Петербургские непотребства

Санкт-Петербургу тогда только перевалило за две сотни лет. Город был

основан 16 мая 1703 года, и о стро-ительстве его возвестил залп из множества

артиллерий-ских орудий, расставленных по берегам Невы. Для нача-ла работ

потребовалось около двадцати тысяч человек. Петру Великому суждено было

сделать этот город па-мятником Богу и самому себе.

Тридцать один болотистый остров предстояло соеди-нить мостами, возвести

чудно изукрашенные велико-лепные дворцы и правительственные здания, разбить

парки и бульвары. И сделать все это на европейскую ногу.

Только Петр, с его самолюбием, мог задумать по-добное. Ему не давали

покоя красоты Стокгольма, ви-денные в пору ученичества.

В который уже раз Россия отспоривала у мира то, что, как ей казалось,

вернее, как она знала, по праву принадлежало ей.

Рим ("Москва -- Третий Рим, а Четвертому не бы-вать!") -- отспорила.

И Венецию -- отспорила. (Первая Венеция -- италь-янская, вторая --

Стокгольм, называемый в допетров-ские времена Северной Венецией, третья -- и

есть Пе-тербург). Кроме Петра вряд ли кто решится на такое дело.

Царь Петр строил город Святого Петра. Но, видно, не хватило

праведников, и город не устоял.

Как, впрочем, и сама Россия. Представлявшаяся глы-бой, она расползлась

по ниточкам за несколько дней.

"Дурак спорить горазд", -- говорил отец. Правда. За Рим спорили, за

Венецию спорили... Да как... А Россию проспорили ни за что.

После моего отъезда из России прошло уже доста-точно времени. В моем

положении не странно, что за эти годы я узнала о русской жизни гораздо

больше, чем знала, живя в Петербурге. В первые годы особенно, и понятно

почему, разговоры среди эмигрантов велись исключительно о прошлом в России.

Кто что сказал, кто чего не сказал, кто как поступил, кто как не посту-пил.

Чем заслужили мы и Россия то, что с нами и с ней произошло.

К началу века Петербург впору было называть не Новой Венецией, а Новым

Содомом.

Хлыстовские радения могли показаться шалостями в сравнении с тем, чем

наполняли свой досуг (то есть дни напролет) столичные искатели удовольствий.

Несметные толпы веселых девиц ночами прогулива-лись по Невскому

проспекту.

Полиция сбивалась с ног, следя за порядком в бес-численных домах

терпимости. Девушек для них приво-зили из Азии, Южной Америки и Африки, в

том числе десятилетних, спрос на которых был весьма велик.

Зрители Порная покраснели бы, покажи им зрели-ща, которыми наслаждались

завсегдатаи аристократи-ческих закрытых клубов.

Пределом могли служить лишь границы воображения.

Одним из самых популярных представлений подоб-ного рода были сценки,

изображающие совращения. От совращения малолетних до скотоложества.

Интересно заметить при этом, что члены столичных клубов никогда бы не

признались в том, что стали раз-вратниками. Происходящему они придавали роль

какой-то эстетической игры. Явно полагая (когда дело каса-лось их самих),

что наблюдать -- не значит участвовать.

Публика, и дамы в том числе, еще вчера приходив-шая в негодование от

откровений Мопассана, с пато-логической жадностью набрасывалась на

литературу

самого низкого сорта, не гнушавшуюся передачей гряз-нейших деталей.

Более того, в этом даже стали находить шик, уверяя, что просто

необходимо открывать все низкие стороны человеческого существования.

Большие города всегда были средоточием порока, но никогда раньше порок

так усердно не окружали флером респектабельности. Никогда пороком так не

гордились.

Кокаинисты-декаденты задавали тон. И их принима-ли в аристократических

домах.

Самым невинным из времяпрепровождений, пользо-вавшихся тогда огромным

успехом у праздной публи-ки, было "столоверчение". Приглашение на

спиритичес-кие сеансы считалось хорошим тоном. Почти во всех модных салонах

столицы собирались те, кто желал ис-пытать судьбу.

Даже видные материалисты (ученые) не были чуж-ды этому занятию. Химик

Менделеев, чья слава тогда находилась в зените, давал пример. Он написал

целый труд, который так и назывался -- "О столоверчении".

Надо заметить, что светские люди из тех, кто прини-мал участие в этом

предосудительном, с точки зрения церкви, занятии, не переставали полагать

себя истинны-ми христианами и не усматривали никакого греха в при-зывании

духов. Не укоряю их нисколько, а только гово-рю, что собственная нетвердость

в вере всегда кажется простительной или даже не заслуживающей внимания.

В обществе широко распространилось учение Елены Петровны Блаватской,

основательницы теософии. Одни только и говорили о карме, реинкарнации, об

Учите-лях. Другие посещали лекции мистиков... Третьи искали смысла жизни в

дыхательной гимнастике и медитации по методу йогов.

Мнимые пророки

О тех же самых днях обер-прокурор Синода князь Жевахов писал, что "с

духовной стороны столица была и лучше, и чище провинции. Религиозная

атмосфера столицы резко отличалась от провинциальной. Жизнь

столицы представляла исключительно благодарную по-чву для духовных

посевов. Петербургская аристократия не только чутко отзывалась на

религиозные вопросы, но искренно и глубоко искала в разных местах

удовлет-ворения своих духовных запросов. Салоны столичной знати точно

соревновались между собою в учреждении всевозможных обществ и содружеств,

преследовавших высокие религиозные цели. Во главе каждого из этих обществ

стояли представители высшего столичного об-щества, объединявшие вокруг себя

лучших людей сто-лицы. В притонах нищеты, среди чернорабочих Петер-бургской

гавани, в подвалах и трущобах, в тюрьмах и больницах, всегда, и я это

подчеркиваю не как случай-ное явление, можно было встретить представителей

сто-личной знати, с Евангелием в руках и всякого рода при-ношениями... Нужно

ли говорить о том, что при этих условиях ни одно явление церковной жизни не

проходи-ло мимо без того, чтобы не найти своей оценки и отра-жения в этих

салонах! Излишне добавлять и то, что такое отражение было часто уродливым и

свидетельствовало об изумительном незнакомстве столичного общества с

церковной областью и о религиозном невежестве.

Вопросы христианского социализма привлекали в то время особое внимание

петербургского общества, и имя доцента Духовной академии, архимандрита

Михаила (Се-менова), выпускавшего серии своих брошюр, под общим заглавием

"Свобода и христианство", пользовалось чрез-вычайной популярностью. Эти

брошюры ходили по ру-кам, читались нарасхват и производили сильнейшее

впе-чатление на тех, кто не прозревал их сущности и не до-гадывался о

намерениях автора, еврея, принявшего пра-вославие, впоследствии перешедшего

в старообрядчество, с возведением в сан старообрядческого епископа, и

уби-того при крайне загадочной обстановке...

На смену ему явился священник Григорий Петров. Трудно передать то

впечатление, какое он произвел сво-им появлением. Залы, где он читал свои

убогие лекции, ломились от публики; многотысячная толпа молодежи

сопровождала каждый его шаг; знакомства с ним иска-ло как высшее общество,

так и широкая публика; газеты были переполнены описаниями его лекций;

изда-тельство Сытина не жалело ни денег, ни бумаги для распространения его

"сочинений" в народе; фотогра-фические карточки и портреты его красовались в

вит-ринах магазинов на Невском, и "общественная" мысль была погружена в

созерцание его облика, создавая ему небывалую славу. Даже такие авторитеты,

как незабвен-ный, великий пастырь земли русской, отец Иоанн Крон-штадтский,

не могли поколебать той почвы, на которой утвердился бездарный Григорий

Петров, человек неум-ный, необразованный, этот типичный "оратор", умев-ший

трескучими фразами прикрывать свое скудоумие.

В чем же была причина такого успеха Григория Пет-рова? Она очень

несложна. Он пел в унисон с теми, кто был хозяином общественного мнения,

кто, сидя за ку-лисами, создавал его и управлял им.

После его развенчания религиозный Петербург стал искать ответов на свои

сомнения и духовные запросы в иной плоскости и вступил на почву народной

веры, не знающей никаких религиозных проблем, не сталкиваю-щейся ни с какими

противоречиями, не связанной ни с какою наукою... Сделать это было тем

легче, что в представителях такой веры не ощущалось недостатка... Наиболее

почетное место среди них занял косноязыч-ный Митя. Это был совершенно

неграмотный крестья-нин Калужской губернии, и притом лишенный дара речи,

издававший только нечленораздельные звуки. Тем не менее, народная молва

наделила его необычайными свойствами, видела в нем святого, и этого факта

было достаточно для того, чтобы перед ним раскрылись две-ри самых

фешенебельных салонов. В тех звуках, какие он издавал, безуспешно стараясь

выговорить слово, в ми-мике, мычании и жестикуляциях окружающие силились

угадывать откровение Божие, внимательно всматривались в выражение его лица,

следили за его движениями и де-лали всевозможные выводы. Увлечение высшего

обще-ства "Митей" было так велико, что, в порыве религиоз-ного экстаза, одна

из воспитанниц Смольного института благородных девиц предложила ему свою

руку и сердце, какие "Митя", к ужасу своих почитателей, и принял".

Последние времена

В этот бурлящий водоворот и попал мой отец, когда приехал в столицу.

Всюду только и говорили о "последних временах".

Здесь необходимо сделать небольшое отступление.

В записках великого князя Александра Михайловича мне бросилось в глаза

следующее. Он описывает разго-вор с тогда еще великим князем Николаем

Александро-вичем, наследником Александра Третьего. Тот только что узнал о

смерти отца и, значит, о близости своего коронования. "Сандро, что я буду

делать?! -- патетичес-ки воскликнул он. -- Что будет теперь с Россией? Я еще

не подготовлен быть царем! Я не могу управлять импе-рией. Я даже не знаю,

как разговаривать с министрами. Помоги мне, Сандро!

Помочь ему? Мне, который в вопросах государствен-ного управления знал

еще меньше, чем он! Я мог дать ему совет в области дел военного флота, но в

осталь-ном... Я старался успокоить его и перечислял имена людей, на которых

Николай мог положиться, хотя и сознавал в глубине души, что его отчаяние

имело пол-ное основание и что все мы стояли пред неизбежной катастрофой".

Ощущение надвигающейся катастрофы было общим.

Потом слишком многие из участников событий вре-мени появления в

Петербурге отца утверждали, что это он принес несчастье двору и России. Но

всякому не-предвзятому человеку видно, что это совершенно не так.

Он стремился помочь, но болото оказалось слишком топким.

"По грехам нашим и кара".

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: