Этапы развития тэнноизма 1 страница

Эволюция государственной идеологии и массового вос­приятия образа императора в период господства импера­торской системы распадается на ряд этапов. Первым можно считать двадцатилетие, хронологическими рамками которого выступают реставрация императорской власти в 1867 г. и обнародование конституции Мэйдзи в 1889 г. В эти годы, характеризовавшиеся бурными переменами во всех областях общественной жизни страны, постепенно формулируются основные положения тэнноизма, изучается возможность их использования в массовой пропаганде культа императора. Именно к концу этого периода складываются параметры официальной идеологии, получившие юридическое закреп­ление в конституции Мэйдзи.

При формировании государственного аппарата в Японии в ходе незавершенной буржуазной революции Мэйдзи инсти­тут императорской власти был укреплен и трансформирован для служения нуждам капиталистической модернизации. Этот момент во многом сознательного конструирования и использования императорской системы лидерами Мэйдзи послужил причиной для упрощенных оценок ее роли многими японскими прогрессивными исследователями. Примером та­кой оценки может служить работа К. Иноуэ.

«Современная императорская система, — писал Иноуэ, — не возникла в результате постепенной модификации и улуч­шения того, чем Япония располагала с основания госу­дарства. Она была сформирована лишь совсем недавно, в период так называемой императорской реставрации. В то же время среди народа существовало стремление создать нацию, в которой высшая власть принадлежала бы народу, а не императору. А среди наиболее прогрессивных групп было даже движение за создание народной республики. Но император Мэйдзи, бюрократия и военные использовали все... чтобы подавить это движение и утвердить император­скую систему» [64, с. 17].

Подобный эмоционально предвзятый подход к проблемам японской монархии вполне объясним с человеческой точки зрения, учитывая горечь раздумий прогрессивных ученых о причинах, приведших Японию к трагедии милитаризма, но научный анализ событий после незавершенной буржуазной революции Мэйдзи все же не дает возможности для таких крайних оценок. Важно осознать, что реставрация импе­раторской власти опиралась на реально существовавшие в японском обществе идеи спасительности императорского правления, носителями которых выступали идеологи на­рождавшегося в изолированной Японии национализма. И, конечно, утверждение К. Иноуэ о стремлении народа к учреждению народной власти является явным преувеличе­нием. Либерально-буржуазное просветительское движение и «движение за свободу и народные права» (дзию минкэн ундо), развернувшиеся вскоре после 1868 г., хотя и выдви­гали в лице представителей своего левого крыла идею народного суверенитета, не смогли выработать реальной программы осуществления этой идеи. Более того, многие участники «движения за свободу и народные права» оста­вались приверженными идеям умеренного монархизма.

Даже Юкити Фукудзава, выступавший за вестернизацию страны и бывший властителем дум «молодой и новой Японии», считал, что свобода политической деятельности для граждан, объединенных идеей «самопомощи» и «само­уважения», может гармонично сочетаться с традиционным пассивным императорским правлением. «Императорский дом всем управляет, но ничего не касается. Линия император­ского дома едина и непрерывна, и на ней держится спокой­ствие нынешнего общества. Мы стремимся к независимости императорского дома, к тому, чтобы он пребывал над политикой как беспристрастный и беспартийный, чтобы сохранить на вечные времена его высокое положение и божественность» (цит. по [39, с. 373]). Есть множество иных свидетельств в пользу тезиса о неразвитости и исклю­чительно узком распространении антимонархических на­строений в Японии после незавершенной буржуазной револю­ции Мэйдзи. Представляется, что именно это обстоятельство позволило официальным идеологам тэнноизма столь эффек­тивно использовать образ императора для унификации мас­сового сознания.

В первые же дни после реставрации была развернута активная деятельность по разработке официальной концеп­ции императора как «живого бога», или «человекобога», религиозный авторитет которого должен был резко возрасти и приобрести массовый характер в результате целого ряда мер, направленных на превращение верховного священно­служителя эзотерических ритуалов императорского синто, каким император был до этого, в первосвященника обще­национальных пышных церемоний, специально реклами­ровавшихся и освещавшихся всеми доступными тогда сред­ствами информации.

Одновременно уже в одном из первых указов нового правительства (5 апреля 1868 г.) был провозглашен возврат к древнейшему принципу синтоизма «единства отправления ритуала и управления государством» [180, с. 21]. Рели­гиозный обряд, состоявшийся в императорском дворце на следующий день, должен был продемонстрировать непосред­ственную связь между религией и политикой, что является необходимым условием развития Японии по «пути с богами».

Такой обряд не имел прецедентов в истории страны. Император в молельне южного дворца у священного син­тоистского дерева химороги провел священнослужение, в ходе которого поклялся перед синтоистскими божествами Неба и Земли в том, что все важные решения в стране будут приниматься после широкого обсуждения, дурные обычаи прошлого будут отменены и все вернется к справед­ливому естественному порядку, а знания всего мира будут использоваться с тем, чтобы укрепить основы император­ского правления [186, с. 137]. Затем собравшиеся совер­шили церемонию почитания «ками» и императора.

Это был первый в ряду синтоистских обрядов, введенных новым правительством для поднятия в массах религиозного престижа императора, а также закрепления положения им­ператора как «живого бога», поклонение которому отныне вменялось в обязанность всем его подданным. Знаменитая «Императорская клятва» выдвигалась в дальнейшем офи­циальной монархической пропагандой как символ «просве­щенного императорского правления Мэйдзи». Так заклады­вался ставший впоследствии привычным порядок, когда су­губо политические проблемы государства становились со­держанием религиозных обрядов.

Главными задачами в начальный период утверждения императорской системы (с точки зрения официальной идео­логии) были пропаганда «божественности» происхождения государства, управляемого императором, а также распро­странение среди всех поголовно японцев лояльности по от­ношению к этому государству в лице императора-«живого бога» (как основы национальной морали). Иными словами, речь шла о создании новой государственной религии, объе­динявшей в себе перестроенный на базе культа императора синтоизм и японизированные конфуцианские принципы «пути монарха».

Необходимость обеспечить синтоизму господствующее по­ложение над буддизмом и христианством привела к офи­циальным мерам по ослаблению влияния последних. Хри­стианство было запрещено вплоть до 1873 г., а буддизм был отделен от синтоизма на основании указа от 28 марта 1868 г. и подвергнут официальным гонениям (подробно см. [42, с. 127—129]). В дальнейшем сектантский синтоизм, буддизм и христианство были поставлены в более низкое положение, чем государственный синтоизм, и включены в сеть «нравственного воспитания нации» на основе идеологии императорской системы. Независимые религиозные движения считались еретическими и сурово подавлялись властями.

В начальный период Мэйдзи формирование идеологии тэнноизма сопровождалось крайне прямолинейной полити­кой, направленной на превращение синтоизма в государствен­ную религию, сторонники которой заняли решающие позиции в созданном по древнему образцу Управлении по делам небесных и земных божеств (Дзингикан).

Резиденция императора была переведена в Эдо, ставший столицей и переименованный в Токио. В ходе переезда император Муцухито совершил паломничество в храм Исэ, что явилось одним из первых шагов по изменению струк­туры синтоистского культа, исходя из императороцентрист-ских тенденций «реставраторского» синто. Император как «живой бог» провозглашался равным по религиозному статусу с великой богиней Аматэрасу и божеством Тоёукэ⁶ [180, с. 23].

В августе 1869 г. в Дзингикан учреждается институт проповедников (сэнкёси), на строго ранжированные посты которого назначались в основном конфуцианские ученые и представители школы «национальной науки». Эти проповед­ники должны были распространять среди простого народа тэнноистский принцип «единства отправления ритуала и управления государством», положенный в основу династи­ческого культа. О том, что такая идеологическая политика исходит непосредственно от самого императора, свидетель­ствовали два императорских эдикта начала 1870 г.: о введении общенациональных «мацури», освящавших реставрирован­ную монархию, а также о пропаганде «великого учения» (тайкё)⁷, т.е. доктрины о «божественном» происхождении японской государственности. Для поднятия духа пропо­ведников «великого учения» Дзингикан организует специаль­ные богослужения с участием самого императора в связи с обнародованием эдикта, а также церемонию посвящения для проповедников. Однако большинство проповедников низших рангов составляли конфуцианцы, не имевшие опыта в работе с массами, поэтому и эффект от их деятельности оказался далек от ожиданий правительства.

К 1871 г. завершились мероприятия по унификации синто­истских храмов, которые подразделялись на семь рангов, причем храм Исэ выделялся в особую категорию головного святилища для всех японцев, далее по уровню следовали императорские святилища (кампэйся), государственные свя­тилища (кокухэйся), префектуральные (фукэнся), уездные (гося), деревенские (сонся) и заключали иерархию святилища без ранга (мукакуся). Более 170 тыс. синтоистских храмов страны, выстроенные новой иерархической системой в строй­ный порядок в зависимости от их роли в пропаганде государственных установок императорского культа, теперь организованно подключались к распространению «великого учения».

Вместе с тем к этому времени намечается пересмотр прежнего курса на явно монопольное положение синтоизма как государственной религии. Прекращаются гонения на буддизм, за которым правительство вновь признает право на существование, хотя и в подчиненном по отношению к синтоизму положении. В связи с движением за просве­щение народа сверху, взявшим своим лозунгом под влиянием идеалов западной цивилизации слова «культура и просве­щение», в политике по пропаганде императорского культа намечается более сбалансированный подход, когда система индоктринации ориентируется не только на синтоизм, но и на буддизм и различные традиции местных культов народной религии. Практически это выразилось в отмене привилегированного Управления по делам небесных и земных божеств и создании после его нескольких реорганизаций министерства религиозного образования, чиновники кото­рого получили название «моральных инструкторов» (кёдо-сёку) вместо проповедников.

«Моральный инструктаж» населения для обеспечения ду­ховной поддержки императорского правительства должен был осуществляться согласно «Правилам обучения из трех пунктов», обнародованных министерством религиозного образования [180, с. 29]. В дальнейшем принципы почи­тания «ками», любви к родине, почитания императора и строгого соблюдения его указаний, а также ясного представ­ления о «законе Неба» и «пути человека» были развиты в тематические разработки по ведению проповедей среди населения. В этих проповедях наряду с чисто религиозной проблематикой разъяснялись конфуцианские принципы поли­тической морали (и прежде всего отношения между прави­телем и подданными), а также распространялись сугубо светские знания [42, с. 131].

Вскоре в Токио при министерстве религиозного образо­вания создается специальная Академия великого учения (Тайкёин) с многочисленными филиалами по всей стране. В связи с отказом правительства от политики отделения синтоизма от буддизма на посты «моральных инструкторов» Академии назначаются служители обеих религий. Более того, к пропаганде официальной идеологии привлекаются и местные чиновники, и представители вполне светских про­фессий, пользовавшиеся популярностью у широких слоев населения. Однако уже к 1874—1875 гг. деятельность Ака­демии великого учения приходит в упадок.

В Японии 70-х годов XIX в. вследствие расширения разного рода контактов с Западом, а также в итоге движения за изучение достижений незнакомой цивилизации идеи свободы и равенства стали овладевать умами наиболее образованных слоев общества. В среде правящей бюрократии сторонники «просвещенного абсолютизма» были вынуждены прислушаться и к голосам, выступавшим за отделение религии от государства, за признание свободы вероиспове­дания. К 1875 г. Академия великого учения прекратила свое существование, что знаменовало собой крах линии на строго контролируемое правительством использование для пропаганды официальной идеологии императорской си­стемы объединенных сил синтоизма, буддизма, конфуциан­ства и внерелигиозных деятелей. Министерство религиозного образования также было ликвидировано к 1877 г.

В 1882 г. правительство, в очередной раз пересматривая свою политику в области религии, выбрало наиболее хитро­умный ход. Формально признавая свободу религий⁸, оно объявило синтоизм не религией, а государственным ритуа­лом. Синтоистским священникам императорских и государ­ственных святилищ было запрещено отныне вести рели­гиозные проповеди, исполнять похоронные обряды; они становились лишь отправителями государственных ритуалов, причем подчеркивалось главенство императора как верхов­ного священнослужителя синтоистского обряда, что служило повышению его религиозного авторитета. Раскрывая со­держание политики по «разделению обряда и религии», Г.Е. Светлов отмечает: сведение культа святилищ к обряду «значительно облегчало задачу выделения синто из числа других религиозных течений и превращения его в своего рода „надрелигию", которая составляла бы неотъемлемую часть государственной системы» [42, с. 134—135].

Выделение государственного синтоизма в качественно иную категорию, чем религия, позволило создать видимость свободы исповедания всех остальных религий (сектантского синто, буддизма и христианства), поставив их на самом деле в исключительно подчиненное положение по отношению к тэнноистской идеологии. К тому же не допускалось существование религиозных сообществ, доктрины которых противоречили императорскому мифу. Многие так называе­мые «новые религии» (например, Тэнри-кё и Конко-кё) после суровых притеснений со стороны властей были вынуж­дены выработать догматы, согласовывавшиеся с официальной ортодоксией, и лишь после этого приобрели статус законных синтоистских сект, главы которых считались получившими назначение от самого императора

С момента выделения государственного синтоизма в качестве ритуала можно говорить и о зарождении собственно тэнноистской идеологии, бывшей до этого лишь частью догматики реставрационного синто. С начала же 1880-х годов возникает тесно связанная с обрядностью государственного синтоизма, но все же существующая как самостоятельная идеологическая система тэнноистская доктрина. Пропаганда идей «императорского пути» начинает вестись через не­религиозные каналы — армию, школы, вузы, средства мас­совой информации.

Не случайно именно в указанное время правительство при активном участии императора Муцухито, совершившего в 1878 г. инспекционную поездку по школам района Хоку-рику, принимает ряд мер, направленных на пресечение увлечения европейскими теориями нравственного воспитания и возрождение значения «исконно японской этики». Учеб­ники были подвергнуты цензуре, особенно большое внимание уделялось при этом урокам истории, перестраивавшимся с тем, чтобы они служили насаждению духа патриотизма и почитания императора.

Большое влияние на позицию императора в данном вопро­се, так же как и во многих других, оказал приглашенный ко двору в 1871 г. в качестве наставника Нагадзанэ Мотода (1819—1891), ставший одним из ведущих идеологов тэнноизма на целые 20 лет. Мотода был ярым сторонником восстановления конфуцианства в его былых правах, но в смеси с синтоизмом; в учении о морали главными он признавал принципы отношения подданных к правителю, исходя из доктрины «тайги мэйбун». Мотода считал, что одних синтоистских мифологических символов явно недостаточно для идеологического воспитания молодежи, для осуществле­ния современных задач японской государственности. Он при­зывал по-новому трактовать неоконфуцианские положения, с тем чтобы создать на этой основе условия для форми­рования нравственных устоев народа в духе восточной философии, но с учетом задач капиталистического развития [39, с. 375—383]. «Японизированное» конфуцианство, или, иначе говоря, перестроенное исходя из националистических потребностей тэнноистских постулатов конфуцианское уче­ние об этических обязанностях подданных, противопоставля­лось этическим теориям западных философов, получившим широкое распространение в преподавательской среде в период, когда пост министра просвещения занимал Аринори Мори (1884—1888), один из самых крайних западников, сторонник ломки традиционной духовной культуры и замены ее западными образцами.

Мотода защищал концепцию «прямого императорского правления» (синсэй), предполагавшую, что император обла­дает как политической властью, так и этической транс­цендентностью: он правит, опираясь на выдающихся ми­нистров, которых направляет на истинный путь силой своих добродетелей. Главным образом разработке этики лояль­ности по отношению к трансцендентному императорскому дому, составлявшему, по мнению Мотода, стержень несрав­ненной национальной государственности (кокутай), и была посвящена идеологическая деятельность Мотода [191, с. 26— 27].

Создание в Японии современной армии на основе все­общей воинской повинности (1872 г.) в русле различных социально-экономических реформ, расчистивших путь для быстрого развития капитализма и превращения Японии в могучую державу, сопровождалось и формированием новой массовой идеологии для пропаганды среди солдат и офи­церов. Именно армейская пропаганда дает наиболее консер­вативные варианты тэнноистских установок. Важнейшим до­кументом в этой связи представляется рескрипт, обращенный к солдатам и матросам («Гундзин тёкую»), изданный им­ператором Муцухито в 1882 г. Рескрипт, задуманный как официальный моральный кодекс для всех военнослужащих, трактовал главные добродетели, которые должны быть при­сущи японскому воинству, в традициях «бусидо». От «бусидо» его отличали главным образом два момента: во-первых, военная служба определялась в категориях абсолютной лояльности по отношению к императору, обладающему верховной военной властью, во-вторых, «милитаристские добродетели» подавались в виде сакрализованной доктрины, исходящей от высшего религиозного авторитета, поэтому провозглашенные в рескрипте моральные принципы препод­носились как священные обязанности. Для того чтобы под­черкнуть в высшей степени близкие узы между армией и императором, этот рескрипт был вручен военному министру лично императором во время специальной церемонии во дворце.

Рескрипт, написанный на японском языке, а не на камбуне⁹ и содержавший лишь 2500 иероглифов, был доступен всем грамотным. В нем подчеркивалась исключительность госу­дарственного строя страны (кокутай), согласно «исконным» законам которого военные силы должны находиться под непосредственным командованием императора, а образцом такого порядка неограниченной военной власти монарха провозглашалось правление императора Дзимму. Нарушение этого основополагающего принципа и переход военной власти целиком в руки императорских подданных в лице сегунов признавались в рескрипте причиной упадка страны в средние века. Исходя из задачи возрождения славы японского оружия, император провозглашал восстановление своего древнего права на верховное командование войсками страны главным направлением реорганизации армии. Он обращался к своим подданным не как современный глава государства, а скорее как древний правитель-мудрец, осу­ществляющий моральное руководство своими детьми и уве­щевающий их ради их же пользы развивать в себе необходимые добродетели. В этом проявился конфуциан­ский подход к трактовке отношений между «совершенно-мудрым» правителем и почитающими его подданными.

Все военнослужащие, независимо от ранга, подчинялись непосредственно императору, узы с которым уподоблялись связи между членами единого организма и головой. Це­ликом полагаясь на своих подданных, «единых с ним по духу», император призывал их сделать «все возможное для защиты империи» и выдвигал пять моральных прин­ципов, которые для этого было необходимо соблюдать: лояльность, дисциплина, доблесть, справедливость (правед­ность) и простота. Подробно объяснялось, как правильно следовать каждой из этих добродетелей.

Только сильно развитое чувство абсолютной преданности императору, утверждалось в рескрипте, превращает солдат и матросов в «особое непобедимое воинство», выполняющее «в едином порыве» свой долг лояльности. Дисциплина трактовалась как основа «гармоничного единства», когда все солдаты, от рядовых до высших офицеров, объединены в общем деле служения императору. Поэтому низшие чины должны с уважением относиться к вышестоящим, беспреко­словно подчиняясь всем их приказаниям, как если бы они исходили от самого императора, а руководящие чины, в свою очередь, должны заботиться о своих подчиненных и относиться к ним с вниманием. Истинная доблесть — это не просто «бездумная готовность к насилию, а умение, распознавая добро и зло, с полным самообладанием вы­полнять свой долг, никогда не пренебрегая слабым против­ником и не боясь более сильного». Справедливость и про­стота объявлялись залогом сохранения воинского духа, поддерживающегося честностью и преданностью в личных отношениях и в выполнении долга, а также аскетическим образом жизни. Все пять добродетелей обретают свою силу только тогда, когда воины искренне придерживаются их. Они объявлялись «великим путем Неба и Земли и универ­сальным законом гуманности, которым легко следовать» (полный текст рескрипта см. [163, с. 177—181]).

Официальный военный кодекс поведения был превращен в канон священных обязанностей абсолютной лояльности по отношению к императору как верховному главнокоман­дующему. Рескрипт 1882 г. положил начало целой серии подобных документов, делавших упор на духовное воспи­тание, что было характерно для японской армии вплоть до ее поражения во второй мировой войне.

Рескрипт был широко обнародован и непременно зачиты­вался всем армейским и флотским соединениям в особо торжественной обстановке. Культивируя лояльность и чув­ство долга по отношению к правящей династии среди многих поколений офицеров и рядовых, он стал составной частью этатистского национализма.

В первое двадцатилетие периода Мэйдзи власти приняли ряд мер для культивирования политического авторитета императора и популяризации его личности. Прежде всего это достигалось проведением государственных праздничных церемоний с участием императора или связанных с династи­ческим культом. Ту же цель преследовали поездки Муцухито по стране — радикальное нововведение после весьма уединенной, даже затворнической жизни императоров в Кио­то до свержения сёгуната. Самым активным периодом в этом смысле были 1868—1889 гг. (пик приходится на 1880 и 1881 гг., когда император соответственно выезжал за пре­делы дворца 163 и 127 раз). В последующие годы импе­ратор все реже ездит по стране. Например, в 1891—1900 гг. в среднем он выезжал 16,4 раза в год, а в 1901—1910 гг. — лишь 14,6 раза [191, с. 48—49].

В плане упрочения престижа правителя в Японии всегда большое значение придавалось официальному оформлению календаря. Именно поэтому одним из первых актов нового правительства было введение названия (нэнго, или гэнго) для всего периода правления императора. Муцухито выбрал своим девизом «просвещенное правление» (Мэйдзи). Это же название должно было стать его посмертным именем [98, с. 121]. Таким образом, течение времени в стране опре­делялось сменой императоров, история же сводилась к исто­рии правящей династии, что было весьма действенным средством упрочения в глазах населения политической и религиозной власти монарха.

Обычай «нэнго», заимствованный из Китая в» VII в., в период преобразований Тайка, во времена правления сёгуната Токугава не имел никакого значения для простого народа. В конце 60-х годов XIX в. в Японии в повседневной жизни пользовались системой летосчисления 60-летнего цик­ла, и лишь в сугубо официальных бумагах прибегали к династийному летосчислению. И даже после провозгла­шения «нэнго» применялись обе системы летосчисления, однако в 1873 г. в связи с введением нового стиля — от «основания Японской империи» в 660 г. до н.э. — летосчисление 60-летнего цикла было официально отменено [98, с. 123].

В первые десятилетия после реставрации императорской власти для внедрения в сознание широких масс исключи­тельного значения императорского двора и поднятия его престижа активно использовались и императорские эдикты, регламентировавшие практически все стороны жизни. Не­которые из этих указов, написанные согласно пожеланиям императора и утвержденные им самим, включались в число классических текстов, подлежащих всеобщему изучению и следованию их указаниям, как если бы они были священным каноном. Такое отношение к императорским указам особенно усилилось после появления в 1882 г. рескрипта, обращен­ного к солдатам и матросам.

Всего за период после реставрации и до эдикта 1 января 1946 г., в котором император отказывался от претензий на «божественное» происхождение, можно насчитать немно­гим более 800 указов. Первое десятилетие Мэйдзи отмечено самым большим их количеством — 271, в дальнейшем каждое десятилетие ознаменовывалось 60—70 император­скими указами [175, с. 614—615]. Меняется и содержание этих важных для изучения идеологии тэнноизма документов. Вначале многие рескрипты были посвящены вполне конкрет­ным и практическим делам страны: в них император, в частности, выражал благодарность иностранным советни­кам и консультантам, отмечал начало железнодорожного движения между Токио и Иокогама (1872 г.), между Осака и Кобз (1877 г.), обращался с напутствием к молодежи, посылаемой учиться за границу, и т.д. Но к концу 1870-х годов императорские указы приобретают все более отстраненный от обычных дел тон; они касаются моральных устоев, объявления войны и заключения мирных договоров и напря­мую не связаны с конкретикой каждодневной политики.

Наряду с данными о резком снижении активности реклам­ных поездок императора Муцухито по стране анализ содержания рескриптов свидетельствует об изменениях в курсе на формирование в широких массах образа правителя.

Официальная пропаганда, концентрировавшая прежде усилия на превознесении императора как верховного правителя, верховного главнокомандующего и главы национального культа, теперь стремилась придать его образу все большее величие и видимость удаления от политической жизни. В глазах населения страны в поздние годы Мэйдзи престиж императора определялся преимущественно его «божествен­ным» происхождением, а не высокими качествами монарха как политика или военачальника.

Персональное участие императора в многообразных забо­тах модернизации первых 20 лет сделало личность госу­даря в глазах его подчиненных символом грандиозного обновления Японии, выведшего ее народ из состояния изоляции и отсталости. Этот период, в целом характери­зовавшийся становлением капитализма и «открытием» стра­ны Западу, или, как принято обозначать в японской лите­ратуре, «отходом от Азии» (дацуарон), сменился к концу 1880-х годов усилением реакционных партикуляристских тенденций в политике японского правительства. Соответ­ственно в эволюции тэнноистской идеологии начался новый этап, завершившийся во второй половине 1910-х годов, когда Японию уже можно назвать империалистическим государством, в котором господствовал монополистический капитал.

На первом этапе своего развития (1867 — конец 1880-х го­дов) тэнноизм способствовал духовной стабильности об­щества в процессе его модернизации. Основную массу населения составляло крестьянство (свыше 80%), для ко­торого были характерны привычки к патриархальной покор­ности, преклонение перед власть имущими, стереотипы сознания, восходящие к общинным формам социальной организации. Поэтому тэнноистская пропаганда, ориенти­ровавшаяся на традиционные черты социальной психологии нации (конформизм, групповая лояльность, установка на акцентирование общественных интересов в ущерб личным и т.д.), давала определенный эффект. Вера японцев в импе­ратора — «живого бога» начала пускать глубокие корни.

К концу 80-х годов XIX в. правящая бюрократия при помощи репрессивных мер сумела разгромить «движение за свободу и народные права» (дзию минкэн ундо). В 1887 г. был принят реакционный закон «Об охране порядка» (Хоан дзёрэй), несколько сотен участников движения выслали из столицы [19, с. 187]. Полным ходом шла подготовка текста конституции, обещанной императором еще в 1881 г. Разработку ее поручили комитету из юрисконсультов и государственных деятелей под руководством Хиробуми Ито (1841—1909), отправившегося в Европу по решению импе­ратора для изучения конституционных систем более развитых стран. По мнению Ито, в Японии не существовало религии, которая, подобно христианству в Европе, могла бы «объе­динить сердца людей», поэтому духовным центром «консти­туционного правления» в Японии он рассматривал импера­торскую династию, отождествляя ее с государственной системой.

«Конституция великой Японской империи» (Дай Ниппон тэйкоку кэмпо), вошедшая в историю как «конституция Мэйдзи», была с большой помпой обнародована 11 февраля 1889 г. Выбор именно этой даты, официально праздно­вавшейся как «день основания империи» (кигэнсэцу), символизировал связь новой конституции с «исконными порядками управления империей» времен мифического импе­ратора Дзимму. Новая конституция, а главное, ее официаль­ные комментарии освещали положения тэнноистской идео­логии, поэтому их изложение представляется чрезвычайно важным для данного исследования.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: