На пути к новому государству всеобщего благосостояния?

Г. Эспинг-Андерсен на протяжении более двух десятилетий исследовал феномен Welfare State, писал и о его расцвете, и о при­чинах кризиса, значительное число работ ученого посвящено ана­лизу нынешнего состояния и проблем европейской социальной политики.

279

Глава 9. К вопросу о будущем Welfare State

В работе 2001 г. с позиций авторитетного эксперта Эспинг-Андерсен заявляет о грядущих социальных переменах, общество должно осознать не только появление новых задач, но и необхо­димость разработки новых стратегий их решения. «Вопрос, кото­рый сейчас стоит перед нами, — пишет ученый, — имеет долго­срочную перспективу относительно того общества, в котором будут жить наши дети. И если это означает пересмотр приорите­тов благосостояния, мы не можем избежать потребности в неко­тором общем, основном критерии того, что является желатель­ным, а что нет. Чего мы стремимся достигнуть? Какими принци­пами должна руководствоваться политика? Что в современном мире может выступать в качестве критерия справедливости, ра­венства, коллективной гарантии и личной ответственности? Как лучше использовать капитал, чтобы в будущем достичь большей эффективности?»⁷.

Размышляя о перестройке политики благосостояния, Эспинг-Андерсен отмечает, что «политики пришли к соглашению о том, что социальная политика должна стать "производительной". То есть со­циальная политика должна активно мобилизовать и увеличивать производственный потенциал населения, с тем чтобы свести к ми­нимуму необходимость проведения социальной политики и зависи­мость от государственных пособий»⁸. Согласно ученому, эти тенден­ции вселяют беспокойство о будущем социальной политики и ре­шении социальных проблем.

Эспинг-Андерсен выделяет ряд конкретных приоритетов, которым нужно следовать на пути к созданию нового государства всеобщего благосостояния:

максимальная оптимизация занятости матерей с детьми;

поощрение работников старшего возраста;

поддержка детей главным образом за счет переориентации инвестирования в детей и молодежь;

пересмотр приоритетов относительно сочетания работы и отдыха на протяжении всего жизненного цикла;

равенство, основанное на социальных правах, вопрос о га­рантии жизни⁹.

Однако эти приоритеты не ограничивают круг необходи­мых решений. Следует уделять больше внимания обслуживанию семей, защите молодых семей и т. д.

280

9.2. Переосмысливая стратегии социальной политики...

Далее Эспинг-Андерсен обращается к вопросу о необходи­мости значительных инвестиций в образование, профессиональ­ную подготовку и развитие познавательных способностей, что обусловлено ростом информационной экономики. Недостаток человеческого и социального капитала будут обусловливать от­ставание, переход в маргинальные структуры. Современная эко­номика требует не только высокой квалификации, но и владения специальными знаниями. Для этого нужны соответствующие образовательные инвестиции. При этом следует обратить внима­ние и на тот факт, что активные меры, такие как обучение или переподготовка, будут нерентабельны, если не будет инвестиций в начальную подготовку рабочих.

Одной из серьезных проблем современной Европы является то, что процент рабочих с низким уровнем образования и низкой квалификацией все еще очень высок. Это обусловлено сокраще­нием зон сельскохозяйственного производства, потерей рабочих мест в традиционных областях промышленности, допускавших низкую квалификацию, существенными различиями в образова­тельном капитале между поколениями работников. Ситуация по­казывает, что крупные инвестиции в обучение эффективны только для молодых работников. Но остается вопрос, что делать с низко­квалифицированными работниками средней и старшей возраст­ных групп. Досрочный выход на пенсию до сих пор был единствен­ным решением. Непрерывное образование является привлека­тельной альтернативой, но может быть слишком дорогостоящим и неэффективным, если основная часть работников относится к группе старшего возраста. Эспинг-Андерсен отмечает, что на сего­дняшний день нет однозначного общего решения этой проблемы.

Особое внимание исследователь обращает на проблему труда и отдыха в современном мире и в том числе рассматривает вопрос о сокращенной рабочей неделе: «Современные европей­ские политические дебаты о 35-часовой рабочей неделе оказали положительное влияние на создание рабочих мест. Если главная цель стратегии заключается в стимулировании занятости, в луч­шем случае она приведет к спорам и недовольствам, а в худшем случае обречена на провал. Если стоит вопрос об увеличении сво­бодного времени, то почему мы уделяем внимание только коли­честву свободного времени в неделю или в месяц, а не распреде­лению работы и отдыха в течение всей жизни?»¹⁰.

281

Глава 9. К вопросу о будущем Welfare State

Действительно, призыв к сокращению рабочей недели зву­чит уже несколько десятилетий. Типичный рабочий страны — члена Евросоюза в настоящее время работает в среднем 1700 ч в год, в основном это связано с распространением неполного рабо­чего дня, праздничных дней, оплачиваемого отпуска. Гораздо бо­лее важным, согласно Эспинг-Андерсену, является сокращение пожизненной занятости. Если среднестатистический работник (мужчина) в 1960 г. работал в течение примерно 45 лет, наш совре­менник будет работать, возможно, 35 лет. Не совсем ясно, в какой степени этот показатель отражает желание больше отдыхать или неспособность найти более оплачиваемую работу. Следует также помнить, что большинство женщин продолжает выполнять не­оплачиваемую работу по дому.

Известно ли, каковы экономические потери от увеличения часов досуга? Является ли справедливым, если стоимость отдыха для одних перекладывается на плечи других? Обеспечен ли наш досуг механизмами адекватного увеличения производственного потенциала индивида? Можем ли мы представить себе альтерна­тивное, более справедливое и эффективное, распределение вре­мени между досугом и работой? Эти вопросы, полагает Эспинг-Андерсен, почти никто не поднимает, их не относят к области социальной политики, но они имеют решающее значение для рассмотрения нового порядка обеспечения.

Проблема в том, что социальная политика прошлых десяти­летий привела к слишком жесткому соотношению досуга и рабо­ты, которые не позволяют находить иные пути оптимизации соб­ственной жизни работника. В то же время оптимальное соотноше­ние работы и отдыха стимулирует производственные возможности для некоторых социальных групп, что оказывает положительное влияние на другие группы.

Новые тенденции в семье и поведение на рынке труда пока­зывают, что спрос на отдых и работу может меняться на протяже­нии всей жизни и должен определяться по-разному. Модель «на протяжении всей жизни» требует разработки новых механизмов, в том числе различных форм платного образования или обучения. Идея, которую высказывали социал-демократы в 1970-х годах, о том, что граждане после определенного числа лет рабочего стажа могут использовать персональные пенсионные сберегательные

282

9.3. Возможен ли новый социальный контракт?

счета по своему усмотрению, будь то для целей образования, ухода за семьей или отпуска, — не работает в современных условиях. Мы слышим призывы к отмене пенсионного фонда в том виде, как он существует сегодня, к созданию пенсионных систем, при которых граждане сами смогут решать, как разработать собственный жиз­ненный курс, как соотносить работу, образование, семью и сво­бодное время".

9.3 Возможен ли новый социальный контракт?

Польский исследователь, профессор Познаньского уни­верситета Марек Квик обращается к вопросу о будущем государ­ства всеобщего благосостояния в статье «Будущее государства всеобщего благосостояния и демократии...» (2007). Квик придер­живается позиции, что послевоенное кейнсианское государство всеобщего благосостояния в Европе было устойчиво настолько, насколько активно развивалась экономика.

Исследователя интересует, чем были обусловлены измене­ния в социальной политике западных стран: «В последние годы, когда статьи расходов множились, а охват населения социальным страхованием еще более расширился, пропорция ВВП, затрачи­ваемая на социальные нужды, значительно выросла. По мере того как экономики становились все более открытыми, экономиче­ская стагнация, начавшаяся после нефтяного кризиса, стала пер­вым симптомом того, что система социального обеспечения, раз­работанная в период послевоенного восстановления Европы, в новых условиях может не работать. В 1960-е годы средние расходы на социальные выплаты составляли 7,5% ВВП в наиболее круп­ных странах Западной Европы при 6% в Соединенных Штатах. Уже в 1980-х годах, однако, средние расходы на социальные нуж­ды в Европе увеличились и достигли 14% ВВП при 9,75% в США. Разрыв между США и европейскими странами увеличился. Одна­ко в 1980-1990-х годах подход к социальным проблемам ради­кально изменился: после "золотого века" процветания европей­ская система социального обеспечения стала определяться "поли­тикой жесткой экономии". Как следствие, заговорили о "кризисе"

283

Глава 9. К вопросу о будущем Welfare State

государства всеобщего благосостояния. Начиная с 1970-х годов различные теоретики заговорили о фискальном кризисе, кризисе управления, кризисе либеральной демократии, или, как назвал его Юрген Хабермас, "кризисе легитимности"»¹².

Большинство современных исследователей подтверждают кризисное положение дел в области проведения политики госу­дарства всеобщего благосостояния, предпринимают попытки анализа сложившейся ситуации, а также составления прогнозов. Квик ссылается на Дж. Боноли, согласно которому будущее госу­дарства всеобщего благосостояния определено четырьмя основ­ными факторами: глобализация, тенденция к снижению налогов, неолиберальная экономическая политика и дилемма «квадратуры круга» системы соцобеспечения¹³. Таким образом, баланс между государством и рынком в удовлетворении потребностей людей (здравоохранение, пенсии, образование) сдвигается в сторону рынка, а тенденция, которая доминировала в социальной полити­ке все послевоенные годы, обращается вспять.

Есть ли будущее у государства всеобщего благосостояния в Европе? Квик рассматривает эту проблему, понимая под терми­ном «государство благосостояния» воплощение принципов демо­кратии и социального обеспечения. В своем анализе он опирает­ся на концепции Юргена Хабермаса и Ульриха Бека¹⁴.

Согласно упомянутым авторам, возможное решение соци­альных проблем заключается в проекте объединения Европы: «Без Европы, — пишет Бек, — нет ответа на вызовы глобализа­ции... Нет национального выхода из ловушки глобализации»¹⁵. Применение специальных мер по корректированию работы рын­ков и создание механизмов по перераспределению социального богатства в условиях глобализации возможно, как считает Хабер­мас, только если Европейский союз разовьется из своей нынеш­ней формы межгосударственного альянса в «настоящую федера­цию». Хабермас понимает, что экономические ожидания евро­пейского населения несбыточны. Основной тезис его работы «Постнациональная ситуация и будущее демократии» — способно ли хоть какое-то государство избежать насильственного принятия социальной модели, навязываемой господствующим глобальным экономическим режимом? Скорее всего, мы получим негативный ответ, из чего с неизбежностью следует растущее значение проекта

284

9.3. Возможен ли новый социальный контракт?

объединения Европы. Для Хабермаса самым важным измерением глобализации является экономическое. Важно понять, насколько глобализация снижает способность наций поддерживать демо­кратию и есть ли какие-то «функциональные противовесы» гло­бализации на наднациональном, общеевропейском уровне. Об­щепринятая модель государства в этом плане выглядит все более не соответствующей сегодняшней ситуации¹⁶.

Анализируя концепцию Хабермаса, Квик ссылается на два его известных высказывания: «власть можно демократизировать, но деньги — нет» и «деньги замещают власть»¹⁷. Из чего следует, что под давлением глобализирующихся рынков национальные правительства утрачивают способность влиять на экономические циклы, так что остается мало возможностей для проведения эф­фективной внутренней политики. Поскольку рынки становятся важнее, чем политика, национальное государство все более утра­чивает способность поднимать налоги и стимулировать экономи­ческое развитие, а также «обеспечивать главные условия своей легитимности»¹⁸. Национальные государства теряют способность как к действию, так и к сохранению своего лица, своей коллек­тивной идентичности, а потому опасения, связанные с действием глобализации, вполне оправданны¹⁹.

Согласно Хабермасу, угасание национальной модели госу­дарства приводит к далеко идущим последствиям для кейнсиан-ской модели соцобеспечения — прежний социальный компро­мисс, существовавший после Второй мировой войны, разрушен. Европейские государства больше не имеют ресурсов, необходи­мых для поддержания прежней социальной модели, а потому воз­никает старый вопрос, как совместить действие рынков и соци­альное измерение, особенно в отношении распределения нацио­нального богатства.

Обращаясь к позиции Бека, Квик рассматривает, сохранит­ся ли в условиях тотальной глобализации связь между капитализ­мом, социальным обеспечением и демократией. Обратим внима­ние: если глобальный капитализм разрушает важнейшие общест­венные ценности, то разрушается и связь между капитализмом, социальным обеспечением и демократией. По мнению Бека, де­мократия в Европе и Северной Америке возникла как трудовая демократия: она основывалась на принципе оплаты труда. Опла-

285

Глава 9. К вопросу о будущем Welfare State

чиваемый труд вдохнул жизнь в политические права и свободы. «Оплачиваемый труд всегда поддерживал не только частную жизнь, но и политическую. Что наиболее важно сегодня, пробле­ма не "всего лишь" в миллионах безработных, не только в буду­щем системы соцобеспечения, в преодолении бедности и дости­жении большей социальной справедливости. Сегодня на карту поставлено все, что мы имеем. На карте стоят политическая сво­бода и демократия в Европе»²⁰. Связь между капитализмом и базо­выми политическими и экономическими правами, по мнению Бека, не случайность — без надежного материального обеспече­ния народа не может быть ни политической свободы, ни демокра­тии. Модель капитализма с человеческим лицом стала ответом на пережитое при фашизме и вызовы коммунизма²¹.

Бек осознает важность падения коммунизма в Восточной Европе в 1989 г. В результате важнейшие черты послевоенного за­падноевропейского капитализма проявились в наиболее острой форме. Большинство общественных институтов в настоящее вре­мя перестраиваются начиная с самого государства (из «менед­жерского» в «минималистское» и «эффективное»), однако идея нового общественного договора все еще открыта. Развиваются идеи нового социального контракта на национальном, регио­нальном и даже глобальном уровнях (Евросоюз здесь является хорошим примером). Наукам об обществе приходится самим пе­ресматривать свои основы и методы; например, социология всег­да опиралась на идею национального государства. Как указывает Бек, «при всех своих различиях такие теоретики, как Эмиль Дюрк-гейм, Макс Вебер и даже Карл Маркс, разделяли территориаль­ное определение современного общества, а значит и модель об­щества, основанного на национальном государстве, которое се­годня подрывается глобальными силами»²².

Ученый предлагает проект новой политэкономии глобаль­ного общества риска, которая может быть представлена пятью позициями.

1. Новая игра власти разыгрывается между территориально закрепленными политическими игроками и территориально неза­крепленными (т. е. между правительствами, парламентами, проф­союзами — и капиталом, финансовыми рынками и бизнесом).

2. Пространство маневра государств ограничено дилеммой: бороться либо с бедностью, либо с безработицей.

286

9.3. Возможен ли новый социальный контракт?

3. «Работающее общество» также приближается к концу. Нет больше пожизненных рабочих мест; технологический успех капитализма ведет к нарастанию безработицы.

4. Сегодня мы испытываем «эффект домино», взаимозави­симость всего и вся.

5. Выражение «гибкость рынка труда» стало политической мантрой. Что для нас особенно важно, «гибкость также означает снятие рисков с государства и экономики и перекладывание их на граждан». Очевидна одна тенденция: рост «внутренней неуве­ренности» большинства людей.

Бек считает, что социальные последствия глобализации затра-гивают саму суть свободы и демократии. Существует «фундамен­тальное противоречие» между политической свободой и новой по­литэкономией риска и неуверенности. Глобализация выпустит на волю тех демонов капитализма, которые долгое время были связа­ны. Глобальные корпорации играют ключевую роль в контроле не только над экономикой, но и обществом в целом. Транснациональ­ные корпорации начали наступление на сами основы современного общества. Так они распрощались с национальным государством и отказались поддерживать его: «если национальные рамки перестали считаться чем-то важным, победители и побежденные в глобализа­ции больше не будут сидеть за одним столом. Новым богатым новые бедные больше не нужны»²³.

Хотя транснациональные корпорации растут и множатся, решающее значение имеет их способность сталкивать между со­бой национальные государства. Бек пишет, что, на первый взгляд, все остается как раньше: компании производят продукцию, на­нимают и увольняют работников, платят налоги. Но главное, что «они больше не делают это, подчиняясь правилам игры, установ­ленным государством, а продолжают играть старую игру, сводя к нулю или меняя сами правила. Это только кажется, что разыгры­вается старая игра отношений между трудом и капиталом, госу­дарством и профсоюзами. В то время как одни игроки продолжа­ют играть, находясь в границах национального государства, другие уже играют на международной арене, в глобальном обществе»²⁴.

Что же касается будущего системы социального обеспече­ния в Европе, Хабермас и Бек согласны в одном: те его трансфор­мации, которые мы сейчас наблюдаем, необратимы. Мы входим

287

Глава 9. К вопросу о будущем Welfare State

в новую эпоху с новым балансом между экономикой и социаль­ной сферой. «Постнациональная ситуация и будущее демокра­тии» Хабермаса — это почти то же самое, что и «постнациональ­ная современность» Бека (или «текучая современность» Зигмун­да Баумана). Традиционное кейнсианское государство всеобщего благосостояния с его мощной «национально-государственной» составляющей обречено, и конец этому европейскому социаль­ному проекту положит глобализация, ее теория и практики. По­явление «индивидуализированного общества» (в терминологии Баумана) сопровождается ошеломляющей властью потребитель­ской идеологии, усиленной общей неолиберальной тенденцией отрывать экономику от общества и овеществлять социальное²⁵.

Подводя итог, Квик отмечает: «Сегодня мы видим переход от социальной солидарности к усилению индивидуализма и от идеи социального единства к идее экономической конкуренции (даже на региональной основе в расширенном ЕС) и едва ли мо­жем согласиться с этим как с философской, так и с социальной или моральной точек зрения»²⁶.

9.4

Й9

Станет ли социальная политика более социальной?

Еще более пессимистично с позиций 2010-х годов оцени­вает перспективы государства благосостояния И.А. Григорьева. «Сегодня, в ситуации глобального кризиса или возможности его повторения, — пишет исследователь, — уже очевиден общеевро­пейский крен от социал-демократических к правоцентристским решениям в области социальной политики. Уменьшается роль государства, активно дискутируется вопрос о том, что "большое общество" нуждается в "маленьком правительстве и государст­ве". Подчеркивается значение "негосударственной социальной политики", роль сообществ и самих индивидов. От многих под­ходов "3-го пути", разработанного совместно Э. Блэром, Г. Шре­дером и Э. Гидденсом, приходится отказываться, но тезис "нет социальных прав без симметричных обязанностей" остается ак­туальным»²⁷. Возобновилась дискуссия о соотношении трудовых

288

9.4. Станет ли социальная политика более социальной?

прав и прав человека, партикуляризма и универсализма. Продол­жается трансформация пенсионных систем в различных странах, уменьшается доля распределения, увеличивается индивидуаль­ное участие.

Григорьева ссылается на позицию П. Тэйлора-Губи, соглас­но которому эрозия социального государства обусловлена все большим доминированием «идеологии неолиберализма в эконо­мике и социальной политике. Жертвами этого процесса стано­вятся не только бедные, но и средний класс "достаточно хорошо обеспеченных" работников, которые обладают специальными знаниями и высокой квалификацией, значимость которых сего­дня катастрофически падает»²⁸. Это связано с тем, что операции с финансами и перепродажей собственности оказываются гораздо более выгодными, нежели реальное производство товаров и услуг.

В разных странах можно наблюдать все более активное пе­рераспределение доходов и инструментов для их получения в пользу крупного бизнеса — в противовес «эффекту просачивания благосостояния», который был обещан либералами.

Григорьева заключает, что новый мировой экономический и социальный порядок, который формируется в последние годы, похоже, будет весьма экономным в отношении тех, кто произво­дит товары и услуги, а социальная политика так и не станет более социальной, чем была в последние 20 лет²⁹.

Заключение

Итак, государство всеобщего благосостояния прошло до­статочно долгий путь от первоначальной мечты об идеальном го­сударстве и утопических фантазий к попыткам реального вопло­щения. В рамках работы мы обращались к разным концепциям, разным ракурсам рассмотрения истории и теории государства всеобщего благосостояния (в меньшей степени затронуты эконо­мические аспекты).

В XXI столетии концепт «государство всеобщего благосо­стояния» уже не имеет той философско-гуманитарной окраски, как это было в прошлом. Большинство исследователей рассмат­ривают в основном различные объективные индикаторы, харак­теризующие государство благосостояния, такие как, например, расходы на социальные нужды¹.

«Государство всеобщего благосостояния» — это скорее ме­тафора, нежели цель экономического развития. Следует иметь в виду, что обращение к политике Welfare State, так же как и вообще к разработке социальной политики, в конце XIX — первой поло­вине XX вв. было обусловлено обострением рабочего движения, опасностью коммунистического влияния. Возврат к Welfare State в том виде, каким оно было в середине XX в., вряд ли возможен.

Концептуальный кризис политики государства всеобщего благосостояния обусловлен тем, что при всей проработанности проблемы на первое место была поставлена задача преодоления социального неравенства, нужды и бедности, обеспечения соци­альной стабильности, социальных потребностей. На протяжении нескольких десятилетий эта программа успешно работала, насе­ление развитых стран действительно ощутило прелести жизни в эпоху благосостояния.

Однако материальное благосостояние никогда не было единственной целью идеального государства. Мечтая о совер­шенном обществе, мыслители прошлого писали о нравственном

290

Заключение

и духовном совершенствовании жителей блаженных утопий, предполагали, что люди обретут счастье на Земле.

В рамках Welfare State этический контекст остался нерешен­ным. Достигли материального благосостояния — но не дошли до нравственных преобразований. В отсутствие определенных этиче­ских регулятивов демократия благосостояния перерождается в об­щество потребления, появляется тип человека-потребителя, раз­вивается социальное иждивенчество, зависимость от Welfare. Об­ретя долгожданное благосостояние, человечество увязло в сетях потребления, негативные последствия политики Welfare State (па­дение конкурентоспособности, рост социального иждивенчества) стали препятствием на пути развития демократии благосостояния, во многом обусловив ее кризис.

При всех декларациях демократических оснований Welfare State этому государству не удалось исключить контроль из систе­мы своих базовых постулатов. Поведение людей все также требу­ет контроля, в отсутствие которого далеко не все стремятся к ак­тивному трудовому участию в производстве общественных благ и в условиях возможного морального разложения способны на раз­личные асоциальные действия.

Итак, человечество предприняло еще одну попытку дости­жения общественного идеала. Чему учит опыт государства всеоб­щего благосостояния?

Welfare State заняло свое место в ряду идей и концепций (древних мифов, утопий эпохи Возрождения, проектов социали­стов-утопистов и т. д.) и реальных попыток их воплощения. Как и предыдущие попытки, этот проект не во всем удался. Но благода­ря политике Welfare State человечество обрело опыт решения со­циальных проблем в масштабах не только отдельных стран, но и целых регионов, опыт преодоления экономических и социаль­ных кризисов, организации социального обеспечения в государ­ственных масштабах, разработки социальных программ, что уже само по себе составляет значительное достижение политики и практики Welfare State.

Несмотря на кризис, Welfare State — достаточно устойчивое образование. Большинство экономически развитых стран вопре­ки финансовым затруднениям пытаются сохранить систему со­циальной поддержки, хотя в полном объеме сохранить государст-

291

Заключение

во благосостояния не может уже ни одно государство мира. Речь идет не столько о сохранении государства всеобщего благосостоя­ния как некой модели, сколько о социальной ответственности государства, бизнеса, семьи, институтов гражданского общества.

Известный французский социолог А. Турен полагает, что «главная проблема современной Европы состоит в том, что боль­шинство здравомыслящих людей понимает необходимость струк­турных изменений в государстве благосостояния, но не готово по­ступиться предоставляемыми этим государством благами. Люди чувствуют, что назрела принципиальная ревизия тех принципов, на которых базировалась Европа в последние десятилетия, но не могут принять чисто либеральных методов управления обществом, даже если эти методы и способствуют большему успеху на мировом рынке»².

Не следует ожидать и демонтажа государства всеобщего благосостояния. Государство должно сохранить за собой ключе­вую роль, отказ от его достижений и накопленного опыта в реше­нии социальных проблем будет равноценен добровольному отка­зу человечества от элементарных достижений науки и техники, что подтверждают научные дискуссии рубежа XX-XXI вв., опро­сы населения и т. д.

Исследователи поднимают вопрос о глобальной социаль­ной политике и возможности мирового сообщества всеобщего благосостояния. Однако если это и перспектива, то она, без­условно, требует разрешения проблемы взаимоотношений «Се­вера» и «Юга», преодоления разрыва между богатыми и бедными странами. Этот вопрос давно на повестке дня, еще в 1980-х годах к нему обращались члены Римского клуба.

Не решив этих и других глобальных проблем, рассуждать о воцарении социального рая на земле вряд ли возможно. Ни стра­ны третьего мира, ни страны посткоммунистического лагеря пока еще не достигли такого экономического и социального уровня, чтобы справиться с функциями, которые должно выполнять госу­дарство всеобщего благосостояния. И хотя долговой кризис Евро­союза нельзя считать прямым следствием политики всеобщего благосостояния, стабильная экономическая и политическая ситуа­ция является основным условием функционирования как Welfare State, так и Welfare World. Операция Welfare State удалась на огра-

292

Заключение

ничейной территории и в ограниченном временнбм промежутке в условиях устойчивого экономического роста (не стоит забывать и о внешней экономической поддержке). Несмотря на то что поли­тика Welfare State помогла человечеству обрести успешный опыт решения экономических и социальных проблем отдельных стран и целых регионов, данная модель в ее первоначальном виде себя исчерпала. Общепризнанно, что восстановление Welfare State в его первоначальном варианте (1950-1970-х годов) неосуществи­мо, а новая модель, соответствующая нынешнему состоянию эко­номической, социальной и политической ситуации, пока не соз­дана.

Одно можно сказать с достаточной долей уверенности: история социальной политики не заканчивается кризисом госу­дарства всеобщего благосостояния. Развитые экономические страны, страны демократии благосостояния так просто не отда­дут завоеванные высоты. Многие страны мира включили в свои конституции положение о социальном государстве (в том числе и Россия в Конституции 1993 г.). Полагаем, что в обозримом бу­дущем именно социальное государство (не только на бумаге, но и на практике) станет целью социальной политики большинства стран мира.

Примечания

Предисловие

¹ См., например: Иванова Г.М. На пороге «государства всеобщего бла­госостояния». Социальная политика в СССР (середина 1950-х — начало 1970-х годов). М.: ИРИ РАН, 2011; Teplova T. Welfare State Transformation, Childcare, and Women's Work in Russia // Social Politics. 2007. Vol. 14. No. 3. P. 284-322; Cook L.J. Russia's Welfare Regime: The Shift toward Statism // Gazing at Welfare, Gender, a. Agency in Post-socialist Countries. Cambridge Scholars Publishing, 2010; Eadem. Postcommunist Welfare States: Reform Politics in Russia and Eastern Europe. Ithaca: Cornell Univ. Press, 2007.

Глава 1

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: