ИСКУССТВО СЛЫШАТЬ СТУК СЕРДЦА 14 страница

Тин Вин сидел на невысокой стене из красного кирпича. Рядом текла река Рангун и грохотал порт.

Он постоянно напоминал себе о необходимости держать глаза открытыми. Прошло десять дней после операции. Восемь — с того момента, когда вернулось зрение. Краски, образы становились предельно четкими, стоило ему надеть очки. Разноцветье мира. Тин с трудом привыкал к нему.

Он оглядывался, вертел головой вправо и влево. На берегу стояли высоченные металлические деревья без листьев, с одной-единственной веткой, которая умела поворачиваться в разные стороны, а сами деревья катались взад-вперед по рельсам. Подъемные краны. Их тросы с тяжелыми черными крюками опускались, цепляли груз и, почти играючи, переносили его на корабли и баржи. Вчера Тин видел, как поднимали слона. Его целиком обмотали красным брезентом и веревками. Великан беспомощно шевелил ногами, напоминая большого жука, опрокинутого на спину. Перед складскими помещениями громоздились штабеля ящиков и бочек. На многих черными буквами был написан порт назначения. Калькутта. Коломбо, Ливерпуль, Марсель. Порт-Саид. Нью-Йорк.

Порт кишел лодками: парусными, моторными и гребными. Некоторые были настолько перегружены людьми, корзинами и велосипедами, что черпали воду то одним, то другим бортом. Оказалось, что многие живут на воде, в плавучих домах. Между мачтами сушилось белье. На палубах играли дети. Мимо Тина проплыла длинная лодка, где в гамаке спал старик.

Тин завороженно следил за скольжением чаек. Он читал о них, но и представить не мог, насколько изящны их движения. С реки дул легкий ветер, ничуть не разгоняя влажную дневную духоту.

Зрение и слух не уживались между собой. Чтобы слышать, как раньше, Тин закрывал глаза. И возвращался в привычный мир… Надсадно стучал поршень в моторе проплывающей лодки. Древоточцы неутомимо буравили проходы в стене склада. Угасало сердце рыбы в корзине торговца. Волны бились о борта лодок, и по звуку Тин безошибочно определял, какая из них деревянная, а какая — металлическая. Разные породы дерева звучали по-разному, и он это тоже слышал. Звуки давали ему более полную и красочную картину порта, нежели глаза, которые отмечали лишь образы, точнее, безостановочный яркий поток. Ежесекундно, с каждым морганием, они торопились передать Тину очередную порцию картинок. Образы занимали его, развлекали, вызывали любопытство, но не более. Они не втягивали его в окружающую жизнь. Тин оставался сторонним наблюдателем.

Он пробовал упорядочить образы, сгруппировать их, как когда-то с помощью Ми Ми классифицировал звуки. Заставлял себя сосредотачиваться на чем-то одном. Минутами смотрел на парус, якорь, лодку или цветок в дядином саду. Стремился глазами прочувствовать все очертания, оттенки, малейшие детали, чтобы потом проникнуть глубже. Оживить видимое. Это не помогало. Как бы пристально он ни вглядывался в птицу, человека или рыбачью лодку, это не делало их живее или ближе. Картины оставались картинами. Тин не становился частью того, на что смотрел. Очки давали четкое зрение, но не могли заменить ему глаза Ми Ми. С ее помощью он видел не только красивые картинки.

Тин слез со стены и пошел дальше. Неужели он такой неблагодарный? Разве не чувствует, насколько легче и проще стала его жизнь? Теперь он мог не опасаться, что налетит на стул или стену, споткнется о спящую собаку или древесные корни. Глаза — очень полезные инструменты. Вскоре он научится ими пользоваться и оценит по достоинству.

Он ведь не помнит свою прежнюю зрячую жизнь. Возможно, то, что он считает отчужденностью зримого мира, — это побочный эффект зрения. Плата за возможность видеть. Ему вспомнились слова У Мая, не раз предостерегавшего Тина: «Истинная суть вещей скрыта от глаз». А ведь покойный учитель не был слепым от рождения. Он на себе испытал разницу в восприятии. Только сейчас Тин понял, насколько был прав наставник. Глаза не помогают постичь суть вещей. Они даже мешают. Отвлекают, а наш ум обожает попадать в разные ловушки. Тин помнил каждое слово наставлений У Мая.

Он побрел дальше по берегу реки Рангун, мимо кораблей и кранов. У причала разгружался пароход, и портовые грузчики переносили мешки с рисом к складу. Они сгибались под тяжестью мешков. Их лонгьи были подвернуты до колен, чтобы не мешать ходьбе. Спины блестели от пота. Пот застилал и жег им глаза. Их ноги были тонкими, как прутья, а руки — непропорционально мускулистыми. Обычная картина: кули за тяжелой работой. Когда Тин смотрел на них, они казались ему иллюстрацией из книжки для зрячих. Только закрыв глаза, начинал ощущать их живыми людьми. Он слышал жалобы тел. Урчание голодных желудков. Стоны легких, которым не хватало воздуха. У этих сильных людей были слабые, изношенные сердца. Тин слушал их неровное, прерывистое биение и знал, кого из грузчиков ждет скорый конец.

Его способность к слышанию не исчезла. Стоило закрыть глаза, и она возвращалась. А чем же тогда будет для него зрение? Вспомогательным инструментом. Если помнить предостережения У Мая, глаза ему не помешают.

Потом ему надоело идти вдоль реки, и он свернул в первую же улочку. Его встретила плотная стена духоты. Прибрежный ветер сюда не проникал. Здесь не было простора, как на проспектах, где жили европейцы. Домишки стояли впритык, с широко открытыми окнами. Они были построены из всего, что оказалось под рукой у строителя. Тину подумалось, что он спустился в подвал Рангуна: узкий, грязный и шумный. На такой жаре запах пота и мочи становился особенно зловонным. В сточных канавах валялись сгнившие фрукты, объедки, обрывки бумаги и куски тряпок. Возле домов на скамейках и табуретках сидели их жители, загораживая и без того узкий тротуар. Одноэтажные магазинчики ломились от всевозможных товаров: рулонов тканей, чая, трав, овощей, лапши и, конечно же, риса. Тин совсем недавно узнал от дяди о существовании множества сортов риса, каждый из которых имел свой оттенок вкуса. Прохожие смеялись и говорили на непонятном языке. Многие смотрели на него как на чужака, которому нечего здесь делать.

Может, не сердить их и уйти? Тин закрыл глаза. В окружающих звуках не было угрозы. В тесных кухнях шипел жир на разогретых сковородках. Женщины месили тесто, резали мясо и овощи. С верхних этажей доносились детские крики и смех. Голоса на улице не казались враждебными. Как и сердца.

Тин шел дальше, то закрывая глаза, то открывая их снова. Ему хотелось впитать все картины, все звуки и ощущения, чтобы сохранить их для Ми Ми. Она ведь наверняка станет расспрашивать его про жизнь в столице.

Вскоре китайский квартал сменился индийским. Здешние жители были выше ростом и заметно смуглее. Однако воздух не стал свежее, а уличная толчея — меньше. Просто из одного подвального помещения он перешел в другое. Но запахи здешней еды оказались более знакомыми. Пахло карри и имбирем, лимонной травой, красным перцем. Прохожие не обращали на него внимания, зато Тин заметил, что по звукам сердца невозможно определить, находится ли он в китайском или индийском квартале. Точно так же сердца англичан и бирманцев бились одинаково. Различия были лишь в возрасте, здоровье и настроении человека.

Ранним вечером Тин подошел к пагоде Суле, где его ждал дядин водитель. Они поехали мимо озер. В надвигавшихся сумерках водная гладь была розоватой, отражая последние краски темнеющего неба.

А дома его уже ждал У Со. После операции дядя и племянник обедали вместе. В свой первый зрячий день Тин Вин не притронулся к еде, сославшись на жару и отсутствие аппетита. На самом деле он был настолько взбудоражен, что не думал ни о каком рисе и карри. У Со не настаивал. Его больше интересовало, как племянник провел первый день без слепоты: куда ходил, что видел. За этими вопросами ясно читался главный: «Как тебе мой подарок?»

Вопросы лишь усилили замешательство Тина. Ему не хотелось делиться с У Со наблюдениями, ощущениями и мыслями. Все это он берег для Ми Ми. И в то же время Тин опасался показаться дяде неблагодарным и невежливым. Он нашел компромисс, рассказав лишь малую часть своих впечатлений. Дядя кивал и улыбался.

Вскоре Тин почувствовал, что У Со не очень-то и слушает его рассказы. Дядя рассеянно кивал, а сам, похоже, думал о своем. В пятый вечер Тин решил это проверить и повторил вчерашний рассказ. Дядя ничего не заметил. Он не слушал Тина и не интересовался его жизнью. Тина это вполне устраивало. Он выслушивал повторяющиеся вопросы и давал на них повторяющиеся ответы. Так продолжалось из вечера в вечер. К счастью, рассказы Тина длились не дольше двадцати минут. Столько, сколько требовалось У Со, чтобы поесть. Дожевав последний кусок, дядя обрывал Тина на полуслове и говорил, что у него еще есть дела. Пожелав племяннику доброй ночи и удачного дня, У Со покидал столовую.

Сегодня привычный ритуал был нарушен. У Со стоял в коридоре вместе с гостем — невысоким коренастым мужчиной. Оба постоянно кланялись друг другу и говорили на непонятном языке. Увидев Тина, дядя кивком указал ему на дверь своего кабинета. Тин послушно направился туда, уселся в массивное кожаное кресло и стал ждать. В кабинете было сумрачно. По стенам, от пола до потолка, тянулись книжные полки. На столе вентилятор гнал струю горячего воздуха. Через несколько минут вошел У Со, сел за обитый кожей стол и внимательно посмотрел на Тина.

— Помнится, в Кало ты посещал монастырскую школу.

— Да.

— Считать умеешь?

— Да.

— А читать?

— Да. Книги для слепых. Я их…

— А писать? — новым вопросом перебил его У Со.

— До того, как ослеп, умел.

— Навыки быстро восстановятся. Что ж, значит, ты грамотный. Это упрощает дело. Я собираюсь отправить тебя учиться.

Тин Вин надеялся, что дядя заговорит о возвращении в Кало. Пусть не завтра. В ближайшие дни. Мысль о том, что он скоро вернется домой, давала ему силы и наполняла смыслом его прогулки по городу. И вдруг — идти в школу. Это значило остаться в Рангуне. Тин закусил губы, чтобы не закричать. Он понимал: У Со не спрашивал его мнения. Этот человек не делал предложений. У Со объявил свою волю, и Тин обязан ей подчиниться. Тин привык уважать старших. Единственными чувствами, которые он сейчас имел право выразить, были смирение и благодарность. И никаких вопросов. Их в этом доме задавал только У Со.

— Дядя, я вновь чувствую себя недостойным вашей щедрости.

— Не будем об этом. Я знаком с директором средней школы имени Святого Павла. Завтра утром ты встретишься с ним. Мой водитель тебя отвезет. Вообще-то, ты уже не подходишь им по возрасту, но директор согласился проверить твои знания. Уверен, он нам поможет. — У Со встал. — Мне пора вернуться к гостю. Завтра вечером жду от тебя рассказ о школе.

У Со вышел в коридор, где его ждал японский консул. На какое-то мгновение он усомнился в искренности слов Тина. Увидел, какая гримаса пробежала по лицу племянника, когда тот услышал о школе. Впрочем, так ли это важно? Астролог не оставил ему выбора. У Со предлагал сделать щедрое пожертвование больнице, где Тину вернули зрение, но звездочет покачал головой. Отношения между У Со и его родственником должны быть длительными. Иными словами, он должен взять племянника под крыло. У Со не имел оснований сомневаться в словах астролога. Разве щедрость, проявленная им по отношению к Тину, не принесла первых плодов? Всего через два дня после операции У Со подписал долгожданный контракт о государственных поставках риса. Вскоре все английские войска, расквартированные в столице, будут есть рис от У Со. Даже затяжные переговоры о покупке хлопковых полей на берегах Иравади сдвинулись с мертвой точки, когда в его доме появился Тин Вин.

Возможно, судьба послала ему живой талисман. Пусть парень забудет про свой Кало. На ближайшие два года он останется в Рангуне. А может, и насовсем. Деловые интересы У Со постоянно расширялись. Ему очень нужен толковый помощник, и лучше всего из родни. Пусть и дальней. В уме Тину не откажешь. А как увлекательно он умеет рассказывать! Каждый раз что-то новое.

Моя возлюбленная Ми Ми!

Слышала ли ты, как сегодня утром пели птицы? Громче или тише обычного? Изменилось ли что-то в их щебетании? И главное, передали ли они тебе мое послание? Вчера вечером, гуляя по саду, я шепотом рассказывал им, как сильно тебя люблю. Они обещали, что всю ночь будут передавать мои слова своим собратьям в разных частях страны, чтобы к рассвету признание достигло Кало. Здешние пернатые обещали, что утром птицы возле твоего дома его получат и расскажут тебе о моей любви и о том, до чего оке я по тебе скучаю.

А ты, моя любимая? Самое страстное желание — узнать, что с тобой все благополучно. Я часто представляю, как ты занимаешься повседневными делами. Вот ты на рынке, вот — путешествуешь по улицам на спине брата или готовишь еду на вашей кухне. Я слышу твой смех и биение сердца — прекраснейший звук в мире. Я чувствую, что ты грустишь, однако не падаешь духом. Ты печальна, но тоска не лишает тебя радости и счастья. Надеюсь, я не тешу себя обманом. Что-то внутри меня подсказывает: наши чувства совпадают.

Не сердись на меня за краткость письма. Хла То уже ждет. По утрам он относит мои письма на почту. Я хочу, чтобы ты каждый день получала от меня хотя бы краткую весточку. Пожалуйста, передавай приветы Су Кьи, а также твоим родителям и братьям. Я часто думаю о них.

Обнимаю и целую тебя.

Любящий тебя сильнее всего на свете, Тин Вин

Моя возлюбленная Ми Ми!

Когда я смотрю в вечернее небо над Рангуном, то вижу тысячи звезд. Меня утешает мысль, что мы с тобой можем наслаждаться этим зрелищем одновременно. Мы видим одно и то же небо. Я представляю, что все наши поцелуи превратились в звезды. И теперь они смотрят на нас с вышины. Во тьме они освещают мне путь. А ты — ярчайшая из всех планет. Мое солнце…

Не дочитав письмо, У Со покачал головой, отбросил его в сторону и наугад взял еще несколько конвертов из внушительной стопки, что лежала перед ним на столе.

Моя возлюбленная Ми Ми!

Почему, когда тебя нет рядом, время останавливается? Дни тянутся бесконечно. Даже ночи сговорились против меня. Я не могу спать. Лежу с открытыми глазами и считаю часы. Мне кажется, я постепенно теряю искусство слышания. Теперь, когда я снова вижу, уши утрачивают прежнюю чуткость.

Неужели, чтобы обрести зрение, я должен расстаться с тем слухом, какой у меня был? Это пугает меня. Я и сейчас доверяю ушам сильнее всего. Глаза по-прежнему остаются мне чужими. Они приносят больше досады, нежели пользы. Не позволяют увидеть мир столь же ясно и живо, как я видел его с тобой. Когда смотрю сам, он теряет красоту и яркость. Для моих глаз полумесяц — всего лишь полумесяц, а не дыня, половину которой съела ты. И камень — всего лишь камень, а не заколдованная рыба. В небе я уже не вижу ни буйволов, ни сердец, ни цветов. Только облака.

Но не думай, будто я жалуюсь. У Со добр ко мне. Я старательно учусь и надеюсь к концу учебного года вернуться к тебе.

Не забудь передать мой самый нежный и искренний привет Су Кьи и поблагодарить ее за доброту. Крепко обнимаю и целую тебя.

Твой навеки, Тин Вин

Моя возлюбленная Ми Ми!

Вот уже семь месяцев прошло с тех пор, как У Со отправил меня учиться. Вчера меня в третий раз перевели в старший класс. Учителя говорят, что скоро я догоню своих сверстников. Никто из них не понимает, как слепой парень, учась в захолустной монастырской школе, мог так много узнать. К сожалению, им не довелось познакомиться с У Маем…

Моя возлюбленная Ми Ми!

Прости, если в письмах за последние недели ты почувствовала много тоски. Мне бы вовсе не хотелось обрушивать на твои плечи мою тоску по тебе. Пожалуйста, не тревожься. Если бы я точно знал, когда снова тебя увижу, — был бы образцом спокойствия. Но мне это неизвестно, и временами неопределенность становится тягостной. Однако, когда я думаю о тебе, мною движут не тоска и не страх. Вовсе нет! Только бесконечная благодарность. Ты открыла мне мир, стала частью меня. Я и сейчас вижу мир твоими глазами. Ты помогла победить страх. С твоей помощью я научился поворачиваться к нему лицом. Мои призраки более не властны надо мной. С каждым твоим прикосновением их становилось все меньше. Для них был губителен каждый час, в который я имел редкое счастье ощущать, как ты прижимаешься к моей спине, как упираются в нее твои прекрасные груди, а мой затылок согревает твое дыхание. И демонам не оставалось иного, как уменьшиться до размеров безобидных, дрессированных зверюшек. Я без страха смотрю им в глаза. Ты освободила меня. Я — твой.

С любовью и благодарностью, Тин Вин

У Со сложил письма. С него довольно. «Где начинается любовь, а где — безумие?» — спрашивал он себя, засовывая листки обратно в конверты. Да и есть ли между ними различие?

Почему Тин Вин до сих пор испытывает к этой женщине благодарность и восхищение и не устает об этом писать? У Со вдруг задумался: а есть ли хоть один человек, которым бы восхищался он сам? Да, несколько «рисовых баронов» вызывают у него уважение. Особенно те, кто богаче и успешнее. Уважает он и некоторых англичан, хотя в последнее время почтение к ним пошло на убыль. А благодарность? У Со не знал никого, к кому бы испытывал это чувство. Разве что к покойной жене, когда за обедом она не молола языком и не мешала ему спокойно поесть.

На столе перед У Со высилась внушительная кипа конвертов. Весь минувший год его племянник писал письма своей Ми Ми. Целый год! Каждый день! Ни одного не пропустил. А ведь Тин Вин не получил ни одного ответа. У Со обвел глазами нагромождение конвертов. Хорошо, что в нынешние трудные времена у него есть слуги, на которых можно положиться. Каждый вечер верный Хла То подавал ему письмо, которое он якобы отнес на почту и отправил в Кало.

С такой же регулярностью дневная почта приносила письма от Ми Ми. У Со аккуратно складывал их. Что же получалось? Эта парочка, ничего не зная друг о друге, упорно продолжала слать письма. Оставалось лишь похихикать над таким помрачением рассудка. У Со засмеялся, но вдруг поперхнулся слюной, закашлялся и некоторое время ловил воздух ртом, восстанавливая дыхание. Успокоившись, он убрал письма Тина в верхний ящик стола, затем открыл нижний, где лежали послания Ми Ми. У Со наугад взял несколько конвертов.

Мой малыш, мой возлюбленный Тин Вин!

Надеюсь, в доме твоего дяди найдется кто-нибудь, кто прочтет тебе мои письма. Вчера, когда я отдыхала на крыльце, мама села со мной рядом. Она взяла меня за руки и спросила, хорошо ли я себя чувствую. Вид у нее был такой, словно она пришла сообщить мне, что скоро умрет. Я успокоила ее, сказав, что чувствую себя превосходно. Она хотела знать, каково мне живется без тебя. Вот уже больше месяца, как ты уехал. Я пыталась ей объяснить, что вовсе не расставалась с тобой, что ты со мной постоянно — с той самой минуты, когда утром я открываю глаза, и до вечера, пока не наступает время ложиться спать. Когда дуновение ветра, ласкает мою кожу, я знаю, что это ты. В тишине слышу твой голос. Стоит закрыть глаза — и сразу же вижу тебя. А когда рядом никого нет, твое незримое присутствие заставляет меня петь и смеяться. Но мать и братья жалеют меня, хотя вслух и не говорят. Им не понять, насколько я счастлива. Я не пытаюсь их разубеждать, понимая всю бесполезность слов.

Но меня безмерно радует, с какой заботой они все ко мне относятся. Братья постоянно спрашивают, не хочу ли я где-нибудь побывать, и беспрекословно выполняют все мои просьбы. Сидя у них на спине, я думаю о тебе и тихонечко напеваю. Моя радость озадачивает их, а иногда и раздражает. Но как объяснить им простую вещь? Ведь то, что ты значишь для меня, любовь, которую даришь, не зависят от того, в каком уголке мира сейчас находишься. Чтобы чувствовать тебя, вовсе не обязательно держаться за руку.

Вчера мы ходили к Су Кьи. У нее все хорошо. Она была бы очень рада получить от тебя хотя бы короткую весточку. Я пообещала ей: как только получу твое письмо, обязательно сообщу. Но ты же знаешь Су Кьи: она вечно из-за чего-то волнуется.

Прости, дорогой. Я могла бы еще много тебе написать, но вынуждена заканчивать. Сейчас брат понесет письмо на почту. Большой привет тебе от Су Кьи, от моей мамы и братьев. И конечно же, от меня.

Скучающая по тебе и с каждым днем любящая тебя все сильнее,

Ми Ми

Мой малыш, мой большой и сильный возлюбленный Тин Вин!

Вот уже почти месяц, как я занимаюсь скручиванием сигар. Мама решила, что мне нужно научиться какому-нибудь ремеслу, чтобы в дальнейшем было чем заработать себе на жизнь. Чувствую, она не верит, что ты вернешься. Правда, вслух об этом не говорит. Ее здоровье, да и здоровье отца, увы, становится хуже. У них обоих начали болеть ноги и спина. Вдобавок у папы обострилась болезнь легких. И слышит он теперь намного хуже. На поле почти не работает. Грустно видеть, как родители стареют. Ведь им обоим почти шестьдесят. В Кало мало кто доживает до такого возраста. Но моим родителям повезло: они даже старятся вместе. Какой это дар судьбы! Если у меня и есть желание, так только это — чтобы наша жизнь была такой же. Я хочу взрослеть и стариться вместе с тобой. Я мечтаю об этом, когда сижу и скручиваю сигары. О тебе и о нашей жизни.

Работа оказалась намного легче, чем я думала. Два-три раза в неделю из города приходит человек. Приносит мне высушенные листья таната, старые газеты, сухие кукурузные стебли (их я использую в качестве мундштуков для сигар), а также мешок со смесью табака разных сортов. Каждый день, обычно в полуденное время, сажусь на крыльце и часа два скручиваю сигары. Расскажу тебе, как это делается. Я беру лист, таната, насыпаю на него горстку табака, слегка уплотняю, а потом начинаю катать между ладонями, пока будущая сигара не станет твердой, но не слишком. Потом я приделываю мундштук, складываю лист и обрезаю конец. Этот человек говорит, что еще не видел женщины, которая бы с такой быстротой и легкостью скручивала сигары. Его покупатели очень довольны. Они утверждают, что мои сигары имеют особый аромат и отличаются от скрученных другими женщинами. Если продажа и дальше будет такой же успешной, как сейчас, мы можем быть спокойны за наше будущее.

Пока тебе писала, начался дождь. У меня от него теперь все тело почему-то покрывается гусиной кожей.

С любовью, Ми Ми.

Мой любимый маленький тигр!

Эту бабочку я нашла мертвой на крыльце нашего дома и решила засушить, чтобы послать тебе. Я помню, как тебе нравились мотыльки. Однажды ты сказал, что шелест их крыльев похож на биение моего сердца. Ничто не звучит сладостнее…

У Со швырнул письмо на стол. Встал, подошел к окну. Шел дождь. В лужах вздувались и лопались крупные пузыри.

Тин Вин и эта Ми Ми определенно выжили из ума. Какой еще вывод можно сделать из их переписки? Ни одного упрека, ни одного горького слова — и это после годичного молчания! Ни тени осуждения. Нормальный человек написал бы по-другому. Например: «Почему ты молчишь? Где ответы на мои письма? Я пишу тебе каждый день, а ты? Наверное, у тебя появилась другая и ты меня разлюбил».

Как хорошо, что любовь не относится к числу заразных болезней. В противном случае У Со пришлось бы уволить всех слуг и выскрести каждый уголок дома и сада. Возможно, он бы и сам заразился, влюбившись в служанку. Мысль была настолько абсурдна, что У Со тут же выкинул ее из головы.

Следом явилась еще одна, более нелепая: может, стоит изменить планы насчет Тина? У Со прогнал и ее. Ни в коем случае. Эта одержимость обязательно пройдет. Никакое чувство, даже самое сильное, не выдержит разрушительной силы времени. А если ко времени добавляется еще и приличное расстояние — пиши пропало. Тин Вин не первый и не последний, кто теряет голову от любви.

Если не брать во внимание помешанность парня на своей Ми Ми, во всем остальном он не вызывал ни единого нарекания. На редкость смышленый, усердный, исполнительный. Его появление отвело от У Со все беды, предсказанные астрологом. Дела шли все успешнее даже сейчас, когда политическая обстановка не очень-то этому благоприятствовала. Учителя школы Святого Павла считали Тина исключительно одаренным, а это учебное заведение было лучшим из привилегированных школ Бирмы. Тину прочили блестящее будущее. Директор говорил, что после окончания учебы парня обязательно нужно отправить в Англию, где любой университет примет его с распростертыми объятиями. Тин непременно получит государственную стипендию. В ближайшем будущем Бирме очень понадобятся талантливые люди.

Эти слова льстили У Со, однако директор школы был идеалистом, а он привык смотреть на вещи трезво. Его тревожила война, вспыхнувшая в Европе. У Со понимал: в ближайшем времени нужно ждать расширения военных действий. Японцы уже хозяйничали во многих азиатских странах. Через считаные месяцы, если не недели, они явятся в Бирму и сбросят английское колониальное правительство. А долго ли сама Англия сможет противостоять немцам в Европе? У Со не сомневался: победа Германии — лишь вопрос времени. Мысленно он уже видел флаг со свастикой, развевающийся над Биг-Беном. Эпоха, когда Лондон считался столицей мира, близилась к неминуемому концу.

Тин Вин поедет учиться. Только в другое место. У Со уже все спланировал.

Тин Вин представлял себе отплытие пассажирского судна как праздник. Матросы в белой, безупречно отглаженной форме. Оркестр. В воздухе реют флаги и знамена. Капитан произносит короткую прощальную речь.

Реальность оказалась куда более прозаичной. Матросы, сновавшие мимо Тина, были в повседневных, промасленных робах. Никакого оркестра. Ни флагов, ни конфетти. Тин оперся о перила и стал глядеть на причал. В тени ближайшего пакгауза стояла лошадь с телегой. Рядом дремали несколько рикш. Корабельный трап давным-давно убрали. На причале стояло несколько служащих портовой администрации, выделяясь из толпы своей формой. Родственники и друзья пассажиров смотрели на черный корпус парохода и махали руками, шляпами и платочками. Задирали шею совсем как птенцы. Тин хоть сейчас мог уйти к себе в каюту. Его никто не провожал. Даже Хла То по распоряжению дяди остался дома. Водитель отвез Тина в порт. Двое носильщиков подхватили его чемодан и подняли на борт. Но это было почти час назад.

Своего дядю Тин Вин в последний раз видел вчера вечером. Они вместе пообедали, после чего У Со вручил ему необходимые документы: паспорт с въездной визой в Соединенные Штаты Америки, пароходный билет на рейс до Ливерпуля и второй — на рейс оттуда до Нью-Йорка. Рекомендательное письмо к нью-йоркскому деловому партнеру — индийцу, занимающемуся поставками азиатского риса. Конверт с деньгами. После этого дядя еще раз повторил, чего он ждет от Тина. Не менее шести писем в год с подробным описанием того, как он учится и что делает в свободное время. Диплом об окончании колледжа, желательно с отличием. Затем У Со напомнил племяннику, какое будущее ожидает его после возвращения в Бирму. Он сделает Тина управляющим, а затем и партнером. Постепенно Тин войдет в число самых влиятельных деловых людей Рангуна. Ему уготована богатая, обеспеченная жизнь.

У Со пожелал счастливого пути и больших успехов, после чего удалился к себе в кабинет. Никаких рукопожатий, не говоря уже об объятиях и поцелуях.

Тин Вин проводил его взглядом. Интересно, сколько времени понадобится молодому деревцу, чтобы пустить корни на новом месте? Несколько месяцев? Год? Два? Три? Он прожил в Рангуне два года, но так и не прижился здесь. Иногда казался себе деревом, которое ураган вырвал с корнем и унес, чтобы швырнуть далеко от родных мест.

Учителя школы Святого Павла уважали Тина за успехи и усердие в учебе. Соученики ценили в нем готовность помочь. Друзей у него так и не появилось. По сути, никто и ничто не удерживало его в Рангуне.

С высокой корабельной палубы открывался вид на город. В предзакатном солнце сверкал золотой шпиль Шведагонской пагоды. Небо было синим, безоблачным. Рангун в декабре — приятный город. Дни стояли теплые, но не слишком жаркие, а ночи несли приятную прохладу. Декабрь дарил рангунцам несколько недель передышки между влажной духотой сезона дождей и наступлением весны. Вот тогда солнце с новой силой примется прожаривать столицу, не щадя ни людей, ни животных. На узких улочках и задних дворах вновь остро запахнет потом и экскрементами, температура неумолимо поползет к сорока градусам по Цельсию, а знойный воздух с каждым вдохом будет обжигать легкие. Только в декабре жители и могли насладиться прогулками по городу или возможностью просто посидеть у своих домов.

В недели, предшествующие отъезду, Тин Вин часто бродил по городу. Особенно вечерами. Рангун был переполнен слухами. Они атаковали город, как стаи саранчи — рисовое поле. У каждого лотка, в каждой лавчонке люди шепотом спрашивали: «А вы слышали?» — и начинали пересказывать очередную сплетню. Казалось, большой город забыл про все прочие занятия и развлечения и жил исключительно слухами. Кто-то утверждал, что в Бенгальском заливе зародился тайфун — самый крупный и разрушительный за всю историю двадцатого века. Кто-то рассказывал о тигре, который приплыл с другого берега реки Рангун и сожрал семью из пяти человек, а также гулявшую во дворе свинью. Полосатый хищник несомненно был предвестником грядущего землетрясения, что подтвердит любой, даже тот, кто не особо верит предсказаниям.

Фантастические слухи перемежались с более реальными. Говорили, что немецкие корабли блокируют английские порты, а японцы готовятся напасть на Бирму. Звезды более не благоволили англичанам ни в Европе, ни в Азии. Успех вражеского вторжения зависел от дня недели. Если японцы ступят на их землю в среду или воскресенье — Бирмы им не удержать.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: