Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Статистические закономерности и индивидуальное действие




 

Утверждение личной ответственности, предполагающее индивидуального агента в качестве источника действия, его способность к автономии, свободу самоопределения и др., встречает возражения, основанные на аргументе о наличии реальных закономерностей в человеческом обществе, которые можно зафиксировать статистически. Еще Кант в своем объяснении истории столкнулся с дилеммой: как совместить индивидуальную свободу с обнаруживающимися в исторической действительности закономерностями, регулярностями? [36, с. 5–23].

Когда же в ХIХ в. стали бурно развиваться эмпирические количественные исследования различных явлений общественной жизни, совершенствоваться такие науки, как демография и статистика, то выявленные ими результаты поначалу поразили весь научный мир, поскольку, «казалось, доказывали, что свобода человеческой воли совсем не существует» [37, с. 125].

«В самом деле, – пишет В. Виндельбанд, – вполне понятен был страх, когда сначала открыли и узнали регулярность, с какой в социальном целом разыгрываются те определимые числовым образом явления, которые мы привыкли рассматривать и разбирать как свободные волевые поступки. Заключения браков, преступления и самоубийства появляются на почве одного и того же общества из года в год и даже из месяца в месяц приблизительно в тех же процентных отношениях к населению…

Казалось, что этим открывалась таинственная необходимость природы… Как ежегодно из тысячи людей «x» умирают, так «y» воруют, так «z» женятся. Одно казалось настолько же необходимым и недобровольным, как и другое… Подобно тому, как у каждого есть, смотря по возрасту и обстановке, определенная вероятность умереть, так у каждого существует и определенная вероятность жениться, украсть, совершить самоубийство» [37, с. 125–126].

Виндельбанд справедливо замечает, что вывод об отсутствии свободы воли (и с необходимостью вытекающей из нее личной ответственности, добавим мы), сделанный на основании существования статистических закономерностей (которые в ряде случаев носили название «моральной статистики»), содержит в себе логическую ошибку. Разбирая эту ошибку, он отмечает, что «мышление было здесь сбито с толку мнением, будто бы такие числовые соотношения, которые правильно повторяются, носят на себе характер законосообразной необходимости природы, так что при этом отдельное бывание стояло бы в прямой зависимости от такого сообразного с законами природы определения. Поэтому решающим пунктом является вопрос, следует ли признать за правилами статистики характер законов природы, проявляющих в отдельном случае причинную деятельность. Только в том случае, если бы это было доказано, в фактах моральной статистики заключалась бы серьезная опасность для веры в свободу человеческой воли» [37, с. 127].

Заметим, что само искушение трактовать статистические закономерности, обнаруживающиеся в социуме, по аналогии с законами природы было связано, конечно, и с самим духом эпохи, от которого и современное мышление не полностью освободилось. Триумфальные успехи естествознания склоняли многих ученых и философов к попыткам перенести методы, идеалы и нормы объяснения, применяемые в естественных науках, на гуманитарное познание.

Следует подробнее остановиться на том, почему выявляемые статистические закономерности не носят принудительно-детерминирующего характера для отдельного лица и их нельзя воспринимать в качестве «законов природы» или даже по аналогии с ними.

Во-первых, наличие правила, по которому в течение определенного времени определенный процент людей переживет одно и то же событие, ни в коей мере не является определяющим, детерминирующим для каждого отдельного случая. Статистическая закономерность не является и не может являться причиной отдельного случая, индивидуального поступка. «Если послушать теоретиков, которые позволили провести себя… выводами моральной статистики, то выйдет, будто они думали, что после того как число установлено законом, уже как-нибудь по жребию определяется, кто должен к нему принадлежать» [37, с. 127].

Понятно, что даже те жизненные явления, которые не происходят по воле и желанию людей, например, смерть, не возникают в силу абстрактных статистических закономерностей. Человек умирает не в силу того, что, скажем, один из тысячи людей его возраста должен умереть, а из-за конкретной болезни или несчастного случая.

К сожалению, в ХХ в. социальная действительность иногда как бы пародировала некоторые ошибочные теоретические положения. «После того как число установлено законом, уже как-нибудь по жребию определяется, кто должен к нему принадлежать» – такие случаи бывали. Например, если необходимо было выслать определенное количество «кулаков», – это количество «добиралось» из случайных людей до показателей разнарядки.

Однако такого рода случаи не только никакого отношения к реальным статистическим закономерностям не имеют, но и даже простым здравым смыслом воспринимаются как неоправданный произвол и нарушение закономерности. Если общественное мнение утверждает, что что-то делалось или делается специально «для статистики», и это действительно так, то это как раз и означает, что действительные закономерности нарушены и «статистика» была (будет) неверна.

Во-вторых, рассмотрение ряда статистических закономерностей социальной жизни в их динамике может продемонстрировать реальную включенность воли и сознания людей в формирование этих регулярностей (что, впрочем, вообще характерно для социальных закономерностей, но может быть продемонстрировано достаточно очевидно именно при исследовании статистической динамики).

Один из удачных примеров включенности воли и сознания человека в формирование закономерностей, которые можно выразить статистически, был приведен Виндельбандом при анализе динамики заключения браков. «Например, … процент браков в данном населении в общем из года в год приблизительно одинаков, но он колеблется около среднего числа, показывая иногда едва заметные, иногда несколько большие отклонения. Многократными наблюдениями можно было установить, что эти колебания точно так же велики, но только в противоположном направлении, как и колебания цен на зерновой хлеб, и вот возник милый «закон природы», что большее или меньшее количество браков зависит от низкого или высокого уровня цен на зерновой хлеб… Именно этот пример становится необычайно назидательным в интересах нашей проблемы, как только мы выясним себе, каким образом могло возникнуть это функциональное отношение между процентом браков и ценой на зерновой хлеб. Цены на зерновой хлеб можно считать в общем самым характерным признаком для определения дороговизны условий жизни вообще. Таким образом, если обнаруживалось, что браки становились реже, как только жизнь удорожалась, и обратно – чаще, как только жизнь в общем делалась дешевле, то это следует объяснить просто тем, что сознательное отношение к хозяйственным требованиям брака принадлежит к тем причинам, которые поощряющим или задерживающим образом влияют на их заключение. Именно эта, по-видимому, обладающая характером чистого закона природы зависимость процента браков от цен на зерновой хлеб доказывает лучше всего, что разумное размышление при женитьбе играет в среднем значительную роль и что эти браки… дело свободной в своем выборе воли. Следовательно, мы видим, что свобода выбора индивидуума сама принадлежит к тем изменчивым причинам, которые при отдельных событиях образуют специфически решающий элемент … Демографические правильности, следовательно, не только не подвергают сомнению свободного в своем выборе волевого решения индивидуума, но они даже возникают только с его помощью: их числа – результаты, а не определяющие силы» (курсив наш. – Е.А.) [37, с. 134–135].

Есть еще одно основание, почему статистические закономерности не могут считаться причиной единичного события, конкретного действия индивидуальной воли. Статистические закономерности не являются определяющими еще и потому, что не только не достигают индивидуальности реального единичного события, не релевантны ему, но, можно сказать, что они скрывают, затемняют его сущность (по крайней мере, его мотивационную сущность, которая является центральной при моральной оценке действия воли).

Статистические обобщения неизбежно объединяют в единый класс явления внешне схожие, но глубоко различные с точки зрения определившей их мотивации, без учета которой остается неясен их моральный, да и просто человеческий смысл. «Как разнообразны причины, по которым люди вступают в брак! Одни делают это по любви, другие – в силу хозяйственных соображений, деловых интересов и т. д.; третьи потому, что это уж так заведено и «так принято». Всякий вступающий в брак знает очень хорошо, почему он это делает, и основания бывают иногда различны, как земля и небо. Но ратуша и статистика считают просто: брак № 1, брак № 2 и т. д. Точно так же обстоит дело, с другой стороны, и с самоубийством… Даже одно и то же преступление в его психологической структуре могло возникнуть самым различным образом…» [37, с. 136].

Мы видим, что явления, которые психологически, морально, часто даже юридически подпадают под очень различные точки зрения, статистикой вынуждены быть рассматриваемы как одинаковые «ради одного социального признака, который они одинаково носят на себе. И именно различия, которые при этом приходится сознательно оставлять в стороне, содержат те составные части отдельного события, в которых индивидуум проявляет всякий раз свою свободу выбора и действия» [37, с. 136–137].

В этой связи следует заметить, что для вопроса о моральной ответственности проблемы мотивации играют решающую роль (даже для вопросов, касающихся юридической ответственности, определение мотивов преступления имеет значение). Соответствующее нормам поведение нельзя считать вполне ответственным, если оно формируется мотивами подражания, является просто конформистским. Если человек следует некоторым нормам и правилам просто потому, что так делают другие, то он не является автономным автором смысла и автономным агентом действия.

Это, несомненно, имеет реальные последствия. Так, если из сравнительно спокойной социальной ситуации, где не принято воровать, или, по крайней мере, не принято это демонстрировать, человек, склонный к конформизму, попадает в ситуацию, когда воровство становится массовым явлением (возьмем, например, случаи мародерства в кризисных ситуациях), то точно на тех же основаниях, на которых он прежде считал недостойным воровать, он может начать воровать с сознанием исполненного долга («а то другие все раньше меня разнесут»).

Масса, в качестве конформной массы, а она по определению конформна – легко сметаемый (в смысле духовной и интеллектуальной неустойчивости) и поддающийся манипуляциям слой. И история ХХ в. это прекрасно показала. К. Юнг, анализируя исторический опыт ХХ в., заметил, что человеческая масса «подавляет доступные отдельным лицам элементы усмотрения и понимания и, если правовое государство переживает приступ слабости, с неизбежностью видит в доктринократической или автократической тирании единственный путь спасения.

Разумная аргументация возможна и перспективна лишь до тех пор, пока эмоциональная напряженность ситуации не перешла определенного критического уровня. Стоит, однако, этой эмоциональной напряженности перешагнуть критический уровень, как возможности разумного влияния исчезают; на их место приходит лозунг и химерические образы, иначе, виды коллективной одержимости, которые, развиваясь, ведут к психической эпидемии» [38, с. 4].

Значит, ответственное поведение – не просто поведение, соответствующее установленным правилам, а самостоятельная деятельность, предполагающая собственную оценку ситуации (наличного) и собственное представление о должном, т. е. ответственное поведение предполагает некоторую предварительную работу, которая может быть осуществлена только самосознательной личностью.

Здесь можно провести некоторую параллель между этической и гносеологической проблемами: между случайностью и нестойкостью «правильного поведения» (если оно не исходит из выработанных личностью установок) и случайностью и нестойкостью «правильного мнения» (которое принципиально отличается от знания по способу его получения, как было отмечено уже в античной философии).

Таким образом, мы видим, что статистические закономерности, принимающие во внимание только внешние, объединенные некоторым единообразием формы поведения (действия), не затрагивают их мотивационной сути, которая является определяющей для вопроса о личной ответственности.

Можно заключить, что выявляемые статистикой закономерности, относящиеся к человеческому поведению, не могут служить непосредственной причиной индивидуального действия и не могут подвергнуть сомнению идею личностной свободы и проистекающей из нее ответственности.

Из сказанного, однако, не следует, что выявление статистических закономерностей, существующих в обществе, и их анализ оказываются как бы и излишними для постановки и решения проблемы личной ответственности. Совсем нет. Если выявляемые закономерности и фиксируемые ими связи между объективными обстоятельствами и человеческими действиями и не являются непосредственно определяющими поведение отдельной личности, то они, несомненно, указывают на существование неких типических явлений и ситуаций общественной жизни, очень важных для индивидуального решения, выбора и поведения (поэтому они и должны привлекать к себе внимание общества). По отношению к ним ответственная личность может и должна определяться. Эти закономерности часто являются симптомами неблагополучия в обществе, и сознательное отношение к указываемым ими обстоятельствам неизбежно раздвигает узкий горизонт частной жизни индивида. Один из героев рассказа Чехова «Крыжовник» говорит: «Мы видим тех, которые ходят на рынок за провизией, днем едят, ночью спят, которые говорят свою чепуху, женятся, старятся, благодушно тащат на кладбище своих покойников; но мы не видим и не слышим тех, которые страдают, и то, что страшно в жизни, происходит где-то за кулисами. Все тихо, спокойно, и протестует одна только немая статистика: столько-то с ума сошло, столько-то ведер выпито, столько-то детей погибло от недоедания…» [39, с. 306].

Статистика, даже если бы она заговорила и была услышана, не скажет нам, что мы должны непосредственно сейчас делать (как замечал еще Д. Юм, ни из какой дескрипции – а статистика всегда дескрипция, причем неизбежно неполная – не вытекает прескрипция).

Между знанием и осознанием статистических закономерностей и ответственным социальным действием неизбежно должен находиться этап двойной интерпретации. Сначала – это интерпретация симптомов социального неблагополучия, отмеченных статистикой, и попытка поставить диагноз определенному общественному состоянию.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных