Хвалите имя Господне

Во втором семестре каждый из нас должен был в качестве зачета по обиходу провести полиелейную службу. У меня она случилась значительно раньше, в самом начале семестра, и проводила я ее без подготовки.

Все было, как обычно. Придя на клирос во вторник вечером Н.С. «стрельнула» взглядом на одну из сокурсниц, но та стала мотать головой в стороны, тем самым показывая, что службу проводить не желает. Следующей «жертвой» была я. Я пыталась уговорить себя внутри, что нет, я все не так поняла, не может Н.С. дать нам полиелейную службу вот так сразу, я не смотрела на нее. Но чувствуя на себя взгляд преподавателя, я подняла глаза в ее сторону.

- Ирочка, вы читаете вопрос в моих глазах?

Читаю, читаю. На свой страх и риск и надеясь на помощь свыше, я согласилась провести службу.

Поскольку включаться в роль регента мне пришлось внезапно, как-то я особо нервно себя ощущала в этот раз перед началом, с трудом могла настроиться на спокойную волну. Постепенно собирались певчие. Помимо сокурсницы, была уже знакомая практикующая регент С., с которой мы совсем недавно пели Отдание Рождества Христова и одна девушка с певческого отделения. На лавочке, упершись в мобильник, сидел незнакомый мне молодой человек, видимо, петь он будет басом. Но во время службы особую его активность я не наблюдала. Еще бы, ведь на эту службу пришел бас, который всех басов перебасит – громогласный красавчик К. Он отбился от правохорного «стада», с которым мне в свое время довелось визуально познакомиться, и периодически посещал левохорные службы, на которых был положен полиелей. Пел он очень чисто, видно обладал хорошей музыкальной базой. На службах он всегда выполнял роль канонарха и во время величания, исполняемого клириками, пел максимально громко, чтобы всячески привести их в нужное звучание. У них же это не особо получалось, и звучала вся эта красота вместе довольно сумбурно, прямо почти полифония, только сильно «страдающая». И каково пришлось мне, среди этого смешанного звукового каламбура найти все же нужную тонику, чтобы дать хороший тон на величание, уже исполняемое хором. Конечно, я цеплялась за басика.

Обычно я сама канонаршила на проводимых мною службах. Но при наличии баса К. было бы разумно не отнимать у него эту роль. Надо же, когда-то начинать пробовать и так, когда другой канонаршит. Впрочем, никакой проблемы это не составляет, если у тебя музыкальный канонарх, и он не возгласит в иной тональности.

Н.С. сказала, чтобы я сама регулировала темп на стихирах, видимо, имея в виду, что я могу особо не спешить, поскольку стихиры показываю «с листа», без подготовки. Но со служившим в этот день отцом А. темп сам задался достаточно быстрый. Каким-то чудом я успевала включать регентский взгляд и вовремя все показывать. До прокимна мы просто долетели. То, что я этот прокимен не знаю, как показывать, я поняла только в процессе, и в процессе же разобралась с показом. Тропарный блок «порадовал» меня 8-м гласом, да еще и тропарь был длиннющий. Я реально струсила. Но Н.С. успокоила меня, сказав, чтобы я показывала не спеша. Все получилось, если не считать сползших со своей ноты альтов. Бас в недоумении посматривал то на сопрано, которые твердо продолжали держаться на своей ноте, то на альтов, ожидая, когда они исправятся. В итоге он также как и сопрано не стал никуда дергаться.

Шестопсалмие. Снова тропарный блок. Поскольку службу я не готовила, у меня из головы совершенно вылетело, что перед ним надо спеть еще и «Бог Господь», а тропарь поется дважды. Но ведь в нашем хоре были сильные, умные, знающие устав певчие-регенты. Они открыли для меня нужную страничку, и память моя воспрянула.

Кафизмы. Приближаемся собственно к виновнику торжества – полиелею. «Хвалите имя Господне» я не собиралась показывать. Я собственно и не думала, что мне доверят больше вечерни. Я отказываюсь его показывать, но Н.С. настаивает. Я пытаюсь аргументировать, что я не готовила и никогда не показывала его. Преподаватель не сдается. Взяли, самый простой полиелей Киево-Печерского распева. Уже и басик меня поддерживает: он споет вне зависимости от того, покажу ли я ему его соло-ноту или нет. Что ж буду показывать на пульсации, как нас учили по дирижированию поступать, если регент не изучал произведение и показывает с листа. Показала, спели, но только даже мне самой не хватало «нормального» показа. Это было сложнее сделать с листа, чем стихиры.

Буквально на днях на уроке дирижирования нам объясняли запрещающий жесткий жест регента и в качестве примера, где его можно применять в исключительных случаях, назвали пение «Аллилуия» после величания. Поскольку певчие по привычке на автомате могут спеть «Аллилуиа» трижды (в этом же месте службы хор должен петь два раза, а затем клирики), то нужен достаточно жесткий прием, чтобы они поняли, что надо замолчать. Вот тут я и вспомнила про это и решила немедля применить на практике. Для достоверности, когда начали петь первое «Аллилуиа» я показываю Н.С. два выставленных пальца, тем самым ожидая ее одобрения, что петь нужно дважды. Она кивает. К примеру, у нас в храме священники не поют, а все три раза поет хор, поэтому всегда важно заранее узнать традиции пения в конкретном храме. Мы допеваем второй раз и я применяю этот жест. Может, он был не достаточно резок, но хор меня понял, а Н.С. показала одобрительный жест в виде большого пальца вверх, что у нас означает «отлично». Мелочь, а приятно.

На «Господи помилуй» перед чтением Евангелия я задала правильный тон, но сама в этом засомневалась и вопросительно смотрела на Н.С., в ожидании одобрения или исправления тона. Смутило меня, как выяснилось позже, то, что задала я его не от тона дьякона, поэтому он показался мне странным. Из-за моего замешательства спели скомкано. Но позже на таком же тоне я исправилась и сделала все правильно. Не могу пока привыкнуть к роли регента. Случаются моменты, как с этим тоном, что я словно жду, что певчии сами запоют. Но ведь не запоют, они послушно ждут дальнейших указаний регента, и если он не двигается и ничего не делает, они тоже ничего делать не будут. Был момент, когда я «вылетела» из тональности и дала неудобный тон на ектению. Хотелось все бросить, передать еще кому-то бразды правления и просто петь. Но поскольку все спокойно ждали моих дальнейших указаний, я исправилась с тоном, и все пошло своим чередом.

Начался канон. Ирмосы были на 8-й глас, который я отлично показывала на своей первой службе, помня, как учила меня В., поскольку на наших курсах мы его показ еще не изучали. В этот раз я подзабыла его особенность, и показывала его обычно по долям, что было менее удобно для понимания певчими.

Ближе к концу канона, прошедший мимо нас в алтарь дьякон, попросил «тончик пониже». Я занервничала. Н.С. озвучила вслух, что мы в соль-мажоре.

- Конечно, соль-мажор. Ну любит меня эта тональность, что поделаешь. И я ее тоже, – сказала я, улыбаясь, чтобы как-то оправдаться. Сама же думала о снижении тона. Был бы у меня с собой мой камертончик, я бы быстро исправилась, а тут не знаешь на что опереться. Стала внимательно слушать чтеца и построила тон от его достаточно низкой ноты. Я вопросительно поглядывала на Н.С., ожидая ее одобрения или замечаний. Но она говорила, что это мое право, могу следовать просьбе дьякона, могу остаться там же. Соль-мажор – нормальная тональность. По моим ощущениям я все же снизила тон, мы были примерно в фа-мажоре, может чуть ниже. После службы Н.С. сообщила, что она очень оценила этот момент, что я снизила тон и дальше оставалась в нем.

Служба закончилась. Певчие быстренько разбежались. Я пребывала в состоянии небольшого шока, переваривая произошедшее.

На этой службе я как-то скомкано себя ощущала, мне казалось, я ничего не могу и ничему не научилась. Возможно, мешала атмосфера на клиросе, кто-то «сидел» в мобильнике, другие разговаривали. Надо хоть раз встать на место регента, чтобы на себе ощутить, какое внимание должно быть во время службы. Это полное сосредоточение. Регенту не до разговоров. Он весь там, в службе, словно в каком-то ином пространстве, в огне. А певчие, которые не с ним, а заняты своими делами, они в другом мирке. Будто невидимая стена разделяет. Это трудно объяснить. А соединение происходит во время пения, по крайней мере, должно происходить, если души всех направлены к Богу, на молитву.

Молитва певчего – она иная, не так как мы часто привыкли думать о молитве, когда она выражается в прочитывании определенного текста. Певчий поет текст, но из-за сосредоточения также и на музыкальной части, он не уделяет тексту именно разумом большого внимания. Но его душа, она может молиться в этот момент сама, если певчий настроен на молитву. Он делает свое дело, поет, а душа сама молится при должном внимании певчего.

Регенту нужно всегда помнить, что певчие часто там в своих мыслях, они не думают, как регент, им надо пальцем показать, что поем, объяснить, какой текст «вставляем» на Величании и быть уверенным, что каждый это услышал. Повезло тому регенту, у которого есть хороший помощник из певчих.

- Чем больше, я практикуюсь, тем больше мне кажется, что я ничего не умею, – делилась я своими ощущениями с Н.С.

- Это нормально, Будет время, вы еще будет думать, а зачем я всем этим стала заниматься, – отвечала преподаватель.

Не хотелось бы мне, чтобы такие мысли меня стали посещать. Но на четвертой, пятой службе Господь уже не дает столько благости, а пускает больше в свободное плавание, словно говорит как апостолу Павлу «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи»[2]. Тем самым Он показывает все «острые углы», трудности регентства и своего рода беспомощности самостоятельно совладать с определенными ситуациями. И это далеко не только музыкальные моменты. Обнажается человеческая немощь. Если певчий должен бороться только со своей немощью, то регент – и со своей и с немощами своих певчих.

Я снова противилась и говорила Н.С., что как же это трудно и скомкано, проводить службу без подготовки. Но она вновь настаивала на необходимости таких служб, потому что особенно в наше современное время регенту часто приходиться сталкиваться именно с внезапностью проведения службы.

И вот в следующий вторник на роль регента снова была выбрана я. В ответ на мое удивление кто-то сказал, что нужно провести две службы подряд. Что это? Надеюсь не из серии суеверия.

Пришлось быстро включаться в роль регента. Это происходит словно смена внутреннего состояния. Если приходишь и настраиваешься, что будешь только петь – это одно, а вести службу – другое и требует максимальной сосредоточенности. И я же понимаю, что ничего не могу сама, без Господа. Начинаю усиленно молиться.

Смотрю стихиры Минеи (служба была преподобному Ефрему Сирину). Н.С. на эту тему хорошо подметила, сказав «готовимся к Великому посту». Глас 1, подобен «Небесных чинов». Совершенно не ожидая положительно ответа, я предлагаю спеть на подобен и к своему удивлению получаю согласие. Я так опешила от неожиданной радости, что стала нервно просматривать стихиры на предмет их верного разделения на подобен. Опять требует правок, – думаю я и отмечаю карандашом свое видение разделения стихиры.

- Ирочка, вы верно стихиры поделили? – спрашивает Н.С.

- Да, да, конечно, все разделила – уверенно отвечаю я.

Наступает момент их пения. Начали, слава Богу! Поем, заканчиваем первую. Что-то как-то странновато, – подумала я, не понимая в чем дело. Поем следующую, то же самое. И тут я понимаю, в чем странность. Почеркала я карандашиком неверно и поделила стихиры так, что они заканчивались первой мелодией, а должны второй по структуре и правилам распева на данный подобен. Это было моя ошибка. Но ведь спели же, спели чисто, никто не ошибся, не удивился и ничего не заподозрил. А прихожане они и вообще не знают таких тонкостей. А все потому, что я сама была абсолютно уверена, что все правильно делаю. Покажи я хоть каплю сомнения, стихиры могли бы «развалиться».

Рискнула я на этой службе и еще раз. На стиховне утрени Богородичен было положено петь на подобен «Егда от древа». Н.С. опять дала добро. И мы очень хорошо и умилительно его спели.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: