ИСКУССТВО СЛЫШАТЬ СТУК СЕРДЦА 13 страница

Тину стало намного легче. Он уже был готов поверить, что ему действительно приснился кошмар, и вдруг блаженное состояние исчезло, растворившись, словно дым на ветру.

В дверь постучали. Тин не отвечал. Стук повторился, затем дверь тихо открылась. В комнату кто-то вошел. Судя по походке, мальчик-подросток. Мужчины и женщины двигались по-разному. У первых звук шагов был более грубым и неуклюжим. Женщины ходили тише и изящнее, будто лаская пол ступнями. Вошедший был моложе Тина, ниже ростом и, скорее всего, щуплым. Он двигался мелкими шажками. Мальчик осторожно поставил на прикроватный столик поднос с горячим рисом и овощами. Потом взял кувшин и налил воду в стакан. Негромким голосом сказал, что господину Тину Вину нужно много пить, поскольку он приехал из горной местности и не привык к рангунской жаре. Но через несколько недель ему станет легче и местный климат уже не будет таким мучительным, как сейчас. Господин Тин Вин может отдыхать столько, сколько пожелает, а если ему что-то понадобится, пусть позовет. Досточтимого У Со сейчас нет дома, но к ужину хозяин обещал вернуться.

Слуга ушел. Тин сел на кровати, подвинул к себе поднос и попробовал еду. Вкусно, но есть ему не хотелось. Воду он выпил, и это немного освежило.

Он вспомнил слова слуги о нескольких неделях, которые ему придется здесь провести. Наверное, мальчишка хотел его подбодрить. Знал бы он, что Тину даже один день без Ми Ми казался пыткой.

Над головой что-то негромко жужжало. Тин Вин вслушался в звук, монотонный и безжизненный. Он не нарастал и не слабел. Вместе с ним дул легкий ветерок. Только сейчас Тин почувствовал, как здесь жарко. Ветер не давал прохлады. Как люди могут здесь жить? Как не обжигаются?

Он встал, чтобы исследовать новое жилище. Затаил дыхание, прислушался. По стене ползли два муравья. Под кроватью притаился паук, в чьи сети совсем недавно попала муха. Она еще билась всеми лапками, отчаянно стараясь вырваться. Паук медленно приближался к жертве. На потолке пристроились две ящерицы. Они поочередно цокали язычком. Все эти звуки были знакомы Тину и не сообщали ничего нового. Он раскинул руки и шагнул.

Здешние стулья не скрипели и ничем не пахли. Он сделал еще несколько шагов, и вдруг его ладонь ударилась обо что-то твердое. Боль обожгла руку, добралась до плеча. Тогда Тин решил исследовать комнату, ползая на четвереньках.

Он обнаружил несколько столов разной величины. Все они, как и стулья, не скрипели и не имели запаха. В одном месте Тин вновь обо что-то ударился, теперь уже лбом. Наверное, останется ссадина.

Столкновение не обескуражило Тина. Он решил методично исследовать всю комнату, чтобы впредь ни на что не натыкаться. Помимо всего прочего, возле стены обнаружился большой шкаф. По обеим сторонам от кровати стояли небольшие, но высокие столики, и на каждом — электрическая лампа. Над большим столом висела картина. В комнате было два больших, чуть ли не во всю стену, окна. Сейчас они полуоткрыты, но заслонены ставнями. Тин постучал по доскам пола. Старая крепкая тиковая древесина. Тину захотелось исследовать и весь остальной дом, но он не знал, как к этому отнесутся. А потому вернулся на кровать и стал ждать вечера и возвращения У Со.

Тин задремал и проснулся от стука в дверь. Пришел все тот же мальчик-слуга и сообщил, что хозяин вернулся и ждет господина Тина Вина к ужину.

Они вышли в коридор, подошли к лестнице, только не ровной, как те, что вели к монастырской веранде и крыльцу дома Ми Ми, а круговой. Тин опасливо поставил ногу на ступеньку и, держась за стену, начал спускаться. Его шаги отдавались эхом. Тин понял, что находится не только в просторном, но и высоком помещении, протянувшемся на два этажа. Слуга не торопил его, а тихо шел следом. На последней ступеньке мальчик подхватил Тина под руку. Они прошли еще через две большие комнаты и оказались в столовой.

Дожидаясь Тина, У Со пил газированную воду с лаймовым сиропом и расхаживал взад-вперед по террасе, проверяя состояние сада. На пальме он заметил бурый лист. Как его можно было не увидеть? А садовники проворонили. Значит, проявили небрежность, а этого У Со не терпел. Похоже, настало время с треском выгнать кого-то из слуг. Это заставит остальных внимательнее относиться к своим обязанностям. Конечно, потом лень снова возьмет свое, но на несколько месяцев острастки хватит. У Со спустился к лужайке и стал смотреть, аккуратно ли скошена трава. И тут непорядок! Как можно ровнять лужайку и при этом оставлять торчащие травинки? Открытие рассердило У Со. Завтра же он разберется с бездельниками.

У Со был одним из немногих бирманцев, которым британское владычество не помешало разбогатеть. Он владел различными предприятиями. У него было несколько домов, в том числе и за границей, а также солидные счета в банках. Все это позволяло назвать У Со одним из богатейших граждан Бирмы. Естественно, он не мог соперничать с некоторыми англичанами и другими европейцами. Но те жили совсем в ином мире, почти целиком отделенном от Бирмы, и потому У Со себя с ними не сравнивал. Зато его особняк на Хальпин-роуд мог соперничать с самыми богатыми домами колониальных правителей. В жилище У Со было почти три десятка комнат, бассейн и роскошный сад с теннисным кортом. О таком доме многие англичане из колониальной администрации только мечтали. Сам У Со теннисом не увлекался, но заставлял играть слуг. По утрам, едва всходило солнце, двое из пяти садовников целый час усердно махали ракетками, создавая видимость, что хозяин регулярно упражняется. Соседи и гости считали У Со заядлым спортсменом. Помимо садовников, У Со держал двух поваров, двух водителей, несколько уборщиц, трех ночных сторожей, мальчика-слугу, дворецкого и финансового распорядителя, ведавшего всеми расходами и покупками.

В прошлом ходило немало слухов об источнике его богатства, но У Со становился все состоятельнее, и сплетни вымерли сами собой. Он достиг социального статуса, и домыслы ему нипочем.

Теперь о нем говорили как о целеустремленном человеке, который вышел из низов, но усердием, трудолюбием и предпринимательской хваткой добился богатства и уважения. Все знали, что в начале двадцатого века еще совсем юный У Со сблизился с немецкими промышленниками, осевшими в Рангуне. Он свободно говорил по-немецки и довольно рано стал управляющим на крупной рисовой мельнице, принадлежащей одному германцу. Первая мировая война заставила владельца мельницы и большинство рангунских немцев спешно улепетывать из английской колонии. Мельницу он передал во временное владение У Со, оговорив, что после войны тот вернет предприятие прежнему владельцу. По схожим причинам еще двое «рисовых баронов» продали ему свое дело за символическую плату в несколько рупий. Война окончилась, но никто из них в Рангун не вернулся. У Со нигде и никогда не заикался о столь счастливом повороте судьбы.

Двадцатые годы принесли ему новые богатства и упрочили влияние. А потом разразилась Великая депрессия, последствия которой затронули и Юго-Восточную Азию. Но фортуна снова улыбнулась У Со. Он скупал рисовые плантации и мельницы мелких разорившихся владельцев, затем прибрал к рукам «империю» индийского «рисового барона». Вскоре У Со управлял всеми стадиями торговли рисом: от выращивания до экспорта. Он водил дружбу не только с индийскими конкурентами, но и с англичанами, а также с китайской диаспорой. У Со с ранних лет усвоил простую истину: хорошие отношения могут повредить лишь тому, кто их не имеет. Чтобы злые языки не упрекнули его в том, что он забыл интересы родной страны, У Со делал щедрые пожертвования двум крупнейшим рангунским монастырям. На свои деньги построил три пагоды, а у себя в особняке поставил буддистский алтарь, видимый каждому, кто приходил в гости.

Короче говоря, в свои пятьдесят У Со имел все основания благодарить судьбу за редкую к нему благосклонность. Даже трагическая смерть жены, случившаяся два года назад, не поколебала в нем этой уверенности. Брак был бездетным, и У Со относился к нему как к невыгодному партнерству, сохраняемому ради общей выгоды. Супруга была дочерью богатого судовладельца. У Со женился на ней с расчетом снизить затраты на перевозку риса. Увы, он не знал, что в тот момент отец невесты находился на грани банкротства. У Со все же вступил в официальный брак, но они с женой так и не стали близкими людьми.

Нельзя сказать, чтобы У Со тяжело переживал смерть благоверной. Куда серьезнее его тревожили обстоятельства, при которых она умерла. Возможно, ее смерть можно было предотвратить, прислушайся он к совету астролога. Тот настоятельно отговаривал У Со от поездки в Калькутту, уверял, что в противном случае на его семью обрушится большая беда. Но поездка сулила заключение выгодной сделки, и У Со сел на пароход. Через два дня слуги нашли его жену бездыханной. Она лежала в постели, не подавая признаков жизни. Рядом спала кобра. Должно быть, змея вползла в спальню через открытое окно.

С тех пор У Со не принимал никаких важных решений, не посоветовавшись с астрологами. Две недели назад один из них предсказал ему крупную катастрофу в жизни и в делах. Для У Со это было одно и то же, и он не стал расспрашивать астролога о различиях. Поинтересовался лишь, можно ли избежать бедствия. Астролог посмотрел свои расчеты и ответил, что да, если У Со поможет родственнику, претерпевающему большие страдания.

Предсказание стоило У Со нескольких бессонных ночей. Он ломал голову, вспоминая, кто же из его родни сильно страдает. Если это касалось денег, получалось, что практически все. Родня была бедной и постоянно клянчила деньги. По этой причине У Со давно разорвал с ней отношения. Нет, наверное, речь шла о чем-то более серьезном и трагическом, нежели хроническое безденежье.

И тут он вспомнил о дальнем родственнике из захолустного городишки Кало. У Со владел там двухэтажной виллой, которую видел только на фотографиях. Помнится, его двоюродный… нет, кажется, троюродный племянник вместе с женой присматривали за этой виллой. А потом родич нелепо погиб на поле для гольфа. Обо всем этом У Со узнал намного позже. Вдова исчезла в неизвестном направлении, бросив малолетнего сына. Это так сильно подействовало на ребенка, что он потерял зрение. К счастью, нашлась заботливая одинокая соседка, которая поселилась в их хижине и стала ухаживать за сиротой и за особняком. Пожалуй, он сумеет умилостивить звезды, если поможет мальчишке, который за это время уже превратился во взрослого парня. Однако все это довольно хлопотно.

У Со вновь навестил астролога и осторожно спросил, нет ли иного способа отвести беду. Может, звезды удовлетворятся, если он сделает щедрое пожертвование монастырю? (У Со весьма прозрачно намекнул, что его щедрость распространится и на астролога.) Звездочет покачал головой. А если он даст деньги на строительство нескольких пагод? Предсказатель деликатно заметил, что звезды очень не любят, когда с ними торгуются.

На следующий же день У Со отправил в Кало двух самых толковых своих управляющих.

Услышав голоса в столовой, У Со поспешил в дом… Но что это? У Со смотрел на Тина и ничего не мог понять. Он ожидал увидеть несчастного, увечного парня, тщедушного и, возможно, умственно отсталого. Но перед ним стоял сильный, крепкий и совершенно здоровый юноша с красивым, умным лицом. Он был чуть ли не на две головы выше У Со, и от него исходило странное ощущение спокойствия и уверенности. Этот Тин Вин вовсе не выглядел оборванцем. Белая рубашка, безупречно чистое зеленое лонгьи. Разве это нищий, нуждающийся в помощи? У Со был сильно разочарован, но умел скрывать истинные чувства и улыбаться даже в тех случаях, когда хотелось стукнуть кулаком по столу.

— Добро пожаловать в Рангун, мой дорогой племянник… Конечно, если быть точным, то племянником мне доводился твой отец. И то не прямым. Но я не силен в этой… родственной терминологии. Будем для простоты считать, что ты — мой племянник, а я — твой дядя. Договорились? Прекрасно. Как я рад, что наконец-то тебя увидел.

Первая же фраза У Со подняла внутри Тина волну непонятного раздражения. Слова не затронули ни одну струну его души. Внешне они были дружелюбными, но в них недоставало чего-то очень важного. Тин силился понять, чего именно. Они напоминали ровное жужжание на потолке его комнаты. Еще более странным было биение дядиного сердца — безучастное и монотонное, похожее на тиканье стенных часов в коридоре.

— Надеюсь, длинная дорога не слишком тебя утомила, — продолжал У Со.

— Нет, — тихо ответил Тин Вин.

— А как твои глаза?

— С ними все в порядке.

— Да? Я думал, ты слепой.

В дядином голосе появилось недоумение и даже недоверие. Наверное, сейчас не самое подходящее время, чтобы затевать разговор о слепоте и способности видеть.

— Вы правы, я слеп. Но я хотел сказать, что мне это не мешает.

— Приятно слышать. Обычно слепые только и делают, что жалуются на тяготы жизни. А я ведь совсем недавно узнал о твоем… несчастье. Мой знакомый был в Кало и рассказал мне. Иначе я бы уже давно попытался тебе помочь. Теперь хочу наверстать упущенное. Я очень дружен с английским доктором Стюартом Маккреем. Он главный врач самой крупной больницы Рангуна. Руководит отделением офтальмологии. Я договорился, что в ближайшие недели он осмотрит твои глаза.

— Вы просто поражаете меня своей щедростью, дядя У Со, — сказал Тин. — Даже не знаю, как вас благодарить.

— Пока что благодарить не за что. Кстати, а в Кало тебя показывали врачам?

— Да. Су Кьи меня водила. Но наша больница совсем маленькая, и глазных врачей там нет. Меня смотрел другой доктор.

— И что сказал?

— Я уже не помню. Вроде он говорил, что зрение может неожиданно вернуться.

— Доктор Маккрей не провинциальный врач. К тому же медицина сейчас стремительно развивается. Возможно, тебе понадобится операция. Не исключено, что потом придется носить очки. Но думаю, это не самое большое неудобство. Я вот тоже вынужден пользоваться очками.

Настроение У Со заметно улучшилось. Ему понравилось, с каким достоинством держится Тин Вин. Ни о чем не просит. Умеет быть благодарным. Обычно родня У Со, переступив порог его дома, сразу же начинала сетовать на тяжелую жизнь и клянчить денег.

— Желаешь чего-нибудь выпить? — спросил У Со.

— Воды, если можно.

У Со налил воды в хрустальный бокал и нарочито громко поставил его перед Тином. Тин безошибочно протянул руку, взял бокал и отхлебнул несколько глотков.

— Я велел повару приготовить для тебя куриный бульон и рыбное карри с рисом. Надеюсь, тебе понравится.

— Наверняка понравится.

— Тебе нужна помощь при еде?

— Нет, благодарю вас. Я умею есть самостоятельно.

У Со хлопнул в ладоши и выкрикнул чье-то имя. В столовую вошел мальчик-слуга, он подвел Тина к стулу и усадил. Тин исследовал предметы, находившиеся перед ним: плоскую тарелку, на которой стояла глубокая миска, салфетку, ложку, нож и вилку. В монастыре У Май давал ему ощупать эти предметы и рассказывал, что у англичан не принято есть руками. Помнится, испытав ложку в действии, Тин сразу понял, что это намного удобнее, чем запускать в миску с рисом свою пятерню.

У Со облегченно вздыхал, убеждаясь, что Тин Вин умеет пользоваться столовыми приборами и что слепота не мешает ему есть аккуратно и даже красиво. Суп и тот не вызывал у племянника затруднений. До сих пор У Со с ужасом представлял, что Тина придется кормить с ложки и утирать слюни.

Ели молча. Тин Вин думал о Ми Ми. Интересно, как бы она обрисовала ему дядю? Возможно, у него толстые пальцы. Наверное, и сам толстоват. Может, у него двойной подбородок, как у того торговца сахарным тростником? Они с дядей похожи по стуку сердца — одинаково равнодушные. А глаза? В них есть блеск? Или его взгляд такой же тусклый, как и звук сердца? Кто теперь расскажет Тину о новом мире, в который он попал? Дяде, скорее всего, некогда. Возможно, мальчик-слуга.

Потом его мысли перекинулись на английского врача. Сумеет ли этот доктор Маккрей помочь? А если нет, разрешат ли ему вернуться в Кало? Наверное. Зачем дяде с ним возиться? Тогда уже к концу следующей недели он вновь будет рядом с Ми Ми.

А если врачи вернут зрение? До сих пор Тин об этом не задумывался. Ни дома, ни в поезде, когда ехал сюда. Он не соврал дяде: слепота действительно ничуть не тяготила его. У него и так есть все, что нужно.

Тин Вин попытался вообразить последствия успешной операции. Он снова будет видеть. Вернутся резкие очертания предметов. Лица. Но сохранит ли он искусство слышания? Тин представил себя глядящим на Ми Ми. Она лежала перед ним. Он представлял, как выглядит ее худощавое тело, маленькие упругие груди. Потом он представил ее плоский живот и волосы на лобке, нежные бедра, лоно. Как ни странно, мысленные картины его совсем не возбудили. Видеть любимую — может, это и здорово. Но для него не было выше наслаждения, чем языком ласкать ее кожу, губами касаться грудей и слышать учащающееся биение сердца.

Дядин голос прервал его мысли.

— В ближайшие дни я буду очень занят и вряд ли у меня найдется время посидеть и побеседовать с тобой, — сказал У Со, заканчивая ужин. — Но Хла То — он вел тебя сюда — будет в полном твоем распоряжении. Он поводит тебя по саду. Если хочешь, проведет по городу. Спрашивай обо всем, что тебе нужно. Возможно, в воскресенье я выкрою время и мы с тобой пообедаем. Осмотр у доктора Маккрея назначен на вторник.

Произнеся эти слова, У Со почувствовал некоторое замешательство. Говорил ли астролог, сколько времени он должен проводить с несчастным родственником, которому взялся помогать? У Со напряг память, но так ничего и не вспомнил. Придется завтра снова заехать к звездочету и расспросить поподробнее.

— Благодарю вас, досточтимый У Со, — сказал Тин. — Я не заслуживаю вашей щедрости.

У Со встал. Он был более чем доволен. Его племянник обладал не только тактом, но и настоящим, не наигранным чувством благодарности. У Со очень грела мысль, что с его помощью Тину, возможно, вернут зрение. От предвкушения этого по всему телу разливалась приятная теплая волна. Звезды непременно заметят его великодушие и не оставят без награды. В этом У Со был уверен.

Тин Вин уже третью ночь не мог заснуть. Спал он только днем, и то урывками. Причиной бессонницы были не душевные переживания, а обыкновенный понос. Позывы следовали один за другим, а туалетная комната казалась все дальше. Из страха, что не успеет добежать до туалета, Тин оставался в коридоре и сидел на плитках пола, ожидая очередного бунта желудка.

Повсюду его подстерегали странные звуки. Одни пугали, другие откровенно над ним насмехались. Что-то гремело и булькало за стенами и под полом туалетной комнаты. Паук под кроватью превратился в прожорливое чудовище. Мухи одна за другой бились в предсмертных судорогах, а их палач с наслаждением откусывал лапки и высасывал внутренности. Тин и раньше знал, что пауки едят мух, но сейчас их обжорство стало ему особенно противно. Однажды утром он услышал змею, скользившую по полу. Ее выдавало биение сердца. Змея вползла на кровать, прошуршала по его ногам. Даже через простыню он чувствовал холодное, влажное тело. Ползучая тварючка шипела рядом с его головой, будто хотела рассказать историю. Спустя несколько часов она удалилась через полуоткрытое окно. Ящерицы на стенах без конца потешались над ним.

Когда становилось совсем невыносимо, Тин затыкал уши и звал на помощь.

Хла То утверждал, что всему виной жара и непривычная пища. Тин Вин с ним не спорил, но знал: причина совсем в другом. Он снова сидел на пне и ждал. Она сказала, что скоро придет.

Тин сделал глубокий вдох. Задержал дыхание. Он считал секунды. Сорок. Шестьдесят. Давление в груди нарастало. Девяносто. Сто двадцать. У него закружилась голова. Тело требовало воздуха. Тин Вин не отвечал на его просьбу. Удары сердца замедлились и потеряли ритмичность. Если он захочет, сердце полностью остановится. Тин об этом знал.

К нему широкими шагами приближалась смерть. Она увеличивалась в размерах, пока не заняла собой все пространство.

— Ты позвал меня. Зачем?

Тин испугался. Не близости смерти и не своего голоса — самого себя. Вызвал смерть, но умирать ему не хотелось. Не сейчас. И не здесь. Он уже не тот маленький мальчик, который был готов погибнуть от страха и мечтал раствориться в пространстве, превратиться в ничто. Он хотел жить. Вновь оказаться рядом с Ми Ми, почувствовать ее дыхание, тепло губ, прильнувших к его уху.

Услышать песню ее сердца.

Тин сделал глубокий вдох.

Он узнает, зачем понадобился дяде. Сделает то, о чем его попросят, а потом как можно скорее возвратится в Кало.

Прошло четыре дня. Тин Вин стоял возле двери террасы и вслушивался. Начался дождь. Не ливень, а ровный, размеренный дождь, с легким шелестом падающий на землю. Тину он нравился. Капли были его союзницами. В струящейся с неба воде ему слышался нежный шепот Ми Ми. Она придавала очертания саду и дому, приподнимая завесу неизвестности над дядиным особняком. Дождевые струи рисовали картины. В каждом уголке двора они звучали по-своему. По металлической крыше кухни — громко и резко. Но те же капли достаточно мягко шлепались на камни террасы, помогая Тину определить размеры этих камней. Еще мягче дождь звучал на траве. С его помощью Тин слышал дорожку, что тянулась между цветочных клумб, чуял кусты и лужайку. Песчаная дорожка впитывала воду почти беззвучно. Вода ударяла по широким листьям пальм, затем сбегала по стволам, выливалась на цветы, кое-где сминая нежные лепестки. Дождь помог Тину узнать, что двор вовсе не плоский, а имеет уклон в сторону улицы. Слушая музыку капель, Тин по-настоящему видел место, куда он попал.

Дождь усилился. Стук по крыше сделался невыносимым. Тин вышел на террасу. Рангунская непогода теплее, чем в Кало. Капли стали крупнее и тяжелее. Они приятно гладили ему спину. Тин вдруг почувствовал Ми Ми, привычно сидящую у него за спиной. Ему захотелось показать ей сад. Он сделал несколько шагов и побежал. С террасы выскочил на лужайку, обогнул пальму, обежал вокруг теннисного корта, перепрыгнул через два кустика, затем свернул к живой изгороди, окаймлявшей границы дядиных владений. Тин вернулся к террасе, сделал второй круг, потом третий. Бег дарил свободу, возвращая силы.

Дождь вымывал из Тина тревоги былых дней. С каждой каплей у него прибавлялось жизненной энергии. Ми Ми была рядом. Она открыла ему глаза в жизнь и уже никогда его не оставит. Сейчас она ждет возвращения Тина. Единственными препятствиями, мешавшими им, были его боязнь и печаль. Тин вспоминал слова У Мая: «Страх, гнев, зависть, подозрение — вот что делает людей слепыми и глухими». И во всем мире существует только одна сила, превосходящая страх.

Тин вернулся на террасу. Он тяжело дышал и сиял от радости.

— Тин Вин, я тебя жду, — услышал он дядин голос.

Почему У Со вернулся раньше обычного? Ведь у него столько дел!

— Мне позвонил доктор Маккрей. У него изменилось расписание. Он перенес осмотр на сегодня. Пусть Хла То поможет тебе одеться, и мы поедем в больницу. — У Со оглядел промокшего племянника. — Я видел, как ты бегаешь. Так слеп ты или нет?

Его вопрос был очень близок к правде и одновременно очень далек.

Осмотр занял считаные минуты. Медсестра придерживала Тину голову. Сильные руки доктора Маккрея оттягивали кожу вокруг глаз. Лицо англичанина было совсем рядом. От него пахло табаком.

За все время осмотра Стюарт Маккрей не произнес ни слова. Тин сосредоточился на ритме его сердца, надеясь, что оно подскажет диагноз. Но нет. Сердце глазного врача билось спокойно, не меняя ритма. Ровного, надежного, но чужого. Ритм вполне соответствовал голосу англичанина. Маккрей говорил короткими, отрывистыми фразами, начиная и обрывая их на полуслове. Возможно, он был очень хорошим доктором. Просто его голос и сердце не ведали чувств.

Диагноз оказался простым и понятным. (К радости У Со, слепота Тина поддавалась излечению.) Катаракта обоих глаз. Явление редкое, учитывая возраст. Возможно, причина кроется в наследственных факторах. Состояние поправимое, и операцию, если никто не возражает, можно сделать прямо завтра.

Самыми неприятными были уколы. Длинными толстыми иглами ему вводили лекарство в места под и над глазами, а также возле ушей. Холодный металл все глубже и глубже проникал в лицо, как будто доктор Маккрей пытался проткнуть Тина насквозь. Потом его избавили от пленок, что мешали видеть. Тин ощущал надрезы на глазах, однако не испытывал боли. Затем врач потребовал хирургическую иглу и нить и сшил надрезанную кожу. Совсем как кусочки тряпок. Тину забинтовали глаза, обещая через пару дней снять повязку.

Делая операцию, врачи гремели ножницами и щипцами, успевая переговариваться. Часть английских слов Тин не понимал. Наверное, это были сугубо медицинские термины. Ему же доктор Маккрей сказал, что операция прошла успешно. Глаза у него здоровые, как у новорожденного. Через два дня, когда снимут повязку, он увидит свет, краски, очертания предметов. Однако четкого зрения можно добиться только с помощью очков. Иначе вернуть зоркость, увы, невозможно.

Тин не знал, верить ли услышанному. Нет, он не сомневался в словах врачей и не считал, что те намеренно его обманывают. Врачи говорили правду, вот только звучала она по-иному.

— Что может быть драгоценнее зрения? — риторически спросил перед операцией доктор Маккрей и сам себе ответил: — Ничего. Увидеть — значит поверить.

Англичане действовали так, будто освобождали его из тюрьмы и словно их мнение было единственно правильным. Интересно, они когда-нибудь слышали песню сердца? Сумели бы понять, о чем рассказывают сердца разных людей? А известно ли им, что дождь может говорить не только о необходимости поскорее раскрыть зонтики?

Тин ерзал на операционном столе. Медсестры пытались его успокоить, говоря, что все уже позади и теперь нужно немного полежать. Он хотел объяснить им, что вполне спокоен, а то, что им кажется волнением, на самом деле желание поскорее вернуться к любимой, оставшейся в далеком Кало. Судьба обрекла ее передвигаться на четвереньках, но зато она знает: видеть можно не только глазами, а расстояния не всегда измеряются пройденными шагами. Но смогут ли эти люди понять его слова? Вряд ли. Лучше промолчать.

— Осталось потерпеть совсем немножко, — сказал доктор Маккрей, осторожно разматывая бинты.

Англичанин не торопился. Обстановка в кабинете становилась все напряженнее. Даже сердце бесстрастного доктора билось чуточку быстрее.

— Вот и все, Тин Вин. Можешь открыть глаза.

Тин открыл… Это было потрясение. Удар светом. Ярким. Ослепительным. Молочная пелена исчезла. В лицо Тину бил слепящий белый свет.

Вместо радости пришла боль. Свет жег глаза, голова разболелась. Не выдержав, Тин зажмурился, отступив в привычную темноту.

— Ты видишь меня? — громко спросил У Со. — Видишь?

Нет, Тин его не видел и не нуждался в этом. Ему было достаточно услышать биение дядиного сердца, и он понял, в каком настроении сейчас находится У Со. Дядя словно рукоплескал самому себе. Тин ясно представлял довольную улыбку на его лице.

— Тин Вин, я тебя спрашиваю. Ты меня видишь? — допытывался У Со.

Тин прищурил глаза, как будто это могло уменьшить боль, вызванную светом.

Как будто он мог вернуться назад.

Доктор Маккрей сам надел ему очки и сказал, что теперь Тин Вин может смело открывать глаза и наслаждаться четким зрением. Словно это было так просто после восьми лет слепоты…

Тин не торопился. Он был бы согласен вернуться в Кало с завязанными глазами и распахнуть их только рядом с Ми Ми. Ему хотелось, чтобы новое зрение началось с нее.

— ОТКРОЙ ГЛАЗА! — на английском и бирманском требовали нетерпеливые голоса.

Нет, при всем желании он не сможет сразу исполнить их просьбу. Глаза боялись смотреть. Нужно действовать постепенно. Сначала приоткрыть совсем чуть-чуть. Маленькую щелочку, как будто он спрятался и глядит на мир через дырочку в стене.

Белый туман исчез навсегда. Мир вокруг Тина был ослепительным и пугающе четким. Яркость и резкость отозвались острой болью в глазных яблоках, потом во лбу и в затылке. Перед Тином стояли доктор Маккрей и У Со. Они пристально смотрели на него. На лицах читалось такое волнение, словно они специально для Тина создали весь этот мир.

Дядино лицо. Да, Тин его видел. Очень четко.

Тин вновь закрыл глаза. Звуки сразу стали более привычными. В темноте ему было легче.

Его забрасывали вопросами. Нет, у него ничего не болит. Голова не кружится. И прилечь он не хочет. Просто это… слишком для первого раза. Чересчур много света.

Тин не сказал, что и вопросов к нему тоже было слишком много. И глаз, внимательно на него глядящих. Врачи считали, что сотворили чудо, и теперь ждали, когда Тин это подтвердит.

Изобилие красок и оттенков почему-то не манило, а раздражало Тина. Нервировала кремовая белизна дядиных зубов и их коричневые кромки. Бесил серебристый блеск колпака настольной лампы на столе доктора Маккрея, его рыжеватые волосы и брови. Даже темно-красные губы медсестер были неприятны Тину. Он привык жить в черно-белом мире. Краски не имели звуков. Они не бурлили, не стрекотали, не шелестели и не скрипели. Прежняя память о разноцветном мире давным-давно потускнела. Даже названия цветов превратились в абстракцию.

Его снова просили открыть глаза. Тин мотал головой. Ни за что.

— Может, с ним что-то не так? — тихо спросил у доктора У Со.

— Едва ли. Я таких случаев насмотрелся достаточно. Обыкновенный шок, — ответил Маккрей. — Не беспокойтесь, он привыкнет.

Оба даже не подозревали, насколько они правы.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: