МОРСКОЕ МИНИСТЕРСТВО И СТРОИТЕЛЬСТВО ФЛОТА 1 страница

__________________________________________________________________________

Несмотря на то, что Морское министерство неоднократно и громогласно заявляло, что не флот существует для него, а оно для флота, в действительности стержнем всех морских форм явились именно административные преобразования. Кораблестроение занимало важное, но отнюдь не первенствующее место в деятельности Морского министерства. Правда, во время Крымской войны и сразу после ее окончания, пока политические амбиции генерал-адмирала еще не вышли за пределы его ведомства, всю свою энергию он употреблял на скорейшее воссоздание морских сил империи. Но и в эти годы политические соображения брали иногда верх над интересами развития флота, и в назидание другим ведомствам Морское министерство собственноручно урезало свои сметы, показывая пример государственной экономии.

Впоследствии же успехи в судостроении были важны для морского начальства главным образом как показатель эффективности его административной деятельности и судостроительной политики. В этой политике можно выделить два основных аспекта: технический и экономический. Основные проблемы технической стороны политики министерства в области кораблестроения заключались в переходе от парусного флота к паровому и затем от деревянного – к броненосному. В связи с этим вставали вопросы о наиболее эффективных типах кораблей, назначении отдельных судов и флота в целом, о выборе стратегии, соответствующей реальным силам и возможностям флота. С другой стороны, в связи с удорожанием кораблестроения, усложнением его технической базы все большее значение приобретали экономические проблемы судостроительной политики. С техническим переворотом в судостроении резко увеличилась стоимость отдельных кораблей, общая их численность в составе флота сократилась и, следовательно, возросли требования качеству, оперативности и экономичности строительства судов. Сложность проблемы усугублялась еще и тем, что расширение судостроительной базы требовало теперь значительных капитальных затрат, решения множества технических вопросов, найма или подготовки квалифицированной рабочей силы. Все (115) это повышало роль экономических факторов в судостроительной политике.

Для самого министерства экономическая сторона кораблестроения оказалось первостепенной. Это было связано не столько с ограниченностью бюджета, сколько с тем обстоятельством, что Морское министерство разрабатывало свою программу экономической политики, которую затем можно было бы предложить в качестве общегосударственной программы. Но для этого нужно было доказать ее эффективность в рамках морского ведомства.

В силу этого экономические аспекты судостроительной политики имеют особое значение и для исследователя деятельности Морского министерства. Но прежде анализа экономической программы министерства и ее реализации попытаемся дать общий очерк строительства флота в 50–60-е годы. Чтобы понять, как строили, нужно знать, что строили.

* * *

К началу Крымской войны основу боевой мощи русского флота, как Балтийского, так и Черноморского, составляли парусные линейные корабли и фрегаты. На Балтике ввиду множества шхер – узких мелководных заливов – вспомогательную роль играли суда прибрежного действия – гребные канонерские лодки. С началом применения пара в военных флотах Россия построила и приобрела за границей несколько пароходо-фрегатов. Эти суда отличались лучшей маневренностью по сравнению с парусными, но использование колеса в качестве двигателя не позволяло разместить на пароходо-фрегатах большое число орудий. К тому же колеса были открыты действию артиллерии противника, что делало эти корабли сильно уязвимыми. Поэтому пароходо-фрегаты не вытеснили, а лишь дополнили парусные флоты морских держав.

С конца 40-х годов на вооружении флотов Англии, Франции и США стали появляться первые военные винтовые корабли. Применение в качестве двигателя винта совершило настоящий переворот в судостроении. Корабль с винтовым двигателем мог иметь то же артиллерийское и парусное вооружение, что и его ходивший только по воле ветра предшественник. Подводное расположение винта делало его и машину малоуязвимыми, значительно улучшились и мореходные качества судов.

В России Морское министерство не сумело по достоинству оценить это техническое нововведение. К тому же отсутствие в стране развитой машиностроительной индустрии не позволяло строить паровые двигатели дешево и оперативно. И хотя в 1848 г. был построен первый винтовой фрегат «Архимед», после его гибели в 1850 г. Россия вновь осталась без винтовых судов.

В 1851 г. Морское министерство распорядилось построить два винтовых фрегата «Полкан» и «Мария», по-прежнему не (116) связывая особых надежд с применением винта к линейным кораблям. Между тем в Англии и Франции развернулось бурное строительство винтового флота. В 1852 г., т.е. накануне Крымской войны, Англия уже располагала 11 винтовыми линейны кораблями, 10 фрегатами, во Франции насчитывалось 3 линейных корабля и еще 4 строилось. Даже Турция приступила строительству 2 винтовых кораблей. Русские военно-морские агенты за границей доносили, что винтовое судостроение окончательно вытесняет колесное и что участь парусного флота предрешена. Проявлять консерватизм в таких условиях становилось рискованным, поэтому в начале 1852 г. Николай I пожелал видеть в составе Балтийского флота хотя бы один линейный корабль с винтовым двигателем[321]. Было решено установить паровую машину на корабле «Константин», который предназначался к тимберовке[††††] после 15-летней службы.

Вскоре стала очевидной недостаточность этой паллиативной меры, и уже летом 1852 г. император приказал установить при тимберовке винтовой двигатель и на корабле «Выборг», а также обратить строящийся корабль «Орел» в винтовой.

На Черном море осенью 1852 г. также было решено приступить к строительству винтовых линейных кораблей. В 1853 г. заложили два корабля: «Босфор», переименованный затем в «Синоп», и «Цесаревич». Два винтовых корвета, «Воин» и «Витязь», были заказаны в Англии. Непосредственно перед началом войны в Архангельске был заложен еще один фрегат «Илья Муромец» и было решено установить при тимберовке машины на кораблях Балтийского флота «Вола» и «Гангут». В 1854 г. планировалось, кроме того, начать строительство 2 кораблей и 1 фрегата[322].

Но вступление морских держав в Крымскую войну спутало все карты. Двигатели для строящихся судов были заказаны в Англии, и к моменту разрыва с ней отношений в Россию успели доставить только два готовых механизма: для «Выборга» и «Полкана». Остальные заказы были либо конфискованы английским правительством, либо проданы одной гамбургской компании. Поскольку рассчитывать на скорое изготовление судовых механизмов на отечественных заводах не приходилось, недостроенным кораблям суждено было оставаться на стапелях и в доках на все время войны. Противопоставить винтовым армадам противника однотипные силы Россия не могла ни на Черном море, ни на Балтике. Но если в Крыму флот преградил путь противнику к главной морской крепости ценой самоуничтожения, то оборону Кронштадта Морское министерство попыталось сделать активной. Для этого огневую мощь кронштадтских фортов было решено дополнить отрядом винтовых канонерских лодок, которые могли бы бороться с отдельными (117) кораблями противника. Осенью 1854 г. построили 2 лодки, которые были признаны удачными опытными образцами, в декабре приступили к строительству 38 таких судов, и к лету 1855 г. Балтийский флот имел в своем составе 40 канонерских лодок, оснащенных винтовыми двигателями. Успешная их постройка побудила Морское министерство в 1855 г. заложить вторую серию из 35 лодок, а также 14 корветов и 5 клиперов. Малая величина этих судов обусловливала и небольшую мощность двигателей для них (до 70 л. с. для лодок и 200 л. с. для корветов), поэтому изготовление таких машин на отечественных заводах оказалось хотя и трудной, но разрешимой задачей. Все эти суда были построены в течение года, но вступили в строй, когда Крымская война была уже завершена.

Таким образом, к моменту окончания войны русский винтовой флот имел в своем составе всего один линейный корабль, один фрегат и 40 канонерских лодок. Кроме того, на стапелях и в доках находилось 8 линейных кораблей («Константин», «Орел», «Вола», «Гангут», «Ретвизан», «Синоп», «Цесаревич», «Николай I»), 3 фрегата («Мария», впоследствии переименованный в «Аскольд», «Илья Муромец» и «Громобой»), 14 корветов, 5 клиперов и 35 канонерских лодок. Но большая часть этих судов строилась спешно и потому от них нельзя было ожидать «тех достоинств, которые должно иметь военное судно прочно и неторопливо построенное»[323]. Морскому начальству следовало озаботиться разработкой долгосрочной судостроительной программы с учетом технических достижений кораблестроения, стратегических задач флота и финансовых возможностей государства.

В апреле 1856 г. в Морском министерстве была составлена записка «О цели и значении русского флота». Флоту России ставилась задача «охранять берега ее на обоих океанах и... пяти морях, содержать полицейский надзор на водах и покровительствовать купеческому судоходству». Хотя последнее назначение выглядело несколько надуманным ввиду слабого развития отечественного торгового мореплавания, но дело это признавалось легко поправимым: «Правительство обязано оказывать всевозможное покровительство и защиту этой полезной промышленности, которая со временем примет еще большее развитие, и посему очевидно, что России необходима для этого морская сила, которая, с одной стороны, решительно преобладала бы над флотами соседних второстепенных держав, а с другой, внушала бы большим державам то уважение, какое могло бы заставить их искать союза с Россиею или ее нейтралитета»[324]. Любопытно, что в том же апреле 1856 г. генерал-адмиралом был представлен всеподданнейший доклад по вопросу «изыскания средств к развитию русского торгового флота», где зависимость между коммерческим и военными флотами указывалась обратная. «Для благосостояния военного флота, – писал Константин Николаевич, – весьма важно развитие флота купеческого, который (118) доставлял бы первому в случае надобности большое число опытных машинистов и матросов и большое число готовых паровых и парусных судов», не говоря уже о том, что «с многочисленным торговым флотом сопряжено существование большого числа частных верфей, заводов, корабельных плотников и пр.»[325]. Парадокс, таким образом, заключался в том, что русский военный флот должен был защищать частное судоходств, развитию которого при этом требовалась государственная поддержка с тем, чтобы частное судоходство усиливало средства военного флота.

Совершенно очевидно, что защита торгового мореплавания была лишь доводом для оправдания необходимости создания крупного военного флота. Истинная же цель строительства морских сил определялась тем, что без флота «Россия потеряла бы и значение большой державы»[326]. Господство в Балтийском море, обеспечивающее политический вес в европейских делах и защиту государственного суверенитета – таковы были реальные задачи будущего флота.

Морскому министерству нельзя отказать в трезвом взгляде на положение дел, когда оно заявляло, что «Россия не имеет возможности содержать морскую силу, равную или преобладавшую совокупным силам Англии и Франции», но сильный флот, по его мнению, должен был уменьшить «самую вероятность возможность войны», так как противники России «принуждены будут, во-1-ых, устраивать вновь громадные коалиции, что весьма нелегко, и, во-2-ых, решаться на огромные издержки, которые также не всегда возможны»[327].

На основании этой записки была определена и в 1857 г. утверждена программа строительства русского винтового флота. По этой программе морские силы России должны были включать в свой состав 18 линейных кораблей, 12 фрегатов, 9 пароходо-фрегатов (все – в Балтийском море), 26 корветов (14 – Балтике и по 6 – в Черном море и на Дальнем Востоке 6 клиперов (все – в Сибирской флотилии), 100 канонерских лодок (в Балтийском флоте), не считая вспомогательных судов[328]. Но осуществить эту программу «невозможно в скором времени, – объяснял генерал-адмирал в Государственном совете, – а тем менее при ограниченности денежных способов. Посему морское начальство предположило себе... достигнуть указанного его императорским величеством состава флота только рез 20 лет»[329]. Рассрочка выполнения программы на два десятилетия делала ее устаревшей уже в момент утверждения. Технический прогресс в судостроении в середине XIX в. развивался столь стремительно, что расчетам на 20 лет вперед суждено было рухнуть всего 2–3 года спустя.

Уже в 1859 г. Морское министерство признало, что определенный программой состав флота «нельзя почитать окончательно утвержденным, ибо морское искусство беспрерывно идет вперед, разные изобретения и улучшения следуют одно за другим (119) и с тем вместе меняется боевое значение судов разного ранга и являются суда, которые были вовсе неизвестны»[330]. Первым отступлением от программы стала приостановка строительства линейных кораблей и усиленное сооружение фрегатов. Появление в 1859 г. в составе английского и французского флотов первых броненосцев ставило под сомнение значение деревянных линейных кораблей. К тому же опыт первых послевоенных лет показал, что при ограниченности бюджета и слабости судостроительной базы Россия не могла рассчитывать на успех в соперничестве с морскими державами в деле сооружения линейного флота. Его слабость могли хотя бы отчасти компенсировать крейсерские действия мощных фрегатов при надежной защите балтийского побережья судами прибрежного действия и береговой артиллерии[331]. Неопределенность в соотношении сил флота и их назначении вынудила морское начальство в конце концов признать, что «желаемое значение и силу нашего флота вернее можно определить не каким-либо численным составом или штатом, а просто выражением мысли, что Россия должна быть третья по силе морская держава (следуя непосредственно за Англиею и Франциею) и должна быть сильнее союза второстепенных морских держав»[332].

В 1857–1862 гг. дополнительно к тем судам, что начали строить накануне и во время Крымской войны, было заложено 9 фрегатов («Генерал-адмирал», «Светлана», «Олег», «Пересвет», «Ослябя», «Дмитрий Донской», «Александр Невский», «Севастополь», «Петропавловск»), 9 корветов, 7 клиперов и 1 канонерская лодка. В 1862 г. для Морского министерства стала очевидной полная бесперспективность строительства деревянного флота, и программа 1857 г. была окончательно похоронена. Наступала эра броненосных флотов.

Первое боевое применение судов, обшитых броней, относится к Крымской войне. Три французских плавучих бронированных батареи были использованы при взятии крепости Кинбурн в октябре 1855 г. и сумели разрушить русские береговые укрепления, не понеся при этом значительного ущерба. Но стать прототипом нового класса судов эти батареи не смогли, так как совершенно не обладали мореходными качествами: в Черное море они дошли большей частью на буксире.

Тем не менее бронирование судов стало уже насущной необходимостью. Развитие артиллерии и вооружение судов и береговых укреплений орудиями, стреляющими разрывными гранатами, сделало деревянный флот слишком уязвимым, особенно перед береговыми батареями.

Некоторое время военно-морская мысль не могла найти технического решения применения брони к линейным кораблям. Неизбежное сокращение числа орудий, уменьшение скорости и маневренности кораблей при бронировании служили препятствием к строительству броненосцев. Кораблестроители не желали поступаться ни одним из качеств деревянного корабля (120) ради его защиты. Поэтому вторая половина 50-х годов – время когда усиленно строились деревянные паровые суда и одновременно шел поиск нового типа корабля – броненосца.

Морское ведомство России фактически осталось в стороне от этих поисков. Это объяснялось, однако, не консервативностью морского начальства, а отсутствием материальных средств для строительства опытных броненосцев. Начиная с 1858 г. генерал адмирал доказывал необходимость дополнительных ассигнований для начала броненосного судостроения. Представляя в Государственный совет смету Морского министерства на 1859 г. Константин Николаевич писал в объяснительной записке: «Едва ли будет благоразумно, видя, что делается за границей, не приступить у нас к постройке по крайней мере одного такого корабля или заказать его за границей». Спустя год в подобном же представлении он с уверенностью утверждал, что «окованные фрегаты произведут совершенный переворот в морском искусстве и во всяком случае будут весьма сильными орудиями морской войне. Посему казалось бы крайне неблагоразумным еще долее не предпринимать постройки для нашего флота хоть одного такого фрегата»[333]. Впрочем, Морское министерство было не слишком настойчивым в своих требованиях. Испрашивая на 1859 г. сверхсметную сумму на строительство броненосцев генерал-адмирал просил о выделении этой суммы «только к условному отпуску, полагая, что, быть может, Министерство не воспользуется оною». И действительно, вслед за тем Константин Николаевич «убедился в необходимости выждать результаты, которые будут достигнуты первоклассными морскими державами»[334].

В 1859 г. во Франции вошел в строй первый мореходный броненосец «Ла Глуар». Он был перестроен из деревянного линейного корабля путем обшивки бортов броневыми плитами. При этом количество орудий уменьшилось, и корабль перешёл в ранг фрегата. Год спустя появился первый броненосец и в английском флоте – «Уорриор». Он был построен из железа, и как и «Ла Глуар» был отнесен к рангу фрегатов по классификации, принятой в деревянном флоте.

Если до этого времени Морское министерство и испытывав некоторые сомнения относительно возможности строительств и использования броненосцев и не смело настаивать на изменении судостроительной программы, то в 1861 г. министерство с уверенностью утверждало, что «убеждение образованных знающих моряков всех наций уже сходится к тому, чтобы видеть будущность военных флотов в железных броненосных судах, вооруженных артиллериею самого большого калибра дальнего полета»[335]. Тем не менее полностью отказываться от программы 1857 г. министерство не решалось, а на дополнительные кредиты на броненосное судостроение рассчитывать не могло. Поэтому кораблестроительный департамент предложил не отменяя строительства деревянных фрегатов, строить вместо (121) недостающего до штата числа линейных кораблей меньшее число окованных фрегатов (стоимость броненосца фрегатского ранга оценивалась вдвое выше стоимости деревянного линейного корабля). «Если мы будем выжидать, чем решится вопрос о замене деревянных судов железными, не принимая мер к усвоению себе технической стороны этого дела, – говорилось в отчете департамента, – то... трудно будет, если не невозможно, успеть вдруг соорудить надлежащее число таковых судов в то время, когда польза постройки будет уже делом решенным и наши противники будут считать их уже десятками»[336].

В 1861 г. в России было построено первое броненосное судно «Опыт». Это была небольшая канонерская лодка, уже из названия которой видно, что Морское министерство не придавало ей большого значения как боевому судну. В том же году в Англии была заказана броненосная батарея «Первенец». Этот корабль строился по типу первых английских броненосцев, но уступал «Уорриору» в размерах и вооружении.

К этому времени у Англии, Франции и Италии было в строю уже по два броненосца, и судостроительная промышленность этих стран продолжала наращивать темпы строительства броненосных кораблей. Новый переворот в кораблестроении вновь, как и накануне Крымской войны, обеспечивал Англии и Франции не только количественное, но и качественное превосходство в силе военных флотов. В связи с этим Морское министерство (122) вынуждено было признать, что «не только наступательная, но и оборонительная война с морскими державами в настоящее время для России невозможна»[337].

9 марта 1862 г. состоялся первый в истории бой броненосных кораблей. Это сражение произошло в ходе Граждански войны в США, и участие в нем приняли корабль южан «Мерримак» и принадлежавший северянам «Монитор». Оба корабля имели сильную броневую защиту, благодаря чему ни тот, ни другой не получили серьезных повреждений. Бой между «Мерримаком» и «Монитором» окончательно решил спор между деревянными и броненосными кораблями в пользу последних. Броненосцы доказали свою неуязвимость перед тогдашней артиллерией, и преимущество в числе орудий, которое предполагалось у деревянного корабля, таким образом, сводилось на нет. Вследствие этого в кораблестроительной программе российского Морского министерства были сделаны радикальные изменение фактически отменявшие ее. Не выдвигая еще новой программы, Морское ведомство предприняло ряд мер в отношении строившихся и уже построенных деревянных судов. Находившиеся на стапелях фрегаты «Севастополь» и «Петропавловск» решено было обратить в броненосцы, для чего их деревянные корпуса следовало обшить броней. Последние по времени постройки линейные корабли «Николай I», «Синоп» и «Цесаревич», а также лучший фрегат «Генерал-адмирал» также предполагалось обшить броней, но только в случае необходимости срочно усилив средства флота. Все остальные линейные корабли, а также фрегаты «Илья Муромец» и «Громобой» как не имевшие никакого боевого значения, должны были находиться в гаванях без всякого применения.

Что касается новых судов, то для составления программ» их строительства нужно было определить назначение броненосного флота и избрать наиболее соответствующий такому назначению тип боевого корабля. Пока решался этот вопрос, Морское министерство задумало построить еще две броненосные батареи по типу сооружавшегося в Англии «Первенца». Эти батареи – «Не тронь меня» и «Кремль» – были начаты строительством только в 1863 г., а вступили в строй соответственно в 1864 и в 1865 гг.

Броненосные батареи, имея сильное бортовое вооружение явились прямым развитием деревянных судов и отвечали принятой в парусном флоте линейной тактике. Но бой «Мерримака» и «Монитора» показал, что бортовым броненосцам с успехом могут противостоять суда небольших размеров с ограниченным число орудий, но сильной броней. «Монитор» имел всего 1200 т водоизмещения против 3500 т у «Мерримака» и два 280-мм орудия против 10 пушек своего соперника. Однако сплошное бронирование «Монитора» и размещение артиллерии во вращающейся башне уравняло силы противников. К тому же малые размеры делали его трудноуязвимой целью. (123)

Эти обстоятельства заставили Морское министерство обратить внимание на новый тип судов. Относительная простота конструкции и быстрота постройки делали его наиболее предпочтительным для русского флота, поскольку ни финансовые средства, ни состояние металлургической промышленности не позволяли Морскому министерству строить сразу несколько крупных кораблей. К тому же министерство было весьма обеспокоено беззащитностью своих балтийских берегов перед броненосными флотами потенциальных противников. Мониторы же, по мнению морского начальства, были «по малому своему углублению более других доныне известных броненосных судов пригодны для подвижной прибрежной обороны, надежное обеспечение которой естественно составляет первую обязанность морского ведомства»[338].

На в 1863 г. было запланировано начать строительство 3 мониторов, которые должны были вступить в строй весной 1865 г. Но, как Крымская война ускорила переход от парусного к винтовому судостроению, так и осложнение отношений с Англией и Францией в связи с польским восстанием стало основанием усиленного строительства броненосного флота. И в 1854 и в 1863 гг. переход к созданию нового флота начинался со строительства небольших по размеру судов, предназначенных для прибрежного действия. В марте 1863 г. была утверждена так называемая мониторная программа судостроения, по которой предполагалось срочно построить 11 броненосных башенных лодок (мониторов): одну двухбашенную («Смерч») и 10 однобашенных («Латник», «Броненосец», «Ураган», «Тифон», «Лава», «Перун», «Стрелец», «Единорог», «Колдун», «Вещун»). Сроки сооружения этих судов были установлены крайне жесткие: все 11 броненосцев должны были вступить в строй к весне будущего года. При этом нужно учитывать, что за исключением небольшой лодки «Опыт» и едва начатой строительством батареи «Не тронь меня», морское ведомство не располагало ни единым броненосцем, а следовательно, ни опытом, ни развитой производственной базой для строительства целой серии судов нового типа. Тем не менее все мониторы были спущены на воду в марте – июне 1864 г., и так как чрезвычайные обстоятельства к этому времени миновали, то Морское министерство получило возможность «отдалить срок окончательной отделки броненосцев с целью произвести [ее] не столь спешным и более тщательным образом»[339]. Поэтому вступление мониторов в строй растянулось до августа 1865 г.

Принятие мониторной программы явилось отражением сложившихся в Морском министерстве взглядов на назначение флота и в то же время способствовало более четкому оформлению стратегической доктрины морского командования. Немалую роль в этом сыграли и действия флота в 1863 г., а именно переход к берегам США двух эскадр: под командованием С.С. Лесовского – к атлантическому побережью, и эскадры (124) А.А. Попова – к тихоокеанскому. Обе эскадры в случае начала войны должны были, базируясь на порты Северных штатов, действовать «на торговых путях океана для нанесения всевозможного вреда обширной морской торговле неприязненных... держав и в случае возможности делать нападения на слабые места неприятельских колоний»[340]. Успех этого предприятия укрепил Морское министерство в избранной стратегии сочетания оборонительного и крейсерского флотов.

Русская судостроительная и металлургическая промышленность была не в силах состязаться с индустрией морских держав в строительстве больших мореходных броненосцев, способных к линейному бою. Обшивка же построенных деревянных судов броней была признана Морским министерством неэффективным средством. «Мы, – писал в отчете генерал-адмирал...должны придерживаться системы исключительно железное судостроения, и... со временем придем с меньшими издержками» в более могущественное, как морская держава, положение, нежели, если бы увлеченные нетерпением и желанием создать скоро, мы приняли систему поспешных и недолговечных построек»[341]. Следовательно, Морское министерство могло рассчитывать на использование деревянного флота лишь для крейсерской службы. Те же средства, которые ассигновывались на броненосное судостроение, министерство полагало употребить первоначально «на сооружение судов, необходимых для обороны, и потом уже, когда защита прибрежий, и в особенности Кронштадта, будет достаточно обеспечена, – приступить к постепенному введению (125) во... флот броненосных судов, обладающих высшими морскими качествами и способных совершать долгие переходы морями и океанами»[342]. Строительство мониторов, таким образом, вполне соответствовало стратегической доктрине, взятой на вооружение Морским министерством.

В 1864 г., когда мониторная программа уже близилась к своему завершению, была принята новая судостроительная программа, предусматривавшая постройку 8 разнотипных броненосцев. Два из этих судов, «Русалка» и «Чародейка», были определены по классификации того времени как двухбашенные канонерские лодки и представляли собой усовершенствованный тип монитора. Еще два броненосца, «Адмирал Спиридов» и «Адмирал Чичагов», строились как двухбашенные фрегаты, а «Адмирал Грейг» и «Адмирал Лазарев» – трехбашенными фрегатами. Все эти суда, имевшие сильную артиллерию и мощную броню, являлись броненосцами береговой обороны (к этому классу судов они и были отнесены по классификации 1892 г.). Хотя они и обладали лучшими по сравнению с мониторами мореходными качествами и большей скоростью, но рассчитывать на их действия в открытом море, а тем более на океанские переходы было нельзя.

Еще одна пара броненосцев, «Князь Пожарский» и «Минин», была заложена как броненосные корветы (впоследствии были отнесены к рангу фрегатов). Эти два корабля предназначались для действий в открытом море и представляли собой не башенные, а казематные броненосцы. Прототипом для них послужил (126) английский броненосец «Беллерофон». У этого корабля артиллерия располагалась не вдоль всего борта подобно тому, как это делалось на деревянных судах и на батарейных броненосцах, а концентрировалась в каземате – относительно небольшой, но хорошо забронированной части корабля. Это позволило отказаться от сплошного бронирования борта, вследствие чего уменьшалось водоизмещение корабля и увеличивалась его скорость, что отчасти компенсировало сокращение артиллерийского вооружения. В середине 60-х годов такой тип корабля был признан лучшим для линейного боя в открытом море.

Закладка двух мореходных броненосцев являлась некоторым отступлением от программы строительства оборонительного флота. Это хорошо сознавало Морское министерство, и оно спешило оправдаться, доказывая, что «суда эти, сооружаемые преимущественно с оборонительной целью, не могут быть рассматриваемыми как самостоятельная наступательная сила, и хотя им возможно появиться и действовать у неприятельских берегов, но существенное содействие в наступательной войне они могут оказать лишь в соединении с эскадрою линейных броненосных судов»[343]. В действительности же, имея наряду с машиной полное парусное вооружение и благодаря этому обладая увеличенным запасом хода, «Пожарский» и «Минин» предназначались главным образом для крейсерской службы.

Семь из заложенных в 1864 г. судов вступили в строй в 1869 г. Строительство восьмого броненосца – «Минина», растянулось на полтора десятилетия. Уже после закладки этого корабля английский судостроитель Ч. Кольз предложил британскому адмиралтейству проект мореходного броненосца мониторного типа, с полным рангоутом. Поскольку тип монитора импонировал российскому морскому начальству, то идею Кольза было решено применить к строящемуся «Минину». Началась перестройка казематного броненосца в башенный. Однако в 1870 г. построенный по проекту Кольза «Кэптен» потерпел катастрофу: обладая малой остойчивостью, он был опрокинут внезапно налетевшим шквалом и затонул. Морскому министерству пришлось отказаться от идеи Кольза, и строительство «Минина» было приостановлено. Был разработан новый проект перестройки «Минина», и он вступил в строй только в 1878 г.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: