Гарик Сукачёв, Наталия Павловская Дом Солнца 5 страница

– А Солнце, он, знаешь, какой!

– Какое солнце? – удивилась мама

– Не какое, а какой! Это прозвище – Со-олнце! – пропела Саша, закружившись в холле.

– Вот видишь, прозвище, – назидательно подняла палец мама. – Приличным людям кличек не дают…

Но, поняв, что на Сашу ее аргументы впечатления не производят, махнула рукой.

– А папа ногу вывихнул, – сообщила мама. – Ведро выносил – и поскользнулся. – И добавила строго: – Вот иди и все ему расскажи!

Саша хитро прищурилась:

– Все-все?

– Ой, что-то у меня… не знаю, давление, что ли, померить… – вздохнула мама.

На кухне папа с забинтованной, заботливо уложенной на табуретку ногой душевно сидел за бутылкой «Столичной» с дядей Родионом.

– Папочка, как нога? – елейным голоском, войдя, поинтересовалась Саша. – Здрасьте, дядя Родион!

– Да виделись уже, – кивнул дядя Родион.

А папа добросовестно изобразил родительский гнев:

– Ты мне зубы ногами не заговаривай! Где была, отвечай?

Саша подумала и сообщила торжественно:

– Папа, я стала хиппи!

Папа с досадой хлопнул кулаком по столу:

– Я так и знал!

– А это кто? – уточнил у папы дядя Родион.

– И не останавливай меня, папа! – неожиданно всхлипнула Саша и убежала в свою комнату.

– Во, видал?.. – крякнул папа.

– Ну что ж ты! – сочувственно нахмурился дядя Родион. – С молодежью надо по-другому. Тут, заметь, психология!

– Да. Перегнул, – признался папа и разлил остатки водки по рюмкам. – Но какова, а? Мой характер! – гордо улыбнулся он.

Папа и дядя Родион чокнулись, выпили, и папа продолжил прерванный разговор:

– …Ну и вот, чего я говорил, а, да! Подкормлю, значит, и сижу некоторое время. А потом – как прорывает – одна за другой, одна за другой! В три ладони!

– Да-а… Просто другая планета! – задумчиво протянул дядя Родион.

А папа свинтил пробку со следующей бутылки «Столичной».

Саша лежала на кровати в темноте, шмыгая носом и вытирая время от времени глаза. Заглянула мама:

– Сашенька… Ты спишь?..

Саша сердито отвернулась к стене. Она хотела подождать, пока мама уйдет, и продолжить красиво и сладостно страдать, но вместо этого тут же заснула.

И увидела сон: морской берег. На нем – странный, будто из веток сплетенный домик. Возле домика – мужская фигура. Лица мужчины не видно. Но почему-то Саше ясно, что ему страшно. Саша хочет подойти и успокоить человека, но вокруг домика и фигуры прочерчен круг из горящей травы…

Круг огня из сна стал кружком газовой конфорки с синими язычками пламени. Мама сунула сковороду в мойку, та зашипела, выпустив облачко пара, выключила газ, посыпала сахарной пудрой сырники, размешала сахар в чашке:

– Сашенька, завтракать!

Саша появилась в кухне одетая по-уличному.

– Мам, я не хочу есть, – капризно протянула она.

Папа, заботливо намазывавший вазелином ботинки в прихожей, крикнул с притворной строгостью:

– Вот-вот, потакай ей! Допотакались уже: это хочу, то не хочу!

Саша обиженно надула губы.

– Сашенька, через не хочу, – ласково уговаривала мама.

Саша тяжело вздохнула. Мама придвинула Саше еще и плошку с вареньем и как бы невзначай заметила:

– Вот, кстати, почитай хорошенько. Отец в своих папках откопал.

Только сейчас Саша обратила внимание на газетную вырезку, лежащую на веселенькой клеенке, покрывающей стол. Отдельные абзацы в вырезке были подчеркнуты красным карандашом.

Перед глазами Саши заголовок: «ДВИЖЕНИЕ ХИППИ – ПУТЬ В НИКУДА!»

Отхлебывая чай, Саша быстро пробежала глазами по тексту.

– Мам, ну это же все специально! Они не такие! Они добрые, веселые. Стихи читают, венки плетут…

Не выдержал и появился на пороге кухни строгий папа:

– Скажи еще: не пьют, не курят, и свободной любви у них нет!

– Владик, при ребенке! – испугалась мама.

– Смотри, Александра, – угрожающе потряс пальцем папа, – я в сорок пять лет внуков нянчить не собираюсь! Хочешь все наши труды псу под хвост?!

– Ничего я не хочу! – оскорбленно вскочила Саша.

Папа, хлопнув дверью, вышел из кухни. Мама примирительно погладила Сашу по руке:

– Ты подумай, Санечка… Твое Солнце встанет да зайдет, а с Вадимом на сто лет вперед ясно.

– Вадим, может, и проживет сто лет – он такой правильный, а я… – Саша неопределенно махнула рукой.

Мама перебила Сашу:

– И перед отцом извинись. Он очень переживает.

Саша послушно кивнула.

– Мам, можно я второй сырник не буду? – взмолилась она под шумок.

Мама улыбнулась Саше, поцеловала ее в макушку.

Саша вышла в коридор:

– Пап, ну не сердись на меня, ну, пожалуйста!

Саша знала беспроигрышный способ: она обняла папу, и тот сразу смягчился, но для вида продолжил строго наставлять:

– Ты, Александра, комсомолка, взрослый человек. Думать должна.

– Папа, я думаю! Честное слово! – И Саша звонко чмокнула папу в щеку.

А он еще энергичнее стал начищать ботинки.

Саша повертелась перед зеркалом в прихожей, влезла в любимые босоножки. Папа строго глянул на дочь:

– А куда это ты собралась? Дома сиди! Хватит! Нагулялась вчера!

Саша на мгновение растерялась, но тут же нашла выход:

– Да мне же книжки в библиотеку сдать надо – как же дома сидеть!

– Никаких книжек!

– Ну, здрасьте – никаких книжек! – Саша «сделала» честные глаза. – А мне этот… обходной лист не выдадут!

Саша метнулась в свою комнату и вышла со стопкой книг.

– Вы вот с мамой о глупостях думаете, а мне некогда! – И, не дав папе опомниться, Саша выскочила из дома.

Папа нахмурился, крикнул жене:

– Вот вижу, что сочиняет, а не придерешься!

– Конечно, она же вся в тебя! – выглянув из кухни, иронично заметила мама.

Папа молодцевато улыбнулся:

– Когда это я сочинял?

– Ой, молчи, грусть, молчи! – беззлобно махнула поварешкой мама.

В это время на сцене актового зала Дома культуры репетировали музыканты «Машины». Барабанщик беспощадно колотил по барабанам, один из гитаристов отрабатывал свою партию, клавишник – свою. В зале стояла какофония. В зал вошли Малой и Скелет. У Малого в руке футляр с гитарой, и он сияет, как именинник. Гитарист заметил гостей, кивнул Макару. Тот обернулся:

– Здорово, Малой. Вам чего?

Малой протянул руку:

– В общем, у меня одно деловое предложение.

– Не-не-не, на концерт больше не поедем, – замотал головой Макар, – полдня в ментовке просидели, еле аппарат отдали, а нервные клетки – вообще не восстанавливаются! И не проси!

– И не надо, – пожал плечами Малой.

Он положил футляр с гитарой на край сцены. Потом, как фокусник, чуть вздернул рукава, торжественно отщелкнул замки и раскрыл футляр.

В нем покоилась роскошная красавица – заветная мечта всех рок-музыкантов Советского Союза и братских социалистических стран: гитара марки «Stratocaster».

Музыканты «Машины» тут же подтянулись поближе, заглянули в футляр. Повисло восторженное молчание. Первым набрался смелости Макаревич: осторожно потрогал гриф, струны, нежно и радостно пробормотал:

– Реальный «Стратокастер»!

– Точно!.. Нулевый!.. Как живой!.. – подтвердил гитарист.

– Вот это машинка!.. – одобрительно покачал головой клавишник.

– Чтоб такую взять – весь клуб с молотка пустить надо, – предположил барабанщик.

– Не хватит, – возразил гитарист.

Первым от бесцельного восторга опомнился Макаревич и деловито спросил Малого:

– Продаешь?

– Не-а.

– А чего принес тогда?

– Говорят, у вас бас-гитариста на сборы забили? – как бы между прочим спросил Малой.

– Говорят, – настороженно ответил Макар, – а гитара здесь при чем?

– Ченч, – добродушно улыбнулся Малой.

– Какой такой ченч?

Малой жестом подозвал молча и неподвижно стоящего до сих пор Скелета.

– Мне пацана пристроить надо, – Малой покровительственно подтолкнул к музыкантам Скелета. – Классный музыкант, виртуоз, лауреат международных конкурсов…

Скелет закашлялся. Малой заботливо похлопал его по спине и продолжил:

– Короче. Если берете чувачка, я вам «Стратокастер» на полтора месяца в прокат. Идет?

Музыканты переглянулись. Малой дернул Скелета и дипломатично отошел на шаг. А Скелет взволнованно зашептал:

– Какие полтора месяца? Ты ж его на день взял!

Вместо ответа Малой дал Скелету тычка и с широкой доброжелательной улыбкой снова подошел к музыкантам, всем видом показывая, что ждет ответа.

Видно было, что принятие решения дается им нелегко. Макаревич переглядывался с музыкантами, на его лице светилось вожделение: так хотелось этот «Стратокастер»! Макар обернулся к Скелету:

– А ты хоть на бас-гитаре умеешь?

Скелет покосился на Малого и выдавил:

– Угу.

Макаревич вздохнул:

– Как зовут-то тебя?

– Скелет, – уныло пробубнил Скелет, а Малой добавил тоном заботливой мамы:

– Виталик он у меня!

Музыканты переводят взгляды с Малого на Скелета. В глазах – сомнение.

– А вообще с кем играл? – спросил гитарист.

– Я? – Скелет снова покосился на Малого. – Я в ДК железнодорожников. У нас там ансамбль скрипачей под руководством Усминского был.

– При чем тут скрипачи? – удивленно переглянулся с товарищами гитарист.

– Да вы разве не знаете? – почуяв опасность, встрял Малой. – Скрипка – мать гитары. Кто не освоит скрипку, тому в гитаристах делать нечего! Это – профаны от рока! Еще Моррисон говорил!

– Моррисон играл на скрипке? – усомнился гитарист.

– Знаешь что… – обидчиво начал Макаревич.

– Ладно, – сразу сдался Малой, – я в коридоре подожду – не буду вам мешать.

И Малой ретировался из зала.

– Ну… Давайте послушаем, – принял решение Макаревич.

Малой кивнул Скелету, и тот неуверенно направился к сцене. Музыканты расселись в зрительном зале, а Макаревич уже не выпускал роскошную гитару из рук, все любовался ею, поглаживая гриф.

Выйдя в коридор, Малой вынул сигареты, но возле него тут же материализовалась строгая бабулька с синем сатиновом халате, с ведром и тряпкой в руках. Малой без лишних слов спрятал сигареты обратно в карман, а бабулька изрекла:

– Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят!

Малой слонялся по коридору, а мимо, прекрасные, как мотыльки, пролетали с занятий ритмикой девушки в гимнастических купальниках.

Малой загляделся на прелестниц и, будто намагниченный, пошел следом:

– Девушки! Подождите!

Мотыльки приостановились, обернулись с насмешливыми лицами.

– У меня к вам деловое предложение! – оправившись от элегического шока, в обычном режиме затараторил Малой. – Я – импресарио известной музыкальной группы…

Девушки оглядели своеобразный наряд Малого, его прическу, дружно прыснули смехом и убежали.

– Ну вот… – не очень расстроился Малой.

А в зале, пока Скелет забирался на сцену, Макар тихо сказал своим музыкантам:

– Если хоть немного тянет, берем.

– Андрей!.. – попытался вразумить его гитарист, на что Макар настойчиво распорядился:

– Научишь!

Озадаченно потоптавшись, Скелет подключил к усилителю бас-гитару и принялся настраивать ее.

Макаревич значительно кивнул гитаристу:

– Ничего, видишь: сечет поляну.

Скелет зачем-то попробовал микрофон так, словно собирался петь:

– Раз, раз, раз – два – три…

Клавишник вздохнул и закатил глаза.

А Скелет, набравшись смелости, наконец начал играть – сначала робко, потом все увереннее. Он играл самозабвенно, искренне… но очень фальшиво.

Музыканты возмущенно уставились на Макаревича, а тот умиротворенно кивал, поглаживая гриф «Стратокастера»:

– По-моему, вполне годится…

Ободренный Скелет разошелся: он мотал головой и бил по струнам, как заправский рокер. Музыканты опасливо присмирели.

– Эй, Виталик, стоп, стоп! Хватит! – закричал Макаревич.

Но Скелет его уже не слышал: вдохновение – великое дело! Он прыгал, мотался по сцене, воображая себя всеми звездами зарубежной эстрады одновременно. Техника оказалась не в силах соответствовать такому полету чувств: один из проводов натянулся, штекер отлетел со свистом трассирующей пули, электричество замкнуло, а из усилителя посыпались искры. Гитара смолкла. Вспотевший, но счастливый Скелет растерянно остановился. Музыканты и Макаревич со всех ног бросились к усилителю.

Малой, поглядев по сторонам и не обнаружив поблизости бабульки с ведром, снова вынул пачку с сигаретами и уже приготовился закурить, как вдруг услышал вопль Макаревича:

– Убил, сука!..

Малой бросился в зал.

Макар и музыканты щелкали тумблерами, выдергивали шнуры из сети – все зря.

– Сжег! Усилок насмерть сжег! – орал в сердцах Макаревич.

Гитарист грубо отобрал у присмиревшего Скелета гитару, тронул струны, страдальчески поморщился:

– А ну, катись отсюда, Виталик! Скрипач, чтоб ты был здоров!

– Блин! Видно же было по нему, что нельзя инструмент в руки давать!

– Ну, ладно, мужики, чего орать? – вступился Малой. – Тут починки на час! У меня свой мастер в Бытсервисе, договорюсь!

– Нет, это всё! – сокрушался Макар со товарищи.

– А чё – всё-то? – не унимался Малой. – Подумаешь, усилок! Зато я вам –»Стратокастер»!

– Да пошел ты со своим «Стратокастером»! – взревел Макаревич, а крепкий ударник засучил рукава.

Малой в мгновение ока упаковал гитару, схватил за полу рубахи онемевшего от ужаса Скелета и торопливо ретировался.

Пушкинская площадь, как всегда, оживлена. Группы иностранных туристов: африканцев в пестрых хламидах и тюрбанах, индусов в сари и дхоти – добросовестно следуют за экскурсоводами к памятнику великому поэту, фотографируются. Малышня бегает за голубями. Здесь же, как обычно, устроилась на солнечной скамейке группка хиппи. Саша вышла из подземного перехода на площадь, прижимая к груди стопку книжек, заметила хипарей на скамейке, радостно вгляделась. Но знакомых среди тех нет. Саша разочарованно побрела дальше. Малой и его верный спутник Скелет заняты новым бизнесом. Малой со спортивной сумкой на плече подскакивает к иностранцам, о чем-то бойко договаривается с ними. Скелет – тоже с сумкой на плече. Но, по своему обыкновению, он болтается по площади с равнодушным видом. Увидев собратьев на скамейке, Скелет флегматично поднял руку с двумя растопыренными пальцами.

Вертлявой походочкой Малой вернулся к Скелету. Он не унимался:

– Нет, ну я все думаю: тоже мне группа! Архитекторы! Играть бы научились!

– Ну! Не говори, чувак! Чистые лохи! – вяло сопереживал Скелет.

– Ничего! – Малой, как всегда, полон энтузиазма. – Пока вернемся к старому бизнесу! Неудачи не должны сломить нас! Кто ищет, тот всегда найдет!

Скелет только угрюмо кивнул.

Вдруг Малой заметил Сашу.

– О! Пойду поздороваюсь. А ты смотри: меньше чем по чирику не отдавай!

Малой пробрался к Саше через толпу. Увидев его, Саша просияла.

– Салют, подруга. Как сама-то?

– Спасибо, хорошо! – улыбнулась Саша.

Малой обратил внимание на ее книжки:

– Книжки сдаешь?

– Ага.

– Почем?

– В смысле? – удивилась Саша.

– Ну, почем книжки сдаешь?

Саша поняла, рассмеялась:

– Да ты что! Я в библиотеку сдаю!

– И то хорошо, – одобрил Малой. – А то вот Декабриста за фарцу арестовали.

– Как это?

– А так. Он джинсы на антикварные книжки из библиотеки менял.

Саша догадливо прищурилась:

– На Марксистской, пять, которая?

– Она самая, – улыбнулся Сашиной осведомленности Малой.

– И что теперь ему будет? – забеспокоилась Саша.

– Да фигня, – пренебрежительно дернул плечом Малой, – ничего не будет. Меня восемь раз арестовывали. Отпустят, только джинсы не отдадут. В моих джинсах все десятое отделение милиции ходит. Тихо вы! – Малой встряхнул сумку.

– А кто у тебя там? – полюбопытствовала Саша.

– Калинка-малинка обыкновенная: редкий вид карликового подмосковного соболя, – и Малой торжественно вынул из сумки хомяка.

– Но это же просто хомяк! – поразилась Саша.

– Что делать, – серьезно поделился производственной проблемой Малой, – белки закончились, а спрос остался. – Малой нежно поглядел на мохнатый источник своих доходов. – Сегодня уже седьмого отдаю. Правда, приходится иностранцам врать, что их можно научить говорить. Но ведь необязательно любить только тех, кто разговаривает, правда?

– А как же ты иностранцам все это объясняешь? – прервала тараторящего Малого Саша.

– Ну, как? На английском или на немецком, – небрежно пояснил Малой. – Реже – на французском. Французы – страшные жмоты.

– Ты знаешь три языка?! – изумилась Саша.

– Почему три? – обиделся Малой. – Я знаю четыре и еще голландский учу.

Саша уважительно разглядывает Малого:

– Полиглот! А твой друг, Скелет, он небось десять языков знает?

– Не, Скелет и по-русски плоховато, – вздохнул Малой. – У него болезнь такая: физиологическое отторжение инородных знаний. – И Малой собрался бежать дальше.

Саша совсем запуталась, когда Малой шутит, а когда – говорит серьезно. И она просто спросила:

– А ты случайно Солнце не видел?

Малой наклонился к Сашиному уху и шепнул без тени улыбки:

– А он случайно прямо за твоей спиной сидит, – но в глазах его тут же заплясали смешливые искорки.

Саша изумленно обернулась: на парапете действительно сидел улыбающийся Солнце. Саша радостно бросилась к нему. Оказавшись рядом, она снова немного растерялась и не нашла ничего лучше, чем спросить:

– А что ты здесь делаешь?

– Смотрю на тебя, – просто ответил Солнце.

Саша смутилась.

– Ну, как, дома вчера сильно ругали? – сочувственно спросил Солнце. Саша присела рядом с ним на нагретый солнцем парапет:

– Не очень. Папа вывихнул ногу, и мама разрешила им с дядей Родионом… – Саша сделала значительную паузу, – посидеть.

– У тебя очень терпимые родители, – улыбнулся Солнце. – Но этим нельзя пользоваться.

Саша смотрела на Солнце. Солнце – на Сашу. И просто было хорошо.

Вдруг подбежали Малой со Скелетом. Малой возбужденно размахивал руками:

– Ох, сейчас будет! Во будет!

– Такое будет! – вторит ему на удивление оживший Скелет.

– Что будет? – удивилась Саша.

– А то и будет!

– Демонстрейшн грандиозная, – восторженно выпалил Малой.

– Сегодня же не Первое мая, – озадачилась Саша.

– А вот увидишь! – торжествующе заявляет Малой.

– Откуда знаете? – посерьезнев, спросил Солнце.

– Люди из серого дома сами пришли и попросили систему: типа мэйк демонстрейшн, – затараторил Малой. – Типа за Вьетнам и за невинно осужденную коммунистку Анджелу Дэвис. Ну, а хипарям не западло. Даже штатовские хипы против войны во Вьетнаме. А Анджела эта, по всему видать, клёвая чувиха. По голосам вражеским говорят: ее бойфренд травой торговал, а у нее нашли. Зато теперь по ящикам покажут: ништяк, ребята, в «совке» хипы как белые пиплы! И не будут нас больше стремать!

Солнце совсем помрачнел, только коротко спросил:

– Где?

Заметив его беспокойство, Малой вопросительно замолчал.

– Возле универа сказали собраться, – ответил за него Скелет и заторопил друга: – Ну чё, пошли, что ль, а то флажков не достанется, будем, как лохи, идти…

Малой испытующе посмотрел Солнцу в глаза, что-то понял и неожиданно спокойно и неторопливо обернулся к Скелету:

– Подожди, у меня клиент еще на последнюю калинку-малинку. Сейчас подойдет, сказал.

Скелет удивился:

– Чего ты? Все уже пошли туда…

И правда: хиппи, оккупировавшие скамейку, давно ушли.

– Успеем, – нарочито спокойно похлопал его по плечу Малой, – ты покури пока. Покури.

Солнце пристально глянул на Малого, тот опустил глаза.

Солнце спрыгнул с парапета и быстро направился прочь с площади.

– Ты куда? – изумилась Саша.

Солнце обернулся:

– Не ходи со мной!

Он шел все быстрее, почти бежал. Саша глянула на Малого. Тот отвел взгляд, дрожащей рукой достал пачку сигарет. И Саша, не выпуская из рук книжки, бросилась догонять Солнце.

Площадь перед памятником Ломоносова у старого здания университета полна хиппи. Многие из них разворачивают самодельные транспаранты: разрисованные цветами надписи: «Make Love Not War», «Свободу Вьетнаму!», «Flower Power», «Yankee, go home», «Руки прочь от свободного народа», «Peace, Love, Freedom». Вот и плакат «Свободу Анджеле Дэвис» с характерным черно-белым портретом пышноволосой негритянки. А держит его счастливый хипарь с таким же сногсшибательным «афро». Из здания университета вышли тувимец с дедушкой. Они с любопытством рассматривали хипарей. Дед улыбнулся, снял с себя один из амулетов и, бормоча что-то по-своему, вручил Декабристу. Декабрист в ответ снял с себя феньку, завязал на руке деда.

Кто-то из хиппи окликнул Декабриста:

– По системе слух прошел: тебя менты закрыли.

– Открыли – демонстрацию строить, – улыбнулся Декабрист.

К сидящим на ступенях памятника хиппи подошли двое людей неопределенного возрастав серых костюмах с серыми лицами и комсомольскими значками. Кто-то из хиппи испуганно вскочил.

– Свои, свои, – успокаивающе выставил ладонь комсомолец.

– Не стремайтесь, пиплы, это добрые люди, – подтвердил Декабрист.

А комсомолец распорядился:

– Пора.

Декабрист скомандовал своему народу:

– Тайм пришел, фрэнды! Летс гоу! Причем квикли!

Хипари выстраиваются в колонну под руководством невзрачных комсомольцев.

Они двинулись вдоль университета. Лица – одно вдохновеннее другого. На ходу братались, целовались, передавали папиросы и бутылки с портвейном, пели битловские песни.

В конце улицы показались бегущие Солнце и Саша.

Солнце, видя, как яркая колонна движется к ближайшему переулку, замахал руками:

– Стойте! Не надо!

Но люди в штатском настойчиво направляли колонну в переулок.

Солнце и Саша уже близко.

– Остановитесь! – кричал что есть сил Солнце.

Но свернувшие в переулок хипари и сами увидели, что дорогу им преградили выехавшие с параллельной улицы автобусы с непрозрачными стеклами и распахнутыми дверями.

Колонна дернулась было назад, но из переулков на них вылетела конная милиция, отрезая пути к отступлению.

Лохматый паренек с плакатом Анджелы Дэвис оглянулся.

– Шухер! Это ловушка!

Руки милиционеров выхватили у него древко плаката, ударили паренька по голове.

Вход в переулок, куда только что зашли хиппи, наглухо преградил стоящий поперек дороги фургон с яркой надписью «Зоопарк» и нарисованными силуэтами лошадей.

А внутри переулка – столпотворение, крик, ужас. Ржали и становились на дыбы кони. Милиционеры, с трудом сдерживая их, загоняли толпу в автобусы. Сопротивляющихся подгоняли ударами. Летели на землю плакаты, транспаранты. Ошалело метались тувимцы, но их тоже втолкнули в автобус. Саша выронила книги, из глаз брызнули слезы ужаса. Милиционер замахнулся на перепуганную девочку, но тут хиппи, бежавшегорядом, смяла милицейская лошадь. Падая, он толкнул Сашу, и удар милиционера вместо Саши достался Солнцу. Он упал. Саша истошно завизжала.

С другой стороны переулка прогуливалась мирная семья с фотоаппаратом. – Мама, смотри, лошадки! – обрадовался малыш с надувными шариками в пухлой ручке, увидев разрисованный фургон.

– Ну-ка, сынок, стань сюда, – распорядился веселый упитанный папа. Он нацелился фотоаппаратом на ребенка: портрет на фоне яркого фургона.

В этот момент из-за угла возник неприметный человек в сером и тихо, но внушительно распорядился:

– Быстро уходите!

Мама испуганно схватила ребенка и мужа за руку, и они поспешно зашагали прочь. Малыш удивленно выворачивал шею:

– А что там? Дядя, что там?

Человек в сером изобразил на лице жутковатое подобие улыбки:

– Это, малыш, кино снимают.

В переулке уже почти всех загнали в машины, кони сплотились в единую теснящую массу. Мелькнуло перепуганное лицо Саши. Грубый вояка толкнул ее в черную пасть автобуса. Саша завопила:

– Мамочка-а-а! Солнце!

Напирающие следом невольно скрыли Сашу в людском месиве.

«Обезьянник» отделения милиции набили хипарями до отказа. Пристроились кто где смог: на прибитых к стенам лавках, на полу. Все они по-разному относились к своему заточению. Кто-то, как Саша, попавший в такую переделку впервые, плакал, кто-то замер в страхе, но многие хипари – люди бывалые. И, не на шутку перепугавшись жестокого захвата их мирной демонстрации, в отделении – знакомом и почти родном – они поуспокоились, занялись привычными делами: кто-то философствует, кто-то плетет фенечки, кто-то царапает на стене ключом глубокомысленные изречения собственного сочинения, а кто-то целуется. Длинноволосый красавец, похожий на викинга, спит, обняв сразу двух хипушек-близнецов. Вдруг белобрысая девушка в пончо подбежала к решетке, принялась трясти ее:

– Эй! Кто-нибудь, выпустите меня отсюда!

Ее крик разбудил красавца и близняшек:

– Уймись, герла! Дай поспать! – капризно просит одна близняшка.

– У герлы – клаустрофобия, она всегда орет, – поясняет Декабрист. – Прошлый раз вас не было, а нас из-за нее сутки продержали.

Вторая близняшка, не открывая глаз, мечтательно прошептала:

– А в Лондоне сейчас тихо… туман.

– Пахнет слезоточивым газом… – язвительно дополнил картину хиппи в широченных красных штанах.

Белобрысая девушка не унимается – бьется в решетку.

Майор, записывающий в протокол задержания деда-тувимца с внуком, гаркнул на нее:

– А ну тихо там, а то все автоматом на пятнадцать суток пойдете!

Саша опять всплакнула, испугавшись такой перспективы.

Красавец томно высвободился из объятий близняшек, подошел к рыжей девушке, взял ее в охапку и оттащил от дверей. Белобрысая умолкла в его объятиях.

Декабрист усмехнулся:

– Спас положение… Смотри, Казанова, твои девушки заревнуют.

Красавец ласково улыбнулся:

– Все девушки зеленой планеты – мои.

Декабрист играет с хипарем в красных штанах в морской бой на невесть откуда взявшемся листке бумаги в клеточку.

– Товарищ адмирал, разрешите обратиться. Вы убиты, – церемонно объявляет Декабрист.

Но тут сержант открывает решетку и выводит сидящего у выхода Декабриста. Он усаживает его на стул перед строгим лейтенантом, записывающим задержанных.

– Имя? Фамилия? – неприязненно спрашивает Декабриста сержант, косясь на его шевелюру до пояса.

– Декабрист, – с независимым видом отвечает тот.

Недолго думая, Сержант замахнулся для удара, но лейтенант жестом остановил его.

Декабрист обернулся к нему:

– Ну, к чему эти вопросы? Вы, что ли, меня не знаете?

Лейтенант недобро сощурился:

– Я тебя знал раньше, как мелкого фарцовщика и спекулянта. И мирился с тобой. Но сегодня ты стал врагом моей родины. Ты понял, урод?! – лейтенант резко перегнулся через стол к Декабристу. Тот испуганно отшатнулся.

За другим столом майор разбирается с тувимцами.

– Тебя-то, дед, чего понесло? – устало интересуется он, заполняя протокол, – Дома сидел бы, с оленями.

Дед отвечал майору на своем языке. Внук работал переводчиком:

– Дедушка говорит, думал – праздник.

– Сейчас вам всем будет праздник… – сердито шуршит бумагами майор. – Документы твои где, дед?

Внук с трудом подбирал русские слова взамен родных, дедушкиных:

– Он говорит, зачем документ – он в своя страна ходит.

– Поговори мне! – хлопнул ладонью по столу майор. – Страна, между прочим, не твоя, а советская. Понял, шаман? Вырядился! Может, вы вообще диссиденты!

– Зачем ругаешься? – укоризненно покачал головой внук. – Меня совхоз в университет прислал. Учиться. Дедушка со мной приехал – Кремль смотреть, царь-пушка…

Дед кивал, радостно улыбаясь, и вдруг обернулся на крики:

– Не надо! Зачем?!

Сержант, ухмыляясь, грубо брил пышную шевелюру Декабриста. Тот морщился от боли и унижения.

Майор отвлекся от деда, хохотнул довольно:

– Так его, волосатика!

Вдруг старик встал и начал водить руками над головой майора, приговаривая что-то по-своему.

– Э! Э! Э! Чего это он делает?! – отшатнулся майор.

– Дедушка говорит, – пояснил внук, – черный птица, злой у тебя в голове, прогнать надо – люди добрый надо быть…

Майор зло оттолкнул деда:

– Да пошел ты!

Саша съежилась в углу «обезьянника» и со страхом наблюдала за экзекуцией над Декабристом.

В отделение вошла возмущенная уборщица и, не обращая внимания на происходящее, направилась прямо к майору:

– Слушай, товарищ майор, навели-то их сколько, а я убирай! Они намусорют, а у меня оклад сорок рублей.

– Ну и что – я убирать должен? – удивился майор, отмахиваясь от дедушки шамана. – Да подожди ты!

Уборщица покосилась на толпу задержанных:

– Слышь, товарищ майор, а может, ты мне кого из этих гавриков дашь в подмогу?

– Да бери – не жалко! Пусть общественно – полезным трудом занимаются!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: