Глава 15. Двенадцатая ночь

Суббота

Он отложил ручку и вырвал шесть исписанных листов из блокнота. Затем убрал их в конверт, надписал его «На воскресенье», запечатал и положил рядом с телевизором.

Ледяное ощущение проникало в его внутренности с каждым дыханием. Он отпил немного воды, но во рту вновь мгновенно пересохло. Наверное, так он чувствовал себя, когда был подростком. Сейчас, конечно, было лучше. По крайней мере, не нужно было беспокоиться о том, чтобы привести Грейнджер домой к родителям вовремя. Что еще более важно, не нужно было волноваться о том, что покраснеешь, как кисейная барышня, покупая пачку презервативов в местном магазинчике.

«Эпизод» с Грейнджер на прошлой неделе определенно доказал следующее: у него точно был богатый опыт с женщинами в прошлой жизни. Он совсем не напрягался и не чувствовал себя хоть сколько-нибудь озадаченным, когда дело дошло до ублажения ее: он просто читал язык ее тела и следовал за ним. Такая уверенность приходит только с опытом.

Она была у его двери ровно на минуту раньше.

Когда он открыл дверь, воздух покинул его легкие в одно короткое дыхание. Она была изумительна.

– Здравствуйте, мисс Грейнджер, – совладав с собой, сказал он.

– Здравствуйте, мистер Малфорд.

Она вошла в его квартиру и поставила сумку на пол.

– Я бы предложил взять твое пальто, но полагаю, что нам уже нужно идти.

– Да.

Они улыбнулись, глядя друг на друга, и оба почувствовали себя странно.

– Я только билеты возьму. Они на кухне.

– Хорошо.

Он облизал губы. И даже не двинулся в сторону кухни.

– Я сейчас перед такой дилеммой.

– Оу? – ее бровь изогнулась дугой.

– Ага. Видишь ли, какое дело, с одной стороны, я очень хочу пойти с тобой на эту пьесу, с другой, я бы закрылся здесь с тобой и не выходил неделями. Возможно, даже месяцами.

– Звучит довольно непрактично, – она пыталась, чтобы ее взгляд остался твердым, но губы изогнулись в улыбке.

– Возможно.

Она сделала шаг к нему. От нее пахло яблоками.

– Так где, говоришь, билеты?

– На кухонном столе, – тихо сказал он и тут же пожалел, потому что она использовала эту информацию, разорвав магическое притяжение между ними, прошла на кухню и забрала билеты.

Вернувшись, она положила их в сумочку и широко улыбнулась.

– Ну так?

– Полагаю, ты про «пойдем на пьесу», а не про «запремся здесь»?

– Правильно.

– Раз уж нужно, – вздохнул он.

***

Пока они шли вниз по улице к театру, она взяла его руку в свою. Даже это прикосновение пустило волну жара по его телу.

– Ну, как прошла неделя? – спросила она.

– В воскресенье почитаешь.

– Так плохо, да? – она сжала его руку чуть сильнее.

– А как прошла твоя?

– Занято, так скажем.

– Так… ээ… сколько еще у тебя клиентов?

– Около полудюжины, – она смотрела прямо перед собой.

– И как они по сравнению со мной?

– Сравнивая что? Кулинарные навыки? Ты выигрываешь. Бесспорно.

– Я не это имел в виду.

Она остановилась.

– Ты намекаешь, – она выдернула свою руку из его, – что я обжимаюсь со всеми моими клиентами?

– Нет, – на самом деле, эта мысль его никогда не посещала.

– Потому что не уверена, понимаешь ли ты, как все это неправильно для меня, и все же, вот она я, здесь, с тобой, иду в театр! – ее глаза потемнели. – Так что, может, прекратишь вести себя как сволочь!

– Что я на самом деле спрашивал, – голос его был грубее, чем он хотел, – так это самый ли я сумасшедший ублюдок, что у тебя есть.

– Оу… – она снова пустилась в путь. – К твоему сведению, это совсем неуместный вопрос. Я не могу обсуждать другие свои случаи с тобой.

– Прошу прощения.

Дальше они шли молча. Когда она снова взяла его руку, он решил, что уже безопасно задать следующий вопрос.

– Так где ты живешь?

– Не в Лондоне, – ее ладонь ощутимо вспотела.

– А где конкретно не в Лондоне?

– К югу от Лондона.

– Есть ли какая-то причина, по которой ты говоришь так до сумасшествия туманно?

– Чего ты, собственно, хочешь? Точный адрес?

– Почему нет?

– Потому что.

– Да что это за ответ?

– Это ответ по своему определению, ибо именно это я сказала на твой вопрос, – она отпустила его руку.

– Да в чем проблема, Грейнджер?

– Моя проблема, – она зашагала быстрее, – в том, что произошедшее в прошлое воскресенье совершенно непрофессионально и для меня не типично! Да то, что происходит сейчас, совершенно непрофессионально и для меня не типично. Я фактически делаю абсолютно противоположное тому, что должна делать, когда я с тобой. И все же, вот она я, и делаю это.

Она опять остановилась и сложила руки на груди.

– Так почему ты тогда здесь? Раз это такая жуткая идея?

– Потому что я хочу здесь быть! Потому что мне нравится проводить с тобой время. Потому что, Господи помоги мне, ты мне нравишься, Дрейк Малфорд! И по какой-то невероятной причине я решила, что быть с тобой важнее, чем то, что девяносто девять и девять десятых процента моего мозга считают правильным! Так что уж извини меня, если я иногда бываю немного скрытна касательно определенных деталей моей личной жизни! – она кричала, и слезы стояли в глазах.

Он сглотнул сухой ком и попытался придумать язвительный ответ. Но не придумал ничего. Она была напряжена, нервно пристукивала ногой, прожигая его взглядом. И все равно – ничего…

– Хорошо, – все, на что он был способен.

Она моргнула, шмыгнула носом и продолжила идти.

– Ты сегодня очень красивая.

– Спасибо, – она вернула свою руку в его.

До театра они шли молча.

***

Когда они заняли свои места, он просканировал толпу взглядом, отчаянно надеясь, что никто из его офиса не появится. Лиха беда начало.

Как только погасили свет и актер, играющий Орсино, вышел на сцену, она прижалась к нему плечом. Он чувствовал запах ее шампуня и как двигалась ее рука от дыхания.

Вскоре, как бы то ни было, пьеса полностью захватила его внимание. Актеры были намного лучше, чем он мог представить, учитывая размер и расположение местечка. Даже то, как дурачили Мальволио, было на узкой грани идеального: забавно, но притом немного низко, чтобы публика могла проникнуться жалостью. Ну, не эта публика, признал он про себя. Это сборище неандертальцев даже не засмеялось, когда сэр Эндрю обратился к Марии: «Добрейшая госпожа Наддай». Гермиона, конечно, смеялась. Он лишь раз украдкой посмотел на нее, когда Виола рассказывала о себе, и заметил, как она беззвучно проговаривает строчки вместе с актрисой. Он не мог оторвать взгляд от ее губ, пронизанный тем, сколько чувств она вкладывала в слова. Тугой ком встал у него в горле, но он смог его проглотить.

Когда Фесте закончил последнюю песню, и опять зажгли верхний свет, они поднялись и начали аплодировать. Он повернулся, чтобы спросить, понравилось ли ей, но по ее щекам текли слезы.

– Это комедия, Грейнджер, – сказал он, не в силах избавиться от подтрунивающего тона в голосе.

– Знаю, – она промокнула глаза платком.

Когда они покинули театр, он предложил прогуляться по парку. Для октября было сравнительно тепло, так что она согласилась. Оба не проронили и слова, пока не добрались до его любимой скамейки и не сели.

– Спасибо, что пригласил меня, Дрейк. Это было чудесно.

– Пожалуйста. Понравилось?

– Конечно! – она была почти оскорблена вопросом.

– Отлично.

Вода на пруду пошла рябью от легкого дуновения ветерка. Уток в это время года уже не было.

– Как ты думаешь, – медленно спросила она, – Орсино всегда знал, что Виола и есть Цезарио?

– Определенно нет. Не думаю, что он был особенно наблюдательный. Вообще никогда не понимал, что Виола в нем нашла.

– Тогда почему он в конце назвал ее Цезарио? Почему не захотел, чтобы она переоделась в женскую одежду?

Он хотел было предложить идею о латентной гомосексуальности Орсино, но потом сказал:

– Может, он просто хотел, чтобы она была человеком, которого он знал.

– А не тем, кем она была?

– А может, это одно и то же.

Ветер закружил жухлые коричневые листья у их ног.

– Так… одежда и фальшивая история на самом деле ничего не меняют в ней самой?

– Может, нет… – сказал он тихо.

– То есть ты говоришь, что он любит именно ее, а не того, кем она притворяется?

– Я говорю, что эти два человека, наверное, не такие и разные.

– Верно, – она поглядела на пруд и деревья за ним, потом подняла глаза на голые ветки, которые быстро чернели в наступающих сумерках. – Дрейк? Мне нужно тебе кое-что сказать.

– Что такое? – сердце его забилось быстрее, кровь зашумела в ушах.

– Я… ты… я… – слезы вновь стали собираться в ее глазах.

– Да что такое?

– Ты… – она опустила глаза вниз, начав разглаживать несуществующие складки на юбке.

– Что? – он взял ее за подбородок и повернул голову к себе, чтобы видеть лицо.

– Мне… мне… так жаль.

– Тебе жаль? Тебе жаль почему? Да объяснись же ты, Грейнджер!

– Мне жаль, что… Мне жаль, что я принимаю такие отвратительно непрофессиональные решения.

– Ты, нахрен, извиняешься за прошлые выходные?

– Не только за них.

– Грейнджер… ты определенно не следуешь кодексу этики социального работника. Это я понимаю. И работа твоя важна для тебя. Это я тоже уяснил. Но послушай, я ведь, очевидно, не типичный твой клиент.

– Это не твоя вина. И это…

– Нет, – сурово прервал он. – Дай мне закончить. Когда ты только начала приходить ко мне, меня просто тошнило только от мысли, что я нуждаюсь в хр е новом социальном работнике. Твои приходы ломали весь мой привычный распорядок. Я не знал, что тебе говорить. Я не хотел видеть тебя в своей квартире. Я не хотел видеть тебя в своей жизни. Потому что ты знала. Ты была единственным человеком, который знал, в каком до охерения унизительном положении я оказался. Со всеми остальными можно было притворяться. Избегать болтовни, не говорить ничего важного. Но не с тобой. И это было до ужаса неприятно… но по многим причинам это же было огромным гребаным облегчением, потому что ты была единственным человеком, с которым не нужно было притворяться. Через какое-то время я стал наслаждаться твоими визитами, даже если тебе и казалось, что я вел себя как абсолютная скотина. И слушай, Грейнджер, если бы ты была на сорок лет меня старше или волосатым мужиком по имени Герман, может, прошлых выходных никогда бы не было. Но ты есть ты: абсолютно очаровательная, и я думал о том, как хочу поцеловать тебя с того самого дня, как ты попала под дождь. Так что не смей снова за это извиняться. Никогда. Потому что ты помогла мне больше, чем можешь себе представить.

Она провела подушечками пальцев по его щекам. Они были мокрыми.

– А что если, – прошептала она, – я была бы мужчиной по имени Герман, но не таким уж волосатым?

– Тогда, полагаю, все зависело бы от того, как хорошо ты набиваешь вату под костюм.

Она рассмеялась и прильнула к нему. Он обвил ее руками и притянул ближе.

– Наверное, нужно идти. Темнеет.

– А твоей квартире меня ожидает изысканная трапеза?

– Не в этот раз. Но глазурь все еще там.

– Ммм. А ты что будешь есть?

– Полагаю, об этом еще предстоит подумать.

– Могу поделиться глазурью. Или можем где-нибудь перекусить. Или я сделаю тебе мой знаменитый тофу в соусе марсала.

– Знаешь, мне очень понравился тот индийский ресторанчик в квартале отсюда, куда мы ходили в прошлый раз.

– Отлично. Но однажды ты попробуешь мой тофу. И он вынесет тебе мозг.

– Это угроза?

– Скотина, – она хлопнула его по руке, а он поймал ее ладонь и прижал к губам. – Ну, так идем? – она взяла его под руку, и они зашагали прочь из парка.

– Помнишь, – начал он, – я сказал тебе, что чувствую, будто не принадлежу этому месту.

Приводящая в оцепенение дрожь пробежала по ее телу.

– Да.

– Я до сих пор это чувствую. Каждый день. Но только не когда я с тобой.

– Дрейк…

– Это правда.

– Наверное, это потому что ты честен со мной, Дрейк. Все остальные, кого ты встречаешь, знают лишь часть тебя.

– Грейнджер, я знаю лишь часть себя.

– Ну, – ответила она, – эта часть больше.

– Я сейчас испорчу тебе чтиво на воскресенье.

– Хорошо.

– У меня новый сон.

– Оу?

– Ага. Я еду в поезде. Ты, я и черноволосый мужик, которого я видел в баре.

– И куда поезд идет?

– В школу, конечно, – ответил он быстро, голос был нетерпеливый. – Ой… погоди… я только что сказал «в школу»?

– Сказал, – опять дрожь.

– Хмм… Странно. Я во сне никак не мог понять, куда я еду. А, наверное, это из-за мантий.

– Мантий?

– Да. На мне что-то типа мантии, которые обычно надевают на выпускной. Я потому, наверное, и решил, что это как-то связано со школой.

– Конечно.

– Как думаешь, эти сны – что-то типа воспоминаний?

– В каком смысле?

– Ну, знаешь, – он открыл дверь ресторанчика перед ней, – о моей прошлой жизни. Что они всплывают на поверхность подсознания, когда я сплю?

– Ну, – начала она, – не совсем имеет смысл, ведь я была в этом сне, верно?

Официантка улыбнулась и предложила им присесть за ближайший столик. Они поблагодарили, когда она вручила им меню.

– Да, об этом я тоже подумал. Но может, мое подсознание просто вставило тебя туда? Тебя и того черноволосого мужика? Я только ваши лица и мог четко разглядеть. В смысле, я в общих чертах представляю человека на башне, того, с длинной бородой… его и… другого… но чтобы вот прямо видеть людей, то только тебя и черноволосого.

– Интересно, – она углубилась в меню.

– Да. Но вот теперь я об этом думаю, и рабочий сон, знаешь что? Тот, который с древними рунами на компьютерном экране?

Она резко взглянула на него поверх меню. Он узнал этот взгляд: взгляд, означающий, что он сказал что-то «странное и ненормальное».

– Что я сказал?

– Ничего.

– Говори, черт возьми, – прошипел он сквозь зубы.

– Древние руны?

– Да? – он часто заморгал. – Так разве не они?

– Ты их никогда так не называл.

Не называл? Чушь какая-то! Ведь это именно они были.

– Ну, короче, иногда Рик, или Клем, или Невыносимый Дрочила Тед тоже в этом сне. Так что сон не может на самом деле быть воспоминанием.

Вернулась официантка, и они сделали заказ. Гермиона начала возиться со своей бумажной салфеткой.

– А что заставляет тебя думать, что другие сны – это воспоминания?

– Не знаю. Просто чувство такое, – он тоже стал возиться с салфеткой, складывая ее пополам и по диагонали, стараясь изо всех сил воссоздать розы, которые она сделала у него на кухне в прошлые выходные. – Ага! – он вручил ее свое произведение искусства, которое смутно напоминало помесь обезглавленного лебедя и бумажного самолетика.

– И что это?

– Роза из салфетки.

– Оу?

– А что, не похоже? – он изобразил тревогу, потирая подбородок.

– Эмм… Нет. Хотя… – она перевернула салфетку, покрутила ее так и сяк. – Нет.

– Ну все, это последний раз, когда я дарю тебе цветы.

Она мягко рассмеялась и затолкала салфетку в сумку.

– Полагаю, тогда я должна ее сохранить.

– Очень умн о с твоей стороны. В любом случае, что я на самом деле хотел тебе сказать: в этом поездном сне ты терпеть меня не могла.

– Неужели?

– Точно. Смотрела так, будто хочешь мне врезать.

– Интересно.

– И знаешь, что еще? У меня во сне волосы зализаны были. Прямо как ты сказала.

По ее губам проскользнула тень улыбки.

– Кажется, твое подсознание легко поддается внушению.

– Ну, если так, может, скажешь, как выглядят мои друзья? Я бы хотел, чтобы у них были лица.

– Твои друзья? – бровь у нее изогнулась.

– Да, они в поезде стоят позади меня.

Улыбка исчезла с ее губ.

– Я не знаю, как они выглядят.

– Да ладно тебе! – воскликнул он игриво. – Придумай что-нибудь. Скажи, что один из них высокий, а другой мелкий. Скажи, что они оба до ужаса толстые. Скажи, что они похожи на ящериц, или что у них все зубы золотые, или что они носят ботинки на руках.

Принесли их еду. Он жадно набросился на свое блюдо, а она начала размазывать свой чана марсала по тарелке.

– А лучше, – продолжил он, – скажи, что это Рианна и Сальма Хайек.

Это ее рассмешило.

– Хорошо. Отлично. Это Рианна и Сальма Хайек. Сладких снов.

Она принялась за еду.

– Премного благодарен. Слушай, а как насчет краба?

Она медленно опустила вилку, промокнула губы салфеткой и посмотрела на него так, будто хотела залезть прямо в мозг.

– Что ты сказал?

– Краб. В смысле еды. Я знаю, что ты вегетарианка, но рыбу ты ешь? Потому что я делаю потрясающие крабовые пирожные.

– А… Эмм… Нет. Нет, рыбу я тоже не ем.

Он положил недоеденный кусочек наана обратно в тарелку.

– И почему было странно, что я это спросил?

– Да просто показалось… немного не в тему.

Он попытался восстановить линию разговора в голове, но все равно терял нить.

– Мы… мы разве не говорили о крабе?

– Нет, – ее голос стал низким и строгим.

– Хах, – он опять принялся за свой наан. – Знаешь, Грейнджер, я и много более странные вещи говорил. Не понимаю, почему краб тебя так шокировал.

– Я тоже, – она попыталась улыбнуться и вернуться к еде.

***

Она молчала всю дорогу к его квартире. Он, с другой стороны, был в отличном настроении. В конце-то концов, она направлялась с ним в его квартиру и даже не пыталась придумать какую-нибудь слабенькую отговорку, чтобы улизнуть домой.

– Думаешь, Мальволио отомстит?

Она так долго молчала, что вопрос застал его врасплох.

– Чего?

– В конце «Двенадцатой ночи», его последние слова – это обещание отомстить им всем. За злую шутку, сыгранную с ним. Так, как думаешь, он на самом деле вернется, чтобы отомстить?

– Ну, – он открыл дверь своей квартиры, – Шекспир, очевидно, хотел, чтобы мы сами над этим поразмыслили. Иначе написал бы «Тринадцатую ночь».

– Тогда это не очень-то счастливый финал, верно?

– Да конечно, счастливый. Все, кроме Мальволио, счастливы.

– Но он может вернуться и…

– И что? Всех их убить? Да ни хрена подобного! Он позер. В любом случае, почему призрачная возможность, что что-то плохое может случиться когда-нибудь в будущем, делает конец несчастливым? Если уж на то пошло, то нет историй со счастливым концом, потому что любого из героев может автобус переехать после последней главы. Чаю хочешь?

– Да, спасибо, – она прошла за ним на кухню. – Даже так, без последних слов Мальволио, счастливый ли на самом деле конец?

– Ты это о чем?

– Ну, Орсино женился на женщине, которая все время ему лгала.

– Когда он соглашается жениться на ней, он знает, что она лгала. И все равно любит ее.

– Так ты думаешь, что они закончили счастливо?

– Только если мы забудем про жуткий инцидент с автобусом в «Тринадцатой ночи». – Засвистел чайник, и обе чашки сразу были наполнены. – Да что с тобой такое, Грейнджер?

– Хмм?

– Что. С тобой? Знаешь, если ты так на «Двенадцатую ночь» реагируешь, то напомни мне на «Короля Лира» тебя не брать.

Она несчастно уставилась на свою чашку с чаем.

– Это была шутка.

– Я знаю. Прости, Дрейк.

– Что такое?

– Ничего, – она стала помешивать сахар в чае. – Я просто… вроде как устала на работе.

– Ты жалеешь об этом, Грейнджер?

Помешивание стало более яростным. Чай пролился за края кружки.

– Жалею о чем?

– Об этом. Обо мне. О прошлых выходных. В этом дело?

– Нет. Совсем не в этом, – сказала она, промакивая пролитый чай салфеткой.

– А если потеряешь работу? Будешь жалеть?

– Нет, – она сама удивилась тому, как быстро ответила. Она вперила в него взгляд. – Дрейк, я не ожидала, что так получится.

– Но получилось.

– Да, получилось, – она отпила чай.

Он не мог понять, о чем она думает, по выражению лица. Глаза смотрели жестко, губы были сжаты. Неужели… она имела в виду, что рада, что это случилось? Или что не хотела, чтобы это произошло снова?

– Слушай, Грейнджер, ты уже не могла бы сказать, что хочешь сказать? Ты меня с ума сводишь, честное слово, а я и так уже полный псих!

Но она ничего не сказала. И вместо того, сжала его рубашку в руках и приблизилась к его лицу, накрыв его губы своими. Потянула его на себя, отклоняясь спиной на столешницу кухонной тумбы. Он прижал ее тело к себе, зарылся пальцами в волосы. Ее руки были уже под рубашкой, уже отчаянно пытались стянуть ее через голову. И вдруг факт того, что она так и не ответила на его вопрос, стал значить ничтожно мало. Ее руки плутали по его телу, неистово лаская грудь, живот, спину.

Когда его рубашка упала на пол, низкий рык вырвался из ее горла. От этого звука, казалось, вся кровь в его теле дернулась к чреслам. Ее рубашка вскоре присоединилась к его, и он прильнул к чувствительному местечку на ее шее. Она вздохнула, откинув голову назад, проведя дрожащими пальцами по его волосам. Он целовал ее шею и плечи, приспустив лямки бюстгальтера. Одной ногой она обвила его талию, прижавшись к нему там. Рукой он прошелся от ее щиколотки до бедра, ровно до края трусиков.

Она взяла его руку и толкнулась от тумбы. Ее глаза были дикие, возбужденные, кожа раскраснелась. За руку она вывела его из кухни. Он думал, она толкнет его на диван, но она направилась в спальню. Остановилась в дверном проеме и стала расстегивать его ремень.

– Грейнджер?

– Не хочу сейчас разговаривать, – голос был низкий и резкий.

Она расстегнула бюстгальтер, и он подчинился ее желанию, заняв свой рот посасыванием уже затвердевшего соска. Она застонала, все еще борясь с его поясом. Он расстегнул пряжку, и джинсы упали вниз, а она легким движением стряхнула юбку с бедер. Ее бедра, Господи, ее бедра… Ему нравилась их округлость, нравилось обводить руками плавные линии по ним. Он опустился перед ней на колени, слегка прикусив тазовую косточку зубами, целуя кожу у краешка трусиков, пока она сама, не выдержав, не стянула их с себя. Она запустила руки в его волосы и потянула его к кровати. Как только ее ноги коснулись матраса, она упала назад. Он прошелся руками по ее бедрами и довольно зарычал, выражая тем самым, как «вкусно» она выглядит вот такая, готовая для него.

Но еще до того, как он начал ублажать ее, она вдруг села.

– Что такое? Ты не… ты не хочешь?

– Хочу. Большего.

– Большего?

– Да, – ее губы раскраснелись и припухли. Багровый засос был ярко виден на ее шее. Волосы растрепались и выбились из пучка, мягкими волнами лежа на ее плечах. На теле выступили капельки пота.

– Блять, ты такая красивая, Грейнджер.

Она наклонилась к нему и нежно поцеловала в ответ.

– Ты уверена? Насчет большего?

– Да.

– Хорошо.

Он подошел к маленькой тумбочке у кровати и открыл верхний ящик. Вытащил пачку презервативов, достал один и положил рядом с ней на кровать, а потом вернулся к своей позиции на коленях. Он притянул ее ближе к краю кровати и провел языком по внутренней стороне левого бедра, остановившись как раз перед местом, где ее ноги смыкались. Она нетерпеливо вздохнула и задрожала. Он повторил то же самое с правым бедром, на этот раз двигаясь медленнее. Большим пальцем он начал нежно массировать клитор. Она застонала и двинула бедра ближе к его руке. Он толкнулся в нее языком, слизывая солоноватую влагу. Она резко выдохнула от прикосновения его языка, он ощутил, как сжались и задрожали мышцы ее бедер. Он зарычал в нее и вошел двумя пальцами, лаская клитор языком. В ответ она начала двигать бедрами. Он хотел лишь подразнить ее и остановиться перед самым ее оргазмом, но не смог и стал вводить пальцы глубже, начав посасывать клитор в том же ритме. С ее губ сорвался крик удовольствия, когда она прижалась лбом к его голове.

Когда она снова легла, он взобрался к ней на кровать и поцеловал ее красные щеки, виски, лоб. Она сглотнула ком в горле и провела руками по его спине. Он был так напряжен от слепящего желания трахнуть ее, что кружилась голова, но он ждал, пока она будет готова.

Они смотрели друг на друга в упор. Не говоря ни слова, она стянула с него боксеры и дала ему презерватив. Он жадно поцеловал ее и надел резинку.

Он навалился на нее. Капелька пота упала с его лба на ее грудь. Она развела ноги, взяла его член в руку и осторожно ввела его в себя.

Горячая, влажная, тугая…

– Блять, Грейнджер… – он закрыл глаза и судорожно вдохнул.

Она обвила его ногами и руками, по-паучьи, жалея, что не может коснуться его всего сразу. Они замерли, даже не дыша, боясь потерять этот момент совершенного слияния их тел.

Когда он открыл глаза, она смотрела на него. Взгляд был добрый, но напряженный, вперенный в него, будто она искала что-то. В его горле все сжалось. Правой рукой она обвела его лоб, скулы, нос, через губы двинулась к шее. Крепко поцеловала его, проникнув в рот языком, покусывая его губы, левой рукой сжимая его волосы в кулаке.

Он начал медленно двигаться в ней. Она застонала ему в губы и выгнулась дугой, вбирая его глубже. Он прервал их поцелуй, прижавшись своим лбом к ее шее, пытаясь сконцентрироваться на ритме ее пульса вместо переполняющего его желания потерять остатки контроля. Ее ноги туже сжались вокруг его бедер, заставляя его двигаться быстрее. Он потерялся в движениях, прижимаясь к ней каждой клеточкой своего тела, чувствуя каждую ее выпуклость, застонав с ней в унисон. Внезапно он остановился, сдерживая себя, чтобы не кончить до нее.

Ощутив приближение оргазма, она прошептала:

– Кончи для меня, Драко.

Услышав эти слова, он уже не мог с собой совладать. Он сжал ее бедра, вколачиваясь в нее снова и снова, пока не способен был различать больше, где ее стоны, где его; пока под веками не взорвались белые огоньки; пока не потерял чувство времени, места и самого себя.

Когда мир снова обрел четкость, когда он смог расслышать что-то, кроме клокотания крови в ушах, он аккуратно выскользнул из нее и стянул презерватив. Поднялся, выбросил его в корзину и вернулся в постель.

Они лежали рядом, мокрые от пота, задыхающиеся.

– Прости… плохая выдержка, – сказал он между выдохами.

– Шшш, – нетвердой рукой она погладила его по голове. – Восхитительно.

– Грейнджер…

– Ммм? – она чмокнула его в шею.

– Останешься? Сегодня?

– Да.

– Хорошо.

Она перевернулась на бок, волосы остались разбросаны по подушке, рука лежала на его груди.

– Грейнджер?

– Ммм?

– Мне вроде как даже нравится, что я не помню, как занимался сексом с другими.

Она крепко поцеловала его.

– Грейнджер?

– Ммм?

– Думаю, я как бы в тебя…

– Шшш.

– Ладно.

– Спокойной ночи, Дрейк.

– Спокойной ночи, Грейнджер.

Кажется, она заснула мгновенно. Он поцеловал ее в лоб и слушал ее дыхание, пока сам не вырубился.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: