Бог войны и богиня любви: о чем молчат исторические хроники 19 страница

Любовь – недуг? О, Джоанна давно больна этой болезнью, но ее причиной является отнюдь не тот, кто завтра собирается назвать ее своей женой. И, думая о брате султана, Джоанна сжималась от панического страха.

– Были ли вести от крестоносцев? – резко спросила она евнуха.

Тот развел руками. Нет, он ничего не знает об этом.

– Тогда пойди и узнай!

Джоанна прикидывала в уме: итак, в течение нескольких дней, пока она ехала в Иерусалим, Пиона должна была скрываться в покоях леди де Ринель в ожидании совета. Потом совет… Значит, еще день или два, пока все утрясется и крестоносцы придут к какому-то решению. Как бы ни гневался Ричард, ему все же придется смириться с их волей. Против своих соратников он не пойдет, а те вряд ли поддержат его тайный план о союзе с братом султана путем брака с христианской принцессой. Даже во всем верный Ричарду Гвидо де Лузиньян не придет в восторг, узнав, что королем Иерусалимского королевства будет не он, а тот, кто станет супругом Иоанны Плантагенет, – сарацин аль-Адиль. Но в любом случае уже истекло немало времени, наверняка рыцари пришли к какому-то решению. От них уже вот-вот должен явиться посланец! Поэтому Джоанне просто надо выиграть время. В любом случае она не станет супругой аль-Адиля. Она замужем, а жених – иноверец, их союз ни под каким видом не может быть заключен, и леди де Ринель просто не имеет права выдавать себя завтра за новобрачную.

Фазиль все не возвращался, Джоанна в нетерпении стала метаться из угла в угол, пока не заметила, что находившиеся рядом женщины прекратили веселье и озадаченно смотрят на нее. Благородная дама не должна выказывать свои страхи перед прислугой, но Джоанна уже еле сдерживалась. Все эти курившиеся приторные благовония, розовые и зеленые сласти, какими были заставлены столики, яркие огни свечей и улыбающиеся лица напоминали ей, что она по сути пленница и ей никто не придет на помощь.

– Даниэла, выгони их всех!

Сама же кинулась в опочивальню, упала на колени перед распятием и стала жарко молиться.

Пожилая армянка, видя состояние госпожи, тоже заволновалась, но не утешила, а только усугубила отчаяние Джоанны, когда стала ворчать, что вот теперь они все по милости королевы Сицилийской оказались в опасности.

– Не говори так, – замахнулась на нее Джоанна. – Я – женщина, родственная королевскому дому Плантагенетов, а таких не делают обычными пленницами. Мы все продумали с Пионой, когда обговаривали этот обман, и уж поверь мне, с мига на миг наши пленители поймут, что им придется вернуть нас в стан крестоносцев. О, Ричард никогда не оставляет своих людей в беде, он и за француза Робера де Бретейля заплатил неимоверную сумму, да еще обменял на него всех пленных эмиров. Станет ли он колебаться, когда речь идет о его кузине!

И все же она не могла уснуть, металась в постели. Куда же подевался Фазиль? Этот угодливый евнух взял привычку исчезать, едва она дает ему конкретное поручение. Джоанна хотела отправить за ним Гаянэ, но эта дурочка просто разрыдалась, сказав, что боится, что ее постигнет та же участь, что и Адибу. Да и ужасный черный человек – так называли в башне Давида Абу Хасана – стоит у дверей гарема со своей страшной саблей.

У Джоанны стучало в висках. Образ отрубленной головы рыжей Адибы всплыл перед ее мысленным взором как напоминание о том, насколько быстро вершится суд в мире сарацин. Но разве ей самой, кровной кузине короля Ричарда, грозит подобное? И разве влюбленный в нее аль-Адиль посмеет так вести себя с той, которую называет не иначе, как «моя звезда» или «моя нежная пери»?

Джоанна старалась вспомнить все, что знает об аль-Адиле. Он любимый брат султана, прекрасный воин и полководец, чье слово имеет вес в глазах самого Саладина. И он благороден и великодушен. Конечно, Фазиль в прошедшие дни рассказывал ей, как аль-Адиль сражался при Хаттине, убивая ее единоверцев, поведал и о том, что именно он завоевал весь юг Палестины, покорил Яффу, причем без всякой жалости продал в рабство всех ее жителей. Однако Фазиль рассказал и о том, что когда Саладин, явив миру наивысшее благородство, выкупил после сдачи Иерусалима пятьсот бедняков, у которых не было чем за себя заплатить, то аль-Адиль превзошел его, потратив целую тысячу динаров на выкуп других несчастных, и даже отправил с ними охрану, дабы они могли добраться до своих единоверцев в Тир и Триполи.

Да, аль-Адиль добросердечен и честен. Некогда Джоанна уже рискнула довериться ему при посещении Назарета, и эмир не воспользовался возможностью пленить ту, которую принимал за сестру Ричарда Английского. Однако… Ведь тогда между крестоносцами и сарацинами было перемирие, шли переговоры о пленных в Акре… которых потом казнили. С тех пор Саладин больше не приказывал брать пленников христиан и их всех убивали. И все же Робера де Бретейля не убили, а позже вернули Ричарду! Но этот французский рыцарь не имел особой цены в глазах сарацин, а ведь за него отдали десять мусульманских эмиров. К тому же сейчас отношения между противниками куда более напряженные, никто не говорит о перемирии, все готовятся к жестокой войне за Святой Град.

– Я должна во всем сознаться аль-Адилю, – шептала Джоанна, забившись за складки полога кровати. – Бесспорно, его это ошеломит… и вызовет ярость. Но аль-Адиль – достойный человек, он не станет срывать зло на женщине, которая ему нравится.

Джоанна убеждала себя в этом, а сама вновь и вновь вспоминала, как гневно сошлись брови эмира, когда она сказала ему «нет». И ни намека на иронично-веселое выражение, с каким он обычно обращался к ней, ни намека на восхищение и нежность, появлявшиеся во взоре, стоило ему взглянуть на свою «нежную пери»… И еще Джоанна вспомнила о словах навязчивого евнуха Фазиля… То и дело цитируя суры Корана, он обратил ее внимание на то, что замужние женщины запретны для мусульман… если они не стали их невольницами.

При этой мысли Джоанну даже в душной комнате прошиб озноб. И хотя молодая женщина находила аль-Адиля по-своему привлекательным, сама мысль, что она достанется ему как пленница, как трофей, вызывала у нее отвращение, а все обаяние эмира таяло, словно туман. Она видела в нем уже не мужчину, которому нравилась, а опасного врага… иноверца.

Нет, нет, Ричард не бросит ее в беде! И Пиона тоже будет настаивать, чтобы ее кузину выкупили у неверных. Как не оставит Джоанну и ее брат Шампер. Без сомнений, Уильяму есть отчего гневаться на сестру, но все же они одна плоть и кровь, они самые близкие люди! Хотя… даже их родство не помешало Уильяму отказаться от сестры из-за ее пособничества человеку, которого он считал врагом.

Джоанна подумала о Мартине. Сейчас она почти хотела, чтобы он оказался тем, за кого его принимал старший брат, – шпионом Саладина. О, ее Мартин такой ловкий, такой бесстрашный! Если он узнает, что Джоанна в беде, он придет и спасет ее! Как же в это хотелось верить!

А еще она надеялась на милость Всевышнего. Господь читает в ее душе и знает, что в ее мыслях не было корысти, когда она предложила эту подмену. Так она спасала принцессу королевского дома Плантагенет, к тому же мечтала о паломничестве в Иерусалим, как ранее мечтала побывать в Назарете. Тогда, в граде, где родился Спаситель, мольбы Джоанны были услышаны – ее любовь все же оказалась истинной и безопасной для нее. Она даже смогла забеременеть от того, кого так любила! Пусть же и теперь Небо не оставит ее! Пусть случится чудо и Ричард Львиное Сердце спасет свою кузину! Пусть ее брат Уильям де Шампер не позволит ей остаться у неверных! Пусть… за ней придет Мартин!

Уже была глухая ночь, где-то вдали слышалась перекличка городских сторожей, в соседнем покое громко храпела Даниэла. Вот уж кто спокоен, едва ее голова касается подушки! Джоанна завидовала невозмутимости своей армянки. Да и что той с Гаянэ грозит? В лучшем случае их выгонят на улицу, где их собратья по вере, живущие в Иерусалиме, не оставят женщин в беде.

В конце концов измученная Джоанна заставила себя вспомнить, что нельзя доверять ночным мыслям, когда их путает дьявол. Рассуждения следует оставить до утра… До светлого часа, данного самим Богом!

Но спала женщина нервно и тревожно, все время просыпалась, и, когда небо над черными верхушками кипарисов стало бледнеть, а с минаретов раздались заунывные крики муэдзинов, призывающих правоверных к молитве, она очнулась окончательно. И пришла мысль: надо броситься в ноги аль-Адилю и уверить его, что она просто выполняла приказ, изображая невесту по доверенности. Это была ложь, но Джоанна понимала, что рассказать правду о том, что они с Пионой решили поменяться местами, чтобы просто оттянуть время, жестоко оскорбит брата султана. О Небо, о чем они думали, когда решались на этот обман!

Прислужницы Джоанны не особо обращали внимание на потерянный вид англичанки, когда стали привычно приводить ее в порядок: парная баня, массаж, втирание в тело благовоний. На этот раз они обрядили госпожу в розового цвета кафтан длиной ниже колен, столь богато расшитый по плотно облегавшему лифу узорами и аппликациями из рубиновой шпинели, что он был сродни доспеху, однако ниже сверкавшего каменьями пояса он расходился легкими складками, отлетающими при малейшем движении, и открывал широкие малиновые шаровары, присборенные у щиколоток, что позволяло видеть почти сплошь расшитые узкие башмачки из красного сафьяна с загнутыми носами. Восхищенно щебетавшие девушки подкрасили глаза и брови Джоанны, обвели губы кармином и, наконец, водрузили на голову малиновый тюрбан, увитый цепочками со сверкающими рубинами. Роскошная подвеска с каплевидными рубинами ниспадала ей на лоб, в уши были вдеты ажурные серьги, на запястьях и щиколотках блестели браслеты – Джоанна звенела, как выставленный на продажу мул в богатой сбруе, каковым себя и ощущала. Когда за невестой явился Фазиль, то просто просиял, глядя на нее.

– О, сеньора Джованна, вы прекрасны, как самый дивный цветок в подлунном мире!

Но ее только раздражала его льстивая улыбка.

– Я, кажется, послала вас с поручением. Есть ли вести от моих единоверцев?

– О, сиятельная дама, – поспешил склониться евнух, – исполняя вашу волю, я всю ночь провел близ резиденции великого султана в надежде хоть что-то узнать. Всю ночь к повелителю правоверных то и дело прибывали гонцы, и мне удалось узнать нечто важное… – Фазиль сделал значительное лицо и продолжил: – Воины Ричарда Львиное Сердце выступили из Яффы на Иерусалим!

Джоанна растерянно смотрела на евнуха. Если военные действия начались, это означает, что ни о каком предполагаемом брачном союзе между сестрой короля и братом султана и речи быть не может. Но как же тогда она сама? Как ей быть? И вообще, известно ли уже ее брату Уильяму и королю, что она в руках аль-Адиля? Пиона должна была об этом сообщить, причем не только влиятельным родственникам, но и супругу Джоанны – рыцарю-крестоносцу. Королева сицилийская обещала рассказать о пожертвовавшей ради нее кузине всем – священникам, предводителям, графам и баронам. Неужели они ничего не предпримут ради ее спасения? А еще Джоанна гадала, как сам эмир Малик аль-Адиль отнесется к вести, что война началась, вопреки попытке Ричарда превратить Святой Град в место паломничества для верующих обеих религий.

Молодая женщина была так взволнована, что едва нашла в себе силы съесть кусочек жареного кролика, зато залпом выпила бокал гранатового сока – ее мучила жажда.

– Мне надо немедленно переговорить с Маликом аль-Адилем, – властно потребовала она.

– О, благородный эмир уже ждет вас! – Лоснящееся лицо евнуха расплылось в улыбке.

Они шли по узким сводчатым коридорам, проходили по террасам, откуда сквозь тонкую розоватую вуаль Джоанна видела патрулирующих стену сарацинских воинов в темных чалмах и с длинными копьями в руках. В конце очередного прохода появилась темная фигура Абу Хасана. Невозмутимый слуга аль-Адиля склонился, коснувшись ладонями лба, и отворил перед англичанкой створку обитой железными разводами двери. Они оказались в обширном помещении со сводчатыми перекрытиями, опиравшимися на массивные колонны вдоль стен.

Похоже, некогда, при иерусалимских королях, это был приемный зал, хотя ныне тут, как и везде во дворце Давида, все пестрело восточным мозаичным орнаментом. Свет проникал сквозь узкие островерхие окна, и в лучах солнца Джоанна увидела впереди аль-Адиля, повернувшегося к ней со своей обычной приветливой улыбкой. Малик был нарядно одет – бордовый с золотыми узорами длинный кафтан, широкий голубой кушак, отливающий атласом, перевитая золотой парчой чалма кремового цвета, венчающая голову, а надо лбом – крупный сверкающий алмаз.

Однако Джоанна смотрела не столько на предполагаемого жениха, сколько на пожилого тучного мужчину в массивном белом тюрбане, сидевшего у дальней стены перед раскрытым на специальной подставке Кораном. Мулла, который должен был совершить брачный обряд.

Джоанна пошатнулась и отступила, но ее подтолкнул вперед Абу Хасан.

– Идите, госпожа.

И она пошла.

Аль-Адиль улыбался.

– Мир и благословение тебе, Джованна, свет моей любви. Когда ты идешь, то даже солнце перед твоей красотой обращается в прах, а луна готова служить тебе. И я счастливейший из смертных…

– Аль-Адиль, мне нужно кое-что сказать вам! – почти крикнула Джоанна.

Он осекся, но продолжал улыбаться, хотя в его темных глазах появился уже знакомый колючий блеск.

– Сейчас не время для бесед, моя нежная пери.

– Но это важно. Я не могу выйти за вас замуж…

Его глаза стали темнее ночи, но Джоанна, пересиливая страх, продолжила:

– Войско крестоносцев движется к Иерусалиму. Договор не состоится. Будет война.

– Но ведь мы сумеем своим браком предотвратить ее, не так ли? Когда все узнают, что мы с тобой…

– Нет, благородный эмир. Это невозможно! Я…

Она задыхалась, не в силах закончить фразу из страха и стыда. О, если бы сначала пришло известие от Ричарда или от ее брата, маршала тамплиеров!

Эмир взял ее за руку – жест казался нежным, но Джоанна ощутила стальную хватку его пальцев.

– У нас есть мулла, есть пара свидетелей, и сейчас мы совершим брачный обряд по мусульманскому закону. Это нужно, чтобы никто в Иерусалиме не смог разлучить нас. Когда же об этом станет известно всем, мы пошлем гонца за христианским священником, и я буду согласен стоять подле тебя по христианскому обряду. А теперь идем! И он с силой поставил ее перед невозмутимым муллой.

Тот стал говорить:

– Брак – богоугодное дело, ибо Пророк сказал так: «Я среди вас самый праведный и богобоязненный, но я пощусь и прекращаю пост, я молюсь и сплю, и я женюсь на женщинах, и тот, кто отвернется от моей Сунны, не со мной. Поэтому, с именем Аллаха и согласно Сунне Его посланника, мир ему. – И, повернувшись к Джоанне, мулла спросил: – Согласна ли ты принять в мужья Малика аль-Адиля Сайф аль-Дина Абу Бакра ибн Айюба?

Англичанка ничего не понимала из его слов, но смысл происходящего был ей ясен. И когда Фазиль перевел ей вопрос… Молодой женщине стало дурно, но она, мысленно вручив себя заступничеству Пресвятой Девы, решительно отступила, отрицательно качая головой.

Возникла долгая мучительная пауза. Лицо аль-Адиля потемнело от прилившей крови, глаза сузились. Потом он все же выдавил улыбку и спросил:

– Что это за игры, о моя самая яркая звезда на небосклоне? Или у христиан их женщины и во время обряда требуют, чтобы их уговаривали?

Джоанна не успела ответить, когда стоявший за ней Фазиль вдруг истерично вскрикнул:

– О великий Аллах! – И повалился на колени, уткнув шись лбом в каменные плиты.

Все оглянулись.

В проеме двери стоял прямой худощавый мужчина в простом коричневом одеянии и богатом зеленом тюрбане. Его продолговатое смуглое лицо с впалыми щеками было исполнено величия, темные глаза смотрели пристально и сурово, а висячие завитые усы подчеркивали презрительную складку губ. Густые брови были нахмурены, отчего лоб под тюрбаном прорезали глубокие морщины.

Среди мгновенно наступившей тишины он медленно двинулся вперед, и все тут же склонились. Склонилась и Джоанна, вмиг поняв, кто этот вельможа. Она даже почувствовала облегчение, оттого что он появился так вовремя. И в то же время ее нутро точно завязали узлом.

Султан Саладин! Главный враг христиан!

Первым опомнился аль-Адиль.

– Да пребудут с вами сто тысяч благословений, брат мой Юсуф! – произнес он, приложив руки сперва ко лбу, потом к груди. – Вот вы и явились!

– Это бесы являются пустынникам, – негромко отозвался Саладин, приближаясь. – А пришел я, чтобы поглядеть, чем так занят мой любимый младший брат, который настолько таинственен и скрытен, что даже свой брак желает утаить от своего родственника – султана и повелителя. И еще я хотел узнать: разве позволено было тебе, Адиль, искать для себя невесту во время выполнения твоей миссии к кафирам?

– Да, я не спрашивал твоего разрешения, о повелитель. Но разве я недостаточно проявил себя мужчиной, чтобы иметь право самому избрать себе женщину?

– Женщину – сколько угодно. Но не жену.

– Однако та, которую я выбрал, не только благородна и умна. Она знатна и к тому же… Она женщина удивительной красоты. Если бы ты только увидел ее, то понял бы мою вольность.

– Тогда покажи мне ее. Насколько мне известно, она иноверка. А они не покрывают себя, если не приняли ислам.

Джоанна не понимала ни слова из сказанного, но заметила, как напряжен аль-Адиль. Потом он сделал знак, и евнух Фазиль осторожно снял с нее покрывало. Джоанна зарделась под оценивающим взглядом султана, однако не опустила глаз. Саладин что-то сказал аль-Адилю, глядя на нее, и Джоанна уловила, что султан упомянул Мелека Рика, – так сарацины называли короля Ричарда. Аль-Адиль отвечал, и в голосе его звучало напряжение:

– Ты прав, о повелитель. Она вовсе не похожа на короля англов, но все же в их жилах течет одна кровь.

– Мне это известно.

– Известно? О, ты знаешь?..

Его смуглое лицо посерело – так он побледнел. Даже пошатнулся, рванув ворот.

– Следуй за мной, – невозмутимо сказал султан брату.

Они вышли в соседний покой, где Саладин опустился на диван у стены, а его брат остался стоять перед ним.

– Рассказывай, зачем она тебе, Адиль? Я знаю, что ты любишь собирать в своем гареме красавиц из разных краев. Но, ради самого Аллаха – велик он и всевышен! – скажи, зачем тебе именно эта женщина назареян? Она даже не златокудрая, что так прельщает наших мужчин. А то, что она хороша…

– Она и впрямь дивно хороша, брат мой, и это заметит всякий, у кого есть глаза: лицо ее подобно цветку персика в пору цветения, стан походит на букву алиф, а груди – словно шкатулки из слоновой кости. И сады моего тела изнывают по ней, как по благодатному дождю. Однако… О, ты не знаешь, что помимо дивной красоты моя Джованна еще разумна, хорошо образованна, я могу говорить с ней часами, будто она сама Шахерезада. К тому же эта женщина – прекрасная наездница и разбирается в лошадях, она играет на музыкальных инструментах и поет так, что посрамила бы гурий в раю. Еще она обучена игре в шахматы и знает обычаи наших врагов-франков, что может нам впоследствии пригодиться.

– Моя дорогая Мариам тоже знает их обычаи, – перебил султан. – Это и впрямь полезно, особенно когда женщина преданна, как дочь графа Триполийского, мир его праху! – Саладин провел руками по лицу. А потом снова посмотрел на брата своими темными, как бездна, глазами. – Именно Мариам донесла мне, что ты укрываешь у себя очень знатную женщину кафиров. Очень! – Султан поднял указующий перст. – Но тогда я не знал, насколько она близка к Мелеку Рику.

Аль-Адиль нервно сглотнул. И все же он не хотел уступать.

– Я выбрал ее, брат, и ты не должен сделать меня несчастным, если задумаешь забрать ее у меня. Ибо я люблю ее. А как сказал один поэт: «Если ты не любил и не знал страсти, то ты один из камней пустыни». Но поймешь ли ты меня, Юсуф, ты, любящий войну куда больше, чем первых красавиц своего гарема.

Саладин слегка пожал плечами.

– Что такое женщина? От них столько хлопот! Но я согласен, что женщины услаждают наши взоры в дневное время и наши тела ночью. Однако так возвышать их, как намеревался ты, решив связать себя браком с неверной!.. Даже позвал муллу. И все же брак в исламе зиждется на гласности, а тайнобрачие несет с собой одно – желание распутства. Или так ты хотел скрыть все от меня? Напрасно, Адиль. И ты так страстно воспеваешь свое чувство к этой иноверке Джованне, что забыл сказать о самом главном: сближение с ней сделает тебя родичем нашего врага Мелека Рика!

Побледневший аль-Адиль заставил себя улыбнуться.

– Что с того? С ним легче иметь дело, мы его знаем и знаем, на что он способен. Как говорится в пословице: знакомый дэв лучше незнакомого шайтана[59].

– И каковы же твои планы насчет Мелека Рика? – спросил Саладин, чуть подавшись вперед. – Ты любишь власть и славу, Адиль, к тому же ты слишком сблизился с крестоносцами, несмотря на то что они худшие враги Пророка!

Султан смотрел на брата, давая повиснуть молчанию. О, как трудно было аль-Адилю признаться в своих сокровенных планах. Как будто от Юсуфа ибн Айюба можно что-то утаить. Но то, о чем потом стал говорить аль-Адиль, даже султан не ожидал. Итак, его младший брат согласен на союз с шайтаном Ричардом ради того, чтобы английский король отказался от войн с правоверными, а он, аль-Адиль, получил бы королевство, в котором будут править он и его христианская королева. При этом храмовники будут следить за дорогами, а сам султан Салах ад-Дин, владея своими землями в окрестностях возрожденного Иерусалимского королевства, будет покровительствовать новой королевской чете. Аль-Адиль стремился доказать, что это единственный способ прекратить нескончаемые войны с крестоносцами, позволив им вместе с магометанами жить в государстве двух религий. Однако султан понял совсем другое: его брат желает поставить препятствие священному джихаду Саладина – клятве, которую он дал самому Всевышнему, обещая освободить этот край от презренных кафиров, поклоняющихся Троице, их трехголовому богу!

На султана нахлынула такая ярость, что, поднявшись, он напрочь забыл о своем положении и величии и наподдал ногой по невысокому узорчатому столику, стоявшему рядом. Спелые персики и гранаты так и разлетелись по ковру, хрустальный графин лопнул, точно спелый арбуз, а шербет разлился, наполняя воздух приторным сливовым ароматом. И тотчас султан оказался подле брата, рука его легла на рукоять сабли, глаза метали молнии.

Аль-Адиль осел перед ним на колени, но головы не склонил. Он понимал, что казнь, даже собственноручно совершенная султаном над младшим братом, почитаемым и влиятельным среди эмиров, настроит против повелителя слишком многих. Поэтому, когда он заговорил, голос его звучал твердо:

– Я готов повторить, что люблю эту женщину. Но даже вся моя любовь к ней не сравнится с моей любовью к исламу. Как и не сравнится с преданностью вам, брат мой. Вы можете зарубить меня, но знайте: этот союз с Ричардом кажется мне наиболее достойным выходом. Особенно теперь, когда войско крестоносцев движется на Эль-Кудс, а наши эмиры, не получившие в боях с неверными славы и воинской добычи, обещанной воинам ислама Пророком – да будет он славен и велик! – они считают, что Аллах отвернулся от нас, сынов Айюба, и не спешат приехать к нам на помощь. Ричард же наступает, он все ближе, а мы с вами знаем, насколько он несокрушим в бою. Мелек Рик способен взять любую, даже самую неприступную крепость, и его не победить в открытой схватке. Я говорю вам это не только как брат, но и как ваш полководец, как самый верный из ваших подданных. Поэтому только союз и договор с ним могут спасти нас и оставить в руках правоверных Иерусалим!

Саладин мелко дрожал, но по мере того как аль-Адиль говорил, его глаза угасали. И все же он был верен своему решению.

– В трудную минуту, – сдерживая бурное дыхание, начал он, – когда мне надо будет принять важное решение, я призову Аллаха и произнесу суру из Корана. А там сказано: «Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха»! Ты же забыл эти строки ради дружбы с кафирами, пообещавшими тебе возвышение. А главное, ты, Адиль, не понимаешь, что коварный Мелек Рик просто желает вбить между нами, братьями Айюбами, клин! Он говорит, что хочет возвысить тебя, но возвысить вопреки моей власти. Он хочет сделать тебя королем, даже принудив отступиться от того, чему учат нас суры Корана. И когда я слушаю тебя, грозные львы рычат в пустыне сердца моего… О, позор мне! Ибо я твой брат и люблю тебя. Я знал тебя ребенком, видел твое безбородие и то, как ты взрослеешь и мужаешь, Адиль. Но теперь ты начал интриговать за моей спиной. Мой брат готов ползать у ног Мелека Рика только потому, что тот приманил его красивой гурией. Воистину Аллах лишил тебя разума! А ведь сказано в Коране: «Замужние женщины запретны для вас».

– При чем тут замужние женщины? О чем вы, повелитель? Иоанна Сицилийская вдова, уже похоронившая мужа. И пусть она не родила в браке ребенка, что может свидетельствовать о ее бесплодии, но ведь для меня это не важно. У меня и без нее есть сыновья и наследники.

Султан смотрел на брата, лицо его становилось все серьезнее, даже печальнее, глубокие морщины избороздили чело. Наконец он указал перстом в сторону закрытой двери, за которой остались предполагаемая невеста его брата, свидетели и мулла.

– Как ты думаешь, Адиль, кто эта женщина, с которой ты намеревался произнести брачные обязательства?

Малик выглядел растерянным. Но он взял себя в руки и гордо произнес:

– Она женщина, достойная породниться с родом Айюбов. Она носит имя Плантагенет и является младшей сестрой Мелека Рика, вдовствующей королевой Сицилии. К тому же…

Он не договорил, когда его прервал громкий смех султана. Это было так странно! Обычно Салах ад-Дин, этот великий правитель и полководец, столп ислама и защитник правоверных, держался сурово и замкнуто. Порой и у него были вспышки гнева, но чтобы так смеяться… И все же Юсуф ибн Айюб теперь хохотал, смеялся, ржал, содрогаясь всем длинным поджарым телом. И не мог остановиться.

Это длилось несколько долгих минут, пока Саладин так не обессилел от хохота, что почти упал на подушки дивана. Он пытался справиться с собой, но все новые и новые приступы смеха душили его при каждом взгляде на изумленное лицо младшего брата.

Наконец Саладин пересилил себя, сжал губы, удерживая приступ веселья.

– Воистину самонадеянность – любимая дочь шайтана! – вымолвил он, вытирая слезы, выступившие на его глазах, при этом размазав краску обводки вокруг них. – Так ты, мой доверчивый Адиль, решил, что обаятельный Мелек Рик готов сделать тебя почти что своим братом? Надо же! А ведь я, зная твою любвеобильную натуру, решил было, что он просто прельстил тебя прекрасной назареянкой. О, как ты обманут, брат, как обманут!

Он снова указал в сторону закрытой двери.

– Так ты думаешь, что там тебя ожидает высокородная сестра короля Англии?

После недолгой паузы, пока потрясенный аль-Адиль не мог вымолвить ни слова, Саладин достал из складок своего пояса свернутый свиток и протянул брату.

– Я получил его этой ночью от Мелека Рика.

Аль-Адиль пробежал глазами латинские буквы послания и только пожал плечами.

– Тут нужен переводчик.

– О да! Моя наложница Мариам прочла мне это послание. Но еще до этого она вызнала, что ты прячешь у себя знатную христианку, виделась с ней и беседовала. Ты прятал ее от меня? Ах да, она так прекрасна, что ты опасался, что я заберу у тебя эту даму. Ибо она – знатная дама. Очень знатная, состоящая в окружении короля Ричарда. Мариам умна и поняла это. Однако ей и в голову не пришло, что ты хочешь жениться на иноверке, твердой в своих религиозных заблуждениях. Но потом, прошлой ночью, прибыло это послание, в котором говорится, что король Ричард готов заплатить выкуп за красавицу, которую ты тайно увез из стана крестоносцев. А ведь Мариам поняла со слов твоей гурии, что та прибыла добровольно. Но в то же время в послании сообщается, что женщина, которую ты привез в Эль-Кудс, отнюдь не сестра Мелека Рика Иоанна Сицилийская. О, тут не нужно обладать мудростью Пророка, чтобы понять:

Ричард просто разыграл тебя.

– Он не посмел бы!

Но более всяких пояснений и уговоров аль-Адиля подстегнул вновь взорвавшийся смех Саладина.

Аль-Адиль стремительно вышел. Он миновал пространство обширного зала во дворце Давида, где у дальней стены под высоким окном все так же сидел перед раскрытым Кораном мулла, а верные Абу Хасан и евнух Фазиль стояли по бокам христианки, будто охраняя эту женщину.

– Кто ты? – спросил аль-Адиль, стремительно приближаясь.

Джоанна поняла, что ее тайна раскрыта. Мысленно она вверила себя Пресвятой Деве и всем святым. О Небо, только бы у нее хватило духу держаться, как полагается женщине ее рода, не выказав своего страха перед неверными!

Англичанка гордо вскинула голову. Сейчас ее судьба зависела от того, как она преподаст всю эту историю.

– Мое имя Джоанна де Ринель. Или Джованна, как было угодно называть меня благородному эмиру с первой же нашей встречи в окрестностях Акры. И я отзывалась на это имя, решив с ваших слов, что вы знаете, что я родственница Его Величества Ричарда Львиное Сердце. Но так и есть! Я его кузина, мой род в кровном родстве с королевским домом Плантагенетов. И только много позже я поняла, что вы принимаете меня за другую. После этого наши встречи прекратились. А потом, уже в Яффе, я узнала, что вы хотите проводить меня в Иерусалим. Так сказала мне королева Иоанна Сицилийская, ибо ее брат Ричард сообщил, что благородный эмир Малик аль-Адиль очарован мною после наших встреч под Акрой. Мне это было лестно! Как было лестно узнать, что вельможа, которому однажды я уже доверилась, снова предлагает мне свое покровительство. Поэтому я согласилась ехать с вами в Иерусалим. Согласилась, даже когда Иоанна Плантагенет поведала, что вы прибыли не за мной, а желали забрать с собой именно ее, так как между вами возможен супружеский союз. У нас в Европе порой принято совершать брак по доверенности, когда вместо брачующейся брачную сделку едет заключать сторонняя особа или она же выясняет причины, почему предполагаемый союз нежелателен. И ее высочество Иоанна доверила мне эту миссию, предоставив убедить благородного эмира, что английская принцесса не может стать женой иноверца по своим религиозным убеждениям. Вот я и поехала с вами, желая помочь ей и все разъяснить вам. Но клянусь своей верой, король Ричард ничего не знал об этой подмене! Я же просто хотела попасть в Иерусалим! А также надеялась, что великодушие благородного эмира не позволит поступить со мной дурно. Вот почему я перед этим почтенным муллой сказала, что наш брак невозможен. Ибо я, Джоанна де Ринель, кузина короля Ричарда и сестра маршала тамплиеров Уильяма де Шампера, – замужняя дама. Моим супругом является рыцарь-крестоносец Обри де Ринель, и я ношу от него ребенка! – Она перевела дыхание. – Что ж, я открылась вам, как и намеревалась изначально, стремясь не допустить брака, какой не примет никто – ни ваши подданные, ни христиане в стане крестоносцев, ни возглавляющий нашу Церковь Папа Римский. Теперь я в вашей воле и прошу о снисхождении. Ибо вы благородны и я бесконечно уважаю вас.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: