МОРСКОЕ МИНИСТЕРСТВО И СТРОИТЕЛЬСТВО ФЛОТА 4 страница

Поддерживая и одновременно опираясь на частную промышленность, (151) морское ведомство продолжало развивать и свои собственные силы. Оно не только расширяло производственную базу заводов и верфей, но и пыталось повысить экономическую эффективность своих предприятий.

С 1862 г. министерство приступило к ликвидации крепостного труда на своих заводах и верфях. 2 июня было издано Положение о постоянных мастеровых Кронштадтского пароходного завода, а 8 октября – Положение о постоянных мастеровых и рабочих морского ведомства по кораблестроительной части[396]. По этим положениям, часть нижних чинов рабочих экипажей увольнялась в отставку или переводилась в другие команды флота, а «лучших людей по искусству и нравственной благонадежности» зачисляли в разряд постоянных мастеровых и рабочих. Эта категория работников так же, как и вольнонаемные рабочие, получала плату за свой труд, пользовалась личными правами свободных сословий, за исключением права оставлять службу на заводах морского ведомства по собственному желанию. В дальнейшем, по мере увольнения из службы бывших чинов рабочих экипажей, Морское ведомство рассчитывало пополнить кадры постоянных мастеровых подготовкой учеников при верфях и заводах, а также заключением срочных (до 5 лет) соглашений с вольными работниками. Для привлечения в кадры квалифицированных рабочих положения 1862 г. устанавливали широкие льготы для постоянных мастеровых. Им обеспечивалось бесплатное лечение в госпиталях, частичная оплата рабочих дней, пропущенных по болезни; при несчастных случаях на производстве увечным или семействам погибших выплачивались пенсии от 20 до 140 руб. в год. Для детей мастеровых при заводах и портах открывались школы, где они получали бесплатное начальное образование. Постоянные рабочие имели право приобретать продукты и одежду из казенных магазинов по ценам казенных заготовлений. Положения 1862 г. предусматривали развитие социального страхования путем учреждения заводских товариществ со вспомогательными кассами и участие морской администрации в этих кассах.

Замену крепостного труда «правильно организованной постоянной силой» Морское министерство мотивировало сложностью найма достаточного числа квалифицированных рабочих, а также тем обстоятельством, что мастеровые оставляют заводы «в значительном числе в летнее время для полевых работ». При этом оно ссылалось на опыт английских адмиралтейств, в которых мастеровые признавались состоящими на государственной службе и «пользовались правом на пенсию не только за раны и увечья, но и за продолжительную службу»[397].

Постоянные мастеровые и рабочие, по мысли морского начальства, должны были составлять «не всю ту ручную рабочую силу, которая время от времени требуется для адмиралтейств и заводов, а только часть оной, так сказать, ее корень»[398]. Основной контингент рабочих должен был пополняться обычным, или (152) временным, наймом. Действительно, доля постоянных рабочих в общей массе рабочих сил, занятых на предприятиях морского ведомства, не превышала половины. Несложные подсчеты на основе отчетных данных кораблестроительного департамента показывают, что в 1863 г. количество рабочих дней постоянных мастеровых и рабочих, даже включая в их число рабочих из нижних чинов, составило 47,5% от общего количества мастеровых и рабочих, занятых «в сложности одного дня». В 1864 г. этот процент снизился до 42,0, а в 1865 г. – до 38,6. Ввиду отсутствия сводных данных об использовании рабочей силы в морском ведомстве за последующие годы можно проследить изменения соотношения между эксплуатацией постоянной и временной рабочей силы по сметным ассигнованиям, публикуемым в «Памятных книжках по Морскому ведомству». При этом нужно иметь в виду три обстоятельства. Во-первых, сметные ассигнования не совпадают с реально произведенными расходами. Во-вторых, при выделении Морскому министерству сверхсметных сумм на рабочие силы эти суммы, как правило, употреблялись на найм дополнительного числа временных рабочих, а не на расширение штата постоянных мастеровых. В-третьих, штатное содержание постоянного рабочего было выше, чем жалованье временного. Учет этих обстоятельств обязывает нас предполагать, что реальное соотношение между числом постоянных и временных рабочих было более в пользу временных, нежели соотношение между ассигнуемыми на содержание тех и других суммами. (153)

Таким образом, ликвидация крепостного труда на предприятиях морского ведомства приближала их организацию к типу капиталистических предприятий. Но в отличие от частных заводов казенные заведения не довольствовались обычным наймом рабочей силы, а долгосрочными договорами обеспечивали себя постоянным контингентом мастеровых и рабочих. Это преимущество достигалось ценой сокращенного рабочего дня и некоторых льгот для рабочих. С одной стороны, «филантропия» Морского министерства основывалась на либеральных принципах решения рабочего вопроса. Либеральная бюрократия исходила из того, что производительность и качество труда находятся в прямой зависимости от условий жизни и труда рабочих. Но с другой стороны, морское ведомство могло позволить себе какими угодно льготами привлекать рабочую силу на свои верфи и заводы именно из-за того, что они стояли вне ряда капиталистических предприятий. Работая почти исключительно по государственным заказам, они не только не испытывали конкуренции со стороны частных заводов, но и вообще, не зная ни прибыли, ни убытков, не могли быть сопоставимы по своим экономическим показателям с частными предприятиями.

Наряду с ликвидацией крепостного труда средством повышения эффективности работы казенных предприятий должен был стать коммерческий расчет. «В настоящее время, – писал генерал-адмирал в 1861 г., – необходимость заставляет нас действовать более экономическим образом, вводить постепенно хозяйственные расчеты и соображения, и все это неминуемо поведет к выгоде для казны и народа»[399].

Главной трудностью на этом пути оказалось элементарное неумение вести учет денежным суммам и материалам. В денежном и материальном счетоводстве царил полный хаос, и первым результатом ревизий делопроизводства департаментов было изменение порядка составления смет. Новая система заключалась в точном указании расходов по каждой сметной статье взамен укоренившегося обычая «преувеличивать сознательно требование на одну статью, чтоб иметь остатки для употребления на другой, впрочем полезный предмет, но на который по всей вероятности не последовало бы разрешения отпустить деньги»[400].

Министерство не довольствовалось прекращением самообмана и продолжало поиски более совершенных форм учета и контроля. Оно справедливо рассудило, что доморощенная бухгалтерия, несмотря на множество журналов, ведомостей и таблиц, не в состоянии определить, ни во сколько реально обходится казне строительство корабля, ни какими суммами и материалами располагает министерство в каждый момент. Поэтому особые надежды Морское ведомство возлагало на результат командировки М.X. Рейтерна за границу.

По возвращении Рейтерном были опубликованы материалы об организации денежного и материального счетоводства морского ведомства во Франции и Пруссии. Вслед за этими (154) материалами на страницах «Морского сборника» появилась стать «О преобразовании государственного контроля и некоторых частей финансовой администрации в России»[401], также, по-видимому, подготовленная Рейтерном. Во всех этих материалах приводилась мысль о необходимости введения единства кассы всех министерств, итальянской двойной бухгалтерии и публикации государственного бюджета.

Как это уже было привычным для Морского министерства, оно испытало на своем опыте новой порядок ведения финансовых операций прежде, чем единство кассы стало общегосударственной мерой. С 1860 г. все денежные суммы департаментов сосредоточивались в министерском казначействе, откуда они уже распределялись в точном соответствии со сметными требованиями департаментов. Спустя два года, когда Рейтерн уже управлял Министерством финансов, единство кассы стало общегосударственным положением[402]. В Морском же министерстве в 1862 г. было введено новое «Положение о счетоводстве и отчетности портовых магазинов, адмиралтейств и заводов». Это положение подводило итог попыткам министерства ввести хозяйственные расчеты в деятельность своих предприятий. Оно лишь упорядочивало контроль за финансовой и производственной деятельностью заводов, верфей, портов, но, по сути дела, знаменовал отказ министерства перевести их на коммерческую основу. Источником их финансирования оставались сметные ассигнования Морского министерства, а продукция по-прежнему сдавалась в казну. Стоимость этой продукции исчислялась произведенными затратами труда и материалов и являлась не более чем бухгалтерской категорией. Новшества заключались лишь в том, что все расчеты делались в денежном измерении, а для их усовершенствования вводились накладные проценты, которые должны были учитывать амортизацию основного капитала. Накладные проценты, дифференцированные по отдельным мастерским, служили также для определения стоимости тех изделий, которые изготовлялись по частным заказам, и таким образом бюрократическая регламентация, а не рыночная конъюнктура определяла, хозяйственные расчеты казенных предприятий на свободном рынке. Казенные предприятия по-прежнему строили свою деятельность на иных основаниях, чем частные промышленные ведения. Преобразования в этой области, по сути дела, ограничились только ликвидацией крепостного труда, усовершенствованием денежного и материального счетоводства, а также введением единства кассы и более рационального порядка составления смет.

* * *

Если попытаться оценить успехи преобразований в морском ведомстве по результатам его судостроительной деятельности, то они представятся незначительными. После Крымской войны Россия не только не сократила свое отставание от Англии (155) и Франции, но, напротив, еще более увеличила его, а к концу 70-х годов с усилением морской мощи Германии стала утрачивать и позиции третьей морской державы. Речь, правда, идет только о количественном отставании, так как в техническом отношении русский флот держался вполне на современном уровне. Однако главную задачу Морского министерства – обеспечить неуязвимость России с моря – можно считать неисполненной. В 1878 г. ничто не помешало английскому флоту войти в Мраморное море и быть готовым бомбардировать черноморское побережье. Причины такого провала коренились не только в стратегических просчетах министерства, но и в противоречивости экономической программы морского ведомства.

С одной стороны, либеральная бюрократия пыталась встать на уровень государственного, а не ведомственного мышления. Это приводило ее к пониманию того, что военная мощь государства зависит в конечном счете от уровня экономического развития страны в целом, возможности которого в свою очередь обратно пропорциональны размерам военного бюджета. Трезвый взгляд либеральной бюрократии на финансовые проблемы открывал ей пути их решения не в безграничном росте морского бюджета, а в эффективном использовании отпущенных денег. Поэтому поиск средств повышения эффективности судостроения, а также хозяйственной деятельности ведомства в целом составил одну из важнейших сторон экономической программы министерства. Экономическое переустройство своего хозяйства министерство замысливало на либеральных принципах опоры на частную промышленность, замены обязательного труда вольнонаемным, реорганизации казенных предприятий на коммерческих началах.

С другой стороны, Морское министерство с самого начала искусственно ограничило свободу своих хозяйственных распоряжений задачей создания отечественной судостроительной базы. Это ограничение также вызывалось государственной необходимостью. Не только общие задачи индустриализации требовали покровительства отечественной промышленности, но и потребности обороны, как непосредственной функции морского ведомства, не позволяли ему, несмотря на очевидную выгоду, отдавать предпочтение заграничным заказам кораблей и двигателей. Но какой бы полезной ни была поддержка отечественной промышленности, эта сторона экономической программы противоречила первой. Вместо того чтобы пользоваться выгодами свободной конкуренции, Морское министерство должно было гарантированными заказами, а то и прямыми субсидиями поддерживать частные предприятия. Оно вынуждено было полностью сохранить свое громоздкое казенное хозяйство и еще более расширить его. Свои собственные предприятия точно так же, как и частные, Морское министерство должно было загружать заказами, и при полной их ориентации на казну оно не могло рассчитывать ни на что иное, как на бюрократическое управление ими. (156)

Строительство флота при таких обстоятельствах обходилось казне слишком дорого, и, добровольно ограничивая собственный бюджет, Морское министерство не могло рассчитывать на быстрое развитие морских сил. По сути дела, на протяжении 60–70-x годов морское ведомство строило не флот, а его промышленную базу. Достаточно указать на миллионные ассигнования «на усиление денежных средств Обуховского завода в видах поддержания дальнейшей его деятельности», которые в конце 60-х – начале 70-х годов составили более половины общих расходов на морскую артиллерию.

Обуховский завод в конечном счете стал предметом гордости Морского министерства. Субсидируя дорогостоящие опыты по производству нарезных крупнокалиберных орудий, оно шло на большой риск, порой казавшийся авантюрой. Но конечный успех дела оправдал его политику, и Россия стала второй после Германии державой, в которой было налажено производство стальных орудий самого большого калибра.

Другой предмет гордости министерства – прекращение заграничных заказов. К середине 60-х годов морскому ведомств удалось полностью обеспечить себя отечественными металлами и прокатом брони. Производство корабельных механизмов и артиллерии также было размещено на отечественных заводах. Морское министерство было поставлено Александром II в пример другим ведомствам, и в 1866 г. он повелел «прекратить в будущее время правительственные заказы за границей, подобно тому как это уже приведено в исполнение по морскому ведомству, и затем все заказы... исполнять внутри государства, несмотря ни на какие затруднения или неудобства, которые это могло бы представить на первых порах»[403].

Для самого Морского министерства исполнение роли образцового ведомства представляло немало затруднений и неудобств и не только на первых порах. Создание собственной судостроительной базы отнюдь не ускорило и не удешевило сооружение флота. Напротив, в 70-е годы корабли строились еще дольше и дороже. Судостроение этого времени называли «хроническим». Корабли пребывали на стапелях по нескольку лет, да и после спуска их на воду достройка затягивалась на годы. Это удорожало и без того немалую стоимость работ. По подсчет Н.М. Чихачева, ставшего в конце 80-х годов морским министром, за 1870-е годы русский флот пополнился 39 судами общим водоизмещением 58 660 тонн, в то время как в 60-е годы было построено 71 судно, суммарное водоизмещение которых равняла 89 672 тонны. Темпы судостроения в эти годы были ниже не только чем в Англии, Франции или Германии, но в этом отношении Россия уступала также Италии и Австрии. По дороговизне кораблестроительных работ Россия далеко превосходила все европейские державы. Одна строевая тонна обходилась Германии в 315 руб., Франции – 391 руб., Италии и Австрии – 397 руб., Англии – 441 руб., в России же стоимость одной тонны достигала 817 руб.[404] (157)

Образцовое постоянство покровительственной политики Морского ведомства, подкрепляемое аскетической скромностью бюджетных требований, обрекало флот на то, чтобы являть собой собрание лишь отдельных, хотя в техническом отношении и современных кораблей. На протяжении 20 лет министерство сосредоточивало средства для последующего развертывания морских сил. «Без прочного основания флот всегда был и будет лишним бременем для государства, – разъяснял свою политику генерал-адмирал. – Построение прочного основания есть дело времени, при твердом же основании постройка сильного флота будет делом денег»[405]. Однако времени для создания фундамента морской мощи потребовалось слишком много. Строительство флота как боевого целого стало уделом деятелей нового царствования, когда вел. кн. Константина Николаевича на генерал-адмиральском посту сменил его никчемный племянник – вел. кн. Алексей Александрович, но зато управляющим министерством был назначен умный и энергичный И.А. Шестаков. Простое увеличение морского бюджета дало возможность преемникам Константина Николаевича немедленно приступить к наращиванию морской мощи.

Итак, судостроительная политика Морского министерства в 50–60-е годы развивалась в том же русле и совершала те же повороты, что и в других сферах его преобразовательной деятельности. На первых порах либеральная бюрократия, руководствуясь скорее здравым смыслом, нежели дальновидными замыслами, изыскивала и применяла наиболее эффективные средства быстрого и качественного сооружения винтовых кораблей. Широкое привлечение частной промышленности наряду с заграничными заказами позволило морскому ведомству в сжатые сроки воссоздать основные силы флота. К концу 50-х годов экономическая программа либеральной бюрократии приняла более четкие очертания. Главным экспертом по финансово-экономическим вопросам в министерстве стал М.X. Рейтерн, и его взгляды в сущности определяли эту программу. Она не только выходила за рамки практических задач морского ведомства, но и отводила этому ведомству скромную роль в достижении главной цели – экономического и финансового укрепления государства.. От Морского министерства требовалось не обременять слишком сильно своими расходами государственный бюджет, ограничиться заказами только внутри страны, дабы не позволять капиталам утекать за границу, поощрять частную промышленность, ликвидировать крепостной труд. Как и в других сферах своей деятельности, оно должно было явить собой пример разумной государственной политики. Таким образом, и в судостроительной политике Морское министерство взвалило на себя решение задач, которые лежали вне пределов его ведения. Умеренность бюджета, участие в развитии отечественного машиностроения и судостроения в большей степени удовлетворяли интересы Министерства финансов, нежели обеспечивали строительство флота. (158)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Одним из политических феноменов истории российского самодержавия во второй половине XIX в. стало появление в правительственном аппарате довольно многочисленной, иногда сплоченной, порой влиятельной группировки либеральной бюрократии. Раньше всего эти силы обнаружили себя в Морском министерстве, находившемся с 1853 г. под начальством вел. кн. Константина Николаевича. Здесь либеральная бюрократия громко заявила о себе с первых дней царствования Александра.

Но формирование этой группировки относится к более раннему времени – к последним годам царствования Николая I и являлось одним из симптомов кризиса николаевского режима. Этот кризис в полной мере обнаружился во время Крымской войны, но первые проявления его были ощутимы и в предвоенные годы. «Мрачное семилетие» 1848–1855 гг. демонстрировало не столько могущество, сколько слабость самодержавия. Это было время крайнего напряжения сил, по сути, уже агонизирующего режима. И если николаевская бюрократия потоком собственного славословия при всеобщем молчании пыталась создать иллюзию полного благополучия, то этим она не могла обмануть даже самое себя. Не только в общественных кругах, но и в собственной среде складываются уже иные настроения. Формируются они среди молодых столичных чиновников, которые благодаря своему образованию, общественным связям поднимаются над традиционным уровнем понимания государственных вопросов, ищут приложения своей энергии и не находят его бесплодной канцелярской работе. На языке у них вертится критическое слово, но, не смея поднять голос против бюрократии в целом, они патриотически негодуют против засилья немцев. Они объединяются в кружки и даже научные общества, где под августейшим покровительством пытаются заняться полезной деятельностью. И когда столь же либерально настроенный вел. кн. Константин Николаевич получает в управление целое ведомство, они спешат туда, где есть простор живой работе.

Смерть Николая I была воспринята в обществе с облегчением и с надеждами не только потому, что она произошла в разгар Крымской войны. От его строгости устала и сама бюрократия, которая с первых же дней нового царствования спешила ослабить крючки своего мундира. Крымская война обусловила не столько самое перемену правительственного курса, сколько широту и решительность этой перемены. Она превратила смену (159) царствований не просто в смену политического курса, а в начало нового исторического периода – эпохи буржуазных реформ.

И для Морского министерства смерть Николая I лишь открывала неограниченную свободу действий, в то время как уроки Крымской войны расширяли программу преобразований. Либеральная бюрократия раскручивала спираль своих начинаний, вовлекала в орбиту своего внимания все новые и новые вопросы и постепенно выходила за рамки своих ведомственных задач. Широкий диапазон общественных проблем, которых касалось и делало предметом публичного обсуждения Морское министерство, подкрепленный нетрадиционными, но подкупающими своей простотой и здравомыслием административными методами, снискал министерству необычайную общественную популярность. Это в свою очередь укрепляло его авторитет и в глазах монарха. В условиях, когда престиж самодержавия был подорван военным поражением, оно остро ощущало потребность в общественной поддержке. Морское министерство в известной степени возвышало и престиж самого монарха. Поэтому в первые годы царствования Александр II ни в чем не сдерживал кипучей энергии своего порывистого брата.

В середине 1857 г. в политике самодержавия определяется более решительный поворот в сторону либерализма. К этому же времени относится и переоценка либеральной бюрократией Морского министерства задач своей деятельности. Воочию увидев силу французского флота, его промышленные средства, познакомившись с политическими порядками и учреждениями Франции, генерал-адмирал пришел к заключению (и Головнин ему помог в этом), что как бы широки, радикальны и последовательны ни были преобразования во флоте, они не смогут возродить морскую мощь России, пока будут существовать в государстве те отсталые социальные и политические институты, которые сдерживают его развитие. Головнин набросал программу необходимых общегосударственных реформ и план ее реализации, согласно которому либеральной бюрократии предстояло склонить императора на свою сторону, подняться на высшие должности государственного управления и затем проводить отвечающие духу времени реформы. Морскому ведомству в этом плане отводилась роль полигона, где проходили бы предварительные испытания все преобразования, а также академии, откуда бы выходили на высшие государственные посты кадры либеральной бюрократии.

Новая программа Морского министерства не изменила направления его деятельности, но несколько сместила в ней акценты. Не сами реформы, а их подготовка, не практические дела, а принципы, на которых они основаны, приобретали теперь первостепенное значение. В действиях министерства стало больше методичности, степенности, основательности. Жертвуя финансовыми интересами своего ведомства, вникая во все обсуждаемые в правительстве вопросы, либеральная бюрократия (160) демонстрировала государственный подход к делу. Шаг за шагом план Головнина воплощался в реальность. Сначала Константин Николаевич, а за ним и «константиновцы» приглашаются в различные комитеты и комиссии, получают назначения на высокие должности, и конечная цель казалась уже близка.

Действительно, в конце 50-х годов, в условиях общественного подъема и кризиса самодержавия, либеральная бюрократия в целом приходилась ко двору в разных учреждениях. Самодержавие видело, что выйти из кризиса можно только по пути реформ и что без либеральной бюрократии в этом деле не обойтись. Либеральная бюрократия обещала по меньшей мере две выгоды от реформ. Во-первых, реформы должны были усилить государство в экономическом отношении. Материальная слабость России в войне явилась результатом ее экономическое отсталости, что в свою очередь было следствием отсталости социальных и политических институтов. Ссылаясь на европейский опыт, либеральные чиновники доказывали, что ход прогресса объективен и устаревшие институты заменяются более прогрессивными независимо от того, хочет или не хочет это правительство. Если государство добровольно идет на преобразование отживших форм, то оно упреждает тем самым движение снизу и предотвращает революцию. В этом заключалась вторая выгода реформ. Гарантию того, что государство не собьется с правильного пути при проведении преобразований, либеральная бюрократия видела в самодержавии как силе надклассовой и обеспечивающей единство интересов и действий. Инициатива. реформ должна была исходить от самодержавия, и им же они должны были проводиться. Но при подготовке реформ возможно и желательно было привлечение общественного мнения («искусственная гласность»), что уменьшило бы возможность ошибок и в то же время обеспечило поддержку правительственным начинаниям.

Первая выгода реформаторского пути прельщала самодержавие ввиду итогов Крымской войны. Но некоторое время после ее окончания оно надеялось решить обнаружившиеся проблемы без радикальной ломки социальных и политических институтов. Поэтому первое привлечение либеральной бюрократии было довольно осторожным. Общий перевес сил в правительстве оставался на стороне николаевских сановников. Но к концу 50 годов самодержавие нуждалось в более действенной помощи свежих сил. Крестьянское движение и крестьянские настроения вынудили правительство занять более либеральную позицию в крестьянском вопросе, а это в свою очередь угрожало конфликтом с дворянством. С другой стороны, в нарастающем общественном движении раздавались требования более серьезных преобразований, нежели косметическая чистка последствий прежнего царствования. Для подготовки этих реформ и для обуздания общественного движения либеральная бюрократия призывалась на верхние этажи государственной власти. (161)

Сама же либеральная бюрократия Морского министерства весь успех своего дела приписывала рациональности своего плана, не придавая особого значения тем политическим условиям, которые делали возможным его выполнение. Она надеялась, что самодержавие твердо встало на путь либерализма, и если и существуют какие препятствия на этом пути, то это только непросвещенные реакционные сановники, которые оказывают дурное влияние на императора. Чиновники морского ведомства рассаживались по министерским и комитетским креслам и принимались за крупные дела. Здание морских реформ с прочным фундаментом, с красиво оформленным фасадом было брошено своими зодчими. Чертежи были сохранены, но оставлены в руках ремесленников, которые слабо в них разбирались. Все реформы были завершены, но далеко не так, как они были задуманы, и совсем не с теми результатами, которые могли бы оправдать те общественные надежды, какие на них возлагались.

На эту особенность морских реформ обратил внимание в своих воспоминаниях И.А. Шестаков. Основательность его суждения да и особенности стиля требуют привести его здесь целиком: «Предприятиями, не входящими в круг действий Морского министерства и доставляющими лишь минутное утешение в одобрительном говоре не вникающей в дело толпы, теперь (писано в начале 1870-х годов – А.Ш.) нельзя никого ввести в заблуждение. Та же самая публика, которая поощряла нас на путях, нам чуждых, рукоплескала инициативе нашей в современных вопросах, пела хвалебные гимны административным преобразованиям, рассылке образованных людей для изучения того, что подлежало ведомству других министерств, публика приветствовала радостно эти проявления жизни в одной незначительной части управления, когда все остальные не выказывали еще настоящей государственной деятельности, удовлетворенной всеобщим пробуждением, уже хладнокровно посмотрит на судорожную разнообразную деятельность Морского министерства и отрезвленная тем, что небывалое сделалось обыденным, направит зоркий критический взгляд на сущность дела, взгляд тем более строгий, что полезная деятельность морского ведомства по частям, не входящим в круг его действий, должна вести к заключению, будто собственно по своей части оно достигло еще более полезных результатов. Самые неблагоприятные обстоятельства, очевидные для каждого мыслящего человека, но не принимаемые в расчет массою, жаждущей быстрых осязательных успехов, повели не только к тому, что у нас нет современного флота, но и к тщетности для будущего большей части наших усилий»[406].

Авторитет Константина Николаевича, Головнина и многих других «константиновцев» в 60–70-е годы не был уже высок ни в общественных кругах, ни в правительстве. Их слаженный оркестр распался, и большинство, вопреки ожиданиям Головнина, вместо того чтобы солировать, стали подстраиваться к новым (162) ансамблям. Да и солисты замечали, что их голоса становились все менее слышными, заглушаемые хором той же, но отнюдь не отличающейся либерализмом генерации бюрократии. План Головнина выполнялся до тех пор, пока самодержавие не могло обойтись без либеральной бюрократии. Сложности начались уже с 1862 г., когда обнаружилось, что половинчатые меры не могут остановить нарастающего революционного движения. Общественное мнение, которым либеральные чиновники обещали управлять по-европейски, не поддавалось управлению. Великий князь в Варшаве, а Головнин в здании у Чернышева моста лавировали между самодержавием и общественным мнением и не могли угодить ни тому, ни другому. Первым потерпел поражение Константин Николаевич, либеральные методы которого были в 1863 г. опровергнуты М.Н. Муравьевым, а спустя три года не у дел оказался и Головнин. Остальные «константиновцы» надолго застряли на вторых ролях, за исключением Рейтерна, который благодаря своей деловитости и невмешательству в крупные политические проблемы продержался во главе Министерства финансов более полутора десятилетий. Самодержавие, перейдя к реакции, не вернулось все же к николаевским порядкам и удерживало в числе министров не только Рейтерна, но и Д.А. Милютина. Последний в своем военном ведомстве провел почти те же реформы, что и в морском, но сделал это быстро и последовательно, не задаваясь целью ни потрясти публику, ни переделать государственный строй. Константин Николаевич же, потерпев крах в Варшаве и вернувшись к делам морского ведомства, не сохранил ни прежней энергии, ни своих способных сотрудников. Разочарованный в своих начинаниях, он махнул на флот рукой, отдавшись целиком руководству прениями в Государственном совете.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: