![]() ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Гарик Сукачёв, Наталия Павловская Дом Солнца 5 страница– А Солнце, он, знаешь, какой! – Какое солнце? – удивилась мама – Не какое, а какой! Это прозвище – Со-олнце! – пропела Саша, закружившись в холле. – Вот видишь, прозвище, – назидательно подняла палец мама. – Приличным людям кличек не дают… Но, поняв, что на Сашу ее аргументы впечатления не производят, махнула рукой. – А папа ногу вывихнул, – сообщила мама. – Ведро выносил – и поскользнулся. – И добавила строго: – Вот иди и все ему расскажи! Саша хитро прищурилась: – Все-все? – Ой, что-то у меня… не знаю, давление, что ли, померить… – вздохнула мама. На кухне папа с забинтованной, заботливо уложенной на табуретку ногой душевно сидел за бутылкой «Столичной» с дядей Родионом. – Папочка, как нога? – елейным голоском, войдя, поинтересовалась Саша. – Здрасьте, дядя Родион! – Да виделись уже, – кивнул дядя Родион. А папа добросовестно изобразил родительский гнев: – Ты мне зубы ногами не заговаривай! Где была, отвечай? Саша подумала и сообщила торжественно: – Папа, я стала хиппи! Папа с досадой хлопнул кулаком по столу: – Я так и знал! – А это кто? – уточнил у папы дядя Родион. – И не останавливай меня, папа! – неожиданно всхлипнула Саша и убежала в свою комнату. – Во, видал?.. – крякнул папа. – Ну что ж ты! – сочувственно нахмурился дядя Родион. – С молодежью надо по-другому. Тут, заметь, психология! – Да. Перегнул, – признался папа и разлил остатки водки по рюмкам. – Но какова, а? Мой характер! – гордо улыбнулся он. Папа и дядя Родион чокнулись, выпили, и папа продолжил прерванный разговор: – …Ну и вот, чего я говорил, а, да! Подкормлю, значит, и сижу некоторое время. А потом – как прорывает – одна за другой, одна за другой! В три ладони! – Да-а… Просто другая планета! – задумчиво протянул дядя Родион. А папа свинтил пробку со следующей бутылки «Столичной». Саша лежала на кровати в темноте, шмыгая носом и вытирая время от времени глаза. Заглянула мама: – Сашенька… Ты спишь?.. Саша сердито отвернулась к стене. Она хотела подождать, пока мама уйдет, и продолжить красиво и сладостно страдать, но вместо этого тут же заснула. И увидела сон: морской берег. На нем – странный, будто из веток сплетенный домик. Возле домика – мужская фигура. Лица мужчины не видно. Но почему-то Саше ясно, что ему страшно. Саша хочет подойти и успокоить человека, но вокруг домика и фигуры прочерчен круг из горящей травы… Круг огня из сна стал кружком газовой конфорки с синими язычками пламени. Мама сунула сковороду в мойку, та зашипела, выпустив облачко пара, выключила газ, посыпала сахарной пудрой сырники, размешала сахар в чашке: – Сашенька, завтракать! Саша появилась в кухне одетая по-уличному. – Мам, я не хочу есть, – капризно протянула она. Папа, заботливо намазывавший вазелином ботинки в прихожей, крикнул с притворной строгостью: – Вот-вот, потакай ей! Допотакались уже: это хочу, то не хочу! Саша обиженно надула губы. – Сашенька, через не хочу, – ласково уговаривала мама. Саша тяжело вздохнула. Мама придвинула Саше еще и плошку с вареньем и как бы невзначай заметила: – Вот, кстати, почитай хорошенько. Отец в своих папках откопал. Только сейчас Саша обратила внимание на газетную вырезку, лежащую на веселенькой клеенке, покрывающей стол. Отдельные абзацы в вырезке были подчеркнуты красным карандашом. Перед глазами Саши заголовок: «ДВИЖЕНИЕ ХИППИ – ПУТЬ В НИКУДА!» Отхлебывая чай, Саша быстро пробежала глазами по тексту. – Мам, ну это же все специально! Они не такие! Они добрые, веселые. Стихи читают, венки плетут… Не выдержал и появился на пороге кухни строгий папа: – Скажи еще: не пьют, не курят, и свободной любви у них нет! – Владик, при ребенке! – испугалась мама. – Смотри, Александра, – угрожающе потряс пальцем папа, – я в сорок пять лет внуков нянчить не собираюсь! Хочешь все наши труды псу под хвост?! – Ничего я не хочу! – оскорбленно вскочила Саша. Папа, хлопнув дверью, вышел из кухни. Мама примирительно погладила Сашу по руке: – Ты подумай, Санечка… Твое Солнце встанет да зайдет, а с Вадимом на сто лет вперед ясно. – Вадим, может, и проживет сто лет – он такой правильный, а я… – Саша неопределенно махнула рукой. Мама перебила Сашу: – И перед отцом извинись. Он очень переживает. Саша послушно кивнула. – Мам, можно я второй сырник не буду? – взмолилась она под шумок. Мама улыбнулась Саше, поцеловала ее в макушку. Саша вышла в коридор: – Пап, ну не сердись на меня, ну, пожалуйста! Саша знала беспроигрышный способ: она обняла папу, и тот сразу смягчился, но для вида продолжил строго наставлять: – Ты, Александра, комсомолка, взрослый человек. Думать должна. – Папа, я думаю! Честное слово! – И Саша звонко чмокнула папу в щеку. А он еще энергичнее стал начищать ботинки. Саша повертелась перед зеркалом в прихожей, влезла в любимые босоножки. Папа строго глянул на дочь: – А куда это ты собралась? Дома сиди! Хватит! Нагулялась вчера! Саша на мгновение растерялась, но тут же нашла выход: – Да мне же книжки в библиотеку сдать надо – как же дома сидеть! – Никаких книжек! – Ну, здрасьте – никаких книжек! – Саша «сделала» честные глаза. – А мне этот… обходной лист не выдадут! Саша метнулась в свою комнату и вышла со стопкой книг. – Вы вот с мамой о глупостях думаете, а мне некогда! – И, не дав папе опомниться, Саша выскочила из дома. Папа нахмурился, крикнул жене: – Вот вижу, что сочиняет, а не придерешься! – Конечно, она же вся в тебя! – выглянув из кухни, иронично заметила мама. Папа молодцевато улыбнулся: – Когда это я сочинял? – Ой, молчи, грусть, молчи! – беззлобно махнула поварешкой мама. В это время на сцене актового зала Дома культуры репетировали музыканты «Машины». Барабанщик беспощадно колотил по барабанам, один из гитаристов отрабатывал свою партию, клавишник – свою. В зале стояла какофония. В зал вошли Малой и Скелет. У Малого в руке футляр с гитарой, и он сияет, как именинник. Гитарист заметил гостей, кивнул Макару. Тот обернулся: – Здорово, Малой. Вам чего? Малой протянул руку: – В общем, у меня одно деловое предложение. – Не-не-не, на концерт больше не поедем, – замотал головой Макар, – полдня в ментовке просидели, еле аппарат отдали, а нервные клетки – вообще не восстанавливаются! И не проси! – И не надо, – пожал плечами Малой. Он положил футляр с гитарой на край сцены. Потом, как фокусник, чуть вздернул рукава, торжественно отщелкнул замки и раскрыл футляр. В нем покоилась роскошная красавица – заветная мечта всех рок-музыкантов Советского Союза и братских социалистических стран: гитара марки «Stratocaster». Музыканты «Машины» тут же подтянулись поближе, заглянули в футляр. Повисло восторженное молчание. Первым набрался смелости Макаревич: осторожно потрогал гриф, струны, нежно и радостно пробормотал: – Реальный «Стратокастер»! – Точно!.. Нулевый!.. Как живой!.. – подтвердил гитарист. – Вот это машинка!.. – одобрительно покачал головой клавишник. – Чтоб такую взять – весь клуб с молотка пустить надо, – предположил барабанщик. – Не хватит, – возразил гитарист. Первым от бесцельного восторга опомнился Макаревич и деловито спросил Малого: – Продаешь? – Не-а. – А чего принес тогда? – Говорят, у вас бас-гитариста на сборы забили? – как бы между прочим спросил Малой. – Говорят, – настороженно ответил Макар, – а гитара здесь при чем? – Ченч, – добродушно улыбнулся Малой. – Какой такой ченч? Малой жестом подозвал молча и неподвижно стоящего до сих пор Скелета. – Мне пацана пристроить надо, – Малой покровительственно подтолкнул к музыкантам Скелета. – Классный музыкант, виртуоз, лауреат международных конкурсов… Скелет закашлялся. Малой заботливо похлопал его по спине и продолжил: – Короче. Если берете чувачка, я вам «Стратокастер» на полтора месяца в прокат. Идет? Музыканты переглянулись. Малой дернул Скелета и дипломатично отошел на шаг. А Скелет взволнованно зашептал: – Какие полтора месяца? Ты ж его на день взял! Вместо ответа Малой дал Скелету тычка и с широкой доброжелательной улыбкой снова подошел к музыкантам, всем видом показывая, что ждет ответа. Видно было, что принятие решения дается им нелегко. Макаревич переглядывался с музыкантами, на его лице светилось вожделение: так хотелось этот «Стратокастер»! Макар обернулся к Скелету: – А ты хоть на бас-гитаре умеешь? Скелет покосился на Малого и выдавил: – Угу. Макаревич вздохнул: – Как зовут-то тебя? – Скелет, – уныло пробубнил Скелет, а Малой добавил тоном заботливой мамы: – Виталик он у меня! Музыканты переводят взгляды с Малого на Скелета. В глазах – сомнение. – А вообще с кем играл? – спросил гитарист. – Я? – Скелет снова покосился на Малого. – Я в ДК железнодорожников. У нас там ансамбль скрипачей под руководством Усминского был. – При чем тут скрипачи? – удивленно переглянулся с товарищами гитарист. – Да вы разве не знаете? – почуяв опасность, встрял Малой. – Скрипка – мать гитары. Кто не освоит скрипку, тому в гитаристах делать нечего! Это – профаны от рока! Еще Моррисон говорил! – Моррисон играл на скрипке? – усомнился гитарист. – Знаешь что… – обидчиво начал Макаревич. – Ладно, – сразу сдался Малой, – я в коридоре подожду – не буду вам мешать. И Малой ретировался из зала. – Ну… Давайте послушаем, – принял решение Макаревич. Малой кивнул Скелету, и тот неуверенно направился к сцене. Музыканты расселись в зрительном зале, а Макаревич уже не выпускал роскошную гитару из рук, все любовался ею, поглаживая гриф. Выйдя в коридор, Малой вынул сигареты, но возле него тут же материализовалась строгая бабулька с синем сатиновом халате, с ведром и тряпкой в руках. Малой без лишних слов спрятал сигареты обратно в карман, а бабулька изрекла: – Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят! Малой слонялся по коридору, а мимо, прекрасные, как мотыльки, пролетали с занятий ритмикой девушки в гимнастических купальниках. Малой загляделся на прелестниц и, будто намагниченный, пошел следом: – Девушки! Подождите! Мотыльки приостановились, обернулись с насмешливыми лицами. – У меня к вам деловое предложение! – оправившись от элегического шока, в обычном режиме затараторил Малой. – Я – импресарио известной музыкальной группы… Девушки оглядели своеобразный наряд Малого, его прическу, дружно прыснули смехом и убежали.
– Ну вот… – не очень расстроился Малой. А в зале, пока Скелет забирался на сцену, Макар тихо сказал своим музыкантам: – Если хоть немного тянет, берем. – Андрей!.. – попытался вразумить его гитарист, на что Макар настойчиво распорядился: – Научишь! Озадаченно потоптавшись, Скелет подключил к усилителю бас-гитару и принялся настраивать ее. Макаревич значительно кивнул гитаристу: – Ничего, видишь: сечет поляну. Скелет зачем-то попробовал микрофон так, словно собирался петь: – Раз, раз, раз – два – три… Клавишник вздохнул и закатил глаза. А Скелет, набравшись смелости, наконец начал играть – сначала робко, потом все увереннее. Он играл самозабвенно, искренне… но очень фальшиво. Музыканты возмущенно уставились на Макаревича, а тот умиротворенно кивал, поглаживая гриф «Стратокастера»: – По-моему, вполне годится… Ободренный Скелет разошелся: он мотал головой и бил по струнам, как заправский рокер. Музыканты опасливо присмирели. – Эй, Виталик, стоп, стоп! Хватит! – закричал Макаревич. Но Скелет его уже не слышал: вдохновение – великое дело! Он прыгал, мотался по сцене, воображая себя всеми звездами зарубежной эстрады одновременно. Техника оказалась не в силах соответствовать такому полету чувств: один из проводов натянулся, штекер отлетел со свистом трассирующей пули, электричество замкнуло, а из усилителя посыпались искры. Гитара смолкла. Вспотевший, но счастливый Скелет растерянно остановился. Музыканты и Макаревич со всех ног бросились к усилителю. Малой, поглядев по сторонам и не обнаружив поблизости бабульки с ведром, снова вынул пачку с сигаретами и уже приготовился закурить, как вдруг услышал вопль Макаревича: – Убил, сука!.. Малой бросился в зал. Макар и музыканты щелкали тумблерами, выдергивали шнуры из сети – все зря. – Сжег! Усилок насмерть сжег! – орал в сердцах Макаревич. Гитарист грубо отобрал у присмиревшего Скелета гитару, тронул струны, страдальчески поморщился: – А ну, катись отсюда, Виталик! Скрипач, чтоб ты был здоров! – Блин! Видно же было по нему, что нельзя инструмент в руки давать! – Ну, ладно, мужики, чего орать? – вступился Малой. – Тут починки на час! У меня свой мастер в Бытсервисе, договорюсь! – Нет, это всё! – сокрушался Макар со товарищи. – А чё – всё-то? – не унимался Малой. – Подумаешь, усилок! Зато я вам –»Стратокастер»! – Да пошел ты со своим «Стратокастером»! – взревел Макаревич, а крепкий ударник засучил рукава. Малой в мгновение ока упаковал гитару, схватил за полу рубахи онемевшего от ужаса Скелета и торопливо ретировался. Пушкинская площадь, как всегда, оживлена. Группы иностранных туристов: африканцев в пестрых хламидах и тюрбанах, индусов в сари и дхоти – добросовестно следуют за экскурсоводами к памятнику великому поэту, фотографируются. Малышня бегает за голубями. Здесь же, как обычно, устроилась на солнечной скамейке группка хиппи. Саша вышла из подземного перехода на площадь, прижимая к груди стопку книжек, заметила хипарей на скамейке, радостно вгляделась. Но знакомых среди тех нет. Саша разочарованно побрела дальше. Малой и его верный спутник Скелет заняты новым бизнесом. Малой со спортивной сумкой на плече подскакивает к иностранцам, о чем-то бойко договаривается с ними. Скелет – тоже с сумкой на плече. Но, по своему обыкновению, он болтается по площади с равнодушным видом. Увидев собратьев на скамейке, Скелет флегматично поднял руку с двумя растопыренными пальцами. Вертлявой походочкой Малой вернулся к Скелету. Он не унимался: – Нет, ну я все думаю: тоже мне группа! Архитекторы! Играть бы научились! – Ну! Не говори, чувак! Чистые лохи! – вяло сопереживал Скелет. – Ничего! – Малой, как всегда, полон энтузиазма. – Пока вернемся к старому бизнесу! Неудачи не должны сломить нас! Кто ищет, тот всегда найдет! Скелет только угрюмо кивнул. Вдруг Малой заметил Сашу. – О! Пойду поздороваюсь. А ты смотри: меньше чем по чирику не отдавай! Малой пробрался к Саше через толпу. Увидев его, Саша просияла. – Салют, подруга. Как сама-то? – Спасибо, хорошо! – улыбнулась Саша. Малой обратил внимание на ее книжки: – Книжки сдаешь? – Ага. – Почем? – В смысле? – удивилась Саша. – Ну, почем книжки сдаешь? Саша поняла, рассмеялась: – Да ты что! Я в библиотеку сдаю! – И то хорошо, – одобрил Малой. – А то вот Декабриста за фарцу арестовали. – Как это? – А так. Он джинсы на антикварные книжки из библиотеки менял. Саша догадливо прищурилась: – На Марксистской, пять, которая? – Она самая, – улыбнулся Сашиной осведомленности Малой. – И что теперь ему будет? – забеспокоилась Саша. – Да фигня, – пренебрежительно дернул плечом Малой, – ничего не будет. Меня восемь раз арестовывали. Отпустят, только джинсы не отдадут. В моих джинсах все десятое отделение милиции ходит. Тихо вы! – Малой встряхнул сумку. – А кто у тебя там? – полюбопытствовала Саша. – Калинка-малинка обыкновенная: редкий вид карликового подмосковного соболя, – и Малой торжественно вынул из сумки хомяка. – Но это же просто хомяк! – поразилась Саша. – Что делать, – серьезно поделился производственной проблемой Малой, – белки закончились, а спрос остался. – Малой нежно поглядел на мохнатый источник своих доходов. – Сегодня уже седьмого отдаю. Правда, приходится иностранцам врать, что их можно научить говорить. Но ведь необязательно любить только тех, кто разговаривает, правда? – А как же ты иностранцам все это объясняешь? – прервала тараторящего Малого Саша. – Ну, как? На английском или на немецком, – небрежно пояснил Малой. – Реже – на французском. Французы – страшные жмоты. – Ты знаешь три языка?! – изумилась Саша. – Почему три? – обиделся Малой. – Я знаю четыре и еще голландский учу. Саша уважительно разглядывает Малого: – Полиглот! А твой друг, Скелет, он небось десять языков знает? – Не, Скелет и по-русски плоховато, – вздохнул Малой. – У него болезнь такая: физиологическое отторжение инородных знаний. – И Малой собрался бежать дальше. Саша совсем запуталась, когда Малой шутит, а когда – говорит серьезно. И она просто спросила: – А ты случайно Солнце не видел? Малой наклонился к Сашиному уху и шепнул без тени улыбки: – А он случайно прямо за твоей спиной сидит, – но в глазах его тут же заплясали смешливые искорки. Саша изумленно обернулась: на парапете действительно сидел улыбающийся Солнце. Саша радостно бросилась к нему. Оказавшись рядом, она снова немного растерялась и не нашла ничего лучше, чем спросить: – А что ты здесь делаешь? – Смотрю на тебя, – просто ответил Солнце. Саша смутилась. – Ну, как, дома вчера сильно ругали? – сочувственно спросил Солнце. Саша присела рядом с ним на нагретый солнцем парапет: – Не очень. Папа вывихнул ногу, и мама разрешила им с дядей Родионом… – Саша сделала значительную паузу, – посидеть. – У тебя очень терпимые родители, – улыбнулся Солнце. – Но этим нельзя пользоваться. Саша смотрела на Солнце. Солнце – на Сашу. И просто было хорошо. Вдруг подбежали Малой со Скелетом. Малой возбужденно размахивал руками: – Ох, сейчас будет! Во будет! – Такое будет! – вторит ему на удивление оживший Скелет. – Что будет? – удивилась Саша. – А то и будет! – Демонстрейшн грандиозная, – восторженно выпалил Малой. – Сегодня же не Первое мая, – озадачилась Саша. – А вот увидишь! – торжествующе заявляет Малой. – Откуда знаете? – посерьезнев, спросил Солнце. – Люди из серого дома сами пришли и попросили систему: типа мэйк демонстрейшн, – затараторил Малой. – Типа за Вьетнам и за невинно осужденную коммунистку Анджелу Дэвис. Ну, а хипарям не западло. Даже штатовские хипы против войны во Вьетнаме. А Анджела эта, по всему видать, клёвая чувиха. По голосам вражеским говорят: ее бойфренд травой торговал, а у нее нашли. Зато теперь по ящикам покажут: ништяк, ребята, в «совке» хипы как белые пиплы! И не будут нас больше стремать! Солнце совсем помрачнел, только коротко спросил: – Где? Заметив его беспокойство, Малой вопросительно замолчал. – Возле универа сказали собраться, – ответил за него Скелет и заторопил друга: – Ну чё, пошли, что ль, а то флажков не достанется, будем, как лохи, идти… Малой испытующе посмотрел Солнцу в глаза, что-то понял и неожиданно спокойно и неторопливо обернулся к Скелету: – Подожди, у меня клиент еще на последнюю калинку-малинку. Сейчас подойдет, сказал. Скелет удивился: – Чего ты? Все уже пошли туда… И правда: хиппи, оккупировавшие скамейку, давно ушли. – Успеем, – нарочито спокойно похлопал его по плечу Малой, – ты покури пока. Покури. Солнце пристально глянул на Малого, тот опустил глаза. Солнце спрыгнул с парапета и быстро направился прочь с площади. – Ты куда? – изумилась Саша. Солнце обернулся: – Не ходи со мной! Он шел все быстрее, почти бежал. Саша глянула на Малого. Тот отвел взгляд, дрожащей рукой достал пачку сигарет. И Саша, не выпуская из рук книжки, бросилась догонять Солнце. Площадь перед памятником Ломоносова у старого здания университета полна хиппи. Многие из них разворачивают самодельные транспаранты: разрисованные цветами надписи: «Make Love Not War», «Свободу Вьетнаму!», «Flower Power», «Yankee, go home», «Руки прочь от свободного народа», «Peace, Love, Freedom». Вот и плакат «Свободу Анджеле Дэвис» с характерным черно-белым портретом пышноволосой негритянки. А держит его счастливый хипарь с таким же сногсшибательным «афро». Из здания университета вышли тувимец с дедушкой. Они с любопытством рассматривали хипарей. Дед улыбнулся, снял с себя один из амулетов и, бормоча что-то по-своему, вручил Декабристу. Декабрист в ответ снял с себя феньку, завязал на руке деда. Кто-то из хиппи окликнул Декабриста: – По системе слух прошел: тебя менты закрыли. – Открыли – демонстрацию строить, – улыбнулся Декабрист. К сидящим на ступенях памятника хиппи подошли двое людей неопределенного возрастав серых костюмах с серыми лицами и комсомольскими значками. Кто-то из хиппи испуганно вскочил. – Свои, свои, – успокаивающе выставил ладонь комсомолец. – Не стремайтесь, пиплы, это добрые люди, – подтвердил Декабрист. А комсомолец распорядился: – Пора. Декабрист скомандовал своему народу: – Тайм пришел, фрэнды! Летс гоу! Причем квикли! Хипари выстраиваются в колонну под руководством невзрачных комсомольцев. Они двинулись вдоль университета. Лица – одно вдохновеннее другого. На ходу братались, целовались, передавали папиросы и бутылки с портвейном, пели битловские песни. В конце улицы показались бегущие Солнце и Саша. Солнце, видя, как яркая колонна движется к ближайшему переулку, замахал руками: – Стойте! Не надо! Но люди в штатском настойчиво направляли колонну в переулок. Солнце и Саша уже близко. – Остановитесь! – кричал что есть сил Солнце. Но свернувшие в переулок хипари и сами увидели, что дорогу им преградили выехавшие с параллельной улицы автобусы с непрозрачными стеклами и распахнутыми дверями. Колонна дернулась было назад, но из переулков на них вылетела конная милиция, отрезая пути к отступлению. Лохматый паренек с плакатом Анджелы Дэвис оглянулся. – Шухер! Это ловушка! Руки милиционеров выхватили у него древко плаката, ударили паренька по голове. Вход в переулок, куда только что зашли хиппи, наглухо преградил стоящий поперек дороги фургон с яркой надписью «Зоопарк» и нарисованными силуэтами лошадей. А внутри переулка – столпотворение, крик, ужас. Ржали и становились на дыбы кони. Милиционеры, с трудом сдерживая их, загоняли толпу в автобусы. Сопротивляющихся подгоняли ударами. Летели на землю плакаты, транспаранты. Ошалело метались тувимцы, но их тоже втолкнули в автобус. Саша выронила книги, из глаз брызнули слезы ужаса. Милиционер замахнулся на перепуганную девочку, но тут хиппи, бежавшегорядом, смяла милицейская лошадь. Падая, он толкнул Сашу, и удар милиционера вместо Саши достался Солнцу. Он упал. Саша истошно завизжала. С другой стороны переулка прогуливалась мирная семья с фотоаппаратом. – Мама, смотри, лошадки! – обрадовался малыш с надувными шариками в пухлой ручке, увидев разрисованный фургон. – Ну-ка, сынок, стань сюда, – распорядился веселый упитанный папа. Он нацелился фотоаппаратом на ребенка: портрет на фоне яркого фургона. В этот момент из-за угла возник неприметный человек в сером и тихо, но внушительно распорядился: – Быстро уходите! Мама испуганно схватила ребенка и мужа за руку, и они поспешно зашагали прочь. Малыш удивленно выворачивал шею: – А что там? Дядя, что там? Человек в сером изобразил на лице жутковатое подобие улыбки: – Это, малыш, кино снимают. В переулке уже почти всех загнали в машины, кони сплотились в единую теснящую массу. Мелькнуло перепуганное лицо Саши. Грубый вояка толкнул ее в черную пасть автобуса. Саша завопила: – Мамочка-а-а! Солнце! Напирающие следом невольно скрыли Сашу в людском месиве. «Обезьянник» отделения милиции набили хипарями до отказа. Пристроились кто где смог: на прибитых к стенам лавках, на полу. Все они по-разному относились к своему заточению. Кто-то, как Саша, попавший в такую переделку впервые, плакал, кто-то замер в страхе, но многие хипари – люди бывалые. И, не на шутку перепугавшись жестокого захвата их мирной демонстрации, в отделении – знакомом и почти родном – они поуспокоились, занялись привычными делами: кто-то философствует, кто-то плетет фенечки, кто-то царапает на стене ключом глубокомысленные изречения собственного сочинения, а кто-то целуется. Длинноволосый красавец, похожий на викинга, спит, обняв сразу двух хипушек-близнецов. Вдруг белобрысая девушка в пончо подбежала к решетке, принялась трясти ее: – Эй! Кто-нибудь, выпустите меня отсюда! Ее крик разбудил красавца и близняшек: – Уймись, герла! Дай поспать! – капризно просит одна близняшка. – У герлы – клаустрофобия, она всегда орет, – поясняет Декабрист. – Прошлый раз вас не было, а нас из-за нее сутки продержали. Вторая близняшка, не открывая глаз, мечтательно прошептала: – А в Лондоне сейчас тихо… туман. – Пахнет слезоточивым газом… – язвительно дополнил картину хиппи в широченных красных штанах. Белобрысая девушка не унимается – бьется в решетку. Майор, записывающий в протокол задержания деда-тувимца с внуком, гаркнул на нее: – А ну тихо там, а то все автоматом на пятнадцать суток пойдете! Саша опять всплакнула, испугавшись такой перспективы. Красавец томно высвободился из объятий близняшек, подошел к рыжей девушке, взял ее в охапку и оттащил от дверей. Белобрысая умолкла в его объятиях. Декабрист усмехнулся: – Спас положение… Смотри, Казанова, твои девушки заревнуют. Красавец ласково улыбнулся: – Все девушки зеленой планеты – мои. Декабрист играет с хипарем в красных штанах в морской бой на невесть откуда взявшемся листке бумаги в клеточку. – Товарищ адмирал, разрешите обратиться. Вы убиты, – церемонно объявляет Декабрист. Но тут сержант открывает решетку и выводит сидящего у выхода Декабриста. Он усаживает его на стул перед строгим лейтенантом, записывающим задержанных. – Имя? Фамилия? – неприязненно спрашивает Декабриста сержант, косясь на его шевелюру до пояса. – Декабрист, – с независимым видом отвечает тот. Недолго думая, Сержант замахнулся для удара, но лейтенант жестом остановил его. Декабрист обернулся к нему: – Ну, к чему эти вопросы? Вы, что ли, меня не знаете? Лейтенант недобро сощурился: – Я тебя знал раньше, как мелкого фарцовщика и спекулянта. И мирился с тобой. Но сегодня ты стал врагом моей родины. Ты понял, урод?! – лейтенант резко перегнулся через стол к Декабристу. Тот испуганно отшатнулся. За другим столом майор разбирается с тувимцами. – Тебя-то, дед, чего понесло? – устало интересуется он, заполняя протокол, – Дома сидел бы, с оленями. Дед отвечал майору на своем языке. Внук работал переводчиком: – Дедушка говорит, думал – праздник. – Сейчас вам всем будет праздник… – сердито шуршит бумагами майор. – Документы твои где, дед? Внук с трудом подбирал русские слова взамен родных, дедушкиных: – Он говорит, зачем документ – он в своя страна ходит. – Поговори мне! – хлопнул ладонью по столу майор. – Страна, между прочим, не твоя, а советская. Понял, шаман? Вырядился! Может, вы вообще диссиденты! – Зачем ругаешься? – укоризненно покачал головой внук. – Меня совхоз в университет прислал. Учиться. Дедушка со мной приехал – Кремль смотреть, царь-пушка… Дед кивал, радостно улыбаясь, и вдруг обернулся на крики: – Не надо! Зачем?! Сержант, ухмыляясь, грубо брил пышную шевелюру Декабриста. Тот морщился от боли и унижения. Майор отвлекся от деда, хохотнул довольно: – Так его, волосатика! Вдруг старик встал и начал водить руками над головой майора, приговаривая что-то по-своему. – Э! Э! Э! Чего это он делает?! – отшатнулся майор. – Дедушка говорит, – пояснил внук, – черный птица, злой у тебя в голове, прогнать надо – люди добрый надо быть… Майор зло оттолкнул деда: – Да пошел ты! Саша съежилась в углу «обезьянника» и со страхом наблюдала за экзекуцией над Декабристом. В отделение вошла возмущенная уборщица и, не обращая внимания на происходящее, направилась прямо к майору: – Слушай, товарищ майор, навели-то их сколько, а я убирай! Они намусорют, а у меня оклад сорок рублей. – Ну и что – я убирать должен? – удивился майор, отмахиваясь от дедушки шамана. – Да подожди ты! Уборщица покосилась на толпу задержанных: – Слышь, товарищ майор, а может, ты мне кого из этих гавриков дашь в подмогу? – Да бери – не жалко! Пусть общественно – полезным трудом занимаются!
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|