Рефлексивное отношение и парадокс рефлексивной коммуникации

Основной единицей анализа развивающейся деятельности (в том числе развивающейся ситуации) является рефлексивное отношение между двумя актами деятельности.

Формально (и предельно абстрактно) рефлексивное отношение определяется как такое, когда способ организации одного действия (его средства, орудия, знания) становится предметом (результатом) другого. Обратимся теперь к схемам, необходимым для более точного и детального описания.

Заметим, что элементы, выделяемые в схеме акта деятельности, актуальны для аналитика и проектировщика, в самой же деятельности (на уровне представлений субъекта) различается другое. Наиболее важным является различие предметных и идеальных компонент деятельности.

Предметные компоненты — это, прежде всего, материал, превращения которого составляют содержание деятельности; собственно, эту последовательность превращений в её целостности и можно назвать предметом действия. Кроме того, это последовательно употребляемые средства и используемые ресурсы, которые могут включаться в цикл превращений материала: далеко не всегда материал и средство различаются столь отчётливо, как гвоздь и молоток, скорее, в наиболее интересных случаях задействованное средство само становится частью изменившегося материала действия.

Идеальные же компоненты — прежде всего, знание о действии и будущем результате;[22] знание, являющееся актуальным основанием для выбора материала и последовательности применения средств; но это и знание о границе действия, о том, каким образом и с чем может быть соотнесён результат, насколько значима цель. К идеальной составляющей действия необходимо также отнести его способ (в отличие от средств и орудий): знание о возможной последовательности операций, идеальный порядок действия, даже если этот порядок не представлен как знание самому субъекту действия.

Этот аспект структуры действия не актуален (но всё же присутствует), лишь если речь идёт о действии механическом, репродуктивном, однозначно встроенном в объемлющую систему. В случае же свободного, продуктивного действия этот аспект становится основным, поскольку без выстроенной границы всё, что связано с предметностью действия, все усилия субъекта и использованные ресурсы рискуют оказаться бессмысленными (то есть предполагаемый результат окажется либо недостижимым, либо, что часто хуже, невостребованным).

Объединение предметной границы действия, то есть условия, связанные с возможными средствами, ресурсами, исходным материалом и предметными свойствами результата, и знания о границе, представленное субъекту деятельности, можно назвать рамкой деятельности. (В действительности, по преимуществу в гуманитарных практиках, граница и знание о границе оказываются просто тождественными. Пример — этические нормы.)

Выражаясь несколько метафизически, можно сказать, что действие в конкретном своём существовании (а на в модели) есть усилие субъекта действия. Это усилие разворачивается в зазоре между предметом действия и его рамкой. Предмет действия всегда полон, содержателен, рамка же — пуста; но именно рамка позволяет иметь дело с действием, которое ещё не состоялось.

С этой точки зрения, основная особенность рефлексивного отношения между двумя актами деятельности состоит в том, что предметом рефлексивного действия становится идеальная составляющая исходного, предметного действия. В этом отличие рефлексивной кооперации от предметной, когда результат одной единицы деятельности востребован в другой как материал, средство или ресурс.

Но если материал предметной кооперации может быть непосредственно передан из одной единицы деятельности в другую, рефлексивная кооперация требует, чтобы содержание её было на переходе между предметным и рефлексивным действием переоформлено.

Во-первых, требуется превратить идеальную составляющую предметного действия — которая в представлениях субъекта этого действия может быть «растворена», представлена неявно, на уровне непосредственного знания и неосознанных допущений, в оформленный, расчленённый предмет, с которым только и можно что-либо сделать. С другой стороны, результат рефлексии должен быть осуществлён, «воплощён» в формах предметного действия.

Это возможно в особого рода коммуникации, которую также можно назвать рефлексивной; но её осуществление требует преодоления разрыва, который может быть назван «парадоксом рефлексивной коммуникации» и, по-видимому, присущ самой природе рефлексии.[23]

Основание разрыва очевидно: если рассмотреть «поле зрения» двух участников деятельности, один из которых находится в позиции предметного действия, другой — в рефлексивной позиции, можно заметить, что содержание одного и того же действия представлено им различными, даже противоположными способами.

Для первого участника актуально существует предметная составляющая действия; что же касается идеальной составляющей, она не представлена ему как нечто наличное, она осуществляется в его действии как некоторый порядок, связность, последовательность усилий и операций. Более того, фокусировка внимания не на предмете действий, а на его структуре может остановить действие и, если нет адекватных средств рефлексии, разрушить его.[24]

Для второго же участника существует, прежде всего, актуальная или возможная структура предметного действия; предметная же его составляющая, связанная всегда с осуществляемым и переживаемым усилием, для него скрыта.

Проблема состоит даже не в наличии намерения осуществить коммуникацию (на практике часто приходится сталкиваться с отказом от рефлексии, но эта трудность может быть преодолена технически), а в невозможности выстроить общее смысловое поле. Даже если употребляются сходные слова, в рефлексивной коммуникации они отнесены к разным объектам. Более того, для первого участника языковые единицы, относящиеся к форме действия, как правило, просто пусты и бессодержательны. Для второго же пусты и бессодержательны, прежде всего, контексты, определяющие предмет действия «здесь и теперь» как нечто уникальное и неустранимое, поскольку рефлексия предполагает отказ от фиксации на конкретном предмете и работу с действием «по принципу».

Отвлекаясь от всех организационно-технических обстоятельств, можно сказать, что парадокс рефлексивной коммуникации есть частный случай парадоксов, возникающих при решении задач синтеза знаний.

В данном случае речь идёт о синтезе различных аспектов действия в полную его структуру, которая «собирает» знания различных позиций в общей модели, позволяющей обеспечить перевод. Причём этот синтез должен быть не только теоретическим; для того, чтобы коммуникация реально могла состояться, модель синтеза реально присутствовать в деятельности как некоторое особое её средство, обеспечивающее отношение между различными позициями.

Несколько метафорически объект, «представляющий» в деятельности возможность такого синтеза, может быть назван объектом-посредником. Место такого посредника в моделях деятельности лежит вне составляющих её актов.[25]

Структура ситуации

Далее мы будем рассматривать в качестве единицы ситуации деятельности структуру, включающую в себя две позиции, связанные рефлексивным отношением, и объект-посредник, за счёт которого выстраивается рефлексивная коммуникация и два различных по своей природе действия связываются внутри одной деятельности.

С нашей точки зрения, наиболее общей формой объекта-посредника, «собирающего» ситуацию деятельности, является рамка ситуации в целом, описание как реальной, так и идеальной границы ситуации. Рефлексивное действие при этом можно понимать не столько как выстраивание знания о предметном действии, сколько как создание новой возможности предметного действия, ограниченного определённой рамкой.

В этом смысле корректнее говорить всё же о рефлексивной кооперации, даже если она является коммуникацией по своему «материальному» составу.

Объект-посредник, задающий такую связь, имеет двойственную природу, являясь одновременно предметным и идеальным.

Предметная рамка ситуации есть сложное единство материала действия, его орудий и способов, которое может быть представлено как объективное, вынесенное за пределы ситуации действия. Предмет, выстроенный в такой рамке, есть не просто место приложения усилий, но нечто, ведущее себя по объективным законам, относительно которых строится действие.

Рефлексивное описание в такой предметной рамке становится, прежде всего, описанием объективных законов и возможностей использовать их. Но возможны и рефлексивные действия, не связанные с описанием, а формирующие предмет в соответствии с этими законами.

В идеальном своём аспекте рамка ситуации есть представленная каким-либо образом совокупность контекстов (идеальный, модельный контекст), в которых может быть совершено такое сформированное предметное действие и в которых осмысленным и продуктивным является действие, его формирующее. Если делается акцент на возможном действии, такой идеальный контекст есть культурная форма данной деятельности; если же ставится акцент на должном, о том, что надлежит делать в определённых условиях, речь идёт о культурной норме.

Таким образом, рамка ситуации определяет два горизонта.

С одной стороны, горизонт происходящего «здесь и сейчас», в конкретных обстоятельствах места и времени, которые должны удовлетворять условиям возможности действия, осуществляемого в ситуации и могут быть этим действием преобразованы.

С другой стороны, горизонт идеального, делающий конкретное действие причастным его всеобщей форме или — если такое действие совершается впервые — позволяющий осуществиться новой всеобщей форме.

Такое, может быть, несколько метафизическое описание модели полезно проиллюстрировать некоторыми достаточно очевидными примерами.

Во-первых, покажем, каким образом в ситуациях деятельности даже «простые вещи» (то есть вещи, натурально, физически существующими) становятся двойственными и, помимо своих физических свойств, приобретают свойства идеальные.

Рассмотрим, например, простую чашку, из которой пьют воду или чай. С одной стороны, польза от неё — и, очевидным образом, способ применения — следуют из её физической формы. Она позволяет удерживать любую, даже очень горячую, жидкость; её можно держать, не боясь обжечься, или поставить на горизонтальную поверхность; можно сказать, что именно её физическая форма и свойства материала определяют способ обращения с ней. С другой стороны, сами эти физические свойства и форма (даже если создатель первой чашки «подсмотрел» что-то у природы) созданы, созданы искусственно как условие возможности будущих действий, которых ещё не было к моменту создания вещи.

Следовательно, в самой физической форме вещи — поскольку эта вещь сделана и, более того, сделана для определённого использования — присутствует её замысел, который одновременно является замыслом действия, его рамкой. И эта рамка опредмечена в вещи, неотделима от её предметных качеств.

Можно, конечно, спросить, где здесь рефлексия, если все и так пьют из чашек. Но заметим, что делающий чашку, из которой потом будут пить, тем самым делает будущее действие питья. В традиционных культурах это очень хорошо понималось, и создание всякой значимой вещи было одновременно действием магическим, связанным с возможностью будущих действий с этой вещью.

В современной цивилизации, как правило, подобные простые отношения скрыты системой массового производства, но даже выбор вещи в магазине есть действие рефлексивное (маленький фрагмент большого Действа сотворения новой вещи), поскольку также формирует возможность будущего действия.

Вообще говоря, культурные рефлексии такого рода вещей склонны их мистифицировать, то есть накладывать культурную рамку ситуации, связанную с формой деятельности, на свойства самой вещи как физического предмета.[26]

Ещё одна необходимая рефлексия, проделываемая с «простыми вещами» — распредмечивание их тогда, когда нужно научить человека обращаться с ними. Одна из образовательных задач раннего детства, решаемая, как правило, родителями или другими старшими родственниками, решаемая в семье, где растёт ребёнок — обучение его именно «простым вещам» — сидеть на стуле, есть ложкой, пить из чашки… Ниже мы вернёмся к описанию формы рефлексии, необходимой для решения такой образовательной задачи, здесь же отметим важный её аспект: благодаря усилиям взрослого вещь перестаёт быть для ребёнка просто физической вещью (которую можно хватать, кидать, обращаться с ней всячески иначе) и становится вещью для определённого действия — поскольку взрослый, уча обращаться с вещью, формирует само это действие.

Другой пример, может быть, несколько менее очевидный, но актуальный для современного образования — та же двойственность, проявляющаяся в языках и знаковых системах «взрослой», развитой культуры.

Рассмотрим, для примера, математику; рассмотрим не как учебный предмет и даже не как науку в ряду других наук, а как некоторый язык, являющийся одновременно и способом описания некоторых особых, «математических» объектов и способом отношения к действительности, способом организации мышления.

В силу особенностей математического языка, предполагающего (в отличие от естественных языков и таких культурных форм, как поэзия) тождество описания и того, что описано, можно говорить о двойственности самих математических объектов.[27]

Во-первых, как показано рядом исследователей,[28] математическое знание есть знание о способе действия (в простых случаях — о способе предметного действия, связанного с пространственными и количественными отношениями).

Но это знание, в отличие от возможного описания способа в виде, например, инструкции, абстрагируется не только от непосредственно проделываемого действия в его физическом строении, но и от состава действия как последовательности операций, а представляет способ как некоторое отношение между свойствами предмета действия и его инструментов, существующее на уровне идеального порядка действия.

За счёт такого представления, за счёт особенности формы рефлексии, в которой выделяется способ, его описание становится описанием нового объекта, который принадлежит исходной деятельности лишь по своему происхождению, по своим базовым свойствам, но, после фиксации в математическом языке, становится самостоятельным объектом, свойства которого и отношения с другими объектами сходной природы сами становятся предметом исследования и изменения.

Тем самым любой математический объект является одновременно действием в его идеальной форме, очищенной от всех обстоятельств места, времени и конкретного субъекта (действием, решающим определённую, тоже математически абстрагированную задачу), и вещью с определённым набором свойств, качеств, отношений с другими вещами…

Потеря этой двойственности в математическом образовании содержит в себе две возможных опасности.

Во-первых, в большинстве традиционных подходов, представляющих математику как «ставшую» форму, математическое знание предстаёт ученику как знание об особых вещах, существующих в своём мире, со своими особыми правилами и законами, которые необходимо усвоить догматически. Этот мир и эти вещи могут быть очень интересными, но в любом случае к реальной жизни (как бы она ни понималась) они не имеют никакого отношения, а являются представителями именно особого, идеального мира (в этом смысле вообще непонятно, как ценность и статус математики при традиционном подходе могут быть обоснованы в современной атеистической школе).

С другой стороны, акцент на математическом знании как знании о способе, характерный для некоторых вариантов Развивающего Обучения, не позволяет представить математику как универсальную культурную форму, не позволяет выйти за рамки ситуаций появления и изменения способов (будь то простые ситуации счёта и измерения или более сложные ситуации естественнонаучных и инженерных приложений) в действительность самой математики с её особыми способами рассуждения, особыми способами постановки задач…

Возвращаясь к рассмотрению структуры ситуации, отметим, что динамика ситуации с этой точки зрения определяется именно двойственностью отношения предмета действия и его рамки. Это отношение, снимая парадокс, лежащий в основании рефлексии, само содержит в себе противоречие, которое должно быть преодолено, опосредствовано в развитии реальной деятельности.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: