Идеологические кампании 1946–1953 годов

Демократический подъем, охвативший народы Европы после победы над фашизмом, не мог не передаться и главным творцам победы – советским воинам. Подобно тому, как будущие декабристы – победители Наполеона, вернувшись в Россию, увидели ее другими глазами, так и наши солдаты и офицеры несли в своем сознании, может быть, еще не сформировавшееся стремление к переменам. Сталин хорошо понимал это и принял свои меры.

Под подозрение были взяты все люди, не по своей, конечно, вине, оказавшиеся на оккупированных немецко-фашистскими войсками территориях. Был осуществлен геноцид по отношению к двум миллионам советских немцев и примерно к трем миллионам крымских татар, чеченцев, ингушей, карачаевцев, калмыков, выселенным во время войны из родных мест, лишенным всех прав. Карательные меры были применены и к массе бывших советских военнопленных, освобожденных из нацистских лагерей смерти и на Родине снова оказавшихся за колючей проволокой в сталинских лагерях. [c.485]

На границах СССР был опущен “железный занавес”, прочно отгородивший советский народ от остального мира. Были запрещены браки с иностранцами, даже с гражданами стран социалистического лагеря. Наличие родственников за границей и переписка с ними рассматривались как компрометирующие обстоятельства. Были резко сокращены или разорваны научные связи с зарубежными капиталистическими странами. Предельно затруднялся доступ к источникам информации не только для иностранных, но и для советских журналистов. Жесткая цензура контролировала содержание всех публикаций в средствах массовой информации внутри страны, не допуская ни малейших отклонений от официально утвержденной высшими органами партии точки зрения и формулировок партийных документов.

Сталин лично развернул идеологическую кампанию, направленную против органов печати и писателей, композиторов, деятелей театра, чьи взгляды, по его субъективному мнению, противоречили интересам режима. “Видимо, Сталин, имевший достаточную и притом присылаемую с разных направлений и перекрывающую друг друга информацию, – писал в посмертно изданной книге “Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В.Сталине” К.М.Симонов, – почувствовал в воздухе нечто, потребовавшее... немедленного закручивания гаек и пресечения несостоятельных надежд на будущее”. Результатом этого стали вышедшие в 1946–1949 гг. постановления ЦК ВКП(б) “О журналах “Звезда” и “Ленинград”, “О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению””, “Об опере Мурадели “Великая дружба””, “О кинофильме “Большая жизнь””. В них в грубой форме несправедливо были подвергнуты шельмованию произведения и даже в целом творчество таких выдающихся деятелей советской культуры, как А.А.Ахматова, М.М.Зощенко, ДД.Шостакович, В.И.Мурадели и др. К ряду этих постановлений нельзя не добавить развернутую по указанию ЦК ВКП(б) в партийной печати кампанию против “антипартийной группы театральных критиков” (январь 1949 г.).

Все эти постановления ЦК ВКП(б) и связанные с ними идеологические кампании, как свидетельствуют многочисленные источники, были инспирированы, спланированы и организованы лично Сталиным и осуществлялись секретарем ЦК ВКП(б) А.А.Ждановым и другими партийными идеологами под его, Сталина, непосредственным руководством. “Инициатива постановки вопроса о положении в журналах “Звезда” и “Ленинград”, – заявил, например, Жданов, начиная доклад на собрании писателей и работников издательств Ленинграда 16 августа 1946 г., – принадлежит товарищу Сталину. Равным образом по инициативе товарища Сталина этот вопрос был обсужден на заседании ЦК при личном участии товарища Сталина....То же самое необходимо сказать о решении, которое я имею честь вам изложить”.

В названных документах произведения, подвергнутые критике, оценивались как безыдейные, чуждые советской литературе и искусству, вносящие в них “тлетворный дух” буржуазной культуры. “Наша советская литература... – безаппеляционно заявил А.А.Жданов в том же докладе, – на 100 голов превосходит буржуазную литературу любой страны....Мы учителями можем являться для буржуазной [c.486] литературы, а лезем в ученики, преклоняемся перед Хемингуэем и Олдингтоном. К лицу ли всем нам, советским патриотам, это?”

В постановлении ЦК ВКП(б) “О репертуаре драматических театров...” говорилось следующее: “Постановка театрами пьес буржуазных зарубежных авторов явилась, по существу, предоставлением советской сцены для пропаганды реакционной буржуазной идеологии и морали, попыткой отравить сознание советских людей мировоззрением, враждебным советскому обществу, оживить пережитки капитализма в сознании и в быту”.

В стране была развернута беспрецедентная кампания против “тлетворного влияния Запада”, против “низкопоклонства” перед буржуазной наукой и культурой, против “безродных космополитов”. Прозаик Борис Ямпольский, вспоминая послевоенные годы, писал: “Жизнь проходила от собрания к собранию, от кампании к кампании, и каждая последующая была тотальное, всеобъемлющее, беспощаднее и нелепее, чем все предыдущие, вместе взятые. И все время нагнетали атмосферу виновности, всеобщей и каждого в отдельности виновности, которую ничем никогда не искупить”.

На страницах печати охаивались достижения мировой науки и непомерно преувеличивались успехи русской и советской науки. Появились публикации, утверждавшие “наш” приоритет едва ли не во всех областях знания. Некоторые из них справедливо восстанавливали забытые открытия и изобретения отечественных специалистов, но во многих случаях “доказательства” нашего приоритета были, мягко говоря, спорными.

Усиление борьбы против “преклонения перед Западом”, помимо всего прочего, было вызвано и следующим эпизодом. Еще в предвоенные годы профессора Н.Г.Клюева и Г.И.Роскин создали противораковый препарат “КР”, вопрос о действенности которого до сих пор вызывает споры специалистов. По просьбе авторов рукопись их книги “Биотерапия злокачественных опухолей” академик-секретарь Академии медицинских наук СССР В.В.Парин во время своего визита в США передал в порядке научной информации американским издателям. Сталин, уверовавший в величайшую научную и практическую ценность “КР”, усмотрел в этом выдачу врагу важнейшего государственного секрета. Парин был обвинен в шпионаже и приговорен к 25 годам лишения свободы. Клюева и Роскин, а также снятый из-за этого с должности министр здравоохранения Г.А.Митерев предстали перед “судом чести”. По всей стране была проведена кампания по осуждению выше названных “безродных космополитов”. Все это еще больше подорвало международные связи советских ученых и изолировало их от зарубежных коллег.

Трудно даже представить, какое негативное воздействие на советскую биологическую науку оказала состоявшаяся в августе 1948 г. сессия Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ), в ходе которой авантюрист от науки академик Т.Д.Лысенко, поддержанный Сталиным (о чем он сам говорил в своем докладе), выдвинул бредовую идею о самозарождении видов высших растений и нанес целенаправленный удар по отечественной школе генетиков, занимавших еще в довоенные годы передовые позиции в [c.487] мировой науке. Лысенко объявил генетику “лженаукой”, а ее сторонников – противниками дарвинизма, мичуринской биологии, “вейсманистами - менделистами - морганистами”. В результате развитие генетики в СССР было приостановлено, ее преподавание – запрещено, и советская биология далеко отстала от мировой науки, что имело серьезное отрицательное влияние на практику отечественных сельского хозяйства и медицины.

Аналогичные удары были нанесены в 1950 г. по психологии и эволюционной физиологии во имя утверждения материалистической “павловской физиологии”, ничего общего не имевшей со взглядами великого ученого И.П.Павлова и его научной школы.

Единственной областью науки, которая в те годы оставалась относительно свободной от сталинских “вторжений”, была физика. Физикам, работавшим тогда над созданием ядерного оружия, а также ракетно-космической техники, была предоставлена возможность делать свое дело без постоянного прессинга со стороны идеологических органов партии. Слишком велика и важна была для нее цель их работы, короткие сроки, отпущенные историей на ее завершение.

Может быть, поэтому и успехи, достигнутые физиками и инженерами в этой области, были впечатляющими. В 1946 г. ими был создан первый в Европе ядерный реактор, в 1949 г. – атомная бомба, в 1953 г. – первая в мире термоядерная бомба. В 1954 г. начала действовать первая в мире экспериментальная атомная электростанция. Специалисты по ракетной технике в 1957 г. впервые успешно запустили межконтинентальную баллистическую ракету. Научными руководителями этих проектов были выдающиеся советские ученые С.П.Королев, М.В.Келдыш, И.В.Курчатов, А.Д.Сахаров и др.

Высшим шефом атомного проекта, организатором работ в этой области был Л.П.Берия. Наверное, поэтому значительная часть конструкторов новой техники, как и в довоенное время, работала в заключении, в так называемых “шарашках”, где для заключенных были созданы относительно благоприятные (сравнительно с обычными тюрьмами) бытовые условия, но где они были лишены главного – свободы. И тем не менее они работали, добивались высоких научных и технических достижений. Это была еще одна “гримаса режима”, еще одно проявление не знавшей границ жестокости Сталина. На осуществление этих программ не жалели ни людских, ни материальных ресурсов. Важен был только результат.

В общественных науках в послевоенные годы продолжали господствовать историческая и философская концепции “Краткого курса истории ВКП(б)”. С течением времени они еще более догматизировались, став железобетонным препятствием на пути движения к научной истине. В мире происходили огромные события всемирно-исторического значения, но они никак не отразились в содержании “Краткого курса”: его канонический текст, утвержденный в 1938 г., в послевоенных переизданиях дословно повторял текст первого издания. В качестве дополнения к нему в партийном просвещении и образовании использовался сборник выступлений и приказов Сталина “О Великой Отечественной войне Советского Союза”, возвеличивавший роль Сталина в победе над гитлеровской Германией и смягчавший [c.488] или вообще обходивший молчанием многие трагические страницы истории войны.

В 1947 г. была опубликована “Краткая биография И.В.Сталина”, изданию которой вождь придавал очень большое значение. Он сам редактировал этот апологетический “труд”, продолжая фальсификацию истории и безудержное восхваление своих “эпохальных заслуг”.

Сталин был крайне заинтересован в скорейшем издании своего жизнеописания... “Широкие слои трудящихся, простые люди не могут начать изучение марксизма-ленинизма с сочинений Ленина и Сталина, – говорил он. – Начнут с биографии. Биография очень серьезное дело, она имеет громадное значение для марксистского просвещения простых людей”. Предполагался выход книги тиражом в 500 тыс. экземпляров, но Сталин потребовал: “Сделайте миллион экземпляров”.

В последние годы жизни Сталин принял участие в трех инициированных им дискуссиях по общественным наукам: в 1947 г. (негласно) по учебнику Г.Ф.Александрова “История западно-европейской философии”, дав соответствующие указания отделу пропаганды ЦК ВКП(б), секретарям ЦК и, особо, замечания к докладу А.А.Жданова, открывавшему эту дискуссию; в 1950 г. – по проблемам языкознания; в 1951–1952 гг. – по проблемам политической экономии социализма.

С удивительной легкостью Сталин обращался к любой отрасли знания и выступал с “руководящими” указаниями, которые тут же присяжными льстецами возводились в ранг гениальных, эпохальных открытий. “Я не языковед и, конечно, не могу полностью удовлетворить товарищей”, – писал Сталин в ответ на обращение “группы товарищей из молодежи” во время дискуссии по вопросам языкознания. “Что же касается марксизма в языкознании, как и в других общественных науках, – продолжал он уже без тени скромности, – то к этому делу я имею прямое отношение”.

Многие выводы Сталина были банальными, некоторые – спорными, другие – явно ошибочными. Так в ходе подготовки дискуссии по истории западно-европейской философии Сталин выдвинул (в телефонном разговоре с секретарем ЦК П.Н.Поспеловым), казалось бы, странную в его устах, но явно соответствующую его мироощущению мысль, что “марксизм – религия класса, его символ веры”. Сталин боялся глубокого изучения марксизма массами, которые при этом восприняли бы не только букву, но и революционный дух, безусловно присущий марксизму. А превращение марксизма в систему догматов новой религии, в символ “пролетарской веры” снимало эту опасность. Ведь вера, и это хорошо знал бывший семинарист Сталин, отрицает сомнение и предполагает бездумное принятие религиозных догм.

В дискуссии об экономических проблемах социализма в СССР Сталин прочно занимал антирыночные позиции, настаивал на “усилении и совершенствовании” централизованного планирования. Он ратовал за расширение продуктообмена (и сокращение товарно-денежных отношений), утверждая, что продуктообмен, “сокращая сферу товарного обращения, облегчит переход от социализма к [c.489] коммунизму”. Кроме того, продуктообмен, по его мнению, “даст возможность включить основную собственность колхозов, продукцию колхозного производства в общую систему народного планирования”, и все эти “перлы” выдавались за истину в последней инстанции в условиях, когда, под воздействием командных методов управления сельским хозяйством и фактически неофеодальной эксплуатации крестьянства, завершался процесс раскрестьянивания деревни, падала и без того низкая производительность крестьянского труда, в стране хронически не хватало основных продуктов питания. Но что было до этого человеку, который четверть века не был в деревне и судил о положении в ней по приукрашенной статистике и лакировочным фильмам типа “Кубанские казаки”!

Вмешательство Сталина в “дискуссии” делало их продолжение бессмысленным. После его выступлений существование каких-либо иных точек зрения и мнений, а тем более их защита становились невозможными. Так, вслед за публикацией в “Правде” в июне–августе 1950 г. трех сталинских статей, посвященных вопросам языкознания последовала цепная реакция отказов авторов, приславших в газету свои статьи, от собственных взглядов по дискутируемым вопросам.

Вступая в дискуссию, Сталин высказывался безапелляционно, оставаясь верховным арбитром, излагающим абсолютные истины. При этом он вел полемику исключительно на логическом уровне, не “опускаясь” до “прозы жизни”, ее конкретики. Так, рассуждая об экономических проблемах, Сталин не использовал ни одной таблицы или диаграммы, даже ни одной цифры, характеризующей состояние советской экономики и определяющей тенденции ее развития. Постоянно ссылаясь на произведения Маркса, Энгельса, Ленина, приводя множество цитат, вырванных из их сочинений, он “уличал” оппонентов в несоответствии их суждений марксизму.

В частности, обратившись к письму одного из участников дискуссии об экономике социализма Л.Д.Ярошенко, Сталин писал: “Если характеризовать точку зрения т. Ярошенко в двух словах, то следует сказать, что она является немарксистской, следовательно глубоко ошибочной”. Возможно, Ярошенко действительно был в чем-то не прав, но Сталин не захотел увидеть рациональное зерно его позиции – стремление к большей конкретности политэкономии, ее более тесной связи с живыми проблемами общественного производства.

Резко отрицательная оценка Сталиным взглядов ученого имела для последнего трагические последствия. Л.Д.Ярошенко стал “последней жертвой” Сталина. После дискуссии он был исключен из партии, арестован и освобожден уже после смерти Сталина в декабре 1953 г.

Идеи же, высказанные Сталиным, были возведены в ранг программных положений партии. XIX съезд КПСС в своем решении “О переработке программы КПСС” записал: “...2) При переработке программы руководствоваться основными положениями произведения товарища Сталина “Экономические проблемы социализма в СССР” [c.490]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: