Ливонский аспект в выборе Иваном Грозным приоритетов и форм своей политики

Но все это будет потом, а в начале 1560-х гг. «Жалобный плач города Полоцка» пугал жителей Ливонии, укреплял в Западной Европе неприятный для России стереотип страны «нецивилизованной и варварской». Это беспокоило Москву.

Чтобы удержать Прибалтику, московская дипломатия решилась снова вернуться к гибкости. Постепенно с оставшимися у руля руководства страной членами Избранной рады, а позже уже с опричным окружением, куда входили и пленные ливонцы, Иван Грозный разрабатывал еще один план относительно судьбы Ливонии. Он предполагал воссоздание ливонского государственного единства через учреждение под покровительством России буферного Ливонского герцогства или королевства. Первоначально главой его виделся пленный бывший магистр Ордена Фюрстенберг. Однако ввиду отказа Фюрстенберга от роли московского вассала, как сообщают ливонские источники, или же вследствие кончины магистра Фюрстенберга, согласившегося на российский протекторат над Ливонией и даже выехавшего к границе, как свидетельствуют польские источники, данный план пришлось отложить. Начали поиски нового кандидата на ливонский престол. Второй легитимный глава гибнущего Ливонского государства Кетлер сразу отклонил российское предложение. К концу 1560-х всплыла кандидатура принца Магнуса, представителя династии Ольденбургов (дат. - Oldenborgske slægt, нем. - Haus Oldenburg). Магнус был младшим сыном датского короля Христиана III (1536—1559). Он являлся номинальным правителем острова Эзель. Магнус вместе со своим старшим братом датским королем Фредериком II (1559-1588) с начала Ливонской войны грезил о распространении датского влияния на всю Эстляндию.

Стоит отметить также, что упорная борьба за Ливонию внутри самой России порождала парадоксальную смесь политики крайнего деспотизма, подражания (порой карикатурного) историческому опыту Запада, сочетаемых с «гоньбой» за западными военными «новинами» и «немцами». Роль западных иностранных любимцев Ивана Грозного в его ближайшем окружении возрастала.

Известные отечественные историки Р.Ю. Виппер и А.Л. Хорошкевич связывали причины установления опричнины с решимостью царя изыскивать в уставшей от войн стране все новые и новые ресурсы для затянувшейся войны за «ливонское окно в Европу». Государственный террор, как один из основных методов управления собственным обществом, в годы опричнины сопровождался самым свободным за всю русскую историю XV-XVII вв. въездом в Россию выходцев из Западной Европы, желающих поступить на русскую службу.

Отечественный литератор и историк В. Шаров в самой опричнине увидел извращенное подражание ливонскому опыту. Имеется в виду опыт крестовых походов и создания по их ходу военно-монашеских орденов. Признание православной церковью, в том числе и русской, католицизма «еретической верой» вовсе не исключало интереса к ее деяниям. «Военно-монашеские ордена должны были показаться Грозному идеальным решением всех стоящих перед ним проблем, идеальным способом организации военного сословия России — новой Святой земли. Воинство, в свое время созданное исключительно для защиты и распространения истинной веры, было именно тем, в чем нуждалась Россия. Записки иностранцев, описывающие жизнь в Александровской слободе — столице опричнины, а также те права и привилегии с одной стороны, а с другой — ограничения, которые налагались на опричников, рисуют картину, весьма схожую с бытом военно-монашеских орденов, естественно, с теми поправками, которые были детерминированы специфическими для России особенностями»[846].

В данном вопросе мы полностью согласны с мнением В. Шарова, хотя в историографии проводились также параллели между корпусом опричников и османскими янычарами.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: