Дракон и Восходящее Солнце.

Гг.

Массам нищих китайских крестьян было не в новинку страдать и терпеть. Они очень хорошо знали, что такое голод, который всегда наступал в их краях после наводнений, засухи, эрозии почвы и грабежей, которые проводили солдаты того или иного местного феодала. Они жили в полуразваленных глинобитных хижинах, и в их жизни царили болезни, неграмотность, суеверия и безжалостная эксплуатация со стороны местных феодалов, забиравших в уплату за аренду земли от половины до двух третей урожая.

Жители городов, включая даже многих левых интеллектуалов, рассматривали крестьян как нечто такое, что лишь немногим отличается от бессловесных вьючных животных. «Сострадание к людям – вещь абсолютно бесполезная, – сказал переводчик-коммунист бесстрашной американской журналистке Агнес Смедли. – Их слишком много». Сама Смедли сравнивала их жизнь с жизнью «крепостных крестьян в Средние века». Они влачили жалкое существование, живя на крошечном количестве риса, проса и кабачков, приготовленных в железном котле, который был самым ценным их имуществом. Многие ходили босиком даже зимой. Летом, работая в поле, склонившись в три погибели, они носили сделанные из тростника шляпы. Их жизнь была коротка, поэтому в селах редко можно было увидеть старую крестьянку, всю покрытую морщинами, все еще ковыляющую на согнутых ногах. Большинство из них никогда не видели ни автомобиля, ни аэроплана, ни даже электрического света. На территории большей части страны местные князьки и землевладельцы все еще обладали феодальными привилегиями.

Жизнь в городах для бедняков была не лучше, даже для тех, у кого была работа. «В Шанхае, – писал американский журналист, живший в этом городе, – по утрам сбор безжизненных тел детей-рабочих у фабричных ворот является привычным, обыденным делом». Бедняков также угнетали жадные сборщики налогов и бюрократы. В Харбине традиционными причитаниями нищих были такие: «Подайте! Подайте! И вы станете богаты! Вы станете чиновником!».

Иногда эти причитания сменялись другими: «Пусть вы разбогатеете! Пусть вы станете генералом!». Их врожденный фатализм был так глубок, что ни о каких реальных социальных изменениях не могло быть и речи. Революция 1911 г., сокрушившая династию Цин и приведшая к созданию республики доктора Сунь Ятсена, была, по сути, своей городской революцией среднего класса. Таковым же поначалу был и китайский национализм, порожденный очевидными намерениями Японии воспользоваться слабостью страны.

Ван Цзинвэй, ставший на короткое время лидером Гоминьдана после смерти Сунь Ятсена в 1924 г., был главным соперником находящегося на подъеме генерала Чан Кайши. Чан Кайши, гордый и немного страдающий манией преследования, был крайне амбициозным политическим деятелем, твердо настроенным стать великим китайским лидером. Худой, лысый, с аккуратными, по-военному подстриженными усами, он был очень опытным политическим деятелем, но не всегда хорошим главнокомандующим. Он был руководителем военной академии Вампу, и верные ему ученики назначались на ключевые должности. Однако из-за непрекращающейся внутренней борьбы в рядах Национально-революционной армии, а также вражды между различными союзными полевыми командирами, Чан Кайши старался командовать своими военными формированиями издалека, что приводило к путанице и многочисленным задержкам.

В 1932 г., через год после Мукденского инцидента и захвата Японией Маньчжурии, японцы выдвинули подразделения морских пехотинцев в расположение своей концессии в Шанхае, проявляя при этом показную воинственность. Чан Кайши, осознавая, что назревает более серьезный инцидент, начал готовиться. Генерал Ханс фон Сект, бывший главнокомандующий войсками рейхсвера во времена Веймарской республики, побывавший в Китае в мае 1933 г., выступал в качестве военного советника, пытаясь модернизировать и сделать более профессиональной армию китайских националистов. Фон Сект и его преемник генерал Александр фон Фалькенхаузен выступали за длительную войну на истощение, видя в ней единственный шанс в борьбе против гораздо более подготовленной японской Императорской армии. Практически не имея валютных резервов, Чан Кайши решил обменять китайский вольфрам на немецкое оружие.

В то время Чан Кайши был неутомимым модернизатором, черпавшим вдохновение в подлинном идеализме. На протяжении периода, ставшего известным как Нанкинское десятилетие (1928–1937 гг.), под его руководством были осуществлены программы быстрой индустриализации, строительства дорог, военной модернизации и улучшений в сельском хозяйстве. Он также стремился покончить с психологической и дипломатической изоляцией Китая. Одновременно с этим, хорошо осознавая, насколько еще слаб в военном отношении Китай, он старался избегать войны с Японией так долго, как это будет возможно.

В 1935 г. Сталин через Коминтерн дал указание китайским коммунистам создать общий фронт с националистами против японской угрозы. Китайские коммунисты, и в особенности Мао Цзэдун, не очень приветствовали эту новую политику – ведь в октябре 1934 г. Чан Кайши вынудил их начать Великий поход, чтобы избежать полного уничтожения китайской Красной Армии силами Гоминьдана. В действительности Мао Цзэдуна, крупного мужчину с удивительно высоким голосом, считали в Кремле диссидентом, поскольку он осознавал, что интересы Сталина отличаются от интересов Коммунистической партии Китая. Он верил в теорию Ленина о том, что война подготавливает почву для революционного захвата власти.

Москва, с другой стороны, не хотела войны на Дальнем Востоке. Интересы Советского Союза считались намного более важными, чем победа китайских коммунистов в далекой перспективе. Поэтому Коминтерн обвинил Мао Цзэдуна в непонимании «интернационалистской перспективы». К тому же Мао чуть не стал еретиком, заявив, что марксистско-ленинские принципы верховенства пролетариата не подходят в китайских условиях, где авангардом революции должно было стать крестьянство. Он выступал за повсеместную партизанскую войну и создание подполья в тылу японских войск.

Чан Кайши послал своих представителей на встречу с коммунистами. Он хотел, чтобы воинские части коммунистов вошли в состав армии Гоминьдана. В обмен на это они смогут иметь свою собственную территорию на севере, и он прекратит нападения на них. Мао Цзэдун подозревал, что суть замысла Чан Кайши состояла в том, чтобы вытолкнуть силы коммунистов в ту часть страны, где их легко смогли бы уничтожить японцы, начав наступление из Маньчжурии. Чан Кайши, со своей стороны, хорошо понимал, что коммунисты в долгосрочной перспективе никогда не пойдут на компромисс с другой политической силой. Их главной целью было достижение абсолютной власти для своей партии. «Коммунисты – это болезнь сердца, – сказал он однажды. – А японцы – это заболевание кожи».

Пытаясь справиться с коммунистами на юге и в центральной части страны, Чан Кайши мало что мог сделать против японских вылазок и провокаций на северо-востоке. Квантунская армия, дислоцированная в Маньчжоу-го, спорила с Токио, уверяя правительство, что как раз сейчас не время идти на компромиссы с Китаем. Начальник штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Хидэки Тодзио, будущий премьер-министр Японии, заявил, что без устранения «угрозы в тылу» в лице нанкинского правительства подготовка к войне с Советским Союзом была бы «крайне опасной затеей».

В то же время политика чрезмерной осторожности Чан Кайши по отношению к японской агрессии привела к росту народного возмущения и к студенческим демонстрациям в столице. В конце 1936 г. японские войска начали наступление в провинции Суйюань, на границе с Монголией, намереваясь захватить угольные шахты и залежи железной руды, находящиеся в этом регионе. Войска националистов контратаковали и отбросили японцев. Это усилило положение Чан Кайши, а его условия для создания единого фронта с коммунистами стали более жесткими. Тем временем коммунисты вместе с различными полевыми командирами на северо-западе страны атаковали части Гоминьдана с тыла. Чан Кайши принял решение полностью уничтожить коммунистов, несмотря на то, что переговоры с ними все еще продолжались. Но в начале декабря 1936 г. он вылетел в город Сиань для того, чтобы встретиться с двумя высокопоставленными командирами армии Гоминьдана, требовавшими занять более твердую позицию по отношению к японцам и прекратить гражданскую войну против коммунистов. Они захватили и удерживали его на протяжении двух недель, пока он не согласился с их условиями. Коммунисты тут же потребовали, чтобы Чан Кайши предстал перед судом народа.

Чан Кайши был освобожден и вернулся в Нанкин. Он был вынужден изменить свой политический курс. В стране царило подлинное народное ликование, так как теперь появилась перспектива национального единства в борьбе с Японией. К тому же 16 декабря Сталин, очень встревоженный заключением Антикоминтерновского пакта между нацистской Германией и Японией, надавил на Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая, более тонкого и дипломатичного соратника Мао, чтобы коммунисты создали единый фронт с националистами. Советский лидер опасался, что если китайские коммунисты продолжат борьбу с националистами на севере страны, то Чан Кайши вступит в союз с японцами против них. А если Чан Кайши отстранят от власти, то его место во главе Гоминьдана может занять Ван Цзинвэй, который вообще не хотел воевать с японцами. Сталин также подталкивал националистов на борьбу с японцами, заставляя их верить, что он может стать на их сторону в случае большой войны с Японией. Он долго держал перед китайскими националистами эту морковку, на самом деле не имея ни малейшего намерения втягивать Советский Союз в войну с Японией.

Соглашение между Гоминьданом и коммунистами все еще не было подписано, когда 7 июля 1937 г. на мосту Марко Поло к юго-западу от Пекина произошло столкновение между китайскими и японскими войсками. Этот инцидент послужил сигналом к началу основной фазы японо-китайской войны. Сам инцидент был откровенным фарсом, продемонстрировавшим всю жуткую непредсказуемость хода событий в такое напряженное время. Во время ночных учений потерялся один-единственный японский солдат. Командир роты, в которой он служил, потребовал, чтобы японским солдатам разрешили войти в китайский город Ваньпин для поисков солдата. Когда ему в этом отказали, он отдал приказ об атаке на Ваньпин. Китайский гарнизон начал отстреливаться. В это же время потерявшийся солдат спокойно сам добрался до своей казармы. Ирония ситуации состояла еще и в том, что на этот раз Генеральный штаб в Токио попытался взять под контроль своих фанатично настроенных офицеров в Китае, ответственных за эту провокацию, в то время как сторонники Чан Кайши оказывали на него давление, требуя не идти больше на компромисс с японцами.

Генералиссимус не совсем понимал намерения японцев и созвал конференцию китайских лидеров. Поначалу разделились мнения и самих японских военных. Квантунская армия в Маньчжурии хотела углубления конфликта, в то время как Генеральный штаб в Токио опасался реакции Красной Армии на северной границе. На реке Амур неделей раньше уже произошло военное столкновение. Однако вскоре руководство японского Генерального штаба все же решило начать полномасштабную войну. Они считали, что смогут разгромить Китай так быстро, что ни Советский Союз, ни западные государства не успеют вмешаться. Подобно Гитлеру, совершившему позднее ошибку в отношении Советского Союза, японские генералы ошиблись, недооценив ту ярость и решимость к сопротивлению, которые вызвало у китайского народа японское вторжение. Им также не пришло в голову, что ответной стратегией Китая станет продолжительная война на истощение.

Чан Кайши, хорошо зная недостатки своей армии и непредсказуемость своих союзников на севере, полностью осознавал огромный риск, который несет с собой война с Японией. Но у него уже не было выбора. Японцы выдвинули и затем повторили ультиматум, который нанкинское правительство отвергло. 26 июля японская армия перешла в наступление. Пекин пал через три дня. Войска националистов и их союзников начали отступление, лишь изредка огрызаясь, по мере того как японские войска продвигались на юг страны.

«Внезапно война разразилась повсюду, – писала Агнес Смедли, переправившаяся на джонке на северный берег реки Хуанхэ у маленького, состоящего из хаотично разбросанных глинобитных домов, городка. – Этот крошечный городишко, в котором мы надеялись найти ночлег, буквально кишел солдатами, беженцами, телегами, мулами, лошадьми и уличными торговцами. В то время как мы шли к городу по дороге, которая представляла собой сплошное месиво грязи, по обе стороны от нее прямо на земле лежали длинные ряды раненых солдат. Их были сотни, и все они были перевязаны грязными, набухшими от крови бинтами, некоторые были без сознания… Возле них не было ни врачей, ни медсестер, ни санитаров».

Несмотря на все попытки Чан Кайши модернизовать войска Гоминьдана, все они, подобно войскам его союзников – различных местных полевых командиров – все же были намного хуже подготовлены и вооружены, чем те японские дивизии, с которыми они сошлись на поле боя. Пехотинцы носили сине-серую хлопковую форму летом, а зимой те, кому повезло, имели подбитые пухом хлопковые бушлаты или монгольские полушубки из овечьей шерсти. Их обувь состояла в основном из матерчатых туфель или соломенных сандалий. Хотя такая обувь и делала все их передвижения абсолютно бесшумными, она не защищала от острых бамбуковых шипов, покрытых экскрементами с целью вызвать заражение крови, которые японцы использовали для защиты своих позиций. Китайские солдаты носили шапки с ушами, завязанными сверху. У них не было стальных касок, кроме захваченных у японцев, которые они носили с большой гордостью. Многие также носили японские мундиры, снятые с убитых японских солдат, что даже стало вносить путаницу во время тяжелых боев. Самым ценным трофеем считались японские пистолеты. Действительно, часто китайским солдатам легче было найти патроны для захваченного ими японского оружия, чем для тех винтовок, которые им выдавали, так как все они были сделаны в разных странах и на разных заводах. Хуже всего обстояло дело с медицинской службой, артиллерией и авиацией.

Главным средством связи в китайских частях был горн. По сигналам горна войска шли в атаку и отступали. Радиосвязь существовала только между штабами крупных соединений и была крайне ненадежной. К тому же японцы с легкостью расшифровывали их радиокоды и таким образом получали всю необходимую информацию о дислокации китайских войск и планах их командования. Китайский военный транспорт состоял из небольшого количества грузовиков, но основная масса подразделений на фронте вынуждена была использовать мулов, которых заставляли двигаться палкой и морем проклятий на их голову, монгольских низкорослых лошадок и повозки, запряженные быками, на тяжелых деревянных колесах. Но и этого транспорта не хватало, а это значило, что китайские солдаты часто не имели никакого продовольствия. Их жалование всегда запаздывало на несколько месяцев, его часто крали офицеры, отчего боевой дух солдат падал еще больше. Но при этом нельзя не отметить храбрость и решимость китайских солдат во время сражения за Шанхай летом того года.

Причины и мотивы, приведшие к этому великому сражению, обсуждаются и по сей день. Классическим объяснением считается предположение, что Чан Кайши, открыв новый фронт в Шанхае, и продолжая одновременно борьбу на севере и в центре страны, хотел расколоть японские силы, чтобы их нельзя было сконцентрировать для последнего решительного удара по китайской армии. Это была его война на истощение, как и советовал генерал фон Фалькенхаузен. Сражение за Шанхай было также призвано заставить коммунистов и других союзников принять более активное участие в борьбе с японцами, даже если и существовал риск того, что эти союзники в любой момент могут отвести свои войска. Ведь союзники Гоминьдана не хотели подвергать свои силы риску разгрома, чтобы в результате не потерять районы своего влияния. Это сражение также обеспечило заявление о поддержке со стороны Советского Союза, который прислал в страну группу военных советников, а также танки, артиллерийские орудия, истребители, пулеметы, грузовики. Китай оплатил все это поставками в СССР различного сырья.

Другая версия, объясняющая причины начала сражения за Шанхай, выглядит намного более интригующе. В действительности Сталин, глубоко обеспокоенный успехами японской армии на севере Китая, хотел переместить центр тяжести боевых действий на юг Китая, т.е. подальше от восточных границ Советского Союза. Ему удалось это сделать, благодаря местному командиру сил Гоминьдана генералу Чжан Чжичжуну, тайному советскому агенту. Несколько раз Чжан Чжичжун пытался убедить генералиссимуса нанести превентивный удар по японскому гарнизону в Шанхае, состоящему из 3 тыс. морских пехотинцев. Чан Кайши приказал ему не совершать никаких действий без его согласия. Наступление на Шанхай было очень рискованным. Город находился всего в 290 км от Нанкина – столицы Китая на тот момент времени, и поражение в этом районе, расположенном так близко к устью реки Янцзы, могло привести к стремительному продвижению японских войск к столице, а также в центр страны. 9 августа 1937 г. Чжан Чжичжун отправил группу отборных бойцов к Шанхайскому аэродрому, где они застрелили японского лейтенанта морской пехоты и сопровождавшего его солдата. По свидетельству самого Чжан Чжичжуна, после этого они застрелили китайского заключенного, приговоренного к смертной казни, для того чтобы представить происшедшее так, будто японцы стреляли первыми. Японцы, также не желавшие начинать боевые действия в Шанхае, поначалу даже никак не отреагировали, разве что вызвали подкрепление. Чан Кайши вновь приказал Чжан Чжичжуну не нападать на японцев. 13 августа японские военные корабли открыли огонь по китайским кварталам Шанхая. На следующее утро две дивизии войск Гоминьдана начали наступление на город. Атаке с воздуха также подвергся флагман Третьего японского флота старый крейсер Izumo, стоявший на якоре в районе набережной Вайтань, в самом центре города. Эта атака стала плохим началом. Огнем своей зенитной артиллерии японский крейсер с легкостью отогнал допотопные самолеты китайцев. Несколько зенитных снарядов попали в бомбодержатели одного из бомбардировщиков в тот самый момент, когда он пролетал над отелем «Палас», расположенным на Нанкинской улице, в самом центре международного района Шанхая. Бомбы упали на толпы собравшихся людей. Таким образом, под бомбами своего самолета погибли и были ранены около 1300 мирных жителей.

Обе противоборствующие стороны начали быстро наращивать свои силы в зоне боевых действий, что вскоре превратило битву за Шанхай в самое крупное сражение японо-китайской войны. 23 августа японцы, усилив свою группировку в самом Шанхае, высадили десант на побережье к северу от города, чтобы обойти позиции националистов с фланга. Японские десантные суда выгрузили на берег танки, а корабельная артиллерия нанесла китайцам серьезный урон, усугубившийся еще и тем, что у националистов практически не было артиллерии для того, чтобы нанести ответный удар. Попытки войск националистов заблокировать реку Янцзы провалились, а у малочисленной китайской авиации не было ни единого шанса побороться за господство в воздухе с превосходящей авиацией японцев.

В период с 11 сентября части националистов при активном участии в руководстве войсками со стороны фон Фалькенхаузена вели бои с японцами, проявляя невиданное мужество и неся при этом огромные потери. Большинство китайских дивизий, особенно элитные формирования Чан Кайши, потеряли более половины личного состава, включая почти 10 тыс. младших офицеров. Чан Кайши, будучи не в состоянии решить, что же делать дальше – продолжать сражение или отойти, – все же послал в бой подкрепления. Таким способом он надеялся привлечь внимание всего мира к неравной борьбе Китая с Японией как раз перед очередным заседанием Лиги Наций.

Всего японцы сосредоточили на Шанхайском фронте почти 200 тыс. человек – больше, чем они дислоцировали на севере Китая. На третьей неделе сентября они смогли прорвать китайскую оборону в нескольких местах, вынудив силы националистов отступить в октябре к реке Юньцзаобинь, представлявшую собой довольно внушительную водную преграду. Отступая, китайцы оставили один батальон защищать помещения промышленных складов, чтобы создать впечатление, будто войска националистов все еще держатся в Шанхае. Этот «один-единственный батальон» стал легендой китайской пропаганды в борьбе против японских захватчиков.

В начале ноября, после ожесточенных боев, японские войска все же смогли, используя маленькие металлические лодки, форсировать в нескольких местах реку Юньцзаобинь и захватить плацдармы на другом берегу. Затем, совершив еще одну высадку, на этот раз на побережье к югу от Шанхая, японцы вынудили войска националистов отступить. Дисциплина и боевой дух, которые в этих тяжелых боях были на высоте, в одночасье рухнули. Солдаты бросали винтовки, а беженцев затаптывали в панике, вызванной налетами японских самолетов. На протяжении трех месяцев боев в районе Шанхая японцы потеряли убитыми более 40 тыс. человек. Потери китайской стороны составили свыше 187 тыс. человек – в четыре с половиной раза больше.

Затем, в неистовом наступлении уже на Нанкин, японские дивизии соревновались друг с другом, кто дойдет до города первым, сжигая все на своем пути. Императорский флот Японии отправил вверх по течению реки Янцзы отряд минных тральщиков и канонерских лодок для обстрела города. Правительство националистов начало покидать Нанкин, отплывая вверх по реке Янцзы в город Ханькоу, который на некоторое время стал столицей Китая. Позднее эту роль возьмет на себя город Чунцин, расположенный в верхнем течении реки Янцзы, в провинции Сычуань.

Чан Кайши никак не мог принять решение – оборонять Нанкин или оставить его без боя. Город оборонять практически было невозможно, но и сдать такой важный для всего народа символ было бы крайне унизительно. Его военачальники также не могли прийти к единому мнению. Они опасались, что оборона города еще больше ожесточит японцев. Японское командование действительно планировало применить горчичный газ и зажигательные бомбы против китайской столицы, в случае если бои достигнут такого же накала, как во время сражения за Шанхай.

Китайцы хорошо знали повадки своего врага, но даже они не могли представить себе той степени жестокости, до которой дошли японцы, овладев городом. 13 декабря китайские войска оставили Нанкин и сразу, же неподалеку от города неожиданно попали в окружение. Японские войска вошли в город с приказом расстреливать всех пленных. Одно только подразделение из состава 16-й японской дивизии расстреляло 15 тыс. китайских военнопленных. А одна японская рота перебила 1300 пленных. Немецкий дипломат докладывал в Берлин, что «помимо массовых расстрелов из пулеметов, японцы часто использовали другие, более извращенные способы убийств. Они обливали своих жертв бензином и затем поджигали их». Японцы грабили дома в городе и затем поджигали. Мирное население пыталось скрыться от убийств, насилия и полного хаоса в специально созданной «международной зоне безопасности».

Резня и насилие, учиненные японцами в отместку за неожиданно отчаянное сопротивление презираемых ими китайцев во время сражения за Шанхай, шокировали весь мир. Некоторые китайские источники сообщали, что число жертв среди мирного населения превышало 300 тыс. человек, однако более правдоподобно, что эта цифра – около 200 тыс. человек. Японские военные власти лживо заявляли, что военные убивали только китайских солдат, переодетых в гражданскую одежду, а число убитых не превышало 1 тыс. человек. Сцены резни в Нанкине были ужасны, трупы людей лежали и разлагались на каждой улице и практически в каждом общественном месте города, многие из них были изглоданы озверевшими собаками. Каждый пруд, ручей и река в городе были завалены разлагающимися телами.

Японские солдаты были воспитаны в милитаристском обществе. Целая деревня или городской квартал, оказывая дань уважения воинским ритуалам, обычно высыпала на улицу, чтобы проводить новобранца, отправляющегося на службу в армию. Японские солдаты воевали за честь своей семьи и своей деревни, а не за императора, как думали многие европейцы. Курс молодого бойца, который они проходили, должен был полностью разрушить их индивидуальность. Младшие командиры в японской армии постоянно оскорбляли и избивали новобранцев, чтобы сделать из них крепких солдат, распалить в них ярость, которую впоследствии они должны были выплеснуть на солдат противника и мирных жителей. С начальной школы всех их учили, что по отношению к «божественной расе» японцев китайцы «ниже свиней». По окончании войны один японский военнопленный признался, что хотя он и был в ужасе от пыток, которым на его глазах подвергли пленного китайца, он все же сам вызвался продолжить эти пытки, чтобы отомстить за нанесенные, по его мнению, «оскорбления японскому народу».

В Нанкине японцы закалывали штыками беспомощных раненных китайских солдат. Японские офицеры заставляли пленных становиться на колени в ряд, а затем практиковались в умении владеть самурайским мечом, отрубая головы одному за другим. Японские солдаты также получили приказ учиться пользоваться штыком на китайских военнопленных, которых для этого привязывали к дереву. Тех солдат, которые отказывались принимать участие в этих зверствах, жестоко избивали их командиры. Японская Императорская армия, прибыв в Китай, вывела процесс обесчеловечивания своих солдат на беспрецедентно высокий уровень. Капрал Накамура, призванный в армию против своей воли, писал в дневнике, как он и его товарищи заставили нескольких японских новобранцев смотреть на то, как они замучили до смерти пятерых китайских мирных жителей. Новобранцы были в ужасе от увиденного, но, как писал Накамура, «все новобранцы сначала так себя ведут, но вскоре они будут делать, то, же самое». Тосио Симада, рядовой второго класса, вспоминает свое «крещение кровью» по прибытии в 226-й полк, дислоцированный в Китае. Китайский военнопленный был привязан за руки и ноги к длинному шесту. Затем почти пятьдесят новобранцев выстроились в шеренгу перед ним, чтобы нанести ему удар штыком. «Мои эмоции, должно быть, парализовало. У меня не было к нему никакой жалости. В конце концов, он начал умолять нас: “Давайте. Быстрее!”. Мы не могли попасть в нужное место. Тогда он взмолился: “Ну, быстрее же!” – то есть он хотел умереть как можно быстрее». Симада затем добавил, что его не так-то просто было и убить, поскольку штык застревал в нем, «как в тофу».

Йон Рабе, немецкий предприниматель из фирмы «Сименс», организовавший в Нанкине международную зону безопасности, проявив при этом большое мужество и гуманизм, писал в своем дневнике: «Я поражен поведением японцев. С одной стороны, они хотят, чтобы к ним относились как к великой державе, наравне с великими державами Европы, с другой же, проявляют такую грубость, жестокость и просто зверство, которое невозможно сравнить ни с чем, разве, что со зверствами орд Чингисхана». Через двенадцать дней он писал: «У меня замирало дыхание, и брала оторопь при виде женских тел с бамбуковыми палками, воткнутыми во влагалище. Даже женщин, которым было за семьдесят, постоянно насиловали».

Коллективный дух в рядах японской Императорской армии, насаждаемый еще во время прохождения курса молодого бойца посредством коллективного наказания, также привел к неофициальной иерархии, разделяющей солдат на старослужащих и новобранцев. Старослужащие организовывали из своих рядов целые банды, чтобы насиловать женщин, – до тридцати человек на одну. Закончив насиловать, женщину обычно убивали. Так вот, новобранцев в такие банды не брали. И только после того, как они становились частью касты старослужащих, их «приглашали» присоединиться к этим зверствам.

Новобранцам также не позволяли посещать «женщин для утешения» в военных борделях. Это были китайские девушки и молодые замужние женщины, которых часто хватали прямо на улице или которых выдавал деревенский староста по строго фиксированной квоте, полученной им от японской военной полиции кэмпэйтай, вызывавшей всеобщий страх. После нанкинской резни японские военные власти потребовали предоставить им еще 3 тыс. женщин «для нужд армии». Более 2 тыс. женщин уже были схвачены в одном только городе Сучжоу, после его взятия японскими войсками в ноябре. Кроме китаянок, захваченных против их воли, японская армия импортировала также большое количество молодых женщин из своей колонии – Кореи. Командир батальона 37-й дивизии даже возил при своем штабе трех китайских женщин в качестве сексуальных рабынь для личного пользования. Чтобы скрыть их присутствие в штабе, головы женщин были обриты наголо, чтобы они походили на мужчин.

Военное командование делало все это с целью уменьшить количество венерических заболеваний среди солдат и сократить количество изнасилований, совершаемых японскими солдатами на глазах местного населения, что могло спровоцировать китайцев на массовое сопротивление. Они предпочитали, чтобы сексуальных рабынь постоянно насиловали в тиши «домов утешения». Но их предположение, что появление «женщин для утешений» в какой-то степени прекратит беспорядочные изнасилования, совершаемые японскими солдатами среди мирного населения, оказалось абсолютно ошибочным. Солдаты явно предпочитали время от времени изнасиловать какую-нибудь китайскую женщину, чем стоять в очереди в «домах утешения», а их офицеры полагали, что изнасилования поддерживают в солдатах боевой дух.

В тех редких случаях, когда японцы были вынуждены оставить город, они убивали всех «женщин для утешения», чтобы отомстить китайцам. К примеру, когда город Сюньчен, расположенный неподалеку от Нанкина, был на время освобожден от японских захватчиков, китайские солдаты обнаружили «здание, в котором лежали обнаженные тела десятков китаянок, убитых японцами, перед тем как их выбили из города. Вывеска над входной дверью в здание гласила: «Дом утешения великой Императорской армии».

На севере Китая японцы потерпели ряд неудач в боях с войсками националистов. Подразделения коммунистов из состава Восьмой армии, заявлявшие, что их солдаты могут пройти маршем 100 км в день, по приказу Мао старались не ввязываться в бои с японской армией. К концу года части Квантунской армии уже контролировали все города в провинциях Чахар и Суйюань, а также на севере провинции Шаньси. К югу от Пекина японские войска с легкостью овладели провинцией Шаньдун и ее столицей, правда, в основном вследствие трусости местного командующего генерала Хань Фучу.

Генерал Хань, прихватив с собой все содержимое местной казны и серебряный гроб, бежал из города на самолете, но был арестован националистами и приговорен к смертной казни. Его заставили встать на колени, после чего другой генерал, его сослуживец, выстрелил ему в голову. Это было суровым предупреждением командирам китайской армии, вызвавшим широкое одобрение всех политических сил страны и послужившим укреплению единства китайского народа. Японцы все с большей тревогой следили за тем, с каким упорством китайцы продолжали сопротивление, даже потеряв свою столицу и практически всю авиацию. Их бесило, что китайцы умудрялись после сражения за Шанхай избегать решительной битвы, которая могла бы окончательно уничтожить их армию.

В январе 1938 г. японцы начали наступление на север, вдоль железной дороги Нанкин—Сюйчжоу, с целью захватить этот город, являвшийся крупным транспортным узлом и имевшим особо важное стратегическое значение. Это было вызвано тем, что отсюда имелся выход к порту на восточном побережье, и существовала возможность контролировать железную дорогу, идущую на запад страны. Если бы Сюйчжоу пал, то нависла бы угроза над такими крупными промышленными центрами, как Ухань и Ханькоу. Так же как и во время гражданской войны в России, железные дороги в Китае имели огромное значение для перемещения войск и их снабжения. Чан Кайши, понимая, что Сюйчжоу является главной целью японского наступления, сосредоточил в этом районе группировку приблизительно в 400 тыс. человек – как из дивизий националистов, так и из подразделений союзных с ними полевых командиров.

Генералиссимус очень хорошо понимал важность приближающегося сражения. Война в Китае привлекла внимание многих иностранных журналистов и ее считали азиатским аналогом Гражданской войны в Испании. Некоторые из известных писателей, фотографов и кинематографистов, которые уже побывали в Испании, такие как Роберт Капа, Йорис Ивенс, У. Х. Оден и Кристофер Ишервуд, прибыли в Китай для того, чтобы стать свидетелями и летописцами героического сопротивления китайского народа японскому вторжению. Надвигающуюся битву за Ухань сравнивали с обороной республиканцами Мадрида от Африканской армии Франко осенью 1936 г. Врачи, лечившие раненых республиканцев в Испании, вскоре стали прибывать в Китай, чтобы помочь вооруженным силам националистов и коммунистов. Самый известный из них – канадский хирург Норман Бетьюн – умер в Китае от заражения крови.

Сталин также видел определенные параллели с Гражданской войной в Испании, но представитель Чан Кайши в Москве ввел китайское руководство в заблуждение, слишком оптимистично полагая, что Советский Союз вступит в войну против Японии. В то время как боевые действия шли полным ходом, Чан Кайши начал вести переговоры с японцами через немецкого посла, частично для того, чтобы подтолкнуть Сталина к более решительным действиям. Условия, выдвинутые японцами, были слишком тяжелыми, и Сталин, хорошо проинформированный своей разведкой, знал, что националисты не смогут их принять.

В феврале дивизии японской Второй армии, наступавшие с севера, пересекли реку Хуанхэ, намереваясь окружить китайские части. В конце марта японцы ворвались в Сюйчжоу, в городе начались ожесточенные бои. У китайцев практически не было средств для борьбы с японскими танками, но в этот момент начало поступать оружие из Советского Союза. Одновременно с этим китайские войска начали контрнаступление у города Тайерчжуан, расположенного в шестидесяти километрах к востоку от Сюйчжоу, и добились заметных успехов. Японцы спешно подтянули подкрепления из Японии и Маньчжурии. К 17 мая они были абсолютно уверены, что завершили окружение главных сил китайской армии, но более 200 тыс. солдат Чан Кайши смогли мелкими группами прорваться из окружения. 21 мая Сюйчжоу все, же был захвачен японскими войсками. В плен попали 30 тыс. китайских солдат и офицеров.

В июле у озера Хасан произошло первое крупное пограничное столкновение между японскими войсками и частями Красной Армии. У националистов вновь появилась надежда на то, что Советский Союз все же вступит в войну, но их надеждам не суждено было сбыться. Сталин молчаливо признал контроль Японии над Маньчжурией. Зная о планах Гитлера в отношении Чехословакии, Сталин был в то время гораздо больше озабочен немецкой угрозой на западе. Все же он принял решение направить в Китай военных советников. Первые советники начали прибывать в страну в июне, как раз перед отъездом из Китая генерала фон Фалькенхаузена и его группы военных советников, получивших приказ Геринга вернуться в Германию.

Как и опасался Чан Кайши, после захвата Сюйчжоу японское командование начало готовить наступление на Ухань. Японцы также приняли решение создать свое собственное китайское марионеточное правительство. Чтобы задержать японское наступление на Ухань, Чан Кайши отдал приказ взорвать плотины на реке Хуанхэ, чтобы, как выразилось командование китайской армии, «использовать воду вместо солдат». Это решение затопить все вокруг задержало продвижение японских войск на пять месяцев, но разрушения и количество жертв среди мирного населения на территории, превышающей 70 тыс. кв. км, были ужасающими. На всей этой территории не осталось ни единого островка земли, на котором хоть как-то могли бы приютиться люди. Официальное количество утонувших, умерших от голода и болезней достигло 800 тыс. человек, а более шести миллионов человек стали беженцами.

Но как только уровень воды упал, японцы возобновили наступление на Ухань. Императорские военно-морские силы уверенно продвигались по реке Янцзы, а части Одиннадцатой армии наступали вслед за ними по обоим берегам. Река, будучи практически недоступной для партизанских вылазок, стала основной линией снабжения японских войск.

Националисты к этому времени получили около 500 советских самолетов и около 150 «добровольцев» – пилотов Красной Армии. Но служили они только по три месяца и сменялись, как только получали необходимый боевой опыт. Одновременно в китайских частях находилось по 150–200 пилотов, а в целом более 2 тыс. советских летчиков воевали в небе Китая. Советские летчики нанесли серьезные потери японцам 29 апреля 1938 г., правильно угадав, что те устроят в этот день большой налет на Ухань в честь дня рождения императора Хирохито. Однако летчики ВМС Японии все же смогли завоевать господство в воздухе над Центральным и Южным Китаем. А китайские пилоты отличались тем, что совершали фантастические атаки на японские военные корабли на абсолютно не пригодных для этой цели самолетах, что приводило их к неизбежным потерям.

В июле японцы бомбили речной порт Цзюцзян, почти наверняка применив химическое оружие, которое они цинично назвали «специальным дымом». 26 июля после взятия города японской армией подразделение спецназа «Намита» учинило в городе ужасную резню среди мирного населения. И все же продвижение японской Одиннадцатой армии замедлилось. Это произошло из-за наступившей жары и ожесточенного сопротивления китайских войск. Большое количество японских солдат умерло от малярии и холеры, эпидемия которых разразилась из-за невероятной жары. Эта задержка дала китайцам время на то, чтобы демонтировать большую часть заводов и отправить оборудование вверх по течению реки Хуанхэ в город Чунцин. 21 октября японская Двадцать первая армия смогла в результате десантной операции захватить крупнейший морской порт Кантон (Гуанчжоу), расположенный на южном побережье Китая. Через четыре дня 6-я дивизия Одиннадцатой армии вступила в Ухань, после того как китайские части оставили город.

Чан Кайши был вне себя от ошибок в работе своего штаба, службы связи и разведки. Штабы дивизий постоянно пытались уклониться от выполнения полученных приказов атаковать противника. Командование никак не могло выстроить глубокую оборону, создавая только одну линию окопов, которую японцы с легкостью прорывали. Штабы все время дислоцировали резервы не там, где эти резервы требовались. Но следующая катастрофа стала во многом результатом ошибки самого Чан Кайши.

После падения Уханя на острие японского наступления оказался город Чанша. 8 ноября японская авиация совершила налет на город. На следующий день Чан Кайши отдал приказ подготовить город к уничтожению – сжечь, если японские войска смогут прорвать китайскую оборону. Он привел в пример то, как русские сожгли Москву в 1812 г. Через три дня по городу распространились слухи, позднее оказавшиеся абсолютно необоснованными, о том, что японская армия прорвала китайскую оборону и что японцы вот-вот войдут в город. Ранним утром 13 ноября, потеряв самообладание, местное командование подожгло город, исполнив, таким образом, приказ Чан Кайши. Чанша горел три дня. Две трети города, включая склады, полные риса и другого зерна, были полностью уничтожены. 20 тыс. человек погибли, включая всех раненых солдат. 200 тыс. человек остались без крова.

Несмотря на все свои победы, японская императорская армия не почивала на лаврах. Ее командование отдавало себе отчет в том, что им не удалось полностью разгромить китайцев. Линии снабжения японских войск стали слишком растянутыми и уязвимыми. Японцы, которые потеряли уже немало своих самолетов в боях с летчиками Красной Армии, также опасались советской военной помощи националистам. Полные мрачных предчувствий, они пытались разгадать планы Сталина в регионе. Все эти опасения вынудили их в ноябре сделать Чан Кайши предложение: Япония полностью отведет свои войска на север, за Великую китайскую стену – при условии, что националисты произведут смену своего правительства, уступят японцам Маньчжурию, позволят им добывать в Китае необходимые природные ресурсы и пойдут на создание единого фронта против коммунистов. Соперник Чан Кайши в правительстве националистов Ван Цзинвэй отправился в декабре в Индокитай, а оттуда в Шанхай, где вступил в контакт с японскими властями. Он полагал, что, являясь лидером фракции мира в правительстве Гоминьдана, станет естественным кандидатом на пост главы правительства вместо Чан Кайши. Но мало кто из китайских политиков последовал за ним после того, как он перешел на сторону врага. Пламенный призыв Чан Кайши к народу объединиться в борьбе с врагом одержал вверх.

После неудачных попыток заключить перемирие японцы перешли от стратегии мощных наступлений с целью быстрейшего разгрома врага к более осторожным действиям. С приближением войны в Европе они подозревали, что вскоре будут вынуждены перебросить часть своих огромных сил, сосредоточенных в Китае, на другие фронты. Они также продолжали довольно упорно верить в то, что смогут привлечь китайское население на свою сторону – и это после всех тех зверств по отношению к мирному населению, которые они совершили. Хоть войска националистов и мирное население Китая и продолжали нести огромные потери – около двадцати миллионов китайцев погибнут до окончания войны в 1945 г. – японская армия в Китае перешла к мелким операциям, направленным в основном на борьбу с партизанами в своем тылу.

Тем временем коммунисты набрали в свои партизанские отряды большое количество местных крестьян – например, в центральной части долины реки Янцзы они сформировали Новую Четвертую армию. Многие из партизан были вооружены только вилами, косами или в лучшем случае бамбуковыми кольями. Но после пленума Центрального комитета партии в октябре 1938 г. Мао дал строжайшую директиву: вступать в бой с японцами только в случае их нападения на подразделения коммунистов. Коммунистам необходимо было беречь свои силы для захвата территорий, находившихся под контролем националистов. Мао Цзэдун дал всем четко понять, что главным противником коммунистов, их «врагом номер один» является Чан Кайши.

Рейды японских войск в сельскую местность сопровождались массовыми убийствами и изнасилованиями, целью которых было запугать местное население. Японцы, прежде всего, убивали всех молодых мужчин в селе. «Они связывали их веревками, а затем рубили головы самурайскими мечами». После этого они обращали свое внимание на женщин. Капрал Накамура описал в своем дневнике в сентябре 1938 г. налет на деревню Лугочэнь к югу от Нанкина: «Мы захватили деревню и обыскали каждый дом. Девушек старались хватать самых красивых. Охота длилась почти два часа. Ниура застрелил одну из девушек, потому что у нее это было в первый раз, она была некрасива, и остальные солдаты ею побрезговали». Резня в Нанкине, а также бесчисленные зверства японцев в других районах страны вызвали возмущение крестьян и пробудили в них патриотизм. Такое невозможно было себе представить перед началом войны, поскольку крестьяне мало что знали о японцах, да и Китай как единую страну воспринимали с трудом.

Следующее крупное сражение произошло только в марте 1939 г., когда японцы перебросили крупные силы в провинцию Цзянси, чтобы захватить ее столицу Наньчан. Китайцы оказали ожесточенное сопротивление, несмотря на то, что японцы вновь применили отравляющий газ. 27 марта, после ожесточенных уличных боев, город пал. Сотни тысяч новых беженцев отправились в долгий путь на запад, согнувшись под тяжестью узлов, толкая перед собой деревянные тачки, наполненные доверху жалким скарбом – стегаными одеялами, различными инструментами, посудой. Волосы женщин посерели от пыли. Рядом с более молодыми ковыляли старики, с трудом передвигая скрюченные от боли ноги.

Генералиссимус отдал приказ о контрнаступлении с целью отбить Наньчан. Это стало полной неожиданностью для японской армии, и войска националистов в конце апреля даже смогли с боями ворваться в город, но их сил все, же не хватило. Несмотря на то, что еще за несколько дней до контрнаступления Чан Кайши угрожал своим командирам расстрелом, если те не возьмут город, он все же был вынужден теперь отступить.

В мае, вскоре после начала советско-японских столкновений на Халхин-Голе, что заставило Сталина направить на должность командующего советскими войсками в Монголии Жукова, главный советский военный советник при штабе Чан Кайши стал склонять генералиссимуса к тому, чтобы начать мощное контрнаступление и отбить у японцев город Ухань. Сталин пытался ввести Чан Кайши в заблуждение относительно своей готовности заключить союз с Великобританией, тогда как в действительности он в это время уже был близок к заключению соглашения с нацистской Германией. Чан Кайши, правильно угадав, что Сталину просто нужно ослабить японское давление на советские приграничные районы, не пошел на решительные действия. К тому же националистов стала тревожить растущая поддержка Сталиным китайских коммунистов. Однако Чан Кайши резонно считал, что поскольку главной целью Сталина все же было удержать режим Гоминьдана в состоянии войны с Японией, то он будет сдерживать и вылазки китайских коммунистов против сил националистов.

Хотя Чанша и был наполовину разрушен катастрофическим пожаром, японцы все же были настроены захватить город из-за его стратегического положения. Заключалось оно в том, что через город проходила железная дорога между Кантоном и Уханем, которые уже были захвачены японскими войсками. Захват Чанша привел бы к окружению сил националистов в их последнем оплоте – провинции Сычуань. Японская армия начала наступление в августе, именно в это время их товарищи из Квантунской армии вели ожесточенные бои с войсками генерала Жукова далеко на севере.

13 сентября, когда немецкие войска уже глубоко продвинулись на территорию Польши, японцы начали наступление на Чанша силами шести дивизий общей численностью до 120 тыс. солдат и офицеров. У националистов вначале был план медленно отходить с боями, затем дать японцам возможность прорваться и наступать на город, а потом нанести неожиданный контрудар по флангам наступающих. Чан Кайши уже заметил тенденцию японцев слишком сильно растягивать свои силы. Соперничающие друг с другом японские генералы в поисках славы рвались вперед, не обращая внимания на положение соседних частей. Программа Чан Кайши по подготовке китайских вооруженных сил с момента потери города Ухань возымела положительный эффект и китайская ловушка сработала. По утверждению китайцев, японские потери составили 40 тыс. человек только убитыми.

Первоочередной задачей Сталина в августе, когда Жуков победно завершал бои на Халхин-Голе, было избежать расширения конфликта с Японией в момент начала секретных переговоров с Германией. Объявление о подписании советско-германского пакта глубоко потрясло японских руководителей. Они не могли поверить в то, что их немецкий союзник пришел к соглашению с коммунистическим дьяволом. Одновременно с этим отказ Сталина от продолжения военных действий против японцев после такой убедительной победы Жукова стал огромным ударом для китайских националистов. Соглашение о прекращении огня на границах с Монголией и Сибирью позволило японцам сконцентрироваться на борьбе с китайцами, не оглядываясь больше через плечо на север, где маячил Советский Союз.

Чан Кайши стал опасаться, что Советский Союз и Япония могут заключить секретный договор по разделу Китая, подобный заключенному в сентябре с Германией, по которому была разделена Польша. Мао Цзэдун, с другой стороны, приветствовал подписание пакта, так как это сильно увеличивало его влияние за счет националистов. Чан Кайши также сильно встревожился после того, как Сталин значительно сократил военные поставки Гоминьдану. Одновременно с этим начало войны в Европе в сентябре означало, что уменьшились шансы получить помощь от Великобритании и Франции.

Для националистов перебои в получении помощи извне стали особенно чувствительными, поскольку они потеряли все свои основные промышленные районы, а также источники налоговых поступлений. Японское вторжение не только представляло собой серьезную военную угрозу – одновременно уничтожались на корню урожай за урожаем и накопленные запасы продовольствия, в стране процветал бандитизм, поскольку многочисленные дезертиры и отставшие от частей солдаты сбивались в вооруженные банды, бродившие по стране. Десятки миллионов беженцев шли на запад, подальше от наступающих японских войск, стремясь хотя бы спасти своих жен и дочерей от жестокости японских солдат. Антисанитарные условия в переполненных беженцами городах привели к вспышкам холеры. В тех районах, где происходила массовая миграция населения, начала распространяться малярия. Но самое главное – это тиф. Он стал царить среди завшивленных толп отступающих войск и бегущих от войны мирных жителей. Врачей было так мало, что, несмотря на огромные усилия, предпринятые для улучшения китайской медицины – как гражданской, так и военной – они просто не в состоянии были помочь огромной массе беженцев, страдающих от стригущего лишая, чесотки, трахомы и всех прочих ужасов невероятной нищеты, усугубленных крайним голодом.

Несмотря на все это, вдохновленные своим успехом в битве за Чанша, националисты начали целую серию контрнаступлений по всему центру страны, получивших общее название «зимнего наступления». Они намеревались перерезать линии снабжения оказавшихся в изоляции японских гарнизонов, нарушив движение по реке Янцзы и уничтожив железнодорожные пути. Но как только националисты начали свое наступление, японцы в ноябре высадили морской десант в юго-западной провинции Гуанси. 24 ноября они захватили город Нанинг и угрожали захватом железной дороги, ведущей во Французский Индокитай. Для немногих воинских частей националистов, находившихся в этом районе, десант оказался полной неожиданностью, и они быстро отступили. Чан Кайши тут же прислал подкрепление, и начались ожесточенные бои, длившиеся почти два месяца. По утверждению японцев, только в одном бою китайцы потеряли убитыми 25 тыс. человек. Наступления, предпринятые японцами в ряде районов на севере страны, лишили правительство Гоминьдана крайне важных для него областей, где оно набирало войска и откуда поступало большое количество продовольствия. Японская армия создала в Китае довольно внушительное соединение бомбардировочной авиации, чтобы совершать налеты на глубокий тыл националистов, а также бомбить их новую столицу Чунцин. Коммунисты тем временем тайно пришли к соглашению с японцами в центральном Китае и обязались не нападать на железные дороги, по которым японцы снабжали свои войска, а те взамен обязались не вести боевых действий против Новой Четвертой армии коммунистов.

Международная обстановка на тот момент была крайне неблагоприятной для националистов, поскольку Сталин, оказавшись в союзе с Германией, предупредил Чан Кайши о нежелательности каких-либо договоренностей с Англией и Францией. Советский лидер опасался того, что англичане, как, кстати, и китайские националисты, намереваются втянуть его в войну с Японией. В декабре 1939 г., после начала войны с Финляндией, за что Советский Союз был исключен из Лиги Наций, правительство националистов столкнулось с ужасной дилеммой. С одной стороны, они не хотели раздражать Сталина, но с другой стороны, не могли использовать свое право вето, чтобы не допустить исключения СССР, не накликав на себя гнев стран Запада. Поэтому представитель Китая просто воздержался в ходе голосования. Это все же возмутило Москву, в то же время не удовлетворив ни англичан, ни французов. После этих событий поставки советские военные поставки в Китай значительно сократились и не доходили до прежнего уровня на протяжении почти целого года. Чтобы оказать давление на Сталина с целью добиться возобновления поставок в полном объеме, Чан Кайши сделал вид, что пытается начать мирные переговоры с японцами.

Однако теперь главные надежды на помощь извне националисты все больше возлагали на Соединенные Штаты, которые начали осуждать японскую агрессию и укреплять свои военные базы на Тихом океане. Но к этому времени Чан Кайши столкнулся еще с двумя внутренними проблемами. Коммунистическая партия Китая под руководством Мао Цзэдуна крепла и увеличивала свое влияние на территориях за линией фронта с японцами. Она заявляла, что разгромит силы Гоминьдана по окончании японо-китайской войны. А 30 марта 1940 г. японцы объявили о создании в Нанкине «национального правительства» под руководством Ван Цзинвэя. Вошедшие в него политики именовали себя «реформированным Гоминьданом». Настоящие националисты называли Вана просто «бандитом и изменником», но они опасались, что этот режим могут признать не только Германия и Италия, единственные европейские союзники Японии, но и другие европейские государства.

Глава 5.

Норвегия и Дания.

Январь–май 1940 г.

Сначала Гитлер хотел начать свое вторжение во Францию и страны Бенилюкса в ноябре 1939 г., как только можно будет перебросить немецкие войска из Польши. Прежде всего, Гитлер хотел захватить порты и аэродромы на побережье Франции, чтобы нанести удар по Англии, которую считал своим самым опасным врагом. Он очень спешил добиться решающей победы на Западе, до того как Соединенные Штаты примут решение вмешаться в конфликт.

Однако немецкие генералы тревожились. Им казалось, что численность французской армии слишком велика, что может привести к позиционной войне, как в Первую мировую войну. А для ведения длительной войны Германия не обладала ни достаточными запасами топлива, ни запасами сырья. Некоторые из генералов также были против нападения на нейтральные Бельгию и Голландию, но подобная щепетильность сразу была с гневом отвергнута Гитлером, как и немногочисленные протесты против расстрелов гражданского населения в Польше войсками СС. Он, однако, впал в еще большую ярость, когда ему сказали, что вермахт испытывает острую нехватку боеприпасов, особенно авиабомб, и в армии недостаточно танков для такого крупного наступления. Даже короткая военная кампания в Польше сильно истощила резервы боеприпасов немецкой армии, а также показала несостоятельность немецких танков Т-I и Т-II.

Гитлер обвинил во всех этих недостатках существующую систему снабжения армии и поэтому вскоре привлек к ее управлению доктора Фрица Тодта, своего главного строителя. Затем, в свойственной ему манере, Гитлер принял решение использовать все запасы имеющегося сырья, «не заботясь о будущем, как бы за счет последующих военных лет». Эти запасы можно будет пополнить, уверял он, как только вермахт захватит угольные и железорудные районы Нидерландов, Бельгии, Франции и Люксембурга.

Однако наступившие поздней осенью 1939 г. сильные туманы заставили Гитлера прислушаться к тому, что люфтваффе из-за этого будут не в состоянии оказать поддержку наземным войскам, столь необходимую для успеха кампании (очень хотелось бы поразмышлять о том, как бы все повернулось, если бы Гитлер все же начал свое вторжение тогда, а не на шесть месяцев позже). Затем фюрер отдал приказ составить план вторжения в нейтральную Голландию в середине января 1940 г. Очень странно, но и голландское, и бельгийское правительства получили предупреждение о планах Германии в отношении их стран от министерства иностранных дел Италии. Это произошло из-за того, что многие итальянцы, и особенно министр иностранных дел страны граф Чиано, очень нервничали и были возмущены тем, что Германия так быстро начала войну в Европе, напав в сентябре на Польшу. Итальянцы боялись, что английские военные корабли станут нападать на итальянские суда в Средиземном море. Информацию о возможном нападении на свою страну получил и голландский военный атташе в Берлине. Его предупредил об этом немецкий антифашист, полковник абвера (немецкой военной разведки) Ганс Остер. Затем, 10 января 1940 г., немецкий связной самолет, потерявшись в густом тумане, был вынужден сесть на бельгийской территории. Штабной офицер, находившийся на борту самолета, имел при себе план нападения на Голландию, который он попытался сжечь. Но бельгийские солдаты, довольно быстро прибывшие на место вынужденной посадки, успели спасти часть документов.

Парадоксально, но именно это событие стало причиной катастрофических неудач союзных армий. Предположив, что немецкое вторжение вот-вот начнется, дислоцированные на северо-востоке Франции союзные войска, в задачу которых входила оборона Бельгии, выступили к границе, тем самым выдав немцам планы союзников. Гитлер и Верховное главное командование вермахта, естественно, были вынуждены из-за всех этих событий пересмотреть свои стратегические планы. На смену им пришел гениальный план, составленный генерал-лейтенантом Эрихом фон Манштейном. Суть его состояла в том, чтобы нанести мощный танковый удар через Арденны и пробиться к французскому побережью, наступая в тылу английских и французских войск, готовящихся к немецкому наступлению на Бельгию. Все последующие отсрочки даты нападения только усыпили бдительность томящихся от безделья близ французской границы войск союзников. Многие солдаты и даже высокопоставленные офицеры министерства обороны, ответственные за планирование военных действий, пришли к мнению, что у Гитлера никогда не хватит смелости напасть на Францию.

Гросс-адмирал Редер, в отличие от командования сухопутных сил, полностью поддерживал агрессивную политику Гитлера. Он пошел даже дальше фюрера, предложив ему включить в свои планы вторжение в Норвегию, для того чтобы дать германским ВМС возможность нападать на английский флот с фланга. Редер также аргументировал свое предложение необходимостью захватить находящийся на севере Норвегии порт Нарвик, чтобы обезопасить поставки в Германию необходимой для немецкой военной промышленности шведской железной руды. Он устроил приезд в Германию Видкуна Квислинга, норвежского профашистского политического деятеля, для встречи с Гитлером, во время которой он помог Редеру убедить фюрера в том, насколько важна немецкая оккупация Норвегии. Квислинга тревожила существующая угроза англо-французской интервенции в Норвегии как часть операции по оказанию помощи финнам. А если бы англичане смогли обеспечить присутствие своих военно-морских сил на юге Норвегии, то они вообще смогли бы перекрыть все Балтийское море. У Гиммлера тоже были свои виды на Скандинавию в качестве места, где он мог бы набирать кадры для своих эсэсовских частей. И все же попытки нацистов внедриться в скандинавские страны были не столь успешны, как они ожидали.

Нацисты не знали, что Черчилль сначала хотел пойти намного дальше, чем просто перекрыть Балтийское море. Воинственно настроенный Первый лорд адмиралтейства вначале хотел вообще перенести весь ход войны на Балтику, послав туда надводный флот, но, к счастью для Королевских ВМС, эта операция была отменена. Черчилль также намеревался прекратить поставки шведской железной руды в Германию, проходившие через норвежский порт Нарвик, но Чемберлен и военный кабинет были категорически против нарушения норвежского нейтралитета.

Тогда Черчилль взял на себя строго рассчитанный риск. 16 февраля английский эсминец Cossack перехватил в норвежских водах немецкое судно Altmark, занимавшееся снабжением линкора Graf Spee, чтобы освободить находившихся на борту пленных матросов английского торгового флота. Знаменитая фраза одного матроса из абордажной команды: «Это – Королевские ВМС», – адресованная пленным англичанам, находившимся на борту немецкого корабля, привела в полный восторг широкую публику в Британии: люди терпели лишения, но им так не хватало драматичности войны. В ответ на это германские ВМС увеличили свое присутствие в открытом море. Но 22 февраля два немецких эсминца были атакованы немецкими, же бомбардировщиками «Хейнкель-111», так как люфтваффе не были вовремя проинформированы о присутствии немецких военных судов в этом районе. Эсминцы получили серьезные повреждения и к тому же еще наскочили на мины. Оба судна затонули.

После этого инцидента немецкие суда были отозваны в свои гавани, однако совсем по другой причине. 1 марта Гитлер отдал приказ начать подготовку к вторжению в Данию и Норвегию – операции, которая требовала участия в ней всех имевшихся у немцев военных кораблей. Решение фюрера напасть на эти две страны встревожило командование сухопутных войск Германии и люфтваффе. Они считали, что перед ними уже поставлена и без того сложная задача по вторжению во Францию. Отвлечение на проведение операции в Норвегии могло обернуться для вермахта катастрофой. Особенно возмущался Геринг, но, правда, больше от ущемленного самолюбия. Он считал, что с ним не посоветовались должным образом.

7 марта Гитлер подписал соответствующую директиву. Дело принимало все более серьезный оборот, так как воздушная разведка доложила, что Королевские ВМС начали концентрировать свои силы в гавани Скапа-Флоу. Немцы решили, что англичане готовят высадку в Норвегии. Однако несколькими днями позже новости о заключении советско-финского мирного договора привели немецкое Верховное главное командование в замешательство. Даже командование военно-морского флота, больше всех настаивавшее на вторжении в Норвегию, теперь полагало, что напряженность спала, поскольку ни у Англии, ни у Франции не было больше предлога для высадки в Скандинавии. Но Гитлер и другие, включая гросс-адмирала Редера, посчитали, что подготовка к вторжению зашла уже так далеко, что оно все, же должно состояться. Немецкая оккупация Норвегии стала бы очень эффективным способом оказывать давление на Швецию с целью продолжения поставок железной руды в Германию. Гитлеру также хотелось иметь морские базы, которые находились бы напротив восточного побережья Британии и обеспечивали доступ к северной Атлантике.

Одновременное вторжение в Норвегию (кодовое название «Везерюбунг-Норд») силами шести дивизий и в Данию (кодовое название «Везерюбунг-Зюйд») силами двух дивизий и одной моторизованной бригады было назначено на 9 апреля. Транспортные суда под охраной военных кораблей должны были высадить десант в нескольких пунктах одновременно, в том числе в Нарвике, Тронхейме и Бергене. Десятый авиакорпус люфтваффе должен был обеспечить высадку воздушного десанта в других районах страны, прежде всего в Осло. Копенгаген и семь других крупных городов Дании планировалось захватить ударом с суши и моря. Верховное главное командование вермахта подозревало, что немецкая армия участвует в гонке с английскими вооруженными силами относительно Норвегии, но, как выяснилось позже, немцы намного опередили англичан.

Чемберлен, не имея информации о немецких планах, после подписания советско-финского мирного договора отменил состояние боевой готовности англо-французского экспедиционного корпуса для Норвегии и Финляндии. Он сделал это по совету начальника Имперского генерального штаба генерала сэра Эдмунда Айронсайда. Чемберлен, боявшийся, что война может перекинуться на нейтральную Скандинавию, надеялся только на то, что пути Германии и Советского Союза теперь уж точно разойдутся. Но бездействие союзников и их трепетная вера в то, что они смогут вести эту войну в соответствии с правилами Лиги Наций, ни на кого не могло произвести большого впечатления.

Даладье, тогда еще занимавший пост премьер-министра Франции, выступал за более жесткую стратегию, правда, при условии, что все военные действия будут проходить вдали от территории Франции. Помимо идеи бомбардировать Баку и другие нефтепромыслы на Кавказе, которая привела Чемберлена в ужас, Даладье также предлагал оккупировать угольный бассейн в районе Петсамо на севере Финляндии, неподалеку от советской военно-морской базы в Мурманске. К тому же он очень настаивал на высадке десанта на побережье Норвегии и полном контроле над всей акваторией Северного моря, чтобы помешать поставкам шведской железной руды в Германию. Англичане, однако, подозревали, что таким образом Даладье хочет перенести войну в Скандинавию и уменьшить шансы немецкого вторжения во Францию. Они так считали потому, что Даладье, с другой стороны, упорно возражал против английского предложения сбросить с воздуха мины в Рейн и заблокировать судоходство по этой реке. Но 20 марта Даладье был вынужден подать в отставку с должности премьер-министра. Новым премьер-министром страны стал Поль Рейно, а Даладье вскоре занял пост военного министра.

Дрязги между союзниками относительно военных планов, противоречивших друг другу, привели тогда к потере столь ценного времени. Даладье заставил Рейно продолжить политику отказа от минирования Рейна, на чем так настаивали англичане. Они, однако, согласились с предложением французов заминировать воды вокруг Нарвика, что и было сделано 8 апреля. Черчилль хотел, чтобы войска для высадки в Норвегии были приведены в полную боевую готовность, он был уверен в том, что немцы немедленно отреагируют на действия союзников. Но Чемберлен занял крайне осторожную позицию.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: