Текст № 29. ЗЛОБОДНЕВНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ

Изменения в фонетике или грамматике трудно заметить на протяжении жизни одного поколения, зато изменения в словарном составе происходят буквально на глазах. Когда картина мира расширяется благодаря появлению нового понятия, языку проще всего заимствовать вместе с новым понятием готовое слово из другого языка. Но есть иной путь: использовать собственные ресурсы для передачи нового понятия. Каждый язык обладает своим «порогом чувствительности» к заимствованиям, т. е. допускает их в разной степени. В полинезийском языке ниуэ значение 'электричество' передается словом bila, произведённым от ubila – 'молния', 'яркий свет'; значение 'фотоаппарат' выводится из 'ловить' + 'отражение' (poki-ata); название четверга буквально значит 'день, стоящий посередине недели' (Abo-tu-loto). Этот музыкальный язык избегает чужеродных заимствований и пополняет свой словарь при помощи внутренних языковых запасов.

Отказ от заимствований «мобилизует» собственные словообразовательные возможности языка. Но бывает и так, что новое понятие требует свежих, более выразительных средств, чем те, которые уже привычны языку.

В современном английском языке очень распространен суффикс - er со значением 'деятель'. Однако примерно в 30-е гг XX в. в английский язык проник уже знакомый нам славянский суффикс - nik: (do-good nik 'человек, делающий добро', no-good nik 'никудышний человек'). Самое знаменитое слово с этим суффиксом – beat nik (битник, от Beat Generation 'усталое поколение'), которое символизировало молодежную культуру 50-х гг. Для этого слова-символа невозможно было использовать суффикс - er, поскольку место было занято: уже существовал технический термин beat er 'колотильщик'. А суффикс - nik, который пришел в американский вариант английского из славянских языков через идиш, несомненно, был более выразительным, чем примелькавшийся - er. Впоследствии суффикс - nik стали активно использовать там, где его конкурент уже занят jobb er 'человек, работающий сдельно', job nik 'писарь в армии'), или там, где он вообще не использовался (например, при образовании имен от именных основ: lun nik 'аппарат для изучения Луны').

Словарная база языка пополняется также благодаря развитию у слов новых значений. Один и тот же корень, восходящий к праязыку, в отдельных языках-потомках порой полностью меняет свое значение. Так, русское слово гора восходит к праславянскому *gora. Оно в свою очередь может быть связано с индоевропейским корнем * ger-; который значил 'то, что поглощает'; к этому же корню восходят русские слова горло и жерло. Видимо, слово гора обозначало некий объект природы, содержащий в себе (и извергающий) воду. Предположение о первоначальной связи слов гора и вода подтверждается, например, древними представлениями болгар о том, что из треснувшей горы вырываются воды и это приводит к наводнениям.

Однако болгарин и русский, договорившись о походе в горы, будут готовить совершенно разное снаряжение. В балтийских и некоторых славянских языках (южнославянских и словацком) этот корень развил значение 'лес' (болгарское гора 'лес', сербскохорватское góra 'лес', gora 'побеги, идущие на корм скоту', македонскоe гора 'лес', словенское gora 'горный лес', словацкое bora 'лес', 'гора, поросшая лесом', чешское диалектное bora 'лес', прусское garian 'дерево', литовское giria 'лес', латышское dzira 'лес'). Возможно, носители диалектов, в которых наблюдается этот сдвиг в значении, стали называть этим словом деревья (лес), потому что в их сознании горы были тесно связаны с представлением о растущих на них деревьях Значение изменялось таким образом: 'гора' ®'гора, поросшая лесом' ® 'горный лес' ® 'лес''. Историей значений слова занимается историческая семантика.

Текст № 30. МОСКОВСКАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ШКОЛА

С конца XIX столетия в языковедении, как в западном, так и в отечественном, начали складываться школы, в рамках которых развивались те или иные традиции изучения языка: методологические взгляды на науку, решение принципиальных вопросов возникновения языков, их эволюция и т. д.

В России конца XIX в, сложились две большие лингвистические школы – Московская и Казанская. Их основателями были два великих русских лингвиста – Филипп Фёдорович Фортунатов (1848 – 1914) и Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ (1845 – 1929). Естественно, основные взгляды на язык и способы его изучения «отцов-основателей» повлияли в дальнейшем и на исследования их учеников. В круг научных интересов Ф.Ф. Фортунатова, например, входили вопросы звуковой эволюции языков, отношения языка и мышления, грамматическая теория, теория синтаксиса и т. д. Ф.Ф. Фортунатов и его ученики всегда отличались строгостью научных исследований. Среди его учеников были А А. Шахматов, М.М. Покровский, В.К. Поржезинский, Б.М. Ляпунов, А.И. Томсон, Е. Ф. Будде, Д. Н. Ушаков, М.Н. Петерсон и др.

Идеи основателей школы и их основные научные принципы сохранило следующее поколение лингвистов: Р.И. Аванесов, А.А. Реформатский, В.Н. Сидоров, П.С. Кузнецов. Это поколение отличали широта взглядов и интерес к новым методам исследования языка. В науке в то время появилось новое направление – фонология. Именно эта проблема стала одной из центральных уже для третьего поколения представителей Московской лингвистической школы. В 30 – 40-е гг. XX в. на основе новых тогда структурных методов исследования языка и учения И.А. Бодуэна де Куртэне о фонеме сложилась фонологическая теория. Новое направление получило название Московской фонологической школы, впоследствии она стала широко известна во всём мире.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ СИДОРОВ

Одним из ярких представителей Московской фонологической школы был Владимир Николаевич Сидоров (1902 или 1903 – 1968). Он был учеником Дмитрия Николаевича Ушакова и Михаила Николаевича Петерсона и принадлежал, таким образом, к третьему поколению Московской лингвистической школы.

В. Н. Сидоров стремился к комплексному и систематическому изучению языка. Его подход к описанию языковых явлений напоминал подход Д. И. Менделеева, систематизировавшего химические элементы. Он был убеждён в том, что должна быть выявлена строгая система отношений между элементами языковой структуры, и тогда, возможно, найдутся даже те элементы, которые до сих пор не были известны науке. Это доказали и Периодическая система элементов Д. И. Менделеева, и диалектологические исследования В. Н. Сидорова, который предсказал существование одного из типов умеренного яканья.

В. Н. Сидоров был не только замечательным учёным, но и мужественным человеком. Он с достоинством переносил все жизненные невзгоды, которых на его долю выпало немало: тяжёлая болезнь (он страдал от туберкулёза колена); многолетнее заключение (В. Н. Сидоров был одним из тех учёных, которых обвинили в создании мифической "Русской национальной партии» и осудили). Ещё одной замечательной чертой этого человека было его открытое и тёплое отношение к молодому поколению учёных. Ученики Владимира Николаевича Сидорова и люди, с которыми ему довелось работать, с благодарностью вспоминают его помощь, поддержку.

АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ РЕФОРМАТСКИЙ

Имя Александра АлександровичаРеформатского (1900 – 1978) навсегда вошло в историю отечественного языкознания прежде всего благодаря его книге «Введение в языковедение». Это уникальный пример того, как могут сочетаться основательная систематизация научных знаний, целостная концепция учёного и доходчивое изложение. Учебник А. А. Реформатского можно назвать научным бестселлером: его с интересом читают и сложившиеся учёные-лингвисты, и студенты первых курсов филологических специальностей. Впервые эта книга вышла в 1947 г., и с тех пор её неоднократно переиздавали. Последнее, 5-е издание вышло в 1996 г., более чем через 20 лет после смерти самого А. А. Реформатского и почти через 50 лет после выхода 1-го издания.

А. А. Реформатский был чрезвычайно колоритной фигурой: блестяший оратор, остроумнейший человек, колкостей которого боялись не только ученики, но и коллеги. Прозвища, которые он присваивал людям, закреплялись за ними навсегда. Своеобразие его речи было легендарным и вызывало восхищение и учеников, которых было у него великое множество, и не только их.

Человек энциклопедического склада ума, А. А. Реформатский был знатоком русской культуры, истории, ценителем театра, музыки (особенно он любил оперу), заядлым шахматистом и охотником. И все свои увлечения он обязательно использовал в лингвистических исследованиях. Занимаясь, например, терминологией и теорией редактирования, он обращался к охотничьим терминам, оперные арии анализировал с точки зрения особенностей произношения, шахматную теорию применял для анализа языковых явлений. Сочиняемые им стихотворные шутки он тоже расценивал как лингвистический эксперимент.

Его работы были широки по своему размаху: от фонетики и фонологии, грамматики и словообразования, до машинного перевода и функционирования языка в речи.

ПЁТР САВВИЧ КУЗНЕЦОВ

Ещё одним блестящим представителем Московской фонологической школы был Пётр Саввич Кузнецов (1899 – 1968), Полиглот, чьё знание языков стало легендой в языковедческой среде, он увлекался философией, математикой, психологией. Благодаря знанию языков он успешно занимался исследованиями французского, сербскохорватского, суахили, праславянского и др.

П. С. Кузнецов отстаивал идеи Московской фонологической школы, характеризуя фонему посредством её взаимосвязи с морфемой. Он также был замечательным диалектологом-практиком, организатором полевой лингвистической работы. Изучал он и древнерусские рукописи, черпая из них многочисленные языковые факты. Особенностью всех исследований П. С. Кузнецова было огромное количество использованного фактического материала.

Как и все его соратники по Московской фонологической школе, П. С. Кузнецов отличался широтой и смелостью взглядов, стремлением заглянуть в будущее лингвистики.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: