Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Переводчик Костина Светлана 12 страница




— Тогда я почитаю книгу, — тихо отвечаю я.

— Хорошая девочка, — он делает паузу. — Единственное, о чем я тебе попрошу, не выходить из квартиры. Если тебе будет что-нибудь нужно, просто позвони мне, и я гарантирую, что все будет сделано.

— Мне ничего не нужно, Шейн.

Мы вылезаем из постели и вместе направляемся в ванную комнату. На самом деле, все выглядит настолько обыденным, приземленным, обычная домашняя сцена, но для меня это не так. Наши вполне обычные действия являются особенными. И это наводит меня на мысль, насколько мы иногда можем быть глупы. Мы предполагаем, совершая вполне обычные действия каждый день, что в них нет ничего особенного. Но на самом деле все может быть по-другому. И завтра вы будите вспоминать о том, что последний раз чистили зубы со своей любимой. Теперь понимаете, что я имею в виду?

Мы чистим зубы и пользуемся туалетом. И он не ценит эти моменты, потому что для него это очередное скучное занятие, он думает, что завтра утром также будет чистить со мной зубы.

Он спрашивает:

— Что ты хочешь на завтрак?

Я точно знаю, чего я хочу.

— Я приготовлю завтрак, — отвечаю я.

Он улыбается.

— Ты не умеешь готовить.

— Ты съешь то, что я приготовлю — поджаренные тосты, которые тебе нравятся, — с притворной строгостью отвечаю я.

Странная тень пересекает его лицо, но я не спрашиваю ни о чем, как правило, когда близкие люди видят, что другой чем-то озабочен, спрашивают типа: «О чем ты думаешь?»

Я же молча направляюсь на кухню. Я точно знаю, что делаю. Я включаю духовку на 220 градусов, достаю варенье из алычи из холодильника и кладу несколько ложек на две тарелки. Я ставлю эти тарелки на верхний противень в духовки, я специально поставила их погреться, чтобы варенье было комнатной температуре.

Я открываю дверцу духовки, мне в лицо ударяет горячий воздух. Отлично. Я кладу булочки на металлический лоток и ставлю их внутрь. Выжимаю апельсиновый сок и разливаю в два стакана. Я ставлю масленку со сливочным маслом на стол и кладу ножи, ложки и вилки. Все это время Шейн сидит за столом и молча наблюдает за мной, слегка приподняв брови.

Я достаю булочки из духовки, кладу их на стол и сажусь рядом с ним.

Шейн внимательно смотрит на меня.

— Спасибо.

— Bon appétit, — говорю я.

Я наблюдаю, как он разрывают булочку, из которой поднимается пар. Отрезает небольшой кусочек холодного сливочного масла и кладет на краешек, поверх варенья из алычи. Я с жадностью наблюдаю, как он откусывает. Закрыв глаза, словно чувствую вкус у себя во рту. Холодное сливочное масло, горячая булочка и теплое варенье.

Я запомню это навсегда.

Мы едим и пьем кофе, а потом пришло время ему покинуть апартаменты. Он слегка целует меня, так целуются люди, уходя на работу или еще куда-то, зная, что вернуться и все будет по-прежнему. Он уверен, что я буду здесь, когда он вернется домой через несколько часов. Он не знает, что я так сильно его люблю, что не позволю ему рисковать своей жизнью ради меня.

Я провожаю его до двери и целую на прощание, я целую его также, как и он, слегка дотрагиваясь до губ. Он подходит к лифту. Я смотрю на него. Двери лифта открываются. Он заходит внутрь.

У меня сердце обливается кровью.

Я прерывисто выдыхаю, и вдруг он выходит из лифта. Подходит ко мне, поднимет меня на руки и целует так, как будто умрет, если сейчас меня не поцелует, его язык глубоко проникает в мой рот, переплетается с моим, а затем он начинает его сосать.

Он ставит меня на пол, меня бьет дрожь.

— Я закончу начатое, когда вернусь, — говорит он, дотрагиваясь пальцем до моей нижней губы.

Я вздыхаю и опускаю голову ему на грудь, слушая как стучит его сердце. Постоянный быстрый ритм. Я буду скучать по нему.

— Увидимся позже, — говорю я.

— Чао-какао, — отвечает он.

Затем заходит в лифт и спускается вниз.

Я закрываю входную дверь и иду на кухню, сажусь за стол. Я смотрю на оставленный завтрак, крошки на столе, булочку, еще намазанную вареньем, нож, обмазанный маслом, и мне становится совсем тяжело на сердце. Я встаю и направляюсь в его кабинет, осматриваюсь. Однажды я спросила его, почему он живет в этой квартире, когда может позволить себе что-то гораздо лучшее. Он ответил, что это всего лишь место, куда он приходит спать. В основном он живет за городом.

Я сажусь за стол и начинаю писать ему письмо. Оно короткое. Прощаться лучше коротко. Кроме того, не так много, что можно сказать. Как бы то ни было, все кончено. Наше время истекло. Скоро ветер будет дуть мне в спину. Я ничего не могу исправить и ничего не могу изменить. Я дотрагиваюсь до своих губ, а потом дотрагиваюсь пальцами до бумаги. На одной из полок лежит фотоальбом. Я пролистываю его. На всех страницах фото его семьи. С улыбкой я смотрю на счастливые лица. Как им повезло.

Я натыкаюсь на одно фото, где он один. Одно из последних. Он на лодке, выглядит, как кинозвезда. Его волосы развивает ветер, красивое тело загорелое и расслабленное, и мне становится интересно, кто его сфотографировал. Осторожно я вытаскиваю фотографию и засовываю в свою сумочку.

Потом я иду в спальню. Мое сердце плачет, пока я стою посередине комнаты, пытаясь запомнить запах, витающий здесь, оставшийся после нас, и солнечные лучи, скользящие по скомканным простыням. Я буду вспоминать и мечтать об этом маленьком уголке рая, который навсегда останется у меня в памяти.

С громким всхлипыванием я выбегаю из квартиры.

 

 

Я ловлю такси до моей квартиры, но прошу водителя высадить меня на углу. Осторожно, я иду в сторону дома. Поднимаю вверх голову, шторы задернуты точно также, как я их и оставила. Я захожу в здание и поднимаюсь по лестнице. Позади меня открывается дверь, я нервно разворачиваюсь, но это женщина с верхнего этажа. Она кивает и идет к лифту. Я поднимаюсь по ступенькам.

Коридор пуст.

Я подхожу к своей двери и прислушиваюсь. Тихо. Я вхожу и на мгновение останавливаюсь. Все тихо. Vellichor. Раньше я оценила бы это, сейчас же не хочу иметь ничего общего.

Я прохожу вглубь квартиры и оглядываюсь по сторонам, кругом идеальная чистота. Все на своих местах. Только разбита ваза и цветы, разбросаны по полу. Он был здесь. И ему это не понравилось.

Я глубоко вздыхаю и заставляю себя сохранять спокойствие.

«Быстро, Сноу».

Не обращая внимание на разбитую вазу, я быстро иду в спальню и распарываю матрас. Достаю деньги и кладу их в сумку. Я не беру ничего. Уже у двери, я слышу, как звонит мой мобильный. Я подхожу к нему.

Ленни.

Он продолжает звонить, я беру лист бумаги из ящика стола и пишу. Я благодарю его за все, что он для меня сделал, а также сообщаю, что я решила вернуться в Индию, к своей семье. Я прощаюсь с ним, а внизу приписываю:

«Пожалуйста, не пытайся связаться со мной».

 

В дверях последний раз я кидаю взгляд на квартиру. Мне кажется, что здесь даже стены, пропитаны моими слезами и болью. Здесь ничего нет моего, ничего, кроме слез, которые я выплакала. Я ухожу отсюда навсегда.

Я беру такси до аэропорта Хитроу, покупаю билет на следующий рейс «Эйр Индия» в полдень.

— У нас будет остановка в Нью-Дели, — говорит мне женщина за стойкой регистрации.

— Хорошо, — отвечаю я ей.

При регистрации на рейс, персонал, кажется, удивился, что у меня нет с собой багажа и посматривал на меня несколько подозрительно. Но видно, они все же решили, что я не похожа на террористку, поэтому позволили мне пройти. После прохождения паспортного контроля, я сажусь на свое место в салоне самолета и чувствую себя, словно замороженной.

В течение всего полета я не могу заснуть. Я закрываю глаза и думаю о Шейне. Я представляю, как он приходит домой и находит мою записку, понимает, что ушла. Я представляю, как он звонит одной из своих женщин. Я представляю, фантазирую и опять что-то надумываю. Когда приходит стюардесса с тележкой, предлагая еду, я мучаюсь ужасной головной болью. Она дает мне пару обезболивающих.

Я принимаю их и откидываюсь в полу лежачее положение в кресле, мучаясь ужасной болью.

 

 

32.

Шейн

 

У нас сегодня сильный северо-западный ветер с моря.

Кошка свернулась калачиком, и я собираюсь делать то же самое весь день.

 

Я понял, что она ушла даже раньше, чем добрался до квартиры. Думаю, что знал это с того момента, как она не ответила на мой звонок. Я открываю дверь, тишина оглушает. Острое ощущение тяжести появляется у меня в груди. Я прохожу на кухню, на столе лежит письмо. Я не смотрю на него, а выхожу на балкон. Сажусь на стул, и кладу ногу на ногу на перила.

Закуриваю сигарету и затягиваюсь. Дым заполняет мои легкие. Я медленно выдыхаю. У меня нет ни одной мысли, только дым. Закончив курить, я тушу сигарету и возвращаюсь на кухню.

Я беру ее письмо и читаю. Она пишет нежно, аккуратным почерком. Таким же, как и она сама.

Привет, Шейн,

Прежде чем я уйду, я хотела сказать тебе, что все было прекрасно, и мне очень хорошо было с тобой. Ты самый красивый и приятный мужчина, которого я когда-либо знала.

Я хочу поблагодарить тебя за попытку помочь мне, но самое важное, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты вернул меня к жизни, ты вернул меня из мертвых. Если бы ты не появился в моей жизни... я даже не хочу думать об этом. Ты, как одинокая звезда, которая ярко светит темной ночью.

Я возвращаюсь в Индию. В конце концов, это мой дом. Там я буду в безопасности.

Береги себя и еще раз спасибо тебе за все. Я никогда не забуду, что ты для меня сделал.

С наилучшими пожеланиями, Сноу

P.S. Я не врала ни в чем. Я имею в виду, каждое слово, которое я говорила тебе, было правдой.

Я выпускаю листок из пальцев, и он, паря, падает вниз по поверхность стола, я направляюсь в спальню. Сажусь на кровать и беру ее подушку, зарываюсь в нее лицом. Я глубоко вдыхаю ее запах. Я должен был понять, что она проснулась прошлой ночью. Я был слишком погружен в свой план, что не заметил этого.

Как она сможет полететь в Индию? У нее нет денег.

А потом улыбка расползается у меня на губах. Она же припрятала деньги. Хорошая девочка. И хотя я испытываю резь, словно меня режут ножом из-за того, что она ушла, я рад, что ей ничего не угрожает. Лучшее место для нее в этот момент — быть как можно дальше отсюда.

Я опускаю подушку на кровать и перевожу взгляд на часы. В три у меня назначена встреча с Ленни. Я верну ее назад. Ее отсутствие временно.

Любой ценой.

 

Опасайся...

Остерегайся...

Моей жажды мести

И моей ярости

 

Махмуд Дарвиш

 

33.

Шейн

 

Он восседает за своим столом, держа сигарету между губ и прищурившись смотрит на меня. Сигаретный дым поднимается между нами. Он поднимает руку и тошнотворное белое мерцание его кожи, заставляет меня вспомнить, как он прикасался к ее телу, и в мгновение ока, прежде чем я могу остановить свои мысли, они несутся галопом, как жеребцы в период гона. Я представляю, как он сверху опускается на ее тело, как толкается в ее киску. Как его уродливые пальцы сжимают ее маленькую попку, когда он входит в нее. У меня начинает крутить живот от ревности, я никогда не испытывал такую ревность раньше. Я хочу, бл*дь переломать ему челюсть, этому самодовольному ублюдку.

Он бесстрастно смотрит на меня.

— Чего ты хочешь, Иден?

— Ты уже знаешь, чего я хочу, — прохладно отвечаю я.

Он смеется, смех похож на скрежет старого дерева.

— Ты такой самоуверенный мудак. Думаешь, можешь прийти сюда и требовать, чтобы я отдал тебе свою женщину? Ты думаешь кто она? Дешевая бутылка виски, которую я могу передать тебе? Да?

— Она не твоя женщина, — спокойно отвечаю я.

— Если она не моя женщина, то какого хера ты пришел сюда, прося моего благословения, чтобы продолжить ее трахать?

— Я пришел сюда, потому что ты мудак, Ленни.

Его глаза сверкают злобой, но голос остается вежливым.

— Ты родственник Джейка, поэтому я не пропущу мимо ушей это оскорбление, но предлагаю тебе остановиться прямо сейчас. Иначе, все станет намного хуже, причем в ближайшее время, и прежде чем ты что-либо поймешь, начнется откровенная война.

Я подаюсь вперед.

— Она не любит тебя.

— Мой пиджак тоже не любит меня. Но он мой, и я использую его всякий раз, когда мне это необходимо.

Его насмешливый тон и слова рассчитаны вывести меня из себя. Я разжимаю руки. Он не доберется до меня.

— Ну, она не пиджак. Она женщина, и она может решать, с кем хочет быть.

— Позволь, кое-что тебе рассказать, почему она принадлежит мне, — говорит он обычным тоном, словно собирается рассказать мне забавный анекдот. — Когда она подползла к моим ногам и умоляла помочь, все ее тело было покрыто синяками и следами от укусов. Остались даже следы от их пальцев у нее на скулах, когда они держали ее лицо, еб*я ее в рот. Они заполнили ее своей спермой до краев. Когда ее вырвало, я видел комки, которые из нее выходили.

Я бледнею, и он видит это.

— Вау... я расстроил тебя, красавчик. Пошел ты на х*й. У нее было кровотечение из задницы. Она орала, когда ходила в туалет. Ее п*зда была настолько опухшей, что она не могла ходить несколько дней. Она была похожа на немого ребенка, неделями передвигаясь по комнате. Я выхаживал ее. Я купал ее, бл*дь, в ванной, потому что она даже не думала, что нужно мыться, мудак.

Он останавливается и подается вперед.

— Она просыпалась в середине ночи, крича и молотя руками и ногами, потому что ей снились кошмары. Иногда она даже не узнавала меня. Она стала сумасшедшей. Однажды она выбежала на улицу голышом в середине зимы. Я побежал за ней, догнал и скрутил, принес обратно. Я не буду рассказывать всего, что пережил с ней. Она была как покалеченная птица. Совершенно беспомощна. Я мог бы сделать с ней все, что хотел, но я ее не трогал месяцами. Так что нечего приходить сюда со всей своей молодой наглостью и притворяться, будто бы ты знаешь, как лучше стоит о ней заботиться только лишь потому, что ты трахнул ее несколько раз. Потому что ты, на самом деле, ни х*я не знаешь. Ты не знаешь, что мы пережили с ней вместе.

Он горько смеется.

— Впервые в жизни я почувствовал жалость к кому-то другому. Она что-то разбудила во мне. Говорят же, что даже самый законченный убийца имеет в своей душе Божественную искру. Она коснулась моей искры. Во мне что проснулось.

По какой-то странной причине, на самом деле, я верю ему, он, действительно, говорит правду. Он по-своему выхаживал и заботился о ней.

— Если ты, действительно, переживаешь за нее, дай ей свое благословение. Пусть она будет счастлива.

— С тобой?

— Да, со мной.

Он косится на меня.

— Почему? Потому что тебе нравится вкус ее киски? А?

У меня сжимается челюсть.

— Не говори о ней так.

— Посмотри на себя. Думаешь, ты разобрался уже со всем и все понял. Думаешь, что все, что касается ее это только забота? Ты готов встречаться с ее прошлым постоянно? Готов сидеть на самом виду в шикарном ресторане, когда она замирает, как чертова статуя, или хуже того, начинает рыдать в голос, хотя на самом деле, для этого нет никаких причин? Готов гнаться за ней в мороз, когда она голышом выскакивает на улицу? Готов к ее слезам, когда она начинает вдруг рыдать, пока ты трахаешь ее?

Желание врезать ему настолько сильное, заткнуть его поганый рот, настолько сильное, что я сжимаю кулаки и с трудом заставляю себя усидеть на месте. Я делаю глубокий успокаивающий вдох. Я не позволю ему вывести себя из равновесия. Несмотря ни на что, у меня есть цель, и я не позволю ничему и никому встать на своем пути.

— Я здесь не для того, чтобы ты мне давал советы, как строить отношения, Ленни.

— Ты молодой и рьяный парень. Что ты знаешь об отношениях? Ты думаешь, я не знаю о тебе все? Скажи-ка мне, сколько по времени продолжалась твоя самая длинная связь?

— Она — совсем другое. Точно так же, как в тебе загорелась искра, она загорелась и во мне от ее присутствия, она затронула что-то во мне тоже.

Он смеется, но видно, как ярость клокочет у него внутри.

— Да, уверен, что ты тоже ей поверил.

— Неважно, что ты думаешь, — тихо говорю я. — Я не собираюсь тебя ни в чем убеждать. Я пришел сюда за видеокассетами.

— Что за видеокассеты? — спрашивает он, но я вижу обманчивый блеск в его глазах, который он не успевает скрыть от меня.

— Видеозапись в лифте, которая записывают всех клиентов отеля второго этажа.

— С чего ты решил, что такая видеозапись вообще существует? — спрашивает он.

Я в упор смотрю на него.

— Ты забыл, мы знаем одних и тех же людей, что и ты. Все знают, что у тебя стоят камеры в лифте.

Он невозмутимо смотрит на меня.

— Кассеты — это моя собственность. Как и Сноу.

— Тебе следовало передать их в полицию. Это воспрепятствование осуществлению правосудия.

В его глазах виден неприкрытый гнев.

— Ты мне угрожаешь, мальчик?

— Нет, у меня меньше причин отдавать эти кассеты в полицию, чем у тебя. Я хочу, чтобы эти люди получили сполна.

Его глаза поблескивают.

— Месть. Да, я думал об этом. Но мне показалось, что это напрасный труд, когда уже имеешь синицу в руках. Я даже, в какой-то степени, должен их поблагодарить.

— Просто отдай мне эти чертовы кассеты. Ты все равно ими не воспользуешься.

Он качает головой.

— У тебя видно стальные шары, что ты пришел ко мне с такой просьбой. Кем, мать твою, ты себя возомнил?

Пора заканчивать играться с этим дерьмом. Есть только один путь справиться с психопатом. И главное не сочувствовать его рассказу и не показывать ему своей слабости. Единственный способ справиться с психопатом — дергать за его ниточки жадности.

— Ты в курсе той отличной сделки, в которую вклинился в Амстердаме?

Его глаза тут же становятся серьезными.

— Я инициировал эту сделку, — говорю я. — Если у тебя возникла какая-нибудь идея выбить меня из игры, я выбью у тебя землю из-под ног. Русские получат по два миллиона евро и угадай-ка, кого они будут преследовать? Сколько вздохов ты сможешь совершить, прежде чем они поймают тебя?

Ленни натянуто улыбается и кивает.

— Хорошо играешь, мальчик. И ты сделал это все ради нее?

— Да.

— И ты хочешь моего благословения?

— Нет, я не нуждаюсь в твоем благословении, Ленни. Я знаю, кем ты являешься на самом деле. Ты нашел покалеченную птицу, но ты не отнес ее ветеринару, чтобы он смог правильно ее вылечить, ты даже не попытался наказать уродов, которые ее покалечили. Ты принес ее в свой дом-клетку, надеясь, что она никогда не может снова летать. Ты сделал все, чтобы у нее не было друзей, чтобы у нее не было никого, кто мог бы ее поддержать, кроме тебя. Так что не надо мне вешать свое дерьмо о том, как сильно ты любил ее. Ты ничего не сделал для нее, не преследуя свои собственные эгоистические цели.

— Ее будет так легко сломать.

Я подхожу к его столу и упираюсь ладонями о край. Угрожающе подаюсь всем телом вперед, нависая над ним.

— Попробуй, — тихо говорю я. — Только бл*дь попробуй, и я, бл*дь, сожгу и уничтожу все, что принадлежит тебе, я устрою тебе настоящий ад.

Он бледнеет, но смотрит на меня с презрением.

— Ты думаешь, что я тебя боюсь?

— Тебе стоит. Я скажу тебе только один раз: теперь она моя. Встанешь на моем пути, и я сломаю твою чертову шею своими собственными руками.

Он приближает свое перекошенное злобой лицо к моему.

— Ты *баный дурак, Шейн. Ты только выйдешь отсюда, ты уже покойник.

Я смотрю ему в глаза совершенно без эмоций.

— С того момента, как я перестану дышать, ты станешь ходячей бомбой с часовым механизмом. Ты хочешь войны, Ленни, я предоставлю тебе войну. Или ты просто отдашь мне кассеты, и мы разойдемся. У тебя будет твое выгодное дело в Амстердаме, у меня будет месть.

— А женщина?

Моя, — наотрез говорю я.

— А если я скажу нет? — он явно прощупывает почву.

— Тогда это война, и мы оба проиграем. Я не отдам ее. Ты не получишь эти прекрасные миллионы, и мы оба очень разозлим русских, но думаю, они будут больше ненавидеть тебя, чем меня.

— Убирайся из моего кабинета, — с возмущением орет он. У него даже вены на шеи вздулись.

— Без кассет не уйду.

Он подлетает к сейфу, открывает и извлекает две кассеты. Они стянуты вместе резинкой. Он намеренно бросает их на стол таким образом, что заскользив по поверхности, они падают на пол вместе с его ручкой. Я наклоняюсь и поднимаю. Медленно кладу ручку обратно на стол.

Я смотрю прямо в его глаза, наполненные яростью.

— Конечно, мои ребята будут работать в контакте с твоими сотрудниками, проверяя записи того дня, и они никак не ожидают встретить холодный прием.

— Ты получил свои кассеты. Теперь убирайся из моего кабинета, — огрызается он.

— Еще увидимся, — отвечаю я, покидая его кабинет. За дверью, его телохранители косо поглядывают на меня.

 

 

34.

Сноу

 

Пятнадцать часов спустя я приземляюсь в Калькутте.

С тяжелым сердцем я обмениваю деньги и выхожу из сверкающего нового аэропорта Chandra Bose. Снаружи беру такси. Водитель улыбчивый, веселый мужчина.

— Чемоданов нет? — спрашивает он по-английски.

— Нет, — отвечаю я ему.

Я называю адрес, и он заводит мотор. Он пытается вовлечь меня в разговор, задавая интересующие его вопросы, но я отвечаю односложно, и через некоторое время он начинает что-то петь себе под нос.

Я поглядываю в окно на пыльные щиты, деревья, которых не видела раньше, на толпы людей и машин, сигналящие без остановки, и я вспоминаю нелестные замечания своей матери, пока я росла здесь.

Она всегда говорила, что Калькутта — это гигантская мастерская, грязная, покрытая жиром, и здесь нет такого понятия, как чистота, белоснежная чистота. И, возможно, она права. Я замечаю, что нет ни одного белого дома, и люди тоже не носят белоснежных одежд, но, возможно, для этого города белое это слишком. Сердце этого города бьется так же сильно, даже сильнее, чем в Лондоне.

Водитель такси останавливает свою пыхтящую машину у ворот моего дома, я отдаю ему деньги и выхожу. Он уезжает, а я подхожу к воротам. Заперто.

Я стою у ворот, вцепившись в металлические прутья, и смотрю на дом. Я не была здесь около года, но мне кажется уже так давно, поэтому всматриваюсь в свой дом со стороны, вспоминая, таким ли он запечатлелся у меня в памяти. Здесь ничего не изменилось. То, что произошло в номере отеля было кошмаром. Ленни является частью этого кошмара. А Шейн просто несбыточная мечта.

Конечно, я никогда не смогу быть с таким мужчиной, как Шейн, хотя и околдована им полностью.

Я вижу зеленый, идеально подстриженный газон, идеально ровные клумбы, но я словно заморозилась у ворот, тупо пялюсь на участок, но появляется садовник Купу со шлангом. Сначала он не видит меня. Затем поднимает глаза, потом опять смотрит на свой шланг, а потом он более внимательно приглядывается ко мне. От удивления он открывает рот и спешит к воротам.

— Сноу, Сноу, — радостно кричит он.

И на мгновение мое сердце, наполненное печалью, начинает радостно биться. Я люблю Купу. Это моя настоящая семья — Купу, Читра и Виджайя, наш повар. Я скучала по ним. Трясущимися руками он отпирает замок ключом из связки, свисающей с его потертого и разодранного ремня.

Он открывает ворота, и я вхожу.

Он складывает ладони в молитвенном жесте. Его глаза мокрые от слез.

— Как ты? — спрашиваю я.

— Я так рад, что ты вернулась домой. Без тебя все по-другому, — с грустью отвечает он.

— Как папа и мама?

— Твой папа совсем одинок. Очень исхудал, но не хочет идти к врачу. Все свое время проводит в своей комнате, смотрит телевизор, — он опускает голос до шепота. — Твой брат вернулся домой.

Я вздыхаю.

— Спасибо, что предупредил, — я дотрагиваюсь до его худой, морщинистой руки. — Я зайду к тебе позже, ладно?

Он вдруг крепко хватает меня за руки.

— Хорошо, девочка. Не волнуйся, Бог все видит.

Мне хочется разрыдаться. Бог ничего не видел, он позволил всему случиться.

Я иду по направлению к портику дома. Машина моего отца стоит в гараже. Я открываю тяжелые балийские двери, покрытые замысловатой резьбой, и попадаю в прохладное помещение, дом моей семьи. Внутри меня пустота, у меня такое чувство, будто я никогда не покидала этих стен. Я прохожу дальше в комнату, мой брат поднимает голову от дивана, внимательно пару секунд разглядывает меня, потом приподнимается на локте.

— Ну и ну, блудная дочь вернулась, — с сарказмом говорит он.

Я иду к нему. Он просматривает какой-то спортивный журнал и ест арахис. Он откладывает журнал в сторону.

— Ты вернулась насовсем?

Я киваю.

— Почему?

Я пожимаю плечами.

— Просто так решила.

Его глаза блестят злобой.

— Улицы Лондона не вымощены золотом, так ведь?

— Они также вымощены золотом, как и улицы Канзас-Сити, — парирую я в ответ.

Он смотрит на меня с раздражением.

— Это не моя вина. Американцы все настолько тупые.

— Правда, неужто все американцы?

— Да, они все такие же глупые, как и ты, — говорит он, очищая очередной орех и закидывая его в рот.

Мой брат никогда не изменится. Ему всегда будет наплевать на других людей. Я смотрю на него, как он чистит и жует орехи.

— Где папа?

— А где ты думаешь он может быть?

Дальше вести дискуссию нет смысла. Чем дольше я буду оставаться с ним, тем больше возрастает вероятность, что мы в конечном итоге разругаемся. Я отворачиваюсь и иду к лестнице.

— Эй, ты так и не сказала, что случилось с твоей большой мечтой, стать учителем в Англии?

— Кто тебе это рассказал?

— Это же очевидно, мать.

— Понятно.

— Значит, ты не смогла устроиться даже в качестве дошкольного учителя, — со злорадством констатирует он.

— Нет, не смогла, — растерянно отвечаю я.

— Тебе не стоило возвращаться сюда. Здесь абсолютно ни х*я делать. И не строй планы остаться здесь навечно. Я пытаюсь уговорить мать продать этот дом и купить поменьше для нас троих. А оставшуюся часть денег хочу пустить на свой бизнес.

Я молча поднимаюсь по лестнице и стучу в дверь комнаты отца. Даже снаружи я слышу, как орет телевизор.

— Кто там? — с раздражением рычит отец.

Я открываю дверь и вхожу в комнату.

Он хмуро и раздраженно смотрит на меня, потом поднимается из кресла и удивленно восклицает:

— Сноу?!

Купу был право. Отец очень похудел, лицо осунулось, рубашка висит на нем как на вешалке.

— Да, это я, папа.

Он шарит по низкому столику в поисках пульта, выключает телевизор и поворачивается ко мне, с нетерпением интересуясь:

— Когда ты приехала?

— Я прилетела.

— Но почему ты нам не сообщила? Как ты добралась из аэропорта? Мать знает?

— Папа, я взяла такси из аэропорта, нет, мама не знает. Это было скоропалительное решение — приехать домой.

— У тебя все нормально? — обеспокоенно спрашивает он.

— Да, все в порядке.

— Уверена? — хмурясь, настаивает он. — Я... имею в виду, мы так волновались за тебя.

— Да, папа. Ты же видишь, что со мной все хорошо.

Он несколько раз кивает.

— Входи. Входи. Посиди со мной. Ты устала? Ты хочешь что-нибудь поесть? Виджайя может приготовить тебе.

Я сажусь рядом с ним.

— Нет, я не устала. Я спала в самолете и не голодна. С тобой все в порядке?

— Да, все хорошо, — он внимательно смотрит на меня и вздыхает. — Ты уехала ребенком, а вернулась женщиной. Мужчина, не так ли?

— Да, — шепчу я.

Он прищуривается.

— Ты беременна?

Я отрицательно качаю головой.

— Уверена?

— Да, уверена.

— Слава Богу. Ох, слава Богу, — говорит он с облегчением.

Я чувствую, как у меня глаза наполняются слезами.

— Не беспокойся, Сноу. Я найду тебе хорошего мужа. Ты молода и красива. Многие мужчины из хороших семей будут готовы взять тебя в жены. Никому не говори о человеке, обманувшем тебя. Знаешь, как это бывает. Люди начнут судачить. Чем меньше знают, тем лучше.

— Ох, папа. Никто меня не обманул. И я не хочу, чтобы ты искал мне хорошего мужа. Мне нужно некоторое время побыть дома, а потом я найду квартиру и уйду.

— Квартиру? Из моего дома? Что за западный бред? Ты моя дочь и ты останешься здесь до тех пор, пока не выйдешь замуж.

— Ох, папа, — вздыхаю я.

Он берет меня за руку.

— Это твой дом. Пока я жив, у тебя есть этот дом и он здесь. Никто не сможет тебя выгнать отсюда, — отец громко выдыхает.

— Я скучала по тебе, папа.

Он медленно кивает.

— Я все испортил, Сноу, сделав полный бардак. Знаешь, что когда ты родилась, всегда узнавала мой голос? Ты не могла отвести от меня своих больших, зеленых глаз и все время смотрела на меня. Но у меня всегда не хватало на тебя времени. Я был слишком занят. И ради чего? Я все равно все потерял. Теперь я сижу здесь, в этой маленькой комнате, с включенном на полную мощь телевизором и притворяюсь, что зол на весь белый свет, чтобы никто ко мне не входил. Я старый дурак.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных