Переводчик Костина Светлана 14 страница

— О мой Бог! Я не могу поверить. Он цыган! Они самые худшие из всех. Они — кучка воров. Чем он занимается?

— У него свой бизнес.

— Бизнес?! Какой бизнес может быть у цыгана? Воровать крышки от люков по ночам, а потом продавать их на металлолом?

— Мам, пожалуйста, перестань. Даже если бы он был беден, а он не беден, я все равно бы уехала к нему.

— Он сделает тебя беременной, разобьет сердце и бросит, а ты прибежишь сюда домой с его внебрачным ребенком, — она со злостью поглядывает на отца. — Ты этого хочешь для нее?

— Я хочу, чтобы Сноу была счастлива, — говорит мой отец, стоически противостоя матери.

Я перевожу взгляд на отца, и он быстро мне подмигивает. Мои глаза расширяются от удивления. Я тут же перевожу взгляд на маму, слава Богу, она не увидела этого.

— У меня такое впечатление, будто я разговариваю с двумя кирпичными стенами, — раздражается она. — Он не сделает ее счастливой. Она влюбилась в его внешность и обаяние. Он явно будет не последним в ее жизни.

— Я не верю, что он будет не последним, — отец оборачивается и смотрит на меня. — Сноу особенная. Ее будет трудно бросить.

Я улыбаюсь отцу. И он улыбается мне в ответ.

— Ну, потом не говори, что я тебя не предупреждала, — фыркает мама.

Мама так на меня разозлилась, что даже отказалась поехать со мной в аэропорт.

Шейн сказал мне, что меня будут кто-то встречать в аэропорту Хитроу, держа плакат, на котором будет написано мое имя. Как только я выхожу, у меня наступает шок. Шейн стоит с огромным букетом цветов и с большим розовым медведем. Я не бегу к нему. Я так внезапно остановилась, что человек позади меня натыкается мне в спину, а я пялюсь на напряженного Шейна. И вдруг, увидев меня, он в одно мгновение становится милым, смешным, съедобным и великолепным, мое сердце просто заходится.

Он сгибает палец и манит меня к себе, я подхожу к нему и обнимаю, пока он стоит с этим нелепым огромным медведем и цветами.

— Мишка? — спрашиваю я.

— Это идея Лэйлы, — смущенно признается он.

Я смеюсь.

— Твоя сестра подумала, что тебе стоит подарить мне плюшевого мишку?

— Да, — он замечает маленькую девочку, стоящую рядом, и протягивает ей медведя. — Хочешь такого? — спрашивает он.

Девочка кивает, ее глаза становятся как блюдца, и сразу же забирает мишку.

Ее мать говорит:

— О, это так мило. Спасибо.

— Без проблем, — отвечает Шейн и поворачивается ко мне. — Боже, я так по тебе скучал. Не могу дождаться, когда окажусь внутри тебя.

И именно это он и делает. Мы садимся в машину и на полпути к дому своего деда, мы останавливаемся на небольшой проселочной дороге, где он срывает с меня трусики и оказывается внутри меня... превосходно!

Дом его деда — небольшой одноэтажный коттедж с асфальтированным местом для стоянки и дорожками, на окнах ситцевые шторы, кресла покрыты кружевными салфетками на изголовье, ковер с каким-то рисунком. Его бабушка седая женщина, забитая, с испуганными глазами, всю свою молодую и уже более сознательную жизнь она прожила с хулиганом и задирой. Женщина, похожа на молчаливый призрак, все время пребывала в страхе, что чем-то может спровоцировать ярость мужа, хотя бы из-за того, что всего лишь ходит по земле.

Она готовит на кухне знаменитое цыганское блюдо, которое Шейн сказал называется Jimmy Grey. Говядина, печень, курица и свинина, лук и брюква мелко обжариваются в животном жире.

Цыгане — народ гордый. Они едят, спят, скорбят, празднуют только с себе подобными. Ревниво оберегая себя и свои кланы от проникновения не цыган, у них нет доверия к другим. Возможно, их недоверие к другим национальностям связано с вековыми гонениями на них и ненависти, от которой они страдали, независимо, где обитали. Как только я появляюсь у нее в доме, тут же чувствую, мгновенную настороженность и недоверие со стороны бабушки Шейна.

Я gorger, не цыганка.

Поэтому не пытаюсь приблизиться к ней, просто смотрю на людей вокруг, как они готовятся к смерти одного из них. После того, как Шейн представил меня куче дядюшек, тетушек и кузенов, он ведет меня в спальню деда.

Смерть уже витает в комнате, в воздухе стоит какой-то странный запах, и дед лежит совершенно неподвижно. В вазе на прикроватной тумбочке стоят полевые цветы, горят свечи, хотя сейчас светло и середина дня. Старик, лежащий на кровати, должно быть, это его великий день, уйти в мир иной, но даже после более чем года борьбы с раком, он по-прежнему выглядит крупным, крепко сложенным мужчиной.

Под его густыми седыми бровями, сверкают яростные черные глаза, которые тут же впиваются в меня. Шейн подводит меня ближе, и дед смотрит, словно просверливает, своими черными глазами, меня насквозь. Я хочу что-то сказать, но язык не двигается, я почти загипнотизирована его страшным взглядом. Молча, не произнеся ни слова, он отворачивается.

— Пойдем, — шепчет Шейн мне на ухо, и мы выходим из комнаты.

Я выдыхаю с облегчением.

— Это было странно, — говорю я.

— Да, кто его знает, что происходит у него в голове? Пошли. Я хочу познакомить тебя с мамой.

Мать Шейна развешивает белье на бельевую веревку.

— Ма, — зовет ее Шейн, она поворачивается и смотрит на нас. Во рту она сжимает прищепки. Она вытаскивает их и держит в руке, мы подходим ближе.

— Привет, Сноу, — говорит она, рассматривая меня. Она не слишком дружелюбна, но она отличается от своей матери и отца. У нее добрые глаза и чувствуется большая любовь к своей семье.

— Привет, миссис Иден. Я сожалею о вашем отце, — говорю я.

— Не огорчайся, моя дорогая. Для моей матери будет лучше. Она наконец-то станет свободной.

— Если он был таким ужасным человеком при жизни, почему твоя мать привела сюда всю свою семью? — спрашиваю я Шейна, мне интересно узнать.

— Цыгане — народ суеверный. Мы верим в то, что человек может вернуться из мертвых и отомстить живым. Поэтому, когда кто-то умирает, родные, друзья, знакомые и даже враги приходят проститься, попросить прощения и уладить все раздоры, из-за страха mulo, вида нежити.

К вечеру Микки умирает. Похороны — это массовое мероприятие. Более тысячи человек со всей Великобритании стекаются на похороны старика. В свое время он был великим боксером и его глубоко уважали и даже поклонялись.

Покойника одевают в его лучшие одежды, золотые часы и любимую трубку кладутся рядом с ним в гроб.

Частью традиции является то, что тело какое-то время должно находиться дома, и скорбящие родственники должны засвидетельствовать свое почтение, прийти в дом, поэтому возводится отдельный шатер. Перед домом ставится специальный контейнер, в котором все время горит огонь. Люди приходят и уходят в течение всей ночи. Готовится очень много еды, спиртного, они говорят тосты за умершего и поют. Во всем чувствуется траур и торжественность, граничащая с роскошью.

Все заканчивается массовым шествием сотен прибывших, пять миль, идущих пешком на кладбище. Процессия включает в себя конную повозку, которая везет тело Микки, восемь автомобилей и грузовики, везущие венки. Они отдают последние почести Микки, каким он был при жизни. Дети, тоже присутствуют, даже Лилиана и Томми, едут рядом с катафалком в машине.

После похорон, все имущество Микки выноситься из дома и сжигается. Это своего рода дань уважения к нему, уничтожить все, чтобы не привязывать мертвеца к дому.

Позже в гостинице, мы оба уставшие лежим на кровати. Шейн поворачивается ко мне и говорит:

— Я не хочу больше пользоваться презервативом. Я хочу, чтобы мы оба сдали анализы.

Я не могу посмотреть ему в глаза, я боюсь этого больше всего.

— Хорошо, — тихо отвечаю я.

39.

Сноу

После того, как Читра была успешно прооперирована, прошло три дня и два письма проскальзывают в дверную щель для писем. Я поднимаю их и иду к Шейну. Он сидит за своим ноутбуком, но поднимает на меня глаза, как только я вхожу в комнату, его взгляд тут же опускается на конверты у меня в руках. На секунду мне кажется, что я вижу страх в его глазах, но видно мне показалось. Он прикрывает крышку своего ноутбука и улыбается.

— Ты откроешь первой или я?

— Ты, — говорю я, чувствуя, как у меня скручивает живот.

Он подходит и забирает конверт из рук. Вскрывает и смотрит, потом поднимает на меня глаза.

— Я чист.

— О, хорошо, — с трудом выдыхаю я. — Теперь, — говорю я, сделав глубокий вдох, разрываю конверт. У меня так трясутся руки, что я даже не могу вытащить письмо из конверта. Его рука накрывает мою.

— Это ничего не значит. Чтобы там ни было, мы со всем разберемся, хорошо?

— Хорошо, — шепчу я.

Я вытаскиваю письмо из конверта и разворачиваю. Я бегло просматриваю. Мои глаза наполняются слезами. Я чиста. Я поднимаю взгляд, его лицо выглядит, как застывшая маска. Но он старается сделать вид, что его это мало беспокоит. И вдруг я испытываю такую радость и счастье, что хочу над ним подшутить. Мне хочется ему сказать: «Нет, не все так хорошо», но, если честно, я не могу так с ним поступить. Это явно перебор. Поэтому я просто отрицательно качаю головой.

Его глаза расширяются.

— Что? — задыхаясь спрашивает он.

Я наблюдаю за его реакцией. Боже Мой! Он так боялся результатов, наверное, даже больше, чем я. Я открываю рот, чтобы сообщить, что это всего лишь шутка, но он приходит в себя и выхватывает письмо у меня из рук, быстро просматривая. Он поднимает на меня глаза, ничего не выражающие.

Я начинаю пятиться.

— Я пошутила. Я просто хотела увидеть твою реакцию. Вот и все. Шутка, — приторно-ласково говорю я.

Он делает рывок вперед, подхватывает меня за задницу и кладет себе на плечо, словно я мешок, даже не знаю с чем.

— Прости, извини, — сквозь хохот лепечу я, не в состоянии перестать смеяться. — Я все поняла.

Он несет меня в спальню и бросает на кровать.

— Эй, — протестуя кричу я.

Он моментально наклоняется и расстегивает мои джинсы. Затем хватает внизу за штанины и дергает с силой вниз, джинсы спускаются, как по маслу.

— Я не могла предположить, что ты так разозлишься. Это всего лишь шутка, — хихикаю я.

Он отбрасывает за спину мои джинсы и поддевает пальцами мои трусики. Ткань легко трещит, разрываясь.

— Ну же, Шейн, — сквозь смех прошу я.

Молча он стягивает с меня футболку через голову, заставив слегка приподняться с кровати, расстегивает мой лифчик и также отшвыривает его в сторону.

— Аууу... малыш, не злись так, — шепчу я.

С совершенно невозмутимым лицом он раздевается сам, его эрекция уже в рабочем состоянии, на нее даже можно повесить какой-нибудь предмет гардероба, он заползает на кровать. Фиолетовые крапинки искрятся в его глазах, он касается большим пальцем моей нижней губы. Чувственно.

— А почему я должен разозлиться? Это, мать твою, настоящий праздник. Мы оба чисты, моя дорогая.

— Точно, — шепчу я.

Он обнимает меня за талию, губами касаясь уха и говорит:

— Перевернись, Принцесса.

Что-то в его голосе заставляет меня снова внимательно посмотреть ему в глаза, но он невинно улыбается. Я ложусь на живот, и он накрывает меня своим накаченным сильным телом, входит в меня. Я выгибаюсь от удовольствия.

Первый раз. Это наш первый раз.

Он с силой удерживает меня за талию, и я спиной прижимаюсь к его груди, даже с какой-то жадностью. Он жестко входит. С силой и быстро. Он так давно хотел заняться со мной сексом, чувствуя кожу к коже. Он так давно хотел кончить в меня.

Наш секс сейчас напоминает дикий, животный, жесткий, но красивый.

И когда, наконец, он выпускает струю своего семени глубоко в меня, у него вырывается вздох глубокого удовольствия. Словно он наконец-то получил то, о чем долго мечтал. На несколько секунд он остается во мне, продолжая пульсировать. Потом выходит, и я чувствую, как его пальцы погружаются в мой вход. Он не собирается меня возбуждать, просто размазывает свое семя по моим бедрам и попке. Он как бы метит меня своим запахом. А потом кусает меня за задницу, переворачивает к себе лицом.

— Твоя очередь, — говорит он.

И я улыбаюсь, потому что моя очередь означает, что весь мой мир перевернется с ног на голову. И я ползу вверх, к его лицу. Он массирует мою влажную киску. Я стону. Он сосет мой клитор. У него не занимает много времени, заставить меня кончить, оргазм яростный, сильный. Он остановился? Нет. Конечно, нет. Его пальцы продолжают меня возбуждать. Пока я не кричу в голос, и все мое тело бьется в бесконтрольных спазмах.

Он остановился?

Нееет...

Эмоции внутри меня, как тайфун, выплескиваются наружу, сметая все на своем пути. Я чиста, я освободилась. Я ничем не заражена. Мне теперь не придется все время беспокоится, чтобы не заразить его. У меня текут слезы по щекам от радости. Он слизывает их, как собака. Я люблю собак, они самые преданные существа.

— Ты моя, — произносит он, целуя, облизывая, посасывая и гладя рукой каждый сантиметр моей кожи. — Испробую тебя всю, каждую твою щелочку. Мы все сделаем. — Такое чувство, будто он пробует на вкус мою кожу, словно дотрагивается до нее впервые. Он удерживает меня за бедра и поглощает соки из моей киски. А потом он снова входит в меня. Снова. Мы занимается сексом несколько часов подряд.

Ближе к вечеру, я стону:

— Больше не могу, Шейн. Больше все. Я больше не могу.

— Можешь, — отвечает он.

И он оказывается прав, с ним я могу многое.

Дрожа и задыхаясь, я снова испытываю очередной оргазм. Я плюхаюсь на спину, обессиленная, не в состоянии пошевелить ни единой частью тела. Шейн лежит рядом со мной, наши пальцы переплетены, мы просто молчим. Я смотрю в потолок.

— А если я забеременею, Шейн?

— Не беспокойся. Мы сделаем аборт, — отвечает он.

Я резко тут же поднимаю голову.

— Что?!

Он поворачивает ко мне лицо.

— Ты не согласна?

На секунду я не могу поверить, что он смог такое сказать, поэтому ударяю его по руке.

— Ты дурак, — обвиняю я, понимая, что он шутит, я вижу это по его лукавым глазам.

Он тянет меня за руки, усаживая сверху на себя. Мы оба потные, и наши тела скользят друг против друга.

Он не смеется.

— Знаешь, что я почувствовал, когда ты отрицательно покачала головой? Ты словно, уничтожила меня, вонзив нож в сердце.

Я чувствую себя настолько виноватой.

— Прости. Я не должна была так делать. Это был не повод для шуток. Я так обрадовалась, что у меня улетучился весь разум. Мне показалось, что это будет смешно. Теперь я понимаю, как ошиблась. Ты простишь меня?

— Нечего прощать. Помнишь, что сказала самая известная женщина, твоя соплеменница: «Любовь не измерить. Она просто отдает».

— Мать Тереза, — шепчу я в ответ.

— Я люблю тебя, Сноу. Ты даже не можешь себе представить, насколько я счастлив, что анализы отрицательные.

Я смотрю на него во все глаза.

— Что?

— Да, я люблю тебя. Ты можешь в это поверить?

Я продолжаю пялиться на него.

— Ты не шутишь, чтобы меня проучить, нет?

— Нет, не шучу. Но я как дурак надеюсь, что в ответ ты могла бы высказать и свои чувства. Хотя бы чуть-чуть.

Я начинаю смеяться от радости.

— Я люблю тебя, Шэйн Иден. Я так сильно тебя люблю, мне казалось, что я умру, когда мы расстались. Я мечтала услышать от тебя эти слова, но до конца не верила, что такое может произойти на самом деле, — отвечаю я.

— Знаешь, какие чувства ты вызываешь во мне сейчас? Я хочу танцевать с тобой на кухне. И отправится с тобой в книжные магазины и начать спасать старые, забытые всеми книги. Или пойти в супермаркет и скупить всех омаров, а потом выпустить их в море.

У меня глаза наполняются слезами от счастья.

— Ты знаешь стихотворение Пабло Неруды «Если ты забудешь меня»?

Я качаю головой.

Шейн произносит:

— «Если постепенно ты разлюбишь меня, то и я перестану любить тебя постепенно», — он стирает слезы, текущие у меня по щекам. — Но не я. Ничто не может убить мою любовь к тебе, чтобы ты не сделала или не сказала. Моя любовь — гостья из вечности. Она никуда, никогда не денется.

У меня кружится голова от счастья, я опускаю голову на ладонь, упираясь локтем в матрас, и начинаю делать пальцем круги вокруг его соска.

— А когда ты понял, что любишь меня?

— С первого же раза, как только увидел тебя, я понял, что ты должна принадлежать мне. С того момента, когда это дерьмо коснулось твоего бедра, когда вы ужинали в моем клубе, я почувствовал загорающийся гнев глубоко внутри себя, как будто он посягнул на мою территорию. Мне кажется, я даже стал немного шизофреником. Иногда я так беспокоился, чтобы не причинить тебе боль, а иногда был грубее, чем следовало. И совсем я слетел с катушек, когда высадил тебя у дома, после нашей поездки. Я отправился прямиком к маме домой, но был в таком диком настроении, что мама выгнала меня.

Я хихикаю.

— Тебе смешно, но ты даже не представляешь, как я пылал ревностью. Бл*дь, даже вспоминая, я чувствую себя неловко. Той ночью я не мог заснуть. Мне хотелось отправиться к нему и проломить башку, но я сделал все, что в моих силах, чтобы он не смог к тебе прийти тем вечером, ему предстоял ранний вылет и у него возникли непредвиденные дела тем вечером. Но я все равно не мог заснуть. Я понял, когда ты находишься вне поля моего зрения, я ощущаю себя как не в своей тарелке. Я хотел защитить тебя. Я уже окончательно решил, что ты моя, но только ты об этом, пока не знала.

— Да?

— Да, — говорит он со своей фирменной ехидной ухмылкой.

— А когда ты понял, что любишь меня? — вернулась я к своему вопросу.

— Думаю, когда увидел в окружении этих идиотов у клуба. О, мой Бог. Я никогда не чувствовал такой безумной ярости за всю свою жизнь. Я понял, что могу их убить. А потом взглянув на твое лицо, я так испугался, что подоспел слишком поздно, они уже что-то сделали с тобой. Ты не могла говорить. Ты не могла двигаться. Господи, у меня даже сейчас появляются мурашки на коже, даже когда я просто вспоминаю об этом.

Он дотрагивается до моей щеки.

— Ты выглядела такой потерянной, я не знал, что делать. Поскольку я любил тебя, я бы сделал для тебя все. Все, чтобы стереть этот ужасный взгляд с твоего лица.

Я хмурюсь, вспоминая ту ночь.

— Я не знаю, что тогда произошло со мной. Я просто оцепенела и не могла двигаться.

— Черт, не говори мне об этом, Сноу. Я не могу никуда тебя отпустить без себя. Меня безумно пугает, что ты можешь оказаться такой беззащитной.

— Я не беззащитна. Мне кажется, я тогда испытала настоящий шок от слов Никки, а потом... они… ну, это уже не так важно. Ничего же не случилось.

— Да, и ничего никогда не случится. Я найму тебе телохранителя.

Я подскакиваю, вскрикивая:

— Что? Нет. Я буду чувствовать себя глупо.

— М-да..., — рассеянно говорит он, и я просто слышу, как вертятся колесики у него в голове.

— Я серьезно, Шейн. Я не хочу, чтобы за мной все время следовал охранник, будто я какая-то знаменитость. Это просто смешно!

— Тогда, черт возьми, ты никуда не должна ходить без меня, — категорично заявляет он.

— О, дорогой. Я не позволю им разрушить мою жизнь. Я не боюсь. Больше не боюсь. С каждым днем, с тех пор, как ты вошел в мою жизнь, я становилась все сильнее и сильнее. Единственное, о чем я сильно сожалею, что я не пошла в полицию и не попыталась, хотя бы таким образом призвать их к ответственности. Это не месть с моей стороны, хотя месть им тоже бы не помешала. Просто я чувствую, что они то же самое будут делать и с другими молодыми девушками, такими как я. Они долго пользовались этой услугой. Хотя мои воспоминания и смутные. Но кто знает, может мои показания могли бы спасти кого-то, от чего пострадала я?

40.

Сноу

В день нашей свадьбы небо светлое, но холодно. Все приготовления шли в какой-то безумной спешке, и, наконец, я стою перед зеркалом. Но никто не позволяет мне посмотреться в зеркало, пока я полностью не буду готова, вплоть до шелковых туфелек и букета невесты.

— Сноу, — говорит Лейла дрожащим от волнения голосом. — Ты похожа на сказочную принцессу.

Я смотрю на себя в зеркало и у меня отвисает челюсть от изумления. Я действительно похожа на сказочную принцессу!

Платье, именно о таком я и мечтала. Спереди у него сделан иллюзорный вырез в виде сердечка, прикрытый прозрачной тканью, само платье похоже на бальное, с кружевными рукава, которые прикрывают пальцы, создавая впечатление средневекового костюма. Сами рукава сделаны из изысканного кружева, а также есть потрясающая аппликация на лифе. На голове сверкающая тиара.

Я моргаю, чтобы остановить слезы счастья, подкатывающие к глазам. Я не могу поверить, что выхожу замуж за Шейна. Это похоже на сон. Слишком идеально.

— Нет, нет, нет, — чуть ли не плача восклицает Лили. — Не смей плакать, ты разрушишь весь профессиональный мейк-ап.

Ее слова заставляют меня рассмеяться.

Раздается стук в дверь. Лейла бежит открывать, на пороге стоит мой отец. Он улыбается и с гордостью смотрит на меня. И в этот момент я вдруг с болью осознаю, что мой отец старше моей матери на двадцать пять лет, еще не долго будет на этой земле. Он нежно целует меня в щеку.

— Я не был хорошим отцом для тебя, но я так горжусь тобой, — с хрипотцой говорит он, в его глазах я вижу сожаление.

— Нет, пап. Ты был замечательным отцом. Я не променяю тебя на весь свет, — и это правда, независимо от того, что мы были отдалены друг от друга и редко общались на протяжении многих лет, я люблю его. Я, действительно, на самом деле, люблю его. Я смотрю в его сияющие глаза, и вдруг вспоминаю, как маленькой девочкой сидела у него на коленях, и он шептал мне на ухо: «Ты моя принцесса», а как только мать входила в комнату, отец пытался как-то загородиться, насколько это возможно.

В дверях слышится шум, и появляется мама. Автоматически отец отступает на шаг назад, почти виновато. И я замечаю то, что никогда раньше не видела. Бессознательную модель отношений. Он боится показать любовь кому-то другому, кроме моей матери.

Мама глубоко вздыхает.

— Ты выглядишь… замечательно, Сноу, — говорит она.

И я ей улыбаюсь, может она, на самом деле, так думает. Может она, действительно, все же любит меня. Хотя я знаю, что она думает, будто бы платье слишком большой и недостаточно изящное, но мне плевать. Для меня это не имеет значения. Я все равно ее люблю. Я вспоминаю, что сказал Шейн: «Любовь нельзя измерить. Она только отдает».

— Ты прекрасно выглядишь, мама, — на ней костюм кремового цвета с ожерельем из жемчуга вокруг шеи — это ее своеобразная торговая марка.

— Благодарю тебя, моя дорогая, — вежливо отвечает она.

— Ну, думаю, нам лучше пойти, — прерывает тишину папа.

Я сияя поворачиваюсь к нему.

— Да, нам стоит уже выдвигаться.

Аромат от моего букета распространяется по салоне машины, отец поворачивается ко мне.

— Она любит тебя, но по-своему, понимаешь? — спрашивает он.

— Я знаю, папа. Знаю, — говорю я и сжимаю его руку.

— У тебя золотое сердце, Сноу. Золотое сердце, — бормочет он. — Для всех остальных ты можешь выглядеть, как взрослая женщина, но для меня ты всегда будешь с косичками, спрашивающая: «Что есть Бог» или «Почему у мышей нет таких полосок, как у тигров?»

Мы прибываем к замку, нас поджидают организатор свадеб, фотограф и другие люди, устраивающие это событие. Маленькая Лилиана — одна из девочек цветочниц. На ней платье с черно-белым принтом, и на голове тиара из цветов в виде миниатюрного венка, она выглядит совершенно очаровательно. Она улыбается и машет мне рукой. Томми несет кольца, он одет как настоящий мужчина, только маленький, и изо всех сил старается не уцепиться за чью-нибудь юбку.

Мы идем ко входу мимо прекрасных подстриженных кусов в виде животных — свиней, медведей и кроликов. Мы входим во внушительные двери и спускаемся в темный каменный коридор.

Мой отец поворачивается ко мне.

— Ты готова?

Я молча киваю, не произнося ни слова. Огромные двери открываются, и маленькая девочка выходит вперед, рассыпая лепестки роз.

Все поворачиваются ко мне, пока я иду по проходу, словно в тумане, глазами я ищу Шейна. Я тут же замечаю его темную голову. Он повернулся и смотрит на меня. Через фату наши глаза встречаются. У меня замирает дыхание.

Он невероятно красив.

Я невольно спотыкаюсь и автоматически цепляюсь за руку отца. Он с тревогой поглядывает на меня, Шейн делает легкое движение, словно готов ринуться ко мне, но я продолжаю идти, и мы подходим к алтарю под пристальным взглядом Шейна.

Отец поднимает мою фату и целует меня в лоб. Шейн ломает все традиции — обнимает моего отца, как будто они старые друзья. Отец кивает, переполненный эмоциями, и снова поворачивается ко мне. Он крепко обнимает меня, а потом отстраняется. Он собирается уже отойти, но я окликаю его, словно я опять стала маленькой девочкой: «Папа?»

Он поворачивается, у него в глазах стоят слезы, и я снова обнимаю его.

— Я люблю тебя, папа, — шепчу я на ухо.

И он говорит:

— Надеюсь, ты знаешь, я всегда очень сильно любил тебя.

И я шепчу в ответ:

— Да, я знаю.

И он передает меня Шейну, который протягивает руку и неудержимо улыбается, глядя на меня восхищенными глазами, будто не может до сих пор поверить в свою удачу.

Слова клятв звучат глухо, словно они идут со дна моря. Я повторяю слово в слово. Все похоже на сон. Я до конца не могу поверить, что выхожу замуж за Шейна. У меня такое чувство, будто все происходит в какой-то замедленной съемке, я вытягиваю руку, и Шейн надевает кольцо мне на палец. Я смотрю на кольцо.

— Вы можете поцеловать невесту, — говорит священник.

Шейн улыбается своей самой фирменной улыбкой, его губы касаются моих, сотни гостей начинают хлопать и кричать ура. Оглушающий звук, эхом отскакивающий от стен, заставляет меня вздрогнуть. Я задыхаюсь и смеюсь одновременно, Шейн поднимает меня на руки и долго, глубоко целует.

— Боже, я люблю тебя, Сноу, — говорит он, глядя мне в глаза.

Вступает органная музыка, достигая торжественного крещендо.

— Пошли, — зовет меня Лейла, когда мы уже сделали уйму фотографий у замка и на газоне, — Пришло время сменить наряд.

— Сменить? Но на что?

— Это сюрприз, — говорит она посмеиваясь.

Мы заходим в небольшую комнату рядом с залом, где состоится свадебный прием, и я останавливаюсь как вкопанная, как только вижу на вешалке темно-красный, расшитый золотом традиционный индийский свадебный наряд. Я поворачиваюсь к Лейле.

— Я надену индийское сари?

Она весело смеется.

— Мы все. Это была идея Шейна.

Я от изумления начинаю хохотать.

— Правда?

— Да, — взволнованно отвечает она.

— Ладно, — говорю я, испытывая непередаваемое чувство от индийской свадьбы. Я думаю про Читру, сидевшую среди гостей. Она получит несказанное удовольствие.

Лейла и Лили быстро помогают мне переодеться в индийское сари. Парикмахер приступает к работе, снимает диадему и закрепляет золотыми шпильками к меня в волосах, опуская украшения на лоб.

Красные и золотые браслеты закрепляются на запястьях. Индийский визажист из Хаунслоу подводит карандашом глаза, чтобы они стали больше, делая их более выразительными. Золотые антикварные ювелирные украшения: браслеты по несколько штук, одеваются на верхнюю часть руки, предплечья, на пальцы — кольца, на грудь — цепочки. Я смотрю в зеркало на свое отражение. Я никогда не видела себя такой раскрасневшийся и взволнованной. Я так счастлив, что хочется плакать от радости.

Лейла встает рядом со мной перед зеркалом. Она выглядит великолепно в красивом голубом лехенга.

— Ты так потрясающе выглядишь. Я бы тоже хотела сделать себе версию индийской свадьбы.

Я смеюсь.

— Последние обнимашки, — говорит Лейла, мы быстро обнимаемся, так как ее животик уже стал гораздо больше.

Мы выходим из маленькой комнатки, и я опять застываю от удивления, остальные гости тоже переоделись в индийские костюмы. Так красиво наблюдать их в ярких лехенгах, сари и шальвар камиз.

Внезапно я начинаю стесняться, следуя за Лейлой через переполненный зал. Все постоянно останавливают нас и поздравляют меня. Мы входим в комнату, где состоится прием, Шейн ожидает меня тоже в индийском наряде. Ему так идет, что у меня прерывается дыхание. Джейк и Дом тоже одеты в курта, они стоят рядом с Шейном и улыбаются мне. Я улыбаюсь им в ответ, очень тронутая их усилиями, они принимают меня в свою семью. Шейн подходит ко мне. Он берет меня за руку и медленно выдыхает.

— У меня всегда была мечта затащить в постель индийскую принцессу, — с хитрой улыбкой говорит он мне.

Я улыбаюсь и бросаю взгляд на главный стол, где сидит моя мать. Она напряжена и чувствует себя явно не в своей тарелке. Отец встречается со мной взглядом, он делает взмах рукой. Я отпускаю руку Шейна.

— Я на минутку, — говорю я ему.

— Не долго, — отвечает он.

Я подхожу к маме. Она одна отказалась надеть традиционный индийский костюм.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: