Джон Уильям Данн в культуре XX века 3 страница

Наш путь, однако, не пролегает через это специфи­ческое поле боя, хотя мы и проходим на расстоянии выстрела от сражающихся. От них мы, впрочем, мо­жем почерпнуть информацию о том, что понятия час­то служат путеводными знаками для передвигающего­ся по ассоциативной сети внимания. Не направляемое ничем внимание едва ли задержится на каком-нибудь понятии без того, чтобы секундой позже не натолк­нуться на родовой или даже конкретный образ, явно связанный с главной идеей.

* * *

Прежде чем перейти к следующему разделу, жела­тельно внести полную ясность по поводу одного из ас­пектов психологии. В любой науке новые факты обна­руживаются путем:

1) логической дедукции из ранее установленных фактов;

2) эксперимента;

3) применения обоих методов, подкрепляющих друг друга.

Факт, относящийся только к группе 2 (т.е. тот, ко-

[41]
торый не был логически выведен из других фактов), требует гораздо больше экспериментальных доказа­тельств, чем факт из группы 1. Если же он, предполо­жительно, вовсе не выводим из имеющихся в нашем распоряжении знаний (например, тот факт, что мы испытываем «боль», когда чрезмерно раздражен опре­деленного рода нерв), его нельзя считать полезным с научной точки зрения, пока он не будет удовлетворять условию — «быть доступным любому человеку для на­блюдения» («Dictionary of Philosophy and Psychology» Baldwin'a). Великое множество психологических фак­тов принадлежит именно к этому разряду «невыводи­мых»; и имеющий с ними дело психолог следует пра­вилам науки. Он не считает достаточным сказать, что безупречно честные и пользующиеся непререкаемым авторитетом люди исследовали такие-то и такие-то ментальные феномены и в результате установили... напротив, в его суждениях (в отличие от его размыш­лений) всегда будет подразумеваться: «Проделайте со своим умом то-то и то-то и вы увидите, что природа фактов такая-то и такая-то».

Факт, интересующий нас в этой книге, при первом его обнаружении казался относящимся только к груп­пе 2 и требовал соответствующего метода рассмотре­ния. Затем мы выясняем, что он принадлежит к груп­пе 1 (т.е. прямо выводим из уже установленных фак­тов). И, наконец, мы представляем его читателю как факт, входящий в группу 3.

ЧАСТЬ II

ГЛАВА VI

В этом разделе необходимо вкратце поведать о по­рой прискорбных и практически не относящихся к де­лу (о чем уже намекалось во втором абзаце главы 1) со­бытиях. Они, заметим, как две капли воды похожи на ставшие уже классическими примеры пресловутого «ясновидения», «астральных путешествий» и «вестей от умерших или находящихся при смерти людей». Эти инциденты были описаны только по причине их на­глядной убедительности (читатель, знакомый с тем, что писалось по поводу психологических доказа­тельств, оценит это) и еще потому, что они — «состав­ная часть «рассказа о ходе исследования». Однако, рассмотренные под иным углом зрения, эти события приобретают исключительную ценность. Ведь у меня не было необходимости получать информацию о них из вторых рук — от какого-нибудь «ясновидящего» или «медиума» (как то обычно бывает), иначе говоря, информацию, в которой содержится масса ложных предположений и пропущены все важные моменты.

Все эти события произошли со мной.

* * *

Первый случай дает прекрасный пример того, что с легкостью можно принять за ясновидение.

Он произошел в 1898 году в Сассексе, где я прожи­вал в гостинице. Однажды ночью мне приснилось, будто я спорю с одним из приезжих о том, сколько

[43]
сейчас времени. Я уверял, что была половина пятого пополудни, он же настаивал на половине пятого утра. С кажущейся нелогичностью, свойственной всем снам, я заключил, что мои часы остановились. Выта­щив часы из карманы жилета и взглянув на них, я убе­дился, что так оно и есть: они стояли и стрелки пока­зывали половину пятого. Тут я проснулся.

Сон этот был для меня особенным (в силу обстоя­тельств, не имеющих отношения к содержанию дан­ной книги), и под воздействием всей совокупности причин я зажег спичку, чтобы выяснить, действитель­но ли мои часы не ходят. К моему удивлению у изголо­вья кровати, где они обычно лежали, их не оказалось. Я встал с постели, поискал вокруг и обнаружил их на комоде. Они — я был уверен — стояли, и стрелки по­казывали половину пятого.

Разгадка случившегося, думалось мне, проста. Ча­сы, должно быть, остановились вечером предыдущего дня, что я, по-видимому, не преминул заметить. Но потом я забыл этот факт и вспомнил о нем уже во сне. Удовлетворившись таким объяснением, я завел часы, но стрелки переводить не стал, поскольку не знал точ­ного времени.

На следующее утро я спустился вниз и направился к ближайшим настенным часам, чтобы правильно по­ставить стрелки. Если мои часы, размышлял я, остано­вились вечером предыдущего дня, а я завел их только ночью и неизвестно когда, то они должны отставать на несколько часов.

К моему великому изумлению оказалось, что стрелки отставали всего на 2—3 минуты — и приблизи­тельно столько же времени прошло между моим пробу­ждением и заводом часов.

Значит, часы остановились именно в тот момент,

[44]
когда я видел сон, который, вероятно, и приснился мне потому, что я не слышал привычного тиканья. Но тогда каким образом я увидел во сне, что стрелки оста­новились на половине пятого, как и было на самом де­ле?

Если бы кто-нибудь рассказал мне подобную сказ­ку, я, наверное, заявил бы, что весь этот эпизод — от начала и до конца, включая подъем с постели и завод часов — ему приснился. Но самому себе я не мог дать такого ответа. Я знал, что находился в бодрствующем состоянии, когда вставал и смотрел на часы, лежав­шие на комоде. Тогда чем объяснить случившееся? Ясновидением — видением через пространство в тем­ноте сквозь опущенные веки? Можно даже предполо­жить существование каких-то неведомых лучей, обла­дающих способностью проникать описанным выше образом и вызывать «видение», чему я, впрочем, не ве­рил. Часы-то лежали выше уровня моих глаз! Да и что это за лучи, которые огибают углы?

Из Сассекса я направился в Сорренто, Италию. Од­нажды утром я проснулся и, еще нежась в постели, за­хотел узнать время. У меня не хватало сил взглянуть на часы. Ведь они лежали на маленьком столике по ту сторону москитной сетки и до них можно было дотя­нуться, но увидеть нельзя, если голова находится на подушке. Тогда мне вздумалось провести экспери­мент и выяснить, удастся ли мне и на этот раз посмот­реть на часы якобы «ясновидческим» способом. За­крыв глаза и сосредоточенно думая о том, сколько сейчас времени, я погрузился в полудрему — одно из тех состояний, когда все еще осознаешь происходя­щее. Мгновение спустя я обнаружил, что смотрю на часы. Видение было объемным: часы вертикально ви­сели в воздухе примерно в футе от моего носа, осве-

[45]
щенные дневным светом и окутанные густым белова­тым туманом, который заполнял оставшееся про­странство в поле зрения. Часовая стрелка показывала ровно восемь, минутная колебалась между 12 и 1, а се­кундная казалась бесформенным пятном. Я чувство­вал, что более пристальное рассмотрение пробудило бы меня окончательно. Поэтому я решил применить по отношению к минутной стрелке прием, которым пользуются при обращении с иглой призматического компаса, деля пополам дугу ее колебания. Получилось две с половиной минуты девятого. Затем я открыл гла­за, просунул руку под москитную сетку, схватил часы и, затащив их к себе, поднес к глазам. Я уже вполне оч­нулся ото сна и увидел, что стрелки показывали две с половиной минуты девятого.

На этот раз я, похоже, был приперт к стенке. Я сде­лал вывод, что обладаю каким-то загадочным даром видения — видения, позволяющего мне преодолевать преграды, проникать сквозь пространство и огибать углы.

Ноя ошибался.

* * *

Потом произошел случай совершенно иного рода. В январе 1901 года, возвращаясь с Англо-бурской войны на побывку, я остановился в Алассио, на Итальянской Ривьере. Однажды ночью мне присни­лось, будто я нахожусь, как мне тогда показалось, в Фашоде, местечке, расположенном вверх по течению Нила недалеко от Хартума. Сон был самым обыкно­венным, неярким, за исключением одной особенно­сти — неожиданного появления трех мужчин, бреду-

[46]
щих с юга. Их выцветшая полевая военная форма ста­ла белесой и превратилась в сплошные лохмотья. Из-под пыльных солнцезащитных касок виднелись заго­ревшие почти до черноты лица. По своему виду они очень напоминали солдат из колонны, с которой я не­давно совершал трэк по Южной Африке. Я и принял их за таковых. Но я недоумевал, зачем им понадоби­лось проделывать путь из Южной Африки в Судан. Когда я спросил их об этом, они заверили меня, что именно это они и делали. «Мы шли прямиком от Мы­са Доброй Надежды», — ответил один из них, а другой добавил: «Ну и натерпелся же я. Я едва не умер от жел­той лихорадки».

Прочие детали сновидения малосущественны. В то время мы регулярно получали из Англии «Дей-ли Телеграф». Наутро после той ночи мне приснился описанный сон, я раскрыл за завтраком очередной номер газеты, и мой взгляд сразу упал на кричащий за­головок:

ЭКСПЕДИЦИЯ «ДЕЙЛИ ТЕЛЕГРАФ»,

СЛЕДУЮЩАЯ ПО МАРШРУТУ МЫС ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ - КАИР

прибыла в Хартум. От нашего специального корреспондента

Хартум, вторник (пять часов пополудни)

Совершив незабываемое путешествие, экспеди­ция, организованная «Дейли Телеграф», прибыла в Хартум и т.д.

В другой заметке, помещенной в той же газете, со-

[47]
общалось, что экспедицию возглавлял М. Лайонел Дэкл. Кроме того, позже я где-то прочел или услышал, что один из трех белых мужчин, входивших в состав группы, умер в пути, но не от желтой лихорадки, а от брюшного тифа. Но верно ли это и действительно ли экспедицию возглавляли три белых человека, я не знаю.

Теперь, по-видимому, надо сделать два замечания.

За несколько лет до случившегося я слышал о наме­рении М. Лайонела Дэкла предпринять подобного ро­да трансконтинентальное путешествие. Но вышло ли что-нибудь из его затеи, я не знал. И, разумеется, даже не подозревал о начале экспедиции.

Экспедиция прибыла в Хартум за день до опублико­вания соответствующего известия в Лондоне и, следо­вательно, задолго до описанного сновидения, по­скольку требовалось время на то, чтобы газета дошла из Лондона в Алассио; сон же приснился мне в ночь накануне ее получения. Это полностью исключало возможность какого-либо «астрального путешест­вия».

Объяснять случившееся я тогда и не пытался.

* * *

Следующий случай был настолько впечатляющим, что пришелся бы по вкусу каждому любителю чудес­ного.

Весной 1902 года Шестая моторизованная пехота, в составе которой я находился, расположилась лаге­рем близ развалин Линдлея в (бывшем) Оранжевом Свободном государстве. Мы тогда только что совер­шили «трэк»; газеты и почтовая корреспонденция доставлялись нам редко.

[48]
Однажды мне приснился необычайно яркий, но довольно неприятный сон. Я стоял на возвышенности — верхнем уступе какого-то холма или горы. Почва под ногами имела белый цвет и странное строение:

там и сям она была испещрена небольшими трещина­ми, из которых поднимались вверх струи пара. Во сне я узнал в этой возвышенности остров, прежде уже снившийся мне. Ему угрожало начинавшееся извер­жение вулкана. Увидев бьющие из-под земли струи пара, я сдавленным голосом прошептал: «Остров! Бо­же, скоро все взлетит на воздух!». Я читал и хорошо помнил об описании извержения Кракатау, когда морская стихия, устремившись по подводной расще­лине в скалах к самому сердцу вулкана, вдруг вскипе­ла и разорвала на куски целую гору. Тотчас меня охва­тило безумное желание спасти четыре тысячи (я знал численность населения) ни о чем не подозревавших обитателей острова. Но сделать это можно было толь­ко одним способом — вывезти их на кораблях. Затем стало твориться что-то ужасное: я метался по соседне­му острову, пытаясь уговорить недоверчивые француз­ские власти направить на помощь жителям находив­шегося в опасности острова все имеющиеся суда. Ме­ня посылали от одного начальника к другому, пока, наконец, я не проснулся от того, что во сне изо всех сил цеплялся за гривы лошадей, тащивших коляску не­коего мсье Ле Мэра, который отправлялся обедать и желал, чтобы я зашел к нему на следующий день, ко­гда откроется его контора. На протяжении всего сна меня неотступно преследовала мысль о количестве людей, оказавшихся в опасности. Я повторял это чис­ло каждому встречному и в момент пробуждения кри­чал: «Мэр, послушайте! Четыре тысячи человек по­гибнут, если...»

[49]
Теперь я уже не помню, когда нам доставили оче­редную партию газет, но среди них совершенно точно была «Дейли Телеграф». Я развернул ее и увидел сле­дующее сообщение:

ТРАГЕДИЯ НА МАРТИНИКЕ ИЗВЕРЖЕНИЕ ВУЛКАНА

Город сметен с лица земли Огненная лавина Около 40 000 жертв Британский пароход в огне

Одна из самых жутких в истории человечества тра­гедий разыгралась в некогда процветавшем городе Сент-Пьер, торговой столице французского острова Маритиника в Вест-Индии. В четверг в 8 часов утра вулкан Монт Пеле, безмолвствовавший целое столе­тие... и т.д.

Однако нет нужды повторять рассказ о самом тра­гическом в современную эпоху извержении вулкана.

В той же газете, но в другой колонке, заголовок, на­бранный более мелким шрифтом, гласил:

ГОРА ВЗЛЕТАЕТ НА ВОЗДУХ

А ниже сообщалось о том, что выбросы песка из кратера вулкана на Сент-Винсенте вынудили шхуну под названием «Океанический странник» покинуть остров; однако пристать к о. Сент-Люсия ей не уда-

[50]
лось из-за неблагоприятных течений, направлявших­ся в сторону, противоположную Сент-Пьеру. В этом абзаце были такие слова:

«Когда она отплыла примерно на милю, началось извержение вулкана Монт Пеле».

Далее описывалось, как гора словно раскололась от подножья до вершины.

Не стоит и говорить о том, что вскоре корабли ста­ли вывозить уцелевших жителей на соседние острова.

Теперь необходимо сделать одно замечание.

По предположениям, число погибших составляло не 4 тысячи, как я непрестанно твердил во сне, а 40 000. Я ошибся на один ноль. Тем не менее, в спешке про­сматривая газету, я прочел приведенное там число как. 4 000; и впоследствии, рассказывая эту историю, я все­гда говорил, что напечатано было именно 4 000. И только через 15 лет, когда я наконец снял копию с упо­мянутого выше абзаца, я узнал, что на самом деле со­общалось о 40 тысячах.

Вскоре мы получили очередную партию газет; там приводились уточненные данные о действительной численности погибших. Но подлинные цифры не имели ничего общего с теми цифрами, которые мне приснились и померещились в первом сообщении. Итак, мое чудесное «ясновидение» подвело меня в са­мой существенной детали! Впрочем, даже промах до­казывал нечто очень важное, ибо откуда у меня во сне могла появиться мысль о 4 тысячах? Очевидно, она должна была прийти мне на ум в результате чтения га­зетного абзаца, из чего вытекало чрезвычайно непри­ятное предположение о том, что весь эпизод — следст­вие так называемой «идентификационной парамне­зии» и что никакого сна я не видел: просто по прочте­нии газетного сообщения мне почудилось, будто я ра-

[51]
нее видел во сне все детали, приведенные в упомяну­том абзаце.

Мои раздумья показали, что аналогичной могла быть и природа сновидения, связанного с путешест­вием от Мыса Доброй Надежды до Каира.

Однако чем больше я размышлял над двумя эпизо­дами, тем очевиднее становилось, что в обоих случаях именно такого рода сны и должны были присниться мне после прочтения печатных сообщений, иначе го­воря, эти сны оказались самыми заурядными снами, основанными на личных переживаниях, вызванных чтением. Но почему я мог верить, что оба сновидения не являлись ложными воспоминаниями, порожденны­ми актом чтения?

Не забывайте, что мне приходилось учитывать и случай с часами; а уж он, определенно, не укладывал­ся в рамки новой теории, если только я не был еще бе­зумнее, чем мог предположить.

И все же меня полностью удовлетворяло то, что сны об экспедиции и Монт Пеле не были ни «астраль­ными путешествиями» ни прямым видением сквозь огромные пространства, ни «посланиями» от реаль­ных действующих лиц описываемых событий. Эти сновидения порождены либо чтением газет, либо теле­патической связью с журналистом из «Дейли Теле­граф», написавшем упомянутые сообщения.

ГЛАВА VII

К моему великому облегчению, следующий случай, произошедший года два спустя, камня на камне не ос­тавил от теории «идентификационной парамнезии».

Мне приснилось, будто я стою на каком-то помос­те, сложенном из поперечных досок. С левой стороны его окаймляли перила, за которыми зияла бездонная пропасть, наполненная густым туманом. Над моей го­ловой, похоже, был навес, но я лишь смутно мог дога­дываться о нем, поскольку различал впереди себя только часть помоста с перилами на расстоянии 3—4 ярдов — все остальное скрывал туман. Вдруг я заметил, как из глубины пропасти поднимается нечто вроде шеста — длинное тонкое, темное. Он достиг помоста и, наклоняясь, пополз еще выше. Наконец шест упер­ся в навес — по крайней мере, так казалось по углу его наклона, ибо в тумане невозможно было разглядеть его верхушку. Я уставился на него. Он стал медленно перемещаться вверх-вниз, слегка касаясь перил. Че­рез секунду я понял, что за предмет находится передо мной. Я уже видел подобную штуку в фильме о пожа­ре, снятом в первые дни кинематографа. Тогда, как и теперь, меня также приводил в замешательство ка­чающийся шест, пока я не догадался, что это была вы­сокая струя воды, бьющей из шланга пожарной маши­ны и сфотографированной сквозь клубы дыма. В та­ком случае, подумал я, где-то на дне пропасти также должна быть пожарная машина, направляющая струю воды на окутанную дымом площадку с перилами, где я стоял. Только я осознал это, как сон стал просто тош­нотворным. На деревянный помост высыпала толпа людей, едва различимых в дыму. Они целыми группа-

[53]
ми падали вниз, оглашая пространство жуткими, сдавленными, прерывающимися криками. Затем не­ожиданно повалил густой черный дым и плотной заве­сой окутал все вокруг, включая и помост. Но стоны за­дыхающихся людей не умолкали. И я был несказанно рад, когда наконец проснулся.

На этот раз теория «идентификационной парамне­зии» была полностью исключена. После пробуждения я тщательно припомнил каждую деталь сновидения и только потом раскрыл утренние газеты; ничего отно­сящегося к сновидению в них не содержалось. Однако вечерние номера принесли ожидаемую весть.

Там сообщалось о сильном пожаре, вспыхнувшем на заводе в предместье Парижа. Я полагаю — хотя точ­но не уверен, — что речь шла о заводе по производству резины. Но в любом случае завод выпускал какие-то материалы, при горении выделявшие едкий дым. Огонь преградил путь молоденьким работницам, и они бросились к балкону, где могли находиться в отно­сительной безопасности. Однако принесенные лест­ницы оказались слишком короткими и не позволяли спуститься вниз. И пока добывали лестницы подлин­нее, пожарные машины направляли струи воды на балкон, не давая пламени перекинуться на это убежи­ще. Но вдруг произошло нечто не имеющее, как я по­лагаю, аналогов в истории пожаров. Из разбитых бал­конных окон стали вырываться наружу столь плотные клубы дыма от горящей резины или какого-то другого вещества, что несчастные девушки, хотя и стояли на свежем воздухе, все до последней задохнулись, преж­де чем подоспели лишь люди с новыми лестницами.

Этот сон еще больше озадачил меня: казалось, его вообще нельзя объяснить. «Ясновидение» — не объяс­нение, а бессмысленное выражение, простое призна-

[54]
ние необъяснимости явления. Да и термин «телепа­тия» применим к случившемуся лишь с большой на­тяжкой.

* * *

Затем мне приснился другой сон, внесший некото­рую ясность, ибо однозначно исключал умопомеша­тельство, ясновидение, астральные путешествия, по­слания отдухов и телепатию.

В 1904 году, через несколько месяцев после того, как я видел во сне пожар, я приехал в Австрию и оста­новился в отеле «Схоластика» на границе Аахензее. Однажды ночью мне приснилось, будто я иду через поле вниз по тропинке, с обеих сторон обнесенной железной оградой высотой 8—9 футов. Неожиданно на поле слева от меня появилась лошадь. Она, каза­лось, обезумела: носилась сломя голову, брыкалась и рвалась вперед, словно одержимая. Я быстро оглядел­ся, желая узнать, есть ли в ограде какая-нибудь лазей­ка, через которую животное могло бы вырваться. Убе­дившись, что лазейки не было, я продолжил свой путь. Однако через несколько мгновений я услышал позади себя стук копыт. Обернувшись, я с ужасом увидел, что животное каким-то непонятным образом все же вы­рвалось и во весь опор мчалось за мной по тропинке. Это была здоровая кобыла; я же трусил, как заяц. Впе­реди дорога заканчивалась подножием деревянной лестницы, ведущей куда-то наверх. Я изо всех сил уст­ремился к спасительным ступеням и в этот момент проснулся.

На следующий день мы с моим братом отправились на рыбалку. Мы шли вниз по речушке, вытекавшей из

[55]
Аахензее. Я бороздил воду и усердно ловил рыбу вна­хлестку, когда брат крикнул: «Взгляни вон на ту ло­шадь!» Бросив взгляд на другой берег реки, я узнал сцену из ночного сновидения. Схожесть основных де­талей была абсолютной, но мелкие детали — совсем другими. Была огороженная тропика между двумя по­лями. Была лошадь, по своему поведению напоминав­шая лошадь из сновидения. Были деревянные ступени в конце тропинки (они вели к мостику через реку). Но ограда оказалась деревянной и низенькой — не более 4—5 футов в высоту, поля — самыми обыкновенными, небольшими, тогда как мне снились поля размером с парк; а животное — вовсе не буйным чудовищем, а ма­ленькой лошадкой, хотя ее поведение и внушало тре­вогу. Наконец, если представить, что я, как и во сне, иду по тропинке вниз к мосту, то лошадь оказывалась на поле справа от меня, а не слева. Едва я начал расска­зывать брату свой сон, как осекся: лошадь стала вести себя настолько странно, что мне захотелось убедиться в том, что она не вырвется за ограду. Как и во сне, я критически осмотрел изгородь. Удовлетворенный ос­мотром, я произнес: «В любом случае эта лошадь не вырвется» — и снова принялся ловить рыбу. Однако возглас брата «Смотри!» прервал меня. Подняв взор, я увидел, что от судьбы не уйти. Как и во сне, животное каким-то необъяснимым образом вырвалось (вероят­но, перепрыгнув через ограду) и, стуча копытами, не­слось по тропинке вниз к деревянным ступеням. Про­мчавшись мимо лестницы, лошадь ринулась в реку и направилась прямо к нам. Мы, схватив камни, отбежа­ли от берега ярдов на 30 и повернулись кругом. Развяз­ка, впрочем, была неинтересной: выпрыгнув из воды на нашей стороне, лошадь просто посмотрела на нас, фыркнула и галопом поскакала вниз по дороге.

[56]
Из этого случая, как я полагал, явствовало одно: описанные сны не были указаниями (впечатлениями) на удаленные в пространстве или грядущие события. Это были обычные сны, составленные из образов, от­носящихся к реальным событиям, но искаженных и связанных между собой характерной для снов полу­бессмысленной связью. Иначе говоря, если бы каждый из этих снов приснился мне в ночь после соответствую­щего события, они не содержали бы ровным счетом ничего необычного и, подобно любому обыкновенно­му сновидению, несли бы в себе столько же истинной информации о породивших их реальных событиях, сколько и ложной — а это, согласитесь, очень мало.

Итак, это были обыкновенные, вполне уместные и ожидаемые сны; но каждый из них приснился мне не в ту ночь, в какую полагалось.

Даже сны, в которых фигурировали часы, должно быть, приснились мне после того, как я увидел часы наяву. В первом случае я, проснувшись, увидел часы с остановившимися стрелками, лежавшие вверх цифер­блатом на комоде; и в соответствующем сновидении также был образ остановившихся часов, повернутых циферблатом вверх. Во втором случае я, лежа на по­душке, держал часы на весу примерно в футе от своего носа; а когда я впал в полудрему, передо мной возник образ часов, висевших в точно таком же положении. Образ белого тумана, конечно же, относился к мос­китной сетке, расположенной вне фокуса моего вни­мания; так было и тогда, когда я смотрел на настоящие часы.

Значит, если рассматривать эти сны только как сны, в них не обнаруживается ничего необычного. Просто происходящие в них события смещены во вре­мени.

[57]
Само по себе данное обстоятельство достаточно удивительно. И все же я чувствовал, что сделал огром­ный шаг вперед, сведя все эти разнообразные явления к одному знаменателю — простой, хотя и загадочной перестановке дат.

Однако я был еще очень далек от истины. Два оставшихся случая, о которых я намереваюсь рассказать в этом разделе, не содержали в себе ничего такого, что побудило бы меня отказаться от уже напо­ловину оформившейся мысли о том, что разгадка тай­ны кроется во временных смещениях. Однако не сде­лай я этого полуоткрытия, я, несомненно, счел бы случай, о котором ниже пойдет речь, «посланием из мира духов» или «фантазмом умирающего».

* * *

В 1912 году я довольно долго находился на Салисберской равнине, где проводил испытания одного из моих устойчивых аэропланов. Соревнования военных аэропланов были в самом разгаре; присутствовали поч­ти все офицеры тогда еще небольшого Королевского летного корпуса. Все они являлись моими давними приятелями, за исключением одного человека, которо­го я не знал. Видел я его очень редко и говорил с ним, думаю, раза два, не больше. Назовем его лейтенантом Б. Полагаю, этого вполне достаточно, поскольку мои вос­поминания не свидетельские показания и не должны рассматриваться как таковые. Вскоре после окончания соревнований начались ежегодные армейские манев­ры. Не имея к ним никакого отношения, я уехал в Па­риж, чтобы провести проверку еще одного летательно­го аппарата, сконструированного по моему проекту.

[58]
В Париже однажды утром мне приснилось, будто я стою посреди огромного луга в какой-то незнакомой мне местности. Вдруг ярдах в 50 от меня в землю с си­лой врезается моноплан. Сразу вслед за этим я увидел, как с места крушения в мою сторону направляется лейтенант Б. Я спрашиваю его, насколько серьезны повреждения. Он отвечает: «Да так, пустяки, — и до­бавляет — чертов двигатель! Но теперь-то я его при­струнил!» Это был довольно длинный сон о бесконеч­ных авариях, в которые постоянно попадали аэропла­ны (типичная форма ночных кошмаров, преследую­щих меня и по сей день), и внезапное падение лейте­нанта Б. было далеко не худшим из того, что мне сни­лось тогда. Когда я проснулся, у моей постели стоял слуга с утренним чаем. Позднее этот факт помог мне установить, что сон приснился мне около 8 часов утра.

Лейтенант Б. погиб в то утро между 7 и 8 часами, упав на луг неподалеку от Оксфорда. Но я прочел о не­счастном случае лишь на третьи сутки.

Теперь следует сделать несколько замечаний:

1. Поломка двигателя не имела никакого отноше­ния к случившемуся, да и сам лейтенант Б. ни минуты в этом не сомневался, ибо моноплан шел на посадку и двигатель был частично или полностью выключен. Несчастный случай же произошел из-за расцепления устройства немедленного разъединения в одной из главных несущих расчалок и последующей поломки одного крыла. Разумеется, приземление могло быть и вынужденным из-за неисправности двигателя; но сам лейтенант Б., несомненно, не подозревал о том, что крыло поломано.

Между тем когда мы с моей сестрой находились на равнине, лейтенант Б. однажды в разговоре с ней об­молвился о двигателе почти в тех же словах, которые

[59]
он произнес в моем сне; и она, очевидно, передала их мне. Она непременно должна была это сделать.

2. Лейтенант Б. летел в качестве пассажира, а пило­тировал моноплан какой-то неизвестный мне чело­век, который тоже разбился. Подобные детали в моем сновидении отсутствовали.

Однако при чтении заметки об аварии я обратил внимание только на имя лейтенанта Б.; о гибели дру­гого человека я узнал лишь через несколько лет, когда разыскал сообщение об этом несчастном случае.

3. В газетной заметке вообще не говорилось о при­чине аварии, и я, вероятно, полагался только на слова самого лейтенанта Б. о двигателе.

4. Во временном совпадении нет ничего удивитель­ного. В те дни, как я уже упоминал, мне часто снились крушения аэропланов, причем такого рода кошмары мучили меня именно в промежуток между 7 и 8 часами утра, когда в сознание начинает проникать шум го­родского транспорта.

В результате я пришел к выводу, что мой сон и на этот раз оказался связанным с прочтением заметки в газете.

* * *

Теперь я расскажу о последнем эпизоде из этой се­рии. В данном случае хронологический сдвиг был го­раздо значительнее.

Осенью 1913 года мне приснилась высокая желез­нодорожная насыпь. Во сне я знал — знал абсолютно точно, как знает тот, кто знаком с местностью, — что действие разворачивалось в Шотландии, севернее the Firth of the Forth Bridge. За насыпью простирались

[60]
въезжие лугопастбищные угодья, где небольшими группами ходили люди. Во сне эта сцена то возникала, то исчезала. И когда она возникла в последний раз, я увидел, что поезд, двигавшийся на север, сошел с насы­пи. Под откос скатилось несколько вагонов, вниз сы­пались огромные камни. Я подумал, что это один из тех странных снов, которые иногда снятся мне, и по­пытался «получить» дату подлинного события. Мне, однако, удалось установить лишь то, что оно произой­дет весной следующего года. Помнится, я остановился наконец на середине апреля, хотя моя сестра полагает, что я упоминал о марте, когда утром рассказывал ей свой сон. Шутки ради мы решили предостеречь наших друзей от путешествий на север Шотландии весной.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: