Джон Уильям Данн в культуре XX века 11 страница

Тот факт, что изменение в субстрате происходит мгновенно (в Абсолютном Времени) по всей линии ОН', достаточно очевиден, если рассмотреть резуль­таты вмешательства с точки зрения более привычной для нас трехмерной философии. Если вы предприни­маете определенный шаг для предотвращения какого-либо вероятного события, степень вероятности этого события (каким бы отдаленным оно ни было) меняет­ся в тот самый момент, когда вы предпринимаете заду­манный шаг. Против этого утверждения никто возра­жать не станет. На языке четырехмерной философии оно означает следующее: вероятность того, что на­блюдатель 1 в момент (в Абсолютном Времени) дости­жения им точки с натолкнется на событие bb", меня­ется в «тот самый момент», когда он осуществляет вмешательство. «Тот самый момент» есть момент вре­мени, которое отмеряет движение наблюдателя 1 вдоль линии О'О", т.е. Времени 3 — Абсолютного Времени применительно к данному графику. Следовательно, разрывы происходят тогда, когда (в Абсолют­ном Времени) наблюдатель 1 достигает точки О, ина­че говоря, когда (в Абсолютном Времени) поле 2 дос-

[199]
тигает линии G'H'. Измененное течение событий ме­жду О и Н' будет на протяжении всей этой линии такой же механической последовательностью, как и прежде.

Очевидно, что изменение субстрата вдоль линии ОН' должно отразиться и на ее протяженности в виде плоскости (перпендикулярной листу бумаги), которая представляет собой длительность этой линии во Вре­мени 3. Вместе с изменением данной линии должна измениться также и «будущая» часть плоскости, равно как и все «будущие» части, находящиеся впереди точки О во всех временных измерениях. Вот почему на наших серийных картах времени впереди точки О невозможно проследить путь, который был бы абсолютно определен на всех своих участках.

Вероятно, нет особой необходимости подчеркивать, что в нашем исследовании под конечным «наблюдателем» и конечным «мыслителем» подразумеваются наблюдатель и мыслитель, которые по завершении каждой ступени анализа остаются нерассмотренными нами, иначе говоря, индивидуум, движущийся в последнем из изображенных графически временных измерений. Они — одно и то же существо.

* * *

Автору данной книги неведомо, что думает читатель по поводу вышеизложенного. Однако теперь и он был бы рад сделать перерыв минут на десять, чтобы систематизировать огромный массив информации, полученной в ходе исследования.

Результаты анализа, по его мнению, можно сформулировать следующим образом.

[200]
Сериализм есть усовершенствованное выражение отношений между наблюдателем и наблюдаемым.

Анализ необходимо начать с рассмотрения обоих компонентов (наблюдателя и наблюдаемого) в качестве объектов по отношению к вам как мыслящему субъекту, одним словом, изобразить их на рисунке. Это означает, что вы должны принять за наблюдателя не себя, а некоего воображаемого индивидуума, который, как предполагается, подобен вам. Для краткости и благозвучия назовем его Джонсом.

Вы начинаете изучать Джонса как сознательного индивидуума. На данном этапе вам удается лишь выяснить, что он, по-видимому, может быть сознателен только в том случае, если он серийно сознателен.

Далее вы изучаете его как индивидуума, который последовательно, одно за другим, переживает все состояния того, что он наблюдает. Такой анализ требует добавить новое измерение в ваш рисунок. Теперь график имеет на одно измерение больше, чем Джонс, а Джонс предстает перед вами как сознательный психический индивидуум, движущийся во временном измерении. Но анализ пока не дает никаких указаний на то, что Джонс есть нечто большее, чем просто автомат.

На данном этапе, однако, вы замечаете, что логика вынуждает вас расширить рисунок еще на одно измерение. В результате Джонс 1 оказывается лишь объектом наблюдения для другого имеющего на одно измерение больше наблюдателя, который, впрочем, является не вами, а опять-таки Джонсом — Джонсом 2, — тогда как Джонс 1 однозначно выступает перед вами бренным автоматом, каковым его всегда и считали материалисты. Джонс 2, напротив, кажется нетленным.

Дальнейший анализ выявляет целую серию Джонсов, каждый из которых наблюдает Джонса, стоящего

[201]
на порядок ниже. Все они, за исключением первого, нетленны; и все они, за исключением последнего, автоматы. Но знаний об этом последнем Джонсе у вас еще недостаточно, чтобы высказывать какие-либо суждения.

Здесь вы делаете небольшой перерыв, желая окинуть критическим взором свою работу и, в частности, проверить, не погрешили ли вы против правил в ходе анализа. Но никакого просчета вы не находите. Вы ни разу не оплошали, пытаясь анализировать самих себя. Вы нигде не подменяли собой рассматриваемого вами объективного наблюдателя. На протяжении всего анализа вы имели дело только с Джонсом, а значит, вели честную игру.

Далее вы замечаете, что серийный Джонс серийно сознателен именно в том смысле, в каком требуется, согласно вашим первоначальным выводам касательно сознания.

Джонс между тем подобен вам. Следовательно, вы на своем собственном опыте можете проверить истинность своих открытий относительно Джонса, сделанных чисто логическим путем.

Серийный Джонс должен быть способен наблюдать свое действительное движение во временном измерении. А поскольку это в равной степени применимо и к вам самим, вы получаете ответ на вопрос: каким образом все взрослые (образованные и необразованные) и дети единодушно признают течение некоего фундаментального, но не поддающегося объяснению «времени».

Вы замечаете, что когда мозг Джонса полностью бездействует, Джонс 2 должен быть способен наблюдать образы тех событий, которые его мозг, находясь в состоянии активности, последовательно поставляет

[202]
ему. Это явление, по вашему мнению, чрезвычайно интересно. Между тем обращаясь к своему опыту, вы обнаруживаете, что когда ваш мозг явно спит, вы «видите сны» и действительно переживаете образы реальных событий.

Вы делаете еще более удивительное открытие: среди образов, воспринимаемых Джонсом в «сновидениях», должны быть образы, относящиеся к будущим реальным событиям. Вы проводите на себе эксперимент и убеждаетесь в истинности своего открытия.

В ходе анализа вы выяснили, что фокусировка внимания есть функция конечного (т.е. последнего из рассмотренных в серии) Джонса; что сфокусированное таким образом внимание есть психический элемент, совершенно отличный от той характеристики в субстрате Джонса, на которой сфокусировалось внимание; и что в природе нет закона, принуждающего внимание фокусироваться на каком-либо конкретном участке субстрата. Отсюда следует, что когда внимание сфокусировано в каком-либо месте субстрата, его фокусировка должна быть вызвана действием конечного Джонса. А если это на самом деле так, то конечный Джонс должен быть способен перемещать внимание из поля 1 в поле 2 даже тогда, когда бодрствующий мозг поставляет события Джонсу 1. Проведя «эксперимент наяву», вы убеждаетесь в правильности своих выводов.

Но раз конечный Джонс может направлять внимание, значит, он может и вмешиваться в механическую последовательность событий, чтобы изменить их. Вы проверяете истинность данного положения на собственном опыте, совершая наяву механическое действие — записываете один из своих снов о грядущем событии.

[203]
На основе изучения умственных операций, требуемых для совершения этого акта вмешательства, вы заключаете, что ваш «наблюдатель в бесконечности» должен быть способен припоминать и мыслить без помощи мозга. В этом случае припоминание и мышле­ние должны быть явными, когда мозг спит и наблюдатель 2 обозревает упорядоченные фиксированные состояния мозга, расположенные где-то в другом месте во Времени 1, иначе говоря, видит сны. Эксперимент убеждает вас в том, что, видя сны, вы действительно думаете о них и припоминаете ранее произошедшие в них события.

Изучение наличествующего в ваших сновидениях мышления и припоминания показывает, что, хотя ваш мозг спит, вы — как конечный (в своей серии) наблюдатель — пытаетесь продолжать наблюдение и припоминание все тем же трехмерным способом, каким вы пользуетесь тогда, когда ваш мозг бодрствует и вы наблюдаете последовательность его состояний, представленных в поле 1. Вы осознаете (поскольку в сновидениях ваше внимание четырехмерно), что именно эти попытки неизбежно влекут за собой загадочную и сбивающую с толку временную неустойчивость наблюдаемых и припоминаемых образов — неустойчивость, которая должна делать возникающие в сновидениях образы гораздо менее определенными по сравнению с «образами», создаваемыми вашим воображением тогда, когда вы бодрствуете. Эксперимент подтверждает правильность ваших выводов.

На основании вышеизложенного вы вынуждены заключить, что ум конечного наблюдателя формирует себя в процессе наблюдения за последовательно представляемыми состояниями мозга, а значит, учится мыслить трехмерным способом. Отсюда явствует, что

[204]
на нынешнем этапе вашей жизни ваше мышление в сновидениях должно уступать по качеству вашему мышлению наяву (когда вы как конечный наблюдатель, наделенный способностью вмешиваться в ход событий, прибегаете к помощи мозга). Это заключение подтверждается исследованием степени ясности вашего мышления в сновидениях.

Результаты анализа убеждают вас в том, что в сновидениях — Джонса или ваших собственных — телесные ощущения должны быть гораздо менее интенсивными, чем наяву. Эксперимент доказывает истинность данного положения.

Вы находите причину того, почему конечный Джонс должен удерживать свое внимание сфокусированным на Джонсе 1 до тех пор, пока мозг поставляет Джонсу 1 хоть что-то доступное наблюдению. Именно это, как обнаруживается, делаете и вы сами.

И тут вы выдвигаете предположение — первое и единственное — касательно предмета не столь уж и существенного. Когда в том месте Времени 1, где находится Джонс 1, нет ничего доступного наблюдению, Джонс 1 перестает обеспечивать Джонса 2 движущимся ориентиром; в этих условиях, по вашему мнению, перемещения внимания Джонса 2 в поле 2, вероятно, должны быть крайне беспорядочными. Это предположение, как выясняется, полностью согласуется с вашим собственным приобретенным в сновидениях опытом.

Наконец, сформулированная вами концепция наблюдателя дает вам телеологическое обоснование случайностей рождения, трехмерной жизни, боли, сна и смерти.

[205]
* * *

Конечный мыслитель или интерпретатор — член серии, чье мышление превосходит простое наблюдение за содержимым его поля, — есть наблюдатель, который, подобно конечному времени, остается необозначенным на любом графике из нашей серии. В ее первом члене, изображенном на рис. 7 (а) и 7 (б), он предстает как наблюдатель 1; во втором члене — как наблюдатель 2, чье поле показано на рис. 9. И так далее до бесконечности. Крайне важно, что мы рассмотрели серию вплоть до ее третьего члена, ибо в противном случае нам не удалось бы полностью выявить серийное отношение. Но нет никакого практического смысла в рассмотрении более отдаленных членов. Третий член серии не содержит никаких новых отношений между наблюдателем и наблюдаемым. Продолжать анализ означало бы все дальше отодвигать конечного наблюдателя и мыслителя вместе со всеми его специфическими функциями и вводить дополнительные реагенты, реагирующие на содержимое субстрата и бессознательные всюду, за исключением того места, где их использует конечный наблюдатель для усиления остроты зрения.

Следовательно, вполне достаточно изобразить мир как мир, содержащий наблюдателя 2, иначе говоря, как поле 2, показанное на рис. 9. Такое изображение даст вам серийное отношение во всей его полноте.

ГЛАВА XXV

(Замечание. Читателю рекомендуется пропустить эту главу, если его не интересует физика.)

Незадолго до релятивистского бума физика пережила два великих потрясения — настолько сильных, что еще не определен полностью причиненный ими ущерб. Первое потрясение связано с тем, что служившее верой и правдой на протяжении столетий понятие о материи как фундаментальнейшей из всех вещей было отброшено и подлинным основанием объективной вселенной провозглашен «электрон». Второе потрясение, вызванное открытием удивительной частицы под названием «квант», произвело еще более глубокие изменения.

Квант, по-видимому, каким-то загадочным образом соответствует реальному атому некоей физической величины, которая долго время (даже тогда, когда она мыслилась не конкретнее, чем физико-математический термин) признавалась самой фундаментальной вещью в своем роде. Эта физическая величина называется «действие», и ее не следует путать с действием в обычном смысле этого слова. Эта величина каким-то странным образом представляет собой кинетическую энергию, помноженную на время, или импульс, помноженный на пространство. Впрочем, рядовому читателю не нужно беспокоиться по поводу смысла этих крайне любопытных терминов. При современном уровне развития физики всякий, кто пытается создать ментальный образ того, что обозначается словом «действие», рискует нар­ваться на неприятности; и неспециалисту, натолкнувшемуся на этот термин, лучше всего условиться с самим собой, что он означает просто некую известную, но еще не идентифицированную целостность.

«Действие, — говорит профессор Эддингтон, — обычно рассматривается как самая фундаментальная

[207]
вещь в объективном мире физики, хотя ум не в силах воспринять ее из-за ее изменчивости; согласно смутным догадкам атомность действия есть всеобщий закон и появление электронов каким-то образом зависит от этого. Но дать точную формулировку теории квантов действия физикам пока еще не удалось».

Однако, если рассматривать атомы «действия» с позиций сериализма, очевидно, что их следует мыслить в виде крошечных целостностей, усеивающих, словно точки, Время 1 и длящихся во Времени 2, т. е. в виде реальных целостностей в поле 2, причем столь же реаль­ных, как электроны в поле 1.

В физике до открытия кванта одним из величайших основополагающих обобщений считался принцип наименьшего действия. Он описывает пути, по которым будут двигаться обладающие «массой» тела, когда они переходят из одной конфигурации в другую за некоторый промежуток времени. Согласно этому принципу, путь движения будет таков, что «действие» (энергия, помноженная на количество времени) будет наименьшим в данных условиях. Следовательно, указанный принцип вполне применим для предсказаний.

Однако, есть и другая точная наука, которая может претендовать на звание предсказательной. Речь идет о чисто математической науке. Здесь, в отличие от физики, человек, занимающийся вычислениями, не располагает средствами выяснить, какие законы механических причины и следствия — если таковые вообще имеются — лежат в основе изучаемого им объекта. Поэтому он игнорирует их и делает выводы, исходя из оценки «вероятности». Физика может предсказать, каким будет в ближайшем будущем путь движения планеты, с помощью прин­ципа наименьшего действия; столь же точное предсказание может сделать и математическая наука о «вероятности» с помощью принципа наибольшей вероятности. Эту же науку непреднамеренно использует и обыватель,

[208]
когда говорит о каком-нибудь грядущем событии:

«Шансы настолько велики, что оно непременно произойдет». Математическая наука рассматривает все будущие события как «вероятности» и сообщает вам о степени их вероятности. И когда степень вероятности свершения события так велика, что не вызывает сомнений, эта наука становится столь же пророческой, как и физика.

По мнению представителя математической науки, существует одно и только одно будущее состояние вселенной, а именно то, про которое мы, учитывая все наличные условия, можем сказать, что оно имеет «наибольшую вероятность». По мнению физика, также существует одно и только одно будущее состояние вселенной — то, про которое мы, приняв во внимание все наличные условия, можем сказать, что оно предполагает «наименьшее действие».

Поскольку обе науки говорят об одном и том же будущем состоянии вселенной, рассмотрим оба принципа, приводящих нас к одному и тому же выводу, казалось бы, совершенно различными путями. И у нас есть веские основания подозревать, что эти принципы суть лишь различные способы рассмотрения какого-то одного фундаментального принципа строения вселенной.

Делая изыскания в области математической физики, Эддингтон заметил, что и «вероятности» и «действию» присуще некое очень специфическое свойство. Отсюда следовало не только то, что «вероятность» и «действие» взаимосвязаны, но и то, что отношение между ними должно явно иметь математическую природу. Вскоре догадка подтвердилась. Математическое отношение было найдено без помощи этих принципов. Но когда Эддингтон применил его для математического выражения обоих принципов, он обнаружил, что на самом деле оно превращает принцип наибольшей вероятности в принцип наименьшего действия, и наоборот. Таким образом, принципы оказались просто различными спосо-

[209]
бами выражения одного и того же фундаментального факта.

Подводя итог, Эддингтон отождествляет «действие» с тем, что называется «функцией» «вероятности». «Действие, — полагает он (читая приводимую цитату, читатель не должен тревожиться по поводу своих познаний в области математики), — есть минус логарифм статистической вероятности состояния существующего мира». («Существующего» означает «существующего в данном конкретном месте времени безотносительно к тому, находится ли это место в настоящем, прошлом или будущем».)

Читатель может ничего не смыслить в логарифмах, но он все же способен понять, что вероятное «состояние мира», которое предсказывается в приведенной выше цитате, не есть вероятное состояние «действия». В противном случае в предложении утверждалось бы, что «действие» есть минус логарифм статистической вероятности своего собственного состояния! Тогда какого рода мир подразумевает Эддингтон под «существующим миром», если это не мир «действия»? Ответ может быть только один (поскольку эддингтоновское отождествление предполагает, что «действие» рассматривается как самая фундаментальная целостность): это мир, который состоит из целостностей, менее фундаментальных по сравнению с «действием».

Внеся ясность в этот вопрос, мы вправе перейти к рассмотрению того, что означает упомянутое выше отождествление, будучи выраженным не на языке математики.

Прежде всего, мы не должны забывать, что Эддингтон пишет как сторонник теории временного измерения, и для него единицы действия суть целостности, существующие в позитивной, настоящей (present) вселенной. Между тем термин «вероятности» употребляется в науке, для которой время есть просто абстракция. Следовательно, «вероятные» будущие конфигурации, изучаемые

[210]
этой наукой, суть конфигурации неких целостностей, принадлежащих к миру с меньшим — по сравнению с миром Эддингтона — числом измерений.

Таким образом, отождествление примиряет две науки, одна из которых имеет дело с вероятными конфигурациями трехмерных целостностей, а другая — с существующими конфигурациями целостностей с большим числом измерений. А это означает следующее: всякий раз, когда мы (мысля в терминах трехмерной науки) допускаем наличие в «будущей» части воображаемого времени событий, имеющих максимальную степень вероятности, мы должны (мысля в терминах любой науки, признающей временное измерение) допускать наличие в настоящем (present), существующем временном поле единиц действия (реальных конфигураций более фундаментальных целостностей), упорядоченных таким образом, чтобы удовлетворять условию наименьшего действия.

Теперь нам ясно, что заявление о «вероятных конфигурациях» касается того, что мыслилось бы в виде «вещей» физиком, который считает наше поле 1 своим настоящим (present), существующим миром. А заявление о соответствующем «действии» касается того, что рассматривалось бы в виде вещей физиком, который считает некое поле более высокого порядка в нашей серии настоящим (present), существующим миром.

Субстрат, исследованный нами в предыдущих главах, очень прост по своему типу: он разрастается лишь за счет непосредственного добавления новых временных измерений. Между тем все сложные компоненты сериализма, изображенные на наших графиках, — системы наблюдателей, полей, реагентов — имеют чисто психическую природу. Если отбросить гипотезу об атомности действия, наш субстрат предстанет как некий многомерный континуум. Его можно описать следующим образом. Атомы вещества или, скажем, электроны, разделенные между собой в пространстве, тянутся во Времени 1 в виде непрерывных ми-

[211]
ровых линий, которые, в свою очередь, тянутся во Времени 2 в виде мировых плоскостей. На этот континуум мы должны наложить (что мы и сделали) систему движущихся полей, имеющую психическую природу. В результате мы получаем все главные составляющие сериализма, суть которого мы пытаемся изложить в данной книге. Но если мы допустим существование атомов действия более фундаментальных, чем электроны, то мы уже не сможем рассматривать содержимое поля 2 как просто протянутое во времени содержимое поля 1, поскольку конфигурация атомов действия предполагает временную атомность, что не только разрывает предполагаемые мировые линии, но и превращает их в потоки атомов, более фундаментальных и имеющих больше измерений, чем атомы поля 1. Впрочем, такого рода модификация не аннулирует результаты, полученные нами в предыдущих главах в ходе анализа психического аспекта рисунка.

* * *

Релятивист, разумеется, вправе рассматривать изображенное на рис. 9 поле 2 как подверженное деформации, что сделало бы поле 3 подверженным деформации в этих четырех измерениях, но не поколебало бы обоснованности аргументации сериалиста. Он не тревожился бы по поводу того, что поле 3 может быть подвержено деформации во всех пяти измерениях. Но, на мой взгляд, наиболее простой способ соединить сериализм с релятивистской точкой зрения — рассматривать поле 2 как признаваемый релятивистами реальный мир «точечных событий» — мир, который является одним и тем же для всех наблюдателей, и, следовательно, мир, где все психические наблюдатели движутся в общем временном измерении и имеют общее поле 1. В этом случае поле 3 простиралось бы вверх во Времени 2, покоясь на этом четырехмерном основании.

ГЛАВА XXVI

Есть некоторое опасение, что способность наблюдателя вмешиваться в ход событий недостаточна для того, чтобы он стал полновластным господином своей судьбы. Ведь существуют и другие наблюдатели, использующие аналогичную способность. Например, не исключено, что пока наш приятель лежит в постели и видит во сне свое счастливое будущее, какой-нибудь недруг, одержимый манией вмешательства, спалит его дом и тем самым превратит вероятность счастливого будущего в несбывшиеся грезы. (В виде неких целостностей они, разумеется, навсегда останутся в «прошлой» части Времени 2, но поле 1 никогда не натолкнется на них.) И если своим концом во Времени 1 наш наблюдатель может быть обязан вмешательству других наблюдателей, то своим началом он, несомненно, не обязан ничему иному. Прежде чем родиться, он мог быть лишь вероятностью в будущем человечества.

Это рассуждение подводит нас к вопросу о том, как связаны между собой поля различных наблюдателей.

Раз наблюдатели могут осуществлять вмешательство, значит, их соответствующие поля 1 в своем движении во Времени 1 должны располагаться очень близко друг от друга. Если бы поле наблюдателя А двигалось позади поля наблюдателя В и А должен был бы вмешаться в жизнь В в той точке субстрата В, которая находилась бы вровень с А, то тогда В обнаружил бы, что события в его поле 1 чудесным образом изменились. Он, например, мог бы умереть загадочной смертью, не подозревая о том, что чуть раньше его умертвил наблюдатель А. Но такого рода вещи с нами не происходят.

Эти поля 1 суть лишь точки пересечения неподвиж-

[213]
ных диагональных реагентов и полей 2. И поскольку поля 1 движутся приблизительно вровень друг с другом, неподвижные диагонали должны находиться приблизительно в одной плоскости. Кроме того, поля 2, перемещаясь во Времени 2, также должны соблюдать «равнение».

В настоящее время теория относительности вообще не рассматривает движения полей 1. Она имеет дело только с картами субстратов, по которым эти поля движутся *. Между тем если бы мы приложили сериализм к теории относительности, мы, вероятно, обнаружили бы, что фиксированные диагонали в двух временных измерениях нельзя рассматривать как находящиеся строго в одной и той же плоскости. Однако пределы отклонения одного поля или диагонали от другого поля или диагонали были бы существенно ограничены законом, который гласит: если бы вмешательство какого-либо наблюдателя в его поле 1 заключалось в посылке светового луча другому наблюдателю, этот луч должен был бы достичь поля 1 второго наблюдателя.

Возьмем для примера мать и дитя. Очевидно, что в момент рождения ребенка поля 1 обоих существ должны совпадать. Следовательно, в этой точке их поля 2 контактируют и находятся в одном и том же моменте Времени 2, а их соответствующие диагональные реагенты также контактируют и направлены вдоль одной и той же диагональной плоскости.

Теперь предположим, что нам необходимо изобразить графически на плоскости «родовое древо» всего человечества. Приняв одно измерение листа бумаги за пространство, а другое — за время, мы получили бы сеть, в которой многочисленные точки пересечения оз-

* Карты, на основании которых составляется общая для всех карта «точечных событий», разделенных «интервалами».

[214]
начали бы браки, а многочисленные ответвления — рождения. Вы обнаружили бы, что по этой сети можно проследить неразрывную связь между двумя любыми произвольно выбранными вами точками; подобным образом связаны между собой все человеческие семьи.

Если условиться, что мы вычертили только cerebra рассматриваемых индивидуумов, то наш график представлял бы собою первую временную протяженность — первую ступень нашего анализа времени, причем мы имели бы дело уже не с одним наблюдателем, а сразу со всеми человеческими наблюдателями. А на второй ступени график изображал бы их поля 2, соединенные между собой.

По линиям этой сети универсального поля 2 двигались бы индивидуальные поля 1. Они определялись бы исключительно точками, в которых линии в сети движущегося поля 2 пересекаются с соответствующими линиями в сходной, но неподвижной сети, протянув­шейся диагонально во Времени 1 и Времени 2 и состоящей из соединенных между собой диагональных реагентов рассматриваемых индивидуумов.

Здесь мы можем несколько отклониться от нашей темы и обратиться к довольно интересному вопросу: является ли эта сеть поля 2 с широкими пространственными промежутками между ее линиями максимальным приближением к универсальному полю 2; или именно поле 2 заполняет все пространство, включая и эти промежутки?

Вернемся к рассмотрению сети универсального «родового древа», мозгового субстрата, часть которого, как предполагается, изображена в перспективе на рис. 14 с помощью соединенных между собой линий АВ, ВС и ВД.

[215]

Рис.14

Эти три линии протянуты вверх во Времени 2 в виде плоскостей АА'В'В, ВВ'С'Си BB'D'D. Плоскости пересечены соответствующими реагентами АЕ, ЕС' и ED', a также соответствующими полями 2 (для простоты показанными сверху фигуры) А'В', В'С' и B'D', образующими часть сети поля 2 A'B'C'D'. Очевидно, что линии сети поля 2 должны корректироваться в соответствии с формой субстрата. Например, если сеть поля 2 находится в основании фигуры и вмешательство изменяет направление линий субстрата таким образом, что В'С' и B'D' расходятся под углом меньшим, чем угол между ВС и BD, то соответствующие линии поля 2 должны скорректироваться и сблизиться. В противном случае в С' и D' не оказалось бы полей 1, когда сеть поля 2 достигла бы верха фигуры. Но такую корректировку линий поля 2 в соответствии с изменяющейся формой фигуры субстрата можно объяснить только при условии, что эти линии рассматриваются как линии пересечения субстрата с универсальным заполняющим пространство полем 2, представленным в виде efgh. Аналогично должен сущест-

[216]
вовать универсальный, заполняющий пространство диагональный реагент (во избежание усложненности не показанный на графике), пересечения которого с поддающимся изменению субстратом образуют поддающиеся изменению индивидуальные реагенты АЕ, ЕС'и ED'. A местом пересечения универсального поля 2 и универсального реагента должно быть универсальное поле 1.fh *.

Теперь нам предстоит выяснить, почему каждая из этих подтвержденных отклонениями линий, где подверженный отклонениям субстрат пересечен универсальным полем 2, должна при всех отклонениях корректироваться конкретным сознательным наблюдателем 2, чье внимание в поле 1 не может выйти за пределы этой смещающейся линии. Не следует забывать, что этот индивидуальный наблюдатель не есть субстратное содержимое его поля. Согласно проведенному анализу, он есть независимое существо, которое сознательно на­блюдает и примитивно интерпретирует и мыслит содержимое субстрата. Тогда почему же он прикован к этому содержимому во всех его пространственных изгибах и всех порожденных вмешательством изменениях его пространственного положения?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: