Пьеса предоставлена Ольгой Амелиной 3 страница

Жозефина. Такое иногда случается.

Марта. Я вот всегда люблю.

Беранже. Что ты любишь?

Марта. Люблю... Не знаю что... Но люблю. Все так прекрасно вокруг.

Беранже. Ты права. Но это забывается. Чаще всего об этом не помнишь. Напомни мне, когда увидишь, что мы с мамой озабо­чены.

Жозефина (Марте). Не урони цветы. (Беранже.) А куда мы дома поставим колонну? На балкон или во двор?

Беранже. Я еще никогда не чувствовал себя таким от­дохнувшим, таким счастливым. Никогда не ощущал такой лег­кости. Что со мной? (Пока он говорит с Мартой, пейзаж изме­няется, колонна незаметно исчезает.) Это благодаря тебе. Ты права.

Жозефина. Я думаю, тебе пошел на пользу воздух. Кисло­род. Тебе надо почаще жить за городом. Врач тебе говорил. А по­том ходьба помогает, это известно.

Беранже. Конечно, ты права, конечно, ты права. Я вижу все будто в первый раз. Я только что родился.

Жозефина. Отныне тебе нужно лишь смотреть вокруг широ­ко раскрытыми глазами.

Беранже. Это как бы одна из забытых радостей жизни, забы­тых, но хорошо известных, как что-то, что всегда мне принадлежа­ло, что я теряю каждый день и что все-таки никогда не теряется. А когда нахожу, то сразу узнаю. Именно так.

Жозефина (Беранже). Успокойся. Незачем скакать как ребенок.

Марта. Ах, это неважно. Его никто не видит. Англичане ушли.

Жозефина (Беранже). Ты говоришь немного непонятно.

Беранже. Наоборот, я говорю вполне конкретно. Это физи­ческая легкость. Я ее ощущаю вот здесь. Мои легкие наполняют­ся воздухом более невесомым, чем обычный воздух. Пары ударяют мне в голову. Дивное опьянение! Дивное опьянение! Вы его тоже чувствуете? Вы его тоже чувствуете?

Жозефина. Может быть, в некоторой степени.

Марта. А я сильно.

Жозефина. Тебя это не тревожит? Боюсь, есть в этом что-то тревожное.

Беранже. Меня сейчас ничто больше не тревожит. Абсолют­но ничто.

Жозефина. Тем лучше для тебя. Подольше бы так.

Беранже. Я опьянен уверенностью.

Жозефина. Какой уверенностью?

Марта. Не задавай ему больше вопросов, мама, это может поколебать его уверенность.

Беранже. Уверенность, уверенность, сам не знаю, какая уверенность. Я уверен в том, что это — уверенность.

Жозефина. Значит, это не уверенность, поскольку она неуверенна и неопределенна. Для уверенности характерна точность.

Беранже. А для меня, а для меня точно очерченная уверенность таковой больше не является, поскольку у нее есть границы, поскольку она под угрозой отрицания. К тому же нет ничего менее точного, чем точность.

Жозефина. Ты должен перечитать Декарта.

Беранже. Что значит слово «точность»?

Жозефина. Ты говоришь на очень странном языке. У тебя слова теряют смысл. Их не узнаешь.

Марта. Я узнаю.

Жозефина. Замолчи. Ты не должна бездумно соглашаться со всем, что он говорит, только потому, что это твой отец. (Бе­ранже.) Лишь ты сам можешь себя понять, да и то...

Марта. Я его понимаю.

Жозефина. Ты безнадежна.

Беранже. Ну и что, если я сам себя не понимаю? Я был бы менее счастлив, если бы понимал.

Жозефина. Должна же быть какая-то причина всего этого.

Беранже. Может, и есть причина. Пошли, пошли.

Марта. Пошли. Дай мне руку, папа, дай руку, мама.

Они подходят друг к другу, берутся за руки и делают несколько шагов в глубь сцены. На заднике, который разворачивался, пока они разговаривали, были видны разные пейзажи; сейчас на нем показался очень большой

серебряный мост.

Беранже. Вот она, вот она, причина! Все из-за нее. Смотри­те! Смотрите!

Беранже отбегает на несколько шагов в сторону моста.

Жозефина. Куда ты?

Марта. Подожди нас. Куда ты бежишь? Не уходи!

Жозефина. Подожди нас!

Жозефина и Марта замечают мост, вскрикивают.

Жозефина и Марта. О! Какая красота!

Жозефина. Прелесть!

Марта. Видишь, он был прав.

Жозефина. Да, Беранже, ты не ошибся.

Серебряный арочный мост, переливающийся на свету, перекинут через пропасть. Он похож на корабль, воздушен, кажется подвешенным очень высоко над рекой, над сверкающими холмами.

Марта и Жозефина подходят и любуются.

Англичане с детьми входят слева и справа. Тоже смотрят на мост. Однако они спокойнее, гораздо спокойнее,

и комментарии их рассудительны.

Беранже. Теперь я понимаю, понимаю причину этой радо­сти. Вот почему я вдруг почувствовал себя таким легким.

1-й англичанин (входя слева). О!

1-я англичанка. А!

2-й англичанин (входя справа). А!

2-я англичанка. О!

Джон Буль (входя слева). А! О!

Мальчик (входит с родителями). Что это за махина?

1-я пожилая англичанка. Не надо говорить «махина». Нужно сказать «большой серебряный мост».

Журналист (входит справа). А, вы здесь, господин Беран­же? Можете что-нибудь сказать про мост?

Жозефина. Оставьте его, мсье, он не инженер и не архитек­тор и не разбирается в конструкциях.

Журналист. Извините, мадам, очень жаль. (Отходит.)

Марта. Ничего не видно. Англичане заслонили.

Жозефина. Отойдите, дамы и господа, мы его первые заметили.

Все англичане, один за другим, произносят: «Ай эм сорри» и отходят в сторону. Девочка тоже говорит:

«Ай эм сорри». Мальчик молчит.

1-я англичанка. Или ты скажешь: «Ай эм сорри», или я тебя отшлепаю.

Мальчик. Не хочу говорить: «Ай эм сорри».

1-я англичанка (Жозефине). Ай эм сорри.

Серебряный мост, который был заслонен англичанами, появляется снова, еще яр­че и красивее. По ту сторону холма, недалеко от опоры моста, видна станция канатной дороги, разноцветные вагончики. Серебряная арка

должна усиливать и отражать свет солнца, свет неба.

Жозефина. Почему они так удивлены? Этот мост ведь у них, они могут на него смотреть каждый день.

1-й англичанин. Мы смотрим на него только в празднич­ные дни, этого достаточно.

2-й англичанин. А во Франции на него бы вообще не посмотрели.

Маленькие машины начинают на большой скорости сновать через мост. Солнеч­ный свет отражается

от их стекол тысячью многоцветных бликов.

Марта. Что это за огоньки? Они похожи на сверкающие дви­жущиеся бриллианты.

Беранже. Это, без сомнения, знаменитые светящиеся части­цы, которые ученые называют «фотонами».

Журналист. Вообще-то говорят, что все французы ротозеи.

Марта. Это правда?

1-я англичанка. В Америке тоже есть гигантские мосты, но американцы переезжают через них с закрытыми глазами.

Жозефина. Ты сделаешь ее еще глупее, чем она есть. Она снимает твои слова всерьез.

2-я пожилая англичанка. Поэтому и происходит столько несчастных случаев, и они падают.

Марта. Я прекрасно знаю, что он шутит.

1-я пожилая англичанка. В России тоже такие есть.

Джон Буль. Я еще видел два таких в Австралии.

Жозефина. Когда он не шутит? Вообще-то лучше, чтобы он шутил. Если он не говорит глупости, значит, загрустил.

1-я пожилая англичанка. Но здесь таких нет. Похоже, никто ими не интересуется.

Джон Буль. Интересуются только пользой, которую они приносят.

Марта. Ты часто грустишь? Ох, я тоже грущу, когда тебе грустно.

1-я англичанка. И получается, что моста больше нет.

2-я англичанка. Осознание полезности разрушительно.

Беранже. Я грущу, когда думаю, что годы уходят впустую, как мешки, из которых все высыпали. Я грущу, когда думаю, что нам придется расставаться друг с другом и с самими собой. Но грусть бесплодна. (Весело, подпрыгивая.) Сегодня меня перепол­няет счастье, я лопаюсь от радости.

Говоря все это, Беранже подпрыгивает и размахивает руками, как крыльями.

2-я англичанка. В каком смысле разрушительно?

2-й англичанин. Оно все разрушает.

Джон Буль. Восхитительное английское сооружение.

Журналист. Эпохи Марии Стюарт.

Жозефина (вынув из сумочки лорнет, чтобы придать себе внушительности). Осторожней! Осторожней! На тебя смотрят.

Действительно, англичане повернулись лицом к публике и смотрят на Беранже довольно неодобрительно.

Успокойся. Ты перевозбудился. Для этих широт у тебя слишком южный темперамент. Здесь так не принято. Это смешно.

Журналист. Его, наверное, отреставрировали.

1-я пожилая англичанка. В наше время таких не строят.

Беранже (скачет, прыгает). Извини, Жозефина. Извини. Извините меня, дамы и господа. Я не могу больше сдержать своей радости. Она меня переполняет.

Джон Буль. Он не может сдержать радости.

1-й англичанин. Радость его переполняет.

Беранже. Она меня влечет за собой и уносит.

Англичане. Радость его влечет за собой.

Англичанки. Она его уносит.

1-я англичанка (мальчику). Видишь, этот господин — француз.

Девочка. Почему этот господин подпрыгивает?

Беранже. Я переполнен, увлечен, я унесен и приподнят над землей.

Действительно, ноги Беранже на несколько сантиметров оторвались от земли.

Жозефина. Не кричи так, Беранже.

Беранже. Мои подошвы едва касаются травинок на лужайке!

Жозефина. Да что ты делаешь? Остановись!

Беранже (англичанам). Вы заметили?

1-й англичанин. Он выглядит счастливым.

1-я англичанка. Что он делает?

Журналист. Он очень быстро идет.

2-я англичанка. Он будто скользит. Да, он скользит.

2-й англичанин. Полагаю, он изображает лыжника или конькобежца.

1-я пожилая англичанка. Он веселится, потому что сегодня воскресенье.

2-я пожилая англичанка. В воскресенье надлежит весе­литься. Но он не должен делать таких безрассудных жестов.

Жозефина. Они говорят, что ты лишился рассудка.

Мальчик. Кажется, он стал выше ростом. Те, кто уже выросли, тоже растут. (Своей матери.) Когда вырос, еще растешь?

Джон Буль. Не исключено. Не исключено, что он подрос на шесть-семь сантиметров, не больше. В Англии такое бывает. (Жо­зефине.) Не беспокойтесь, мадам.

Жозефина. Это невозможно. Безумие какое-то.

Журналист. У нас никто этого и не заметит. Мы в боль­шинстве своем очень высокие. Гораздо выше, чем он.

2-й англичанин. До нас он никогда не дорастет.

1-й англичанин. А если, в крайнем случае, и дорастет, то ненадолго. (Беранже вновь стоит на земле.) Видите, он опять среднего роста. (Беранже опять приподнялся над землей.)

Марта. Как забавно! Папа ходит над полянкой. На самом де­ле, над полянкой.

Жозефина. Замолчи. Ты с ума сошла. Над нами будут сме­яться.

Дети начинают слегка подпрыгивать.

1-я англичанка (сыну). Веди себя хорошо. Что ты делаешь?

2-я англичанка (дочери). Не нужно скакать, воспитанные люди так не поступают.

1-й англичанин. Всему виной плохое воспитание в наших школах. Не то что раньше.

Жозефина. Беранже, ты показываешь очень дурной пример.

Марта. Да, да, он идет над полянкой. (Жозефина смотрит в лорнет на ноги Беранже.) Посмотри на траву, посмотри на его ноги.

Жозефина. И верно. (Беранже.) Это же неприлично, послу­шай, что все это значит? Перестань, Эрбер!

1-я пожилая англичанка. Он так выражает свой восторг. (Жозефине.) Оставьте его, мадам, ведь ему это доставляет удо­вольствие.

Джон Буль. Есть тысяча способов выразить восторг. С дру­гой стороны, его не дóлжно выражать.

1-й англичанин. Мы предпочитаем сдержанность.

Журналист. Это черта его характера. Запишу.

1-я англичанка. Он художник.

1-я пожилая англичанка. Я нахожу это оригинальным. Очаровательным.

Джон Буль. Я другого мнения.

1-й англичанин. Он гость.

Жозефина. Эрбер! Эрбер!

1-й англичанин. Он гость, не надо настаивать.

Жозефина. Тридцать сантиметров над землей! Над нами бу­дут смеяться! Ты нас выставляешь на посмешище.

Джон Буль. Я нахожу, что это все-таки неблаговоспитанно.

Пожилые англичанки подпрыгивают, как птички.

1-й англичанин. Странно для человека с континента. Он должен был бы твердо стоять на земле.

2-й англичанин. Может быть, это болезнь, которую они на­зывают пляской Святого Витта?

1-й англичанин (Журналисту). Что вы об этом думаете?

Журналист. Современный человек неуравновешен; подобные проявления тому доказательство.

Джон Буль (глядя на пожилых англичанок). А эти похожи на старых куриц. Видите, это заразная болезнь.

1-я англичанка. Не представляю себе, как можно дойти до такого, чтобы выставлять себя напоказ. (Начинает по-птичьи под­прыгивать и говорит мальчику, который не двигается.) Довольно! Говорю вам, довольно!

2-я англичанка. Я тоже не понимаю. (Подпрыгивает.)

1-й англичанин. Наши жены потеряли голову.

2-й англичанин. Преступная ветреность.

Оба англичанина начинают подпрыгивать.

2-я англичанка (подпрыгивая, девочке, которая стоит неподвижно). Хватит! Хватит!

Журналист. Надо сажать иностранцев в карантин или делать им прививки при въезде с континента. (Подпрыгивает.)

Джон Буль. Вот что бывает, когда нетвердо стоишь на зем­ле. Это крайне заразно.

Тяжело подпрыгивает, как и другие.

Беранже и его семья единственные не подпрыгивают. Дети и все другие подпрыгивают еще какое-то время.

Жозефина (Беранже). Все тебе говорят. Это очень невос­питанно. (Марте.) Главное, не подражай ему.

Марта. Все пытаются ему подражать. Но ни у кого не полу­чается. Папа изящней всех.

Жозефина. Это они просто из вежливости. (Беранже.) Ты невоспитан.

Джон Буль (низким голосом, немного нараспев). Да-да, это не от избытка воспитания.

Беранже. У меня сейчас еще выше получится.

Жозефина. Тебя осудят все газеты. Ты больше не полу­чишь английской визы.

Все англичане (хором). Да-да, вот какая невоспитанность. (Перестают подпрыгивать.)

Беранже. Я чувствую, что радость меня переполняет и уно­сит.

Жозефина (Марте). Что он говорит?

Марта. Ты не слышишь? Его радость растет, она его пере­полняет и уносит.

Все реплики в следующей сцене действующие лица поют.

Джон Буль. Что он говорит?

Две пожилые англичанки. Что он говорит?

Двое англичан и Журналист. Что он говорит?

Девочка (соло). Радость его переполняет и уносит. В этом нет ничего предосудительного.

Беранже передвигается скачками и как будто скользит по воде. Конец пения.

1-я пожилая англичанка. Он шагает над землей...

2-я пожилая англичанка. Может показаться, что он пе­ремещается по воде, на спине огромного морского конька.

1-я англичанка. По океанским глубинам.

Журналист. Сегодня утром воздух плотный, как вода.

2-й англичанин. И небо голубое...

Джон Буль (поет). И наше английское голубое небо кажет­ся глубоким, как море.

Жозефина. Ты мог бы нам все это объяснить?

Журналист. Его странные повадки, эти эксцентричные жес­ты нуждаются в объяснениях.

2-й англичанин (Беранже). Прошу простить, мсье, позволю себе сказать, что, по моему мнению, вы должны были бы объясниться.

1-я англичанка. Он сейчас объяснится.

Все англичане (речитативом). Заморский гость хочет объясниться.

Жозефина. Объяснись, Эрбер, объяснись.

Англичане. Объяснитесь, господин иностранец.

Пожилые англичанки. Объяснитесь, мсье и уважаемый гость.

Англичанки. Объяснитесь.

Прекращают петь.

Журналист. Не завезли ли вы нам новую эпидемию?

У Беранже такой вид, будто ему очень трудно удерживаться на земле. Время от времени он слегка подпрыгивает.

Беранже. Да нет, вы же видите, я улетаю.

Журналист. Он говорит, что улетает.

Беранже. Я нашел средство, забытое средство.

Подпрыгивает на один метр.

1-й англичанин. Он говорит, что нашел средство.

2-й англичанин. Какое средство?

Журналист. Он говорит, что нашел средство улететь.

Беранже подпрыгивает на два метра.

Жозефина. Ну, прекрати. Ты ведь не бабочка.

Джон Буль. Это противоестественно.

Марта (Жозефине). Ну, он же и не гусеница.

1-й англичанин. Да, это противоестественно.

Беранже. Уверяю вас, я все делаю по наитию. Оно само находит.

1-я пожилая англичанка. Может быть, это и естественно, раз находит само.

Жозефина. Ты теряешь голову.

Беранже (перестает прыгать). Человеку совершенно необходимо летать.

Джон Буль. Я вам не верю.

Беранже. Это так же необходимо и естественно, как дышать.

1-й англичанин. Прежде всего, нам нужно есть.

2-й англичанин. Затем пить.

Журналист. Затем философствовать.

1-я англичанка. А если время останется...

2-я англичанка. Тогда можно было бы и полетать для развлечения.

Жозефина. Все тебя осуждают.

Беранже. Да нет же, нет, все должны уметь летать. Это врожденная способность. Все просто забывают об этом. Как я мог забыть? Это просто, радостно, по-детски. Не летать хуже, чем голодать. Потому-то мы и чувствуем себя несчастными.

1-я англичанка. Я отнюдь не чувствую себя несчастной.

2-я англичанка. Сказать по правде, можно было бы значительно сэкономить, умей мы летать.

Джон Буль. Это означало бы гибель промышленности.

Беранже. Вы несчастны, сами о том не подозревая. Отсюда все людские беды — от того, что люди не умеют летать, от того, что они забыли. Что бы вы сказали, если бы разучились плавать, ходить, стоять, сидеть?

Джон Буль. Для счастья мне достаточно сидеть. Стоять я тоже люблю. Или лежать на животе, задницей вверх.

2-я пожилая англичанка. Допустим, мы умели летать раньше, мсье, но теперь уж не научишься, слишком поздно.

Жозефина. Слишком поздно.

Беранже. Никогда не поздно. Надо просто вспомнить.

Журналист. В наше время наука больше не позволяет полагаться на одну только память. Лучше на нее вообще не рассчитывать. Она ненадежна. Обманчива.

1-й англичанин. Если и есть летающие люди, то это могут быть только сумасшедшие.

Журналист. Еще бы!

2-й англичанин. Во всяком случае, не все.

Журналист. Те, кто совсем потерял голову.

Джон Буль. Неизлечимые, неисправимые.

Жозефина. Я раньше никогда не видела, чтобы он так себя вел. Удивительно, что после стольких лет брака он еще способен меня удивить.

Беранже. Если я чаще всего и не умею летать, я сохранил сознание того, что летать — мне необходимо. Я пони­маю, из-за чего мне плохо. Дело тут в здоровье. Кто не ле­тает, тот калека.

1-я пожилая англичанка. Действительно, господа, мож­но утверждать, что люди изобретают ракеты, самолеты, межпла­нетные корабли потому, что человечество чувствует потребность летать.

2-я пожилая англичанка. Оно старается удовлетворить эту потребность.

Журналист. Техника удовлетворила ее блестяще и в доста­точной степени.

Жозефина. С техникой тебе не сравняться.

Беранже. Разве паралитик ходит в своей инвалидной коляске?

Марта. Его возят.

Беранже. А ходит ли водитель автомобиля?

Журналист. Он едет, мсье.

Беранже. Он заперт в машине, как в ящике. Машина едет и его везет.

1-й англичанин. Ну, а летчик, разве можно сказать, что летчик не летает?

1-я англичанка. Мой муж прав. Можно ли сказать, что летчик не летает?

Беранже. Он не летает.

Мальчик. Нет, мсье, он летает.

1-й англичанин. Замолчи.

1-я англичанка. Невежливо вмешиваться в разговор взрослых.

Беранже. Нет, он не летает. Летит его летательный аппарат.

Жозефина. Ты никогда не сможешь соперничать с авиацией.

Джон Буль. Он бы хотел, чтобы мы разрушили наши само­леты, потопили наши корабли.

2-я англичанка (Журналисту). Может, это враг Англии, шпион?

1-й англичанин. Куда это нас приведет?

2-й англичанин. К чудовищной катастрофе.

Беранже. Летать — как дышать.

Журналист. Нет, нельзя летать как дышать.

Беранже. Нет, можно.

Марта. Я тоже думаю, что можно летать как дышать.

Жозефина. Ты с ума сошла, это невозможно.

Джон Буль. Даже если бы было возможно, не следовало бы этого делать.

2-я пожилая англичанка. Следовало бы, раз это ес­тественно.

1-я пожилая англичанка. Очень сомневаюсь, что это ес­тественно, дорогая.

2-я пожилая англичанка. Все, что естественно, хорошо.

Джон Буль. Надо быть выше своих инстинктов.

Беранже. Оказываешься выше них, когда над ними пролета­ешь. Надо летать самому, самому.

1-й англичанин. Нет.

1-я пожилая англичанка. А может, да.

2-й англичанин. Нет, мадам.

Девочка. Да.

2-й англичанин. Нет.

1-я пожилая англичанка. Да.

Джон Буль. Нет.

Обе пожилые англичанки (вместе). Да, да.

Англичане. Нет.

Обе пожилые англичанки. Конечно, да.

Англичанки. Может быть, и да.

Журналист. Даже если это было бы возможно, то позволило бы лишь перепрыгивать через дороги, сады и ручьи, как мы только что видели...

1-й англичанин....через кусты и невысокие дома...

2-й англичанин. Как кузнечик какой-нибудь.

Джон Буль. Человек не кузнечик.

Беранже. Человек может взлететь гораздо выше, чем кузне­чик. Раньше это хорошо умели. Надо лишь возродить эту привыч­ку, говорю я вам, возродить эту привычку.

Марта. Может быть, мы ее и потеряли, потому что ленивы.

Беранже. Ходить на костылях — это не прогресс. Так и во­обще ходить разучишься. А это уже началось. Мы теряем все свои возможности.

Журналист. Наоборот, техника их приумножает.

Беранже. Теперь на дорогах одни автомобили.

1-я пожилая англичанка. Действительно, пешеходы нынче редкость.

2-я пожилая англичанка. А те, что остались, не в чести.

1-я пожилая англичанка. Они скоро совсем исчезнут.

2-я пожилая англичанка. Мы исчезнем.

Беранже. А я хочу быть и земным, и небесным пешехо­дом. (Подпрыгивает.) Хочу ходить по воздуху без помощи меха­нических средств. (Еще раз подпрыгивает.)

1-я англичанка. Господи! Он опять за свое!

Марта. Как ты это делаешь? Научи меня.

Журналист. Выше у него не получится.

1-й англичанин. Мы уже видели все, что он умеет.

2-й англичанин. И ничего выдающегося в этом нет.

Джон Буль. Ну что ж, если он утверждает, что может под­няться выше, пусть докажет.

Жозефина. Все тебе говорят, что выше тебе не подняться. И не пытайся даже. Не стоит. Успокойся.

Беранже. Да нет же, нет. Вы все это можете. Мы все это можем. Я сейчас скажу вам, что надо делать.

1-я пожилая англичанка. Он сейчас скажет нам, что на­до делать.

2-я пожилая англичанка. Что он говорит?

1-я пожилая англичанка. Он говорит, что сейчас скажет нам, что надо делать.

Джон Буль. В той мере, в какой мне позволяет воспи­тание, позволю себе сказать, что мы позволим себе посмеять­ся над этим.

Беранже. Это очень просто. Достаточно захотеть, надо почувствовать уверенность. Опускаешься только тогда, когда теряешь уверенность. Но, кстати, даже при этом камнем вниз не падаешь.

2-я пожилая англичанка. Верно. Я вспоминаю.

Журналист. Вам лишь кажется, будто вы вспоминаете.

Беранже. Вот еще доказательство того, что летать — естественно. Когда паришь над самыми высокими деревьями, над озером, над долиной, никогда не бывает страшно. И наоборот, в самолете можно испугаться.

1-я англичанка. И даже когда едешь по канатной дороге.

1-я пожилая англичанка. А мне даже у себя на балконе страшно, голова кружится.

Беранже. Но иногда сам удивляешься, когда летишь над горными вершинами, над собором, над крышами домов.

2-й англичанин. И что происходит, когда не можешь сдер­жать удивления?

Беранже. Если тебе приходит в голову мысль, что ле­тать без пропеллера и крыльев ненормально, вера ослабевает, теряешь высоту и опускаешься, но не быстрее, чем на лиф­те. Иногда усилием воли можно заставить себя вновь под­няться повыше, как будто ты сбросил балласт. Но ненадолго. Достаточно лишь мизерного неверия — и скольжение вниз убыстряется. Сколько раз, вспоминая этот секрет, я говорил себе, устремляясь вверх: «Теперь я знаю, не забуду никогда, я же не могу забыть, как вижу и слышу». (С колосников на сцену медленно опускается детский воздушный шарик.) Теперь уж я действительно не забуду. Буду все время помнить, на­поминать себе. Все необходимые движения запишу в блокнот. И когда захочу, смогу все сделать как надо. (Легонько под­прыгивает.) Я не могу больше сдерживаться. Мне хочется подняться в воздух, взлететь намного выше. Я перелечу через эту долину. Я хочу увидеть другие долины, я хочу знать, что за этими холмами.

1-я пожилая англичанка. Он с трудом сдерживается.

1-я англичанка. Как норовистый конь, который бьет копытом.

2-я англичанка. Смотрите! Он едва касается ногами земли!

1-я англичанка. Он поднимается.

Беранже поднимается сантиметров на пятьдесят и снова опускается.

1-й англичанин. Он опускается.

2-я пожилая англичанка. Снова поднимается.

2-й англичанин. Снова опускается.

Жозефина (Марте). Скажи ему, чтобы он перестал. Меня он не слушает. (Беранже.) Эрбер, пошли домой. Мы опоздаем на поезд.

Марта (отцу). Как ты это делаешь?

Беранже. Очень просто, я тебя научу.

Жозефина. Только этого не хватало.

Беранже. Сейчас увидишь. Это как игра. Детская игра. Конечно, нужно соблюдать определенные правила, но они простые. Существует столько всяких способов. Можно плыть по воздуху. Но это утомительно. Можно лежать на спине. Но так высоко не поднимешься. Можно ехать, как на велосипеде, если все равно ты уже умеешь кататься на велосипеде. Велосипед — это тоже машина, но раз мы все к нему привыкли, именно его можно рекомендовать начинающему. Машина заменяет человека и его функ­ции. Обретем же истинные наши функции, исказив их до неузна­ваемости.

Из-за кулис выкатывается белый цирковой велосипед. Беранже его подхватывает. В то же время появляются скамьи, как в цирке, на которые садятся англичане и Жозефина. Они стали как бы зрителями в цирке. Марта

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: