имен, но тщательное наблюдение пути возникновения и его символики позволяет нам познать в общем сказительном богатстве определенные центры. Сказки — это сознательные наставления и великие воспитательные и образовательные средства народов Вплоть до IX века в Европе имела силу так называемая трихотомия — деление человека на тело, душу и дух. Педагоги, создававшие сказки, поддерживали и дальше учение о трехчленном человеке, понятийно сформулированное уже Аристотелем, хотя в то время до уровня догмы было поднято двойное деление — на тело и душу. Важным ключом стало рассмотрение сказок с этой точки зрения. Дух человека, его вечная энтелехия, его Я появляются в мужском образе, и все подчиненные ему силы представляются как мужские. Душа открывается в образном языке всех народов как женское существо, и все душевные качества появляются в женских образах. Тело, как защищающая оболочка, являет себя в виде дома, замка, хижины, башни. Каждая сказка похожа на маленькую драму, которая разыгрывается на нашей внутренней сцене. Ее человеческие персонажи — это персонификации душевно-духовных сил; влечения и инстинкты, напротив, появляются в этой связи в виде животных. Хотя действие берет свои образы из предметного, внешнего мира, понимать его нужно как абсолютно внутреннее событие. Каждый ландшафт есть соответственно внутреннее место действия. Сегодня мы должны стараться понять сказки заново, так как современный человек больше не понимает язык образов. Хотя наш язык полон образных выражений, большинство их возникло из образов. Язык — это застывший образ. Но интеллектуальное мышление больше не видит образа. Постижение образов в слове — это следующий важный ключ. Почему сказки важны для духовного развития ребенка? Ключом к пониманию значения сказки и ее места в воспитании ребенка может служить высказывание одного из современников Гёте: «История каждого достигшего полного развития человеческого индивидуума есть одновременно история его рода» (Вик). Развитие, которое проходит человечество в целом, повторяется в каждом отдельном человеке, ранние времена развития человечества отображаются в ребенке, он как бы воплощает в себе мифическую эпоху. Этот период ребенок переживает в возрасте от четырех до восьми лет. Именно в эти годы он живет в мире созданных им самим образов. Ребенок — это существо, еще не абстрактно мыслящее, а создающее на душевном уровне образы, что и доказывает непосредственно детская игра. Сюда добавляется следующий важный закон: человечество подчиняется закону изменения сознания (Р. Штайнер). Сознание человека непрерывно изменяется, и воспитание должно принимать во внимание это изменение сознания. Ребенок нуждается в это время в классических народных сказках с их первозданным образным языком, и в разговоре с ним тоже должны преобладать образные выражения. После мифической эпохи началось развитие мышления, человек жил как в сновидении и ясновидении, так и в мышлении. Повествования говорят образами и мыслями. Внешние события находят свое выражение в обычном языке, внутренние — в образах. Эта эпоха повторяется в ребенке, начиная приблизительно с восьми лет, как образно-мыслительный период. К этой стадии относятся саги и легенды; героические сказания как собственного народа, так и сказания другого рода. Великий документ этой эпохи человечества — Ветхий Завет, говорящий на двух языках. Непосредственный мыслительный период достигается тогда, когда начинается пора зрелости, лишь к этой эпохе относится художественная сказка. Она происходит из совершенно другой сферы, является продуктом, состоящим из разума и фантазии. Художественная сказка — это литература, настоящая сказка — это имагинация. Представленные здесь толкования, само собой разумеется, не предназначены для ребенка. В детском возрасте еще нельзя вести душу от образа к интеллектуальному пониманию. Нo родители, воспитательницы детских садов, учителя будут более ответственными в выборе сказок и при устном рассказывании, если они будут знать о смысле и значении этого древнего наследия. Объединенные в этой книге интерпретации — это выдержки из докладов, которые были сделаны в разных городах разных стран. Они образуют соответственно завершенные в себе толкования. Некоторые повторения мотивов и образов были неизбежны, так как каждая сказка должна оставаться самостоятельным целым. В заключение дан краткий обзор самых существенных, встречающихся в этих сказках символов. СКАЗКИ СУДЬБЫ Добро и зло существуют в мире и подступают к душе. Добро, однако, побеждает.
ШИПОВНИЧЕК Гримм, 50 «В прежние времена жили король с королевой, и каждый день они говорили: — Ах, если б родился у нас ребенок! Но детей у них все не было. Вот случилось однажды, что королева сидела в купальне, и вылезла из воды на землю лягушка и говорит ей: — Твое желание исполнится: не пройдет и года, как родишь ты на свет дочь». «В прежние времена» - так начинается сказка, и нужно понимать это дословно: во времена, бывшие прежде, предшествовавшие нашему исторически осознаваемому времени, в мифологическую эпоху, когда каждый человек обладал знанием и умением, был одарен полновластием, был коронованным королем. А душа его была королевой. Чувственный и духовный миры составляли еще для человека единое целое. По мысли Новалиса, мир был еще в мире. День был пронизан символами, имагинациями. В этих символах людям открывались природа и мир, внешне предметное чувственного мира находилось еще на заднем плане. Это было состояние природного ясновидения, провидения, сознание, совершенно противоположное нашему предметному сознанию. Человек имел контакт с духовными сущностями. Этот человек мифологической эпохи вместе со своей душой (королевой) жаждет того, чтобы произошло изменение сознания. В жизнь должна явиться душа другого рода. Золотой век человечества, о котором рассказывают греческий историк Гесиод и римский поэт Овидий должен закончиться, потому что закон изменения сознания правит человечеством. Инстинкт возвестил о том, что должна прийти душа нового рода — дочь. Образом этого инстинкта является лягушка, которая «вылезает из воды на землю». Если подвижный душевный мир в его глубинах и безднах с приливами и отливами ощущений и образов походил на воду — а все мифы пользуются для этого словом «вода», — то можно было постепенно выбираться на землю, на твердую почву фактов. Человек постигал чувственный мир. Твердое, вещественное занимало место подвижного, постоянное — место быстро меняющегося. Сравните сновидение, постоянно изобретающее новые картины для любой тонкой внутренней игры сил, с нашим предметным сознанием, в котором все сосчитано, вымерено, взвешено и решено с учетом верных результатов, — и вы поймете значение символов «вода» и «земля». Лягушка, живущая и в воде, и на суше, превращается в процессе длительной метаморфозы из жабродышащей в дышащую легкими. Она исключительно чувствительна к погодным влияниям и считается поэтому предсказательницей погоды. Она олицетворяет собой способность воспринимать духовную атмосферу, то есть быть предсказательницей погоды в переносном смысле. Кроме того, этот символ указывает и на неустойчивость внутреннего двойного сознания. «И что лягушка сказала, то и случилось — родила королева девочку, и была она так прекрасна, что король не знал, что и придумать ему на радостях. И вот устроил он большой пир. Созвал он на этот пир не только своих родных, друзей и знакомых, но и ведуний, чтобы были те к его ребенку милостивы и благосклонны. А было их в его королевстве счетом тринадцать; но так как золотых тарелок, на которых они должны были есть, было у него всего лишь двенадцать, то одна из них должна была остаться дома». Человек еще видел для себя защиту и опору в космосе. Макрокосмические силы шли к нему от двенадцати созвездий Зодиака, который нес в себе столько мудрости, что человек мог поглощать ее и тем питать себя: у него было двенадцать золотых тарелок. Силы, действующие между космосом и Землей, предстают, будучи пережитыми на душевном уровне, в образах ведуний или фей. Гёте, очевидно, намекает на такие силы, когда его Фауст говорит в кабинете: «Как силы вышние в сосудах золотых разносят всюду жизнь божественной рукою». Наша сказка говорит: было - тринадцать ведуний в его королевстве. Кто была тринадцатая в его королевстве? У наших предков и Совет Богов тоже состоял из двенадцати богов и тринадцатого, стоявшего в I определенной оппозиции к ним: Локи, или Лодур, Завершитель, северный Люцифер. И на небесном своде рядом с двенадцатью созвездиями Зодиака существует тринадцатая сила — Солнце. Она делает человека дневным человеком, благодаря чему он получил возможность пробуждаться для чувственного мира. Но в мифологическую эпоху ночь еще имела решающее значение, потому что это было время иного бодрствования, бодрствования в образном видении. Ночь была «откровений плодоносящим лоном», как называл ее в своих Гимнах Новалис. Еще и сегодня язык указывает на важность ночного переживания; в английском языке: a se-night (seven nights) — семь ночей, a fortnight (fourteen nights) — четырнадцать ночей для обозначения семи или четырнадцати «дней». Долгое время счет времени велся по лунным периодам. Если двенадцать созвездий Зодиака в образе двенадцати приглашенных ведуний оказывают влияние накаждого человека, то на заднем плане уже намечается эта тринадцатая космическая сила. Наши предки знали, что с Локи, тринадцатым из асов, прокладывало себе дорогу новое сознание. Человек освободился из потустороннего переживаемого внутреннего мира и обратился к внешнему чувственному миру. История сотворения мира также описывает этот переломный момент в развитии сознания. Люцифер — это падший ангел. Он внушает человеку идею о его самостоятельности и богоподобии и тем самым ставит его в оппозицию к Божественному и побуждает к различению добра и зла. В микрокосме - человеке пробуждается Я, тринадцатая сила. Еще не существует ни познавательной способности, ни знания для того, чтобы понять эту тринадцатую силу, еще в меньшей степени наличествует мудрость для того, чтобы постичь ее. Золотой тарелки нет. До сегодняшнего дня некоторым людям не по себе от числа тринадцать. Как воспоминание всплывает из подсознания древняя неуверенность, неуверенность находившегося в процессе развития свободного Я. Так тринадцатая фея выступает сначала как представительница зла — до тех пор, пока люди не поймут, что она является носительницей нового сознательного добра. «Праздник отпраздновали с великой пышностью, и под конец ведуньи одарили ребенка чудесными дарами: одна — добродетелью, другая — красотой, третья — богатством и всем, что только можно пожелать на свете. Когда одиннадцать произнесли уже свои предсказания, вдруг явилась на лир тринадцатая. Ей хотелось отомстить за то, что ее не пригласили: И вот, ни с кем не здороваясь и ни на кого не глядя, она воскликнула громким голосом: — Королевна на пятнадцатом году должна уколоться о веретено и от этого умереть! И, не сказав больше ни слова, она повернулась и вышла из зала. Все были испуганы, но выступила тогда двенадцатая ведунья, она еще не сказала своего пожелания, и так как отменить злое заклятье она была не в силах, а могла только смягчить его, то она сказала: — Но то будет не смерть, а только вековой глубокий сон, в который погрузится королевна». Тринадцатая фея не приглашена на празднование рождения. Человек не знает еще, как включить ее в существующий порядок, он еще живет в космической зависимости древних времен. Ему известно, что он пребывает в безопасности, например, в созвездиях Водолея, Рыб, Весов и т.д., и он ощущает на себе их влияние; но у него нет еще чутья для этой тринадцатой силы, развивающейся личности. Она же подходит к дочери с заклятьем: смерть от укола веретена. Вместо смерти предопределен столетний сон. Прядение и мышление изначально родственны. В языке сохранился этот образ, мы говорим: кто-то потерял нить. Подобно тому как развивается нить из шерсти или льна, развивается и одна мысль из другой и превращается в нить мысли, в логическую нить. Мышление должно повлечь за собой смерть души, когда королевская дочь войдет в пору взросления, потому что это означает достичь пятнадцатилетнего возраста. Король надеется предотвратить этот приговор судьбы. Но, несмотря на то, что мышление оказывается на долгое время сдерживаемым (веретена сжигают), несмотря на то, что преобладает сновидческое ясновидение и человек все еще вкушает с золотых тарелок, однажды этот золотой век подходит к своему концу. Из детства человечество движется к зрелости. То, что происходит здесь на уровне человечества, происходит и в каждом отдельном человеке, потому что отдельная особь повторяет судьбу и развитие рода. Детство и зрелость человечества отражаются в периодах детства и зрелости личности. «Король, желая уберечь свою любимую дочь от несчастья, издал указ: все веретена во всем королевстве сжечь. Вот и исполнились все предсказания, данные девочке ведуньями: она была так красива, так скромна, приветлива и разумна, что всякий, кто ее видел, невольно ею любовался. Случилось, что в тот день, когда исполнилось ей пятнадцать лет, короля и королевы не было дома, и девушка осталась в замке одна. Она пошла бродить всюду по замку, осматривать покои и кладовушки — все, что вздумается; и подошла она наконец к старой башне. Она взошла по узкой витой лесенке в ту башню и очутилась у небольшой двери. А в замке торчал заржавленный ключ; повернула она его, дверь распахнулась, видит — сидит там в маленькой комнатке у веретена старуха и прилежно прядет пряжу. Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|