Маршал, деятель правого крыла 11 страница

2. армии — активное преследование в северном направлении с задачей занять Белосток и атаковать с востока отходящие колонны противника; одновременно обезопасить себя с востока путем занятия Брест-Литовска (3 див.лег., а также приданные 2 армии 19.пех.див. и 41 пех. п. предназначаются для действий в районе Августов — Волковыск).

4. армии — активное преследование в северном направлении с задачей быстро форсировать Буг на участке Брок (вкл.) — Гранне (иск.), занять Мазовецк и пси — жать противника к германской границе; быстрее действовать правым плечом для охвата противника с фланга.

1. армии — фронтальное преследование в северо-восточном направлении. Ось преследования: Варшава — Вышков — Остров — Ломжа. Кавалерию использовать на левом фланге для закрытия промежутка между пехотой армии и границей.

5. армии — полная ликвидация 3. конного корпуса 4. армии и тех частей 15. армии большевиков, которые окажутся отрезанными в результате продвижения 5. армии на север в направлении Пшасныш — Млава«.

В дополнение к этому приказу поздно ночью 19 августа в Седльцах я написал письмо своему начальнику штаба, так как уже знал, что ни 4-я армия, ни войска ген. Смиглого не встретят на Буге серьезного сопротивления. Поэтому я посчитал возможным уменьшить количество войск, задействованных в непосредственном преследовании. Кроме того, войска, сосредоточенные в предместьях Варшавы, уже можно было вывезти частично на юг, а частично на восток для формирования нового фронта, повернутого не на север, как сейчас, а на восток. Зачатки такой реорганизации прослеживаются уже в приказе от 18 августа. В пункте III этого приказа я распорядился вывести из состава 5-й и 1-й армий 41-й сувальский полк и 19-ю дивизию, известную ранее как 1-я литовско-белорусская. Это было сделано для того, чтобы 41-й полк,

сформированный из сувальских добровольцев, направить в родные места для их освобождения от советско-литовских захватчиков. В свою очередь 19-я дивизия, также состоящая из добровольцев с наших окраин, должна была выдвинуться, как сказано в приказе, „скорым транспортом«через Варшаву и Седльце в направлении на Черемшу, чтобы одной из первых очистить свою родину от врага. В письме начальнику штаба, во II пункте, я окончательно сформулировал свой замысел. Противника я считал разбитым, поэтому суть своего приказа я изложил следующим образом: „На 5. армию возлагается преследование. 4. армия наступает в северном направлении, все более сужая все пути отступления. 2. армия наносит внезапный удар с востока. Я не упоминаю о 1. армии (находящейся посередине между 5. и 4.) только потому, что для нее, видимо, не найдется места, и ее придется разделить между 2. и 3. армиями. Последнюю целесообразно использовать не только для прикрытия Буга и Люблина, но и для удара в южном направлении с целью освобождения Галиции«. Таким образом, уже к 20 августа я хотел покончить с тем стратегическим абсурдом, который я когда-то положил в основу битвы за Варшаву.

Мой приказ от 18 августа, несколько измененный на следующий день, 19-го, почти совпал по времени с приказом П.Тухачевского, датированным тем же числом, то есть 18 августа. Но при тщательном изучении материалов я нашел здесь столько противоречий, что должен остановиться на этом вопросе подробнее. Пан Сергеев на стр. 92 ясно пишет, что приказ был отдан 17 августа в 18 часов (в 6 вечера). При этом он утверждает, что

17-го утром в штаб фронта в Минске поступили сообщения о „начинающейся атаке каких-то польских сил из района Люблина, направленной прямо на север, и об одновременном разгроме Мозырской группы на широком фронте от Демблина до Влодавы«. А П.Тухачевский на стр. 83 пишет, что „к сожалению, о польском наступлении командование фронта узнало всего только 18 августа из разговора по прямому проводу с командармом

16. Последний об этом узнал только 17-го. Мозырская

группа совсем ничего не донесла о происшедшем... Командарм 16 в своем разговоре по проводу, докладывая о сложившейся обстановке, высказал свое мнение о необходимости отойти для того, чтобы устроиться, но считал наступление белополяков несерьезным и предвидел возможность ликвидировать его«. Я решительно заявляю, что какой-либо разговор командующего 16-й армией из Седлец с П.Тухачевским, находившимся в Минск-Литовске, 18 августа был невозможен, потому что еще 17-го вечером Седльцы в своей большей части были заняты нашей 21-й дивизией. И совершенно неправдоподобно, чтобы командующий 16-й армией, вынужденный поспешно менять место своего пребывания, мог 18-го разговаривать таким странным образом. Вечером и ночью 17 августа большая часть его армии (8, 10-я и 17-я дивизии) отступала в панике и беспорядке, и всякое сообщение между „командармом 16«и его дивизиями этой же ночью было перерезано. В воспоминаниях пана В.Путны „Под Варшавой«, где описываются действия советской 27-й дивизии, которая входила в состав 16-й армии и которая атаковала и взяла Радзимин, читаем следующее: „В соответствии с приказом командующего армией, полученным в 27-й дивизии около 16 часов

17 августа, дивизии армии должны были отойти к реке Ливец«. Причем п.Путна объясняет это тем, что 8-я и

10-я дивизии, находившиеся южнее 27-й, были нами, поляками, разбиты, а польские передовые отряды уже вошли в Минск. При этом он отмечает, что, выполняя приказ, 27-я дивизия в полночь 17 августа беспрепятственно отошла из-под Радзимина, уже имея перед собой в беспорядке отступающие части соседних южных дивизий. Сопоставив все эти факты, я думаю, что дата приказа П.Тухачевского была не 18 августа; либо это опечатка, либо П.Тухачевский умышленно изменил ее при написании своей работы. Поэтому и схема варшавского сражения, прилагаемая к моим рассуждениям, показывает обстановку на 17 августа, когда уже вступил в силу приказ П.Тухачевского и на следующий день начал действовать мой приказ.

Сразу должен отметить, что и тот и другой приказ

постигла практически одна и та же судьба — в обеих армиях они были выполнены не всеми, а только частью войск. Приказ П.Тухачевского, как он сам признается, был отдан слишком поздно. Поводом к нему послужил факт, что на левом фланге советских войск обстановка складывалась критически. Пан Тухачевский добавляет, что из-за распыления усилий 4-й армии п.Сергеева при отдании приказа у него не было уверенности, что он сможет на своем правом фланге быстро добиться реша — югдего успеха, к которому он так стремился. Таким образом, приказ об отходе из-под Варшавы был отдан советским полководцем под влиянием неожиданного для него наступления пяти польских дивизий. Если же он говорит, что приказ опоздал, то только потому, что, направляя свою левофланговую 16-ю армию на Ливец и пытаясь таким образом, как ему казалось, вывести ее из-под удара этих пяти польских дивизий, он не знал, что эта армия уже была неспособной к какому-либо сопро — тивлению.

На правом, северном фланге этой армии была 27-я дивизия, та самая, которая еще несколько дней назад захватила Радзимин, чем наполнила страхом всю Варшаву. Из описания действий этой дивизии, которое я уже цитировал, приведу дословно положение 16-й армии пополудни 18 августа: «Еще 18 августа утром выяснилось, что другие дивизии армии уже сошли со своих операции онных линий отступления, и их части, за небольшим исключением, двигались в северо-восточном направлении, как наименее опасном. Полевые штабы 2-й и 10-й диви^ зий в полдень 18 августа находились: первый — в Паплине, второй — в Суднёве, оба на участке 27-й дивизии. По шоссе Венгров — Соколов — Дрогочин шли части 21-й дивизии (она уже относилась к 3-й армии и принимала участие в боях под Раздимином), тылы и обозы 27, 2, 17, 10-й и 8-й (это все пять дивизий 16-й армии — ни одна не пропала!). Дорога была заполнена медленно движущейся непрерывной колонной в два-три ряда. Полевой штаб 27-й дивизии прибыл в Соколов в 21.30. 18 августа, когда выяснилось, что противник на рассвете 18 августа уже занял Седльцы и продвигался в

направлении на Соколов и Дрогочин; примерно в 21 час поляки уже заняли окрестности Разбитого Камня, выбив оттуда 50-ю бригаду (17-я дивизия). Бронепоезд противника подошел к Соколову и обстреливал из орудий шоссе, по которому все еще шли в несколько рядов обозы всех дивизий 16-й армии. Некоторые поредевшие части 8, 10, 17-й и 57-й (из Мозырской группы) дивизий и обозы отходили через Соколов в северо-восточном направлении (то есть уже не на Дрогочин!!!). В такой обстановке и при отсутствии технической связи с командованием армии в дивизии решено отойти за Буг, о чем сообщено командованиям 2, 10-й и 21-й дивизий«.

Таким образом, Ливец, назначенный П.Тухачевским как место остановки 16-й армии, уже 18-го вечером был оставлен всей этой армией под натиском авангарда нашей 21-й дивизии и принадлежавшего ему бронепоезда. Ко всему прочему, с Ливца ушла и одна дивизия советской 3-й армии. Эта картина, взятая не из наших боевых донесений, а из описаний самого противника, свидетельствует о плачевном состоянии 16-й армии, которая победоносно прошла огромный боевой путь от Березины до Варшавы. Теперь же эта армия, после сражения 17 августа, всего лишь с двумя нашими дивизиями (14-й и

15-й), не смогла решить ни одну из поставленных перед ней задач под натиском всего лишь авангарда одной дивизии (21-й). Добавлю, что все три наши дивизии: 14,

15-я и 21-я, которые 17-го и 18-го последовательно громили 16-ю армию, были ее старыми знакомыми, так как от Березины и до самой Варшавы они так или иначе находились с ней в постоянном контакте. Итак, 16-я армия приказ П.Тухачевского выполнить не могла.

Посмотрим на следующую, 3-ю армию. Приказ предписывал ей остановить противника. Мы уже видели, что ее правофланговая 21-я дивизия оказалась втянутой в катастрофу 16-й армии и разделила с ней ее безрадостную судьбу. Остальные три дивизии, еще недавно атаковавшие Варшаву и Зегже, сейчас отходили за Буг. Пан Сергеев пишет, что положение соседней с севера 15-й армии резко ухудшилось 19 августа, когда она на левом фланге потеряла связь с поспешно отходящей на восток 3-й армией.

Со своей стороны процитирую отрывок из моего письма ген. Розвадовскому, написанного в ночь с 19 на 20 августа: «Для меня до сих пор является загадкой, где находится 3-я армия противника, а также та часть его

15-й армии, которая не участвует в операциях севернее Модлина«. Эту загадку я пытался разгадать и много позже, после войны. Мне известно, что 3-я армия очень слабо оборонялась на Буге, затем поспешно отходила через Остров, но в результате стремительного преследования нашей 4-й армии, действовавшей в соответствии с моим приказом от 19 августа, эта советская армия не смогла выполнить задачи, возложенные на нее пТуха — чевским, то есть не остановила противника. Правда, 20-го и 21-го время от времени случались стычки с небольшими отрядами, которые легко рассеивались, но настоящего и организованного сопротивления оказано не было. На последней схеме п.Сергеева я нахожу 3-ю армию 19 августа — под Вышковом, 20-го — за Остро — вом, а 22-го она старательно обходит Белосток и Ломжу и уже устремляется в направлении Оссовца. И вновь я должен констатировать, что еще одна советская армия, 3-я, не выполнила приказ П.Тухачевского и, победоносно преодолев перед этим огромное расстояние от „извилистого ручейка Ауты«до полноводной Вислы, теперь быстро, очень быстро отступала, не желая выполнять приказ и вступать в бой с двумя польскими дивизиями, наступающими на нее с юга.

Приказ П.Тухачевского был выполнен только его

15-й армией, которая встала стеной для спасения положения. В ее задачу входило обеспечение отхода 4-й армии, авантюрно выдвинутой далеко на запад, и в течение 18 и

19 августа она старалась эту задачу выполнить. Но как всегда бывает при поражениях, в худшем положении оказывается самый стойкий. 15-я армия была атакована тогда, когда другие армии либо поспешно отходили на северо-восток (16-я и 3-я), либо пытались собрать для отступления свои слишком разрозненные дивизии, как это делала 4-я армия, которая, кстати, слишком поздно получила приказ.

Ситуацию, в которую попали советские 15-я и 4-я

армии, невозможно понять, не сопоставив ее с действиями наших войск западнее Нарева. Как я уже говорил, мой приказ от 18 августа не был в точности выполнен всеми войсками. Приказ ясно указывал общее направление наступления всем армиям, за исключением самой западной, 5-й, на северо-восток. 4-я армия должна была идти в общем направлении на Мазовецк с таким расчетом, чтобы сблизиться со слишком изолированной 2-й армией ген. Смиглого, движущейся к Белостоку. Эта 2-я армия имела двойную задачу: прикрывать нас с востока, выделив для этого большую часть сил, и одновременно попытаться перерезать пути отхода противника на восток на линии Бельск — Белосток. Сил для этого у нее было очень немного — естественный итог абсурда, заложенного в стратегическое построение для битвы под Варшавой.

1-я армия, освобожденная от какого-либо воздействия противника в результате моей удачной контратаки со стороны Вепржа, в приказе от 18 августа получила направление дальнейших действий на Ломжу — Остроленку. Этого она не выполнила ни 19-го, ни 20-го. Уже в приказе на 19 августа действия 1-й армии были как бы раздвоены. Выполняя мой приказ от 18 августа, 8-я и 10-я дивизии и 7-я резервная бригада начали выдвижение на Буг, выдерживая указанное направление на Ломжу и Остроленку, а действия остальной части этой армии как бы слились с действиями 5-й армии. Таким образом, когда противник, по сути дела, уже начал отступать, наша 1-я армия в соответствии с приказом ее командующего держала свои главные силы не восточнее, а западнее Нарева. Уже 20-го такая западная направленность мыслей и действий командования 1-й армии проявляется настолько явно, что вся армия, не исключая и дивизий, действовавших восточнее Нарева, получает приказ вернуться на западный берег Нарева. Это распоряжение, в корне противоречащее моему приказу от 18 августа, было вызвано предположением, что противник концентрирует две свои армии, то есть 4-ю и 15-ю, севернее Цеханова в районе M лавы.

Когда я говорил, что единственной армией, выполнившей приказ П.Тухачевского, была 15-я, то не могу не

признать, что в течение 18 и 19 августа она действовала очень доблестно, ибо вызвала концентрацию польских сил в западном направлении, наиболее непригодном для всей операции, тем самым отвлекая на себя целую нашу

ко армию. Это направление было тем более неудачным 20 августа, так как советская 15-я армия вечером 19-го решила отойти через Остроленку как раз в направлении на Ломжу, из которой по роковому приказу, противоречащему, повторяю, моим распоряжениям, ушли наши войска. Пан Сергеев на стр. 92 не оставляет в этом никаких сомнений. Он пишет, что приказ об отступлении получил в Сероцке только 19 августа. Он еще мог через Млаву и Пшасныш лично переговорить с П.Тухачевским, находившимся в Минске. И только после личного разговора с командующим фронтом он „убедился в необходимости отвести свои войска не под Цеханов, а значительно дальше на восток. Только 19 августа 4-я армия начала свой отход«. Что касается 15-й армии, то п.Сергеев пишет, что 17, 18 и 19 августа она вела бои и еще держалась, „но не получив помощи на своем правом фланге от 4-й армии, а на левом потеряв связь с поспешно отходящей на восток 3-й армией, она решается, впрочем, в соответствии с директивой фронта, на отход и идет через Остроленку на Ломжу«. На стр.94 п.Сергеев рассказывает, что в тот же день, 19 августа, когда вновь прервалась связь с командованием фронта, он попытался ее установить через 15-ю армию и попал как раз на тот момент, когда ее арьергарды покидали Цеханов в направлении на Остроленку. Поняв, что он уже отрезан от

15-й армии, и не желая попасть в плен, он поехал на восток на Августов и Гродно. Итак, в то время, когда

19-го вечером 15-я армия поспешно отступала на восток, наша 1-я армия предпринимала забавный маневр форсирования Нарева в прямо противоположном направлении — на запад.

Этот странный и нелепый приказ, в немалой степени уменьшивший масштабы поражения советской армии под Варшавой, вызвал с моей стороны сильное негодование, но, к сожалению, слишком незначительные исправления. В специальном приказе, направленном на 8-ю дивизию,

уже подошедшую к Острову, я ей запретил выполнять приказ комадующего своей армией и подчинил ее 4-й армии, которую и направил на осиротевшее направление — на Ломжу. Этим я ослабил натиск на отходящую советскую 3-ю армию, которая, по определению п.Серге — ева, меньше других ощутила на себе последствия варшавского поражения. Этим же я подверг опасности армию ген. Смиглого и особенно ее правофланговую ко дивизию легионеров, которая была обречена на действия в полной изоляции без какой-либо поддержки соседних армий*.

Не раз по окончании войны я пытался проанализировать свои действия и действия других людей во время варшавского сражения. Мне всегда казалось, что я не полностью воспользовался обстановкой, сложившейся в результате атаки пяти наших дивизий от Вепржа. Этой атакой я достиг того, что 17 августа был отдан приказ об отступлении всех „советских войск от Варшавы на восток. Но анализ всегда приводил меня к мысли, что с моей стороны имели место довольно существенные промахи, которые не позволили превратить разгром, нанесенный советским войскам под Варшавой, в окончательное поражение воюющего с нами государства, из которого оно уже не нашло бы выхода. Первый недостаток, который я оценил сразу, — это неэффективное использование времени 18 августа, то есть дня, который я провел в Варшаве. Этот день для нашей 4-й армии, а точнее — для ее последующего наступления, был практически потерян. Без моего непосредственного нажима эта армия почти ничего не предприняла, даже для выяснения обстановки. А если бы я ее продолжал подталкивать, она могла бы свободно выйти к Бугу и своими

'Мне не удалось найти в наших архивах довольно резкую депешу,

которую я направил из Седлец командованию 1-й армии в связи с ее

неожиданным маневром. В сохранившихся у меня черновиках, кроме

резкого определения «идиотизм«, я называю этот маневр «концентрацией

находившейся в опасности Варшавы многочисленных элементов, наибо—

авангардами уже 18-го показать размеры поражения, которое потерпела советская 16-я армия, а также войти в соприкосновение с отступающей 3-й армией противника.

Такая возможность существовала, если учесть, что действия 4-й армии могли быть дополнены и поддержаны усилиями всей 1-й армии, если бы она в тот же день двинулась в направлении, определенном для нее только приказом от 18 августа пополудни. Я провел этот день в Варшаве, где, как я уже говорил, не хотели смотреть на обстановку так оптимистически и где пытались обойтись лишь половинчатыми мерами. Вторым промахом, вскрытым при тщательном анализе, было 19 августа, когда, увидев половинчатость мер, предпринимаемых господами в Варшаве, я не взял немедленно все бразды правления в свои руки и не ликвидировал в зародыше организационный хаос и бездеятельность в управлении, которые развивались и нарастали после моего отъезда из столицы 12 августа. Страх и абсурд, порожденные нашими неудачами и поражениями за последний месяц и положенные в основу решения на варшавское сражение, настолько сильно укоренились в столице, что люди с большим трудом освобождались от их влияния. Здесь постоянно ощущалось желание держать на непосредственном фронте у Варшавы побольше войск, как бы ограждающих город от страха. Быстрый, молниеносный поворот событий, совершенный мной при помощи столь мизерных сил, всем казался каким-то непрочным и ненадежным — ведь перед этим вся наша армия в течение полутора месяцев не могла справиться с неприятелем ни на юге, ни на севере. В такой атмосфере, когда по городу еще блуждал призрак недавнего кошмара, подхватывался любой слух о мельчайшем проявлении активности противника и на этом фоне раздувалось пламя панического страха перед все еще возможным поражением и гасилась всякая искра надежды на победу. В умах и сердцах как бы продолжалось затмение, в то время как я уже 19-го и 20-го чувствовал себя совершенно свободным от какого-либо страха. Я прекрасно понимал, что надо как можно скорее убрать из-под Варшавы этот стратегиче—

ский абсурд — чрезмерное и бессмысленное скопление войск. Как уже говорилось, во время моего пребывания в Варшаве 18 августа самые горячие дебаты разгорелись вокруг известий из Плоцка, захваченного в этот день Советами, вокруг сообщений о штурме Влоцлавска и о передвижениях советских войск в предместьях Бродницы и Торуня. Этим как бы еще больше нагнеталась мнительность, порожденная нашими недавними поражениями, — враг продолжал продвигаться вперед, на запад, захватывая все новые города. Поэтому, признаюсь, я с удивлением читал у П.Тухачевского его жалобы на 4-ю армию, а у п.Сергеева — признание во всех грехах, которые приписывались 4-й армии в период варшавского сражения. Ну а нарекания П.Тухачевского уж совсем необоснованны. Ведь 8 августа он сам отдал приказ, предписывающий 4-й и 15-й армиям не взятие Варшавы, а „поход за Вислу«.

Вот и пошли обе армии прямо на запад, мимо Варшавы, мимо сосредоточенных там польских войск. А до Вислы в районе Плоцка и Влоцлавка дошла только 4-я армия п.Сергеева, двигаясь, как и раньше, широким фронтом. Для идеи форсирования Вислы это был совсем неплохой способ. Так за что же П.Тухачевский жалуется на п.Сергеева? По-моему, оба автора, критикуя действия 4-й армии, испытывали чье-то влияние. Судя по цитатам, этим авторитетом был один из французских офицеров, который провел анализ, кстати, очень поверхностный, и издал брошюру об этом сражении. Сей француз с иронией замечает, что советская 4-я армия, вместо того, чтобы быть под Варшавой, боролась скорее с Версальским договором, чем с поляками. Он даже относит советское поражение в варшавской битве в какой-то степени за счет отсутствия взаимодействия 4-й армии с другими войсками. Для меня эта нелепая мысль вполне объяснима. Она основывается на самовнушении страха за Варшаву, когда все, даже не подозревая об этом, подсознательно хотели видеть войска П.Тухачевского, сосредоточенными у стен столицы, а не где-нибудь в Другом месте. Тем временем, в соответствии с приказом от 8 августа, 4-я армия и не собиралась драться за

Варшаву, как, впрочем, и самая многочисленная 15-я, которая обходила нашу столицу и вела бои только одним своим левым флангом. Надо прямо сказать, что Вислу в этом „походе за Вислу«увидела только одна 4-я армия п.Сергеева. Продвинувшись дальше всех на запад, она оказалсь при отходе в самом затруднительном положении по сравнению с другими армиями. Но ее заслуга состоит в том, что она долго сохраняла в нас, поляках, призрак наших былых поражений и этим очень помогла 3-й и 15-й советским армиям при их отступлении.

Вернемся, однако, к истории отхода советских войск и к анализу наших действий в этот период. Наша 1-я армия волей ее командующего подтягивалась на запад, а 4-я была направлена мной на Ломжу; туда же, к Ломже, устремилась вечером 19-го и отступающая в полном составе советская 15-я армия. Для прикрытия отхода 4-й армии она оставила одну дивизию севернее Цеханова. К поспешному отступлению 15-й армии присоединились некоторые части 4-й, успевшие миновать Цеханов. Уже 21 августа вся эта масса войск достигает Ломжи, прикрывая свой дальнейший отход боковой заставой в районе Снядово. Наша 4-я армия, вынужденная изменить направление и тем самым освободить от своего непосредственного натиска советскую 3-ю армию, не успела вовремя к своей новой цели, оставленной 1-й армией в результате странного и непонятного маневра на запад. Поэтому 21-го под Снядово в контакт с отступающей 15-й армией вступают только авангарды левофланговой 15-й дивизии. Правда, эти части взяли Снядово, что вызвало в советских войсках в Ломже настоящий переполох. Утром 22-го подходят главные силы нашей 15-й дивизии и сильным ударом вечером занимают Ломжу. В таких условиях, конечно, не могло быть и речи о каком-то упорядоченном отступлении. Когда на следующий день я приехал в Ломжу, мне рассказывали, что многие подчиненные П.Тухачевского расспрашивали жителей Ломжи не о чем другом, как только о дорогах, ведущих в Восточную Пруссию. То есть опять целая армия противника спешно отходила под натиском всего одной нашей дивизии.

Остается еще 4-я армия на западе. Она продвинулась

дальше всех, вплоть до берегов Вислы, и позже всех получила приказ; к тому же она потеряла своего командующего, который совсем недавно шел от победы к победе, а теперь быстро, очень быстро ехал в направлении Августова и Гродно. Эта армия своими прежними победами и силой боевого духа нагоняла такой страх, приковывала к себе такое пристальное внимание, что все силы (кроме двух дивизий), собранные под Варшавой для отпора П.Тухачевскому, были брошены на нее, эту армию, чтобы окружить ее, опутать густой сетью и раздавить. С востока к ней движется наша 1-я армия, но связанная предписанными ей новыми разворотами и маневрами и вынужденная часто без мостов еще раз переходить Нарев, она не успевает никуда — ни в Ломжу, куда была направлена моим приказом от 18 августа, ни под Млаву, куда послали распоряжения собственного командующего. С юга на советскую 4-ю армию напирает наша значительно более активная 5-я армия. Но войска п.Сергеева и без своего командующего защищаются, как львы. 22 августа, когда Ломжа с ее мостом через Нарев была уже в моих руках, 4-я армия прорвала заслоны и открыла путь своей пехоте и обозам. На следующий день она смяла последний отряд, второпях высланный в Хожеле 5-й армией, и двинулась на запад. Но было уже поздно. Ей уже преградили путь две дивизии (14-я и 15-я) из состава нашей 4-й армии. После короткого боя и неудачной попытки прорвать и эту преграду 4-я советская армия отказалась от дальнейших действий, перешла границу Восточной Пруссии и сложила там оружие. Так закончилась историческая битва под Варшавой.

Пан Сергеев прилагает к своей книге схему этого сражения. Она несколько запутанна и не совсем точна в части, касающейся наших действий, которые он не мог полностью знать и понимать. Для характеристики действий советских армий я воспроизвожу эту схему в общих чертах, без мелких подробностей, иначе не каждый сможет разобраться в этой хаотично, плохо управляемой с обеих сторон битве. Подробный анализ сражения под Варшавой я оставлю на более позднее время!

9—322

Здесь же хочу ограничиться лишь его общей стратегической оценкой, поэтому в таком же плане воспроизвожу и упомянутую схему. Так можно более отчетливо представить себе стратегические действия войск п.Тухачев — ского, его отдельных армий. Обрисую коротко их судьбу, начиная с юга.

Мозырская группа показана на схеме линией, соединяющей 58-ю дивизию во Влодаве с какой-то стрелкой под номером 57 в районе Желехова, и таинственным кружком вокруг Лукова. Ни эта схема, ни действия моих войск не прояснили для меня тайну Мозырской группы, успешно наступавшей с 4 июля по двум направлениям, но не оказавшей абсолютно никакого сопротивления 16 и

17 августа; поэтому позволю себе ограничиться лишь краткой оценкой. 58-я дивизия два раза безрезультатно пыталась остановить нашу 3-ю дивизию легионеров, но, разбитая, была вынуждена отступить за Буг, отдав Влодаву и Брест, которые и были заняты 19 августа. В дальнейшем 3-я дивизия легионеров остановилась в Бресте и перешла к пассивному прикрытию Буга. Активные же действия войск ген. Смиглого в северном направлении свелись лишь к наступлению 1-й дивизии легионеров и кавалерийской бригады при поддержке с запада 21-й горной дивизией. Остальные силы Мозырской группы вместе с 57-й дивизией в расчет можно не принимать, так как они на самом деле были „рассеяны«до такой степени, что пленных из 57-й дивизии брали все наши войска, начиная от левофланговой 14-й до правофланговой 1-й дивизии легионеров, на всем пространстве от Вепржа до Белостока и Ломжи.

Затем мощный удар получила 16-я армия. Ее южные 8, 10-я и 17-я дивизии были атакованы 17-го вечером и

18-го утром с двух сторон в районе Колбели и Минска нашими 14-й и 15-й дивизиями. Часть советских дивизий сразу же рассеялась и начала отход в естественном для себя направлении, то есть туда, откуда пришла, — на восток, к Бресту. Это о них я писал в своем письме ген.Соснковскому. Большая их часть была выловлена местными жителями, которые устраивали на них настоящую охоту. На схеме п.Сергеева мы видим 16-ю армию,

как 18 августа она собирается под Венгровом с намерением отступать на Дрогочин. Атакованная вечером того же дня авангардом только одной нашей дивизии (21-й) и зная, что конница и авангард 1-й дивизии легионеров уже перерезали ей путь в Дрогочине, 16-я армия отступает, как показано на схеме, на север, в сторону Вельска. Попытки организовать сопротивление на Буге терпят неудачу, главным образом благодаря обходному маневру 1-й дивизии легионеров; в районе Вельска небольшому количеству войск с частью обозов удается оторваться от преследования и уйти в направлении Волковыска. Отступление остальной армии оказывается отрезанным в результате занятия Вельска 20 августа частями нашей 1-й дивизии легионеров; не оказывая почти никакого сопротивления, 16-я армия устремляется на север в поисках выхода через Белосток.

Действия 16-й армии на схеме п.Сергеева обрываются в Вельске, далее показаны лишь разрозненные стрелки. Поэтому я позволю себе позаимствовать некоторые данные у п.Путны, историографа советской 27-й дивизии в этом походе. Он пишет, что 27-я дивизия попыталась вновь овладеть Вельском, а когда ей это не удалось, 16-я армия, не имевшая никакой связи ни со своим командующим, ни с другими советскими армиями, с трудом форсировала Нарев под Суражем и примерно в полдень 22 августа вышла к 12-й версте шоссе Белосток — Мазовецк, когда Белосток уже с утра 22-го был занят передовым отрядом 1-й дивизии легионеров. Вот как описывает п.Путна происходящее на той 12-й версте: «На шоссе скопились многочисленные обозы и отельные части трех армий (407, 408, 409-й полки и части 2, 3, 6, 8, 10, 17, 21, 55-й дивизий). Противник прочно удерживал Белосток и попытки частей 2-й и 21-й дивизий выбить его из города успеха не имели«. Вечером одни предприняли новую отчаянную атаку на Белосток, а другие — ночной марш-обход. Некоторое время путь через город был даже открыт, но в результате всех этих действий в руках 1-й дивизии легионеров осталось большое количество военного материала и множество пленных. Состояние армии очень точно передает п.Сергеев:

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: