Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Ночь седьмая. Часть 4 3 страница




Когда туман рассеялся, появилась снова неизвестная комната. И Исин вдруг заметил. Комнаты менялись, они были всегда разными, но поразительно очень мало отличались одна от другой. Хотя Исин даже не представлял, как можно изменить комнату, чтобы она разительно отличалась от других, не изменив ее суть.

Все те же игрушки, разбросанные по полу, все та же кровать, где-то между дверью и окном, чтобы при желании можно было либо убежать из комнаты, либо выйти в окно, в зависимости от ситуации. На кровати сидела девочка и кричала что есть мочи. Исин задумчиво оглядел комнату, потому что Чондэ поблизости не было видно. На первый взгляд. Позже Исин нашел его сидящим в углу спиной к ребенку, он затыкал уши и пытался исчезнуть из этого мира, раствориться, провалиться сквозь землю, потому что выносить этот крик он не мог.

— Замолчи! — Чондэ начал шарить рукой по полу, пока не наткнулся на игрушку, которую, не оборачиваясь, кинул в ребенка. — Тише будь!

Девочка не реагировала. Она продолжала кричать, переходя на визг. Исин поразился объему ее легких. Умению так долго держать чистую ноту мог позавидовать любой певец. Через какое-то время Исин и сам стал зажимать руками уши, потому что звук был действительно невыносимым.

Вопреки ожиданиям, на такой душераздирающий крик никто бежать не торопился. Это показалось странным. Первая мысль, которая посетила голову Исина, была о том, что если девочка не замолчит, прибегут родители или опекуны, даже если они находятся на другом конце города, страны или вообще в другой галактике. Но никто не бежал. Тогда Исин подумал, что возможно ребенок и его родители находятся в разных плоскостях в данный момент. Этот мир ведь такой странный, может быть все, что угодно.

Словно осознав, что на ее визг никто не бежит, девочка перешла к наступлению.

— Мама! — почти завизжал ребенок. — Мама!

Видимо это возымело эффект, потому что спустя минут пять на безостановочный зов все же пришли. В открывшуюся дверь лениво вошла женщина, усталость от жизни отражалась на ее лице. Она бросила на девочку обреченный взгляд, будто раздумывая, стоит ли ей просто развернуться и уйти или же надо попытаться заставить ребенка замолчать.

Исин поразился с каким спокойствием женщина реагирует на истерику дочери. Она была так безразлична к этому, как будто ей приходилось сталкиваться с этим каждые несколько часов. Видимо так и было, потому что Исин был в полной уверенности, что девчонка на редкость капризна и добивается желаемого извечными криками.

— Что случилось? — спокойно поинтересовалась женщина.

— Монстр! Мама, там монстр! — девочка подползла к краю кровати и указала своей маленькой ручкой в угол, где сидел Чондэ.

Женщина очень медленно повернула голову, бросая взгляд на угол через плечо и, разумеется, ничего там не увидела. Девочка внимательно наблюдала за матерью, желая проследить ее реакцию.

— Там никого нет, — спокойно заключила женщина, оборачиваясь к ребенку. — Ложись спать.

— Нет, он там! Вот же! — продолжала возмущаться девочка, считая, что это какой-то заговор против нее, потому что она-то своими глазами видит, что там кто-то есть, и не может быть, чтобы там никого не было.

Чондэ, придя в себя после крика, от которого еще звенело в ушах, с чувством собственного достоинства выпрямился, в полной мере осознавая, что ему ничего более не грозит, и подошел к кровати, нагло встав рядом с матерью девочки.

— Мам! — вскрикнула она, ошарашено. — Он тут! Он тут! Он собирается меня съесть! Мама!

— Никого здесь нет, — снова повторила женщина, устало потирая глаза.

— Рядом с тобой, мам!

— Нет никого рядом со мной, тебе кажется.

Чондэ, самодовольно усмехнувшись, показал девочке язык и материализовал в руке черный зонт, только он разительно отличался от того, что видел Исин. Это был длинный зонт-трость, пронзительного черного цвета, такого же, как непроглядная темнота, и на то, чтобы его открыть, требовалось чуть больше сил, чем для автоматического.

— Ложись спать, — чуть с большим нажимом произнесла женщина.

Оторопевшая девочка перевела полный ужаса взгляд с Чондэ на мать, словно бы не верила, что та так спокойно реагирует на происходящее.

— Она права, — пожал плечами Чондэ, снова привлекая к себе внимание ребенка, — маму надо слушать, а иначе…

Дослушивать, какую угрозу в этот раз выдумал молодой человек, девочка не стала, она и так поняла, что послушание сейчас может сберечь ей жизнь. Так она думала. Разумеется, убивать ее никто не собирался. Если бы Чондэ мог, он бы… нет, даже если бы мог, он бы не стал, но припугнуть бы припугнул. Однако сейчас его руки были связаны. Находясь в нескольких шагах от спасения своей души, разве мог он позволить себе выкинуть какую-нибудь глупость? Нет, он должен быть максимально покладистым и добрым.

Ребенок торопливо залез под одеяло. Чондэ и женщина ждали, когда же девочка перестанет ворочаться и замрет, после чего мать поцеловала ее в лоб и вышла из комнаты, пожелав сладких снов. О том, что она оставила своего ребенка наедине со страшным монстром, она не имела ни малейшего понятия.

— Тебе стоит знать, — начал Чондэ, когда в комнате повисла давящая тишина, — нет никаких монстров. Это всего лишь воплощение твоих страхов. Или же ты просто чувствуешь, что в этом мире есть зло, но не находишь его источник, и оттого пытаешься придать ему форму… Когда ты вырастешь, ты поймешь, что боялась вовсе не того.

Чондэ медленно подошел к ребенку, наклоняясь над самым ее ухом, от чего девочка в страхе замерла, не в силах проронить ни звука.

— Не монстров под кроватью надо бояться, — прошептал он тихо, — а людей. Они самые страшные монстры. Страшнее тех, что ты можешь себе вообразить. И самое страшное в этом то, что они абсолютно непредсказуемы. Ты не можешь знать, когда они тебя… съедят.

Девочка испуганно смяла своими пальчиками одеяло, широко распахнутыми глазами, полными ужаса, вглядываясь в темноту.

— А теперь спи сладко, — ядовито пропел Чондэ, выпрямляясь, — и бросай эту дурную привычку бояться меня.

И он раскрыл черный зонт над ребенком, погружая его в глубокий вязкий сон без снов. Исин неуверенно поджал губы. Белый туман заструился из-под двери, заполняя собой комнату, сменяя воспоминания.

Исин стал замечать, что на смену воспоминаний с каждым разом уходило чуть больше времени. Сквозь дым проскальзывали картинки, просачивались отдельные фразы, но Чжан не сразу осознал, что они относятся к каким-то другим воспоминаниям, ускользающим вслед за туманом.

— Перестань! — послышался крик Чондэ.

— Нет! — вторил ему капризный детский голос.

— Хватит! Ложись спать!

— Не хочу!

Исин сначала не придал значения этому диалогу. Туман не рассеивался, так что молодой человек посчитал, что это очередное сквозное воспоминание, но нет, оно очень медленно, почти еле заметно, проступало сквозь дымку, будто фотография, которую проявляли.

Чондэ стоял посреди комнаты, раздраженно кривя губы, и старался увернуться или отбить зонтом летящие в него игрушки, которые кидал в него скачущий по комнате мальчик.

— Я тебя сейчас зонтом по жопе отлуплю, если не прекратишь! — рявкнул Чондэ, но ребенка это только сильнее раззадорило.

— Я все папе расскажу! — крикнул мальчик, запуская еще одну игрушку в Чондэ. — Он тогда сам тебя зонтом по жопе отлупит!

Чондэ сделал глубокий вдох, желая успокоиться. Видно было, что такое хамское поведение выводило его из себя. Это было оскорбительно. Нажалуется папе? Да что с этими детьми не так? Никакого уважения! Неблагодарная работа.

— Слушай сюда, — молодой человек в несколько шагов преодолел комнату и болезненно схватил мальчишку за локоть, — я сам твоему папу по жопе отлуплю, понятно? Вдвоем у меня будете лежать на пузе и послушно сопеть в обе дырки. Быстро спать!

— Пусти! — ребенок начал брыкаться и выкручиваться из захвата, размахивая свободными конечностями. — Пусти меня!

— Отпущу, если пойдешь спать…

— Не пойду! — крикнул ребенок, с силой ударяя ногой Чондэ под коленку.

— Ах ты! — вскрикнул молодой человек, разжимая руку. Это было больно.

Обиженный такими нападками мальчишка принялся хватать с пола игрушки и с еще большим энтузиазмом бросать их в Чондэ. Тот же, выбитый из колеи нанесенным ему ударом, никак не мог справиться с обстрелом, поэтому большая часть игрушек попала в цель. И это было неприятно.

— Мелкий засранец! — вскрикнул Чондэ, когда в ход пошла подушка, прицельно пущенная слабыми ручками ему прямо в лицо. — Ты напросился!

Молодой человек вскинул вверх руку с зонтом, направляя его в сторону ребенка. Послышался глухой выстрел, и веревки, словно змеи, опутали мальчика с ног до головы, сковывая его движения. Не удержав равновесие, ребенок рухнул на пол.

— Так-то! — произнес Чондэ, гордо выпрямляясь и откидывая назад мешающие волосы. — Знай наших! Будешь знать, как не слушаться Оле-Лукойе!

— И кто из вас больший ребенок? — с сомнением проговорил Исин, вскидывая брови. Он явно не поддерживал такие методы воспитания непослушных детей, хотя отчасти он был с Чондэ солидарен. Исин иногда и сам не знал, как обойтись с детьми. Он всегда считал, что любил их, но это, вероятно от того, что ему не приходилось ежедневно с ними сталкиваться и вести воспитательные работы. Дети — это хорошо, если они не твои.

Чондэ уложил ребенка на кровать, раскрывая над ним черный зонт. Уходя, он чуть не забыл развязать мальчика, хотя ничего бы не случилось, забудь он. Родители бы, возможно, сказали ему спасибо за это. Тем не менее, он все же освободил ребенка от веревок, стирая все следы своего присутствия здесь. После того, как он ушел, Исина отбросило в другое воспоминание.

Это произошло практически мгновенно. Чжан не успел ничего осознать. Белый туман пролетел перед глазами, и вот он, сидит в неудобной позе в шкафу вместе с Чондэ. Исин даже не успел осознать, что поменял положение в пространстве. Он лишь почувствовал, что ему тесно. На спину и ноги неприятно давили стенка и дверца шкафа, сверху свисала одежда. И поза была такая неудобная, словно его в этот шкаф забросили. Он полулежа, полусидя жался где-то в уголке, а ноги каким-то неведомым образом, согнутые в колене, были прижаты к груди, упираясь подошвами ботинок в дверь. Исин попытался подняться, но для этого было слишком тесно. Затылок неудобно упирался в стенку, и ее плоская поверхность причиняла почти физическую боль своим неудобством. А рядом спокойно сидел Чондэ, обнимая свои ноги, будто ребенок. Он был абсолютно спокоен, будто это было для него обычным делом. Исин долго наблюдал за ним, за его лицом, насколько это позволяла темнота и одежда, и единственный вывод, который смог сделать, был о том, что Чондэ здесь явно не прячется. Было ощущение, будто он просто залез сюда чтобы посидеть в тишине.

А потом дверцы шкафа открыли. Исин практически выкатился в комнату. Как только его ноги ничего не сдерживало, они тут же выпали наружу, утягивая за собой тело.

— Они ушли, можешь выходить, — послышался детский голос.

Исин вгляделся в лицо мальчика. Оно было ему знакомо. Это был Том. Тот самый Том, который боялся монстров в шкафу, и в этом была некоторая ирония, потому что сейчас он прятал в этот шкаф Чондэ. Вот только от кого? Кто ушел? Почему Чондэ должен был прятаться от них в шкафу? Исин хотел спросить об этом, но понимал, что никто ему не ответит.

Чондэ спокойно вылез из шкафа, и выражение лица его в этот момент было каменным. Он бросил холодный взгляд на Тома и кивнул ему в сторону кровати. Тревога завозилась на глубине сознания Исина. Ему вовсе не нравилось выражение лица Чондэ. Оно было не столько спокойным, сколько напряженным и серьезным. Было в нем что-то тревожное. Причин этому Исин не находил, и оттого ему было тревожнее вдвойне. Словно какая-то тайна крылась в происходящем.

Том послушно лег на кровать, забираясь под одеяло. Чондэ присел на кровать рядом с ним.

— Ты расскажешь мне сказку, Оле? — мальчик поднял на молодого человека свои огромные карие глаза.

Чондэ молчал, погруженный в свои мысли. Он был непривычно тих, и Исин знал, что ничего хорошего это не предвещает. Что Чондэ скажет, когда прервет это затянувшееся молчание? Откроет ребенку тайну мироздания или скажет, что не придет больше?

— Оле? — позвал Том, понимая, что Чондэ где угодно, но только не здесь.

— Ммм? — молодой человек все же посмотрел на мальчика, однако взгляд его так и остался пустым.

— Сказку, ты расскажешь мне сказку?

— А… да, конечно, — Чондэ растрепал волосы мальчика, задумчиво поджимая губы, — итак, слушай…

Почему-то сомнений в том, что из всех детей по какой-то причине общий язык Чондэ смог найти только с Томом, у Исина не было. По какой-то причине среди всех детей именно к этому ребенку Чондэ был расположен больше. Исин не знал причин такого поведения, как и не знал причин того, почему его сердце сжимает своими липкими ручонками ревность. Нет, Исин не чувствовал в ребенке конкурента, ведь это было так давно, просто было смутное ощущение внутри, что Том меняет отношение Чондэ к детям и к миру в целом, но этим человеком хотелось быть Исину. Он понимал, знал сразу, это было очевидно, он не будет первым, как и не будет последним, кто-то должен был вернуть Чондэ на путь истинный, который бы привел к Чжану. Он все это знал, но…

Осознание того, что во всей этой длинной жизни Ким Чондэ Исин не играл особой роли, был лишь маленькой ее частичкой, одним из многих, было очень неприятно. Столько людей и событий было в жизни Чондэ. Исин видел, как воспоминания сменяли друг друга, как менялись дети, как они росли, а на их место приходили другие. Шло время. И среди всего этого огромного потока, за которым Исин даже не успевал следить, где-то были воспоминания о нем. Как много их было? Сколько из случившегося Чондэ помнит? Он не хотел быть одним скудным, размытым воспоминанием в жизни человека, который стал для него целым миром. Исин неумолимо движется по линии жизни к концу, видит, как Чондэ меняется, преображается. С каждым новым воспоминанием он уже не был таким, каким был раньше. Он все ближе был к тому, чтобы стать тем Ким Чондэ, которого знал Исин. Ему казалось, что знал, потому что, когда он увидел воспоминания, его уверенность пошатнулась. Теперь он знал Ким Чондэ от самого рождения, практически до момента, когда они встретились, и в то же время, он не знал о нем ничего.

Это путешествие превращалось в бесконечный фильм, настолько же захватывающий, насколько тяжелый. Исин пытался опознать даты, числа, прикинуть сколько он прошел, и сколько еще было впереди, но все тщетно. Воспоминания перемешивались. Где-то он был еще молод и зелен, срывался на детей, применял грубую силу, а где-то он был спокоен, как удав, в своем неизменном черном пальто, всегда говорил очень вкрадчиво и одним своим видом отбивал желание ему сопротивляться.

Исин наблюдал за происходящим, и внутри него все переворачивалось. Это было и сладко, и больно, где-то умилительно, местами жестоко. Все происходящее вызывало у него множество эмоций. Чондэ пытающийся справиться с детьми становился каким-то особым фетишем. Доставляло особое удовольствие наблюдать за тем, как Чондэ вынужден прятаться под кровать или в шкаф. Зачем он это делал, для Исина так и осталось загадкой, но видимо, так было нужно. Чондэ делал это очень нехотя, и всегда чувствовал себя после этого униженным. Ему, наверно, как и Исину было непонятно, зачем он это делает, и оттого он чувствовал себя очень глупо.

Однако был момент, который полюбился Исину больше всего. Он относился, вероятно, к самым первым дням работы, когда Чондэ еще впадал в ступор при виде детей, и абсолютно не знал, что с ними делать, особенно, если они начинали капризничать. Это позже он научился с ними справляться, научился говорить родительским назидательным тоном, пресекать любые капризы, быть строгим и добрым, когда это было необходимо, а тогда он был словно потерявшийся щенок. В его взгляде читалась растерянность. Он боялся сделать что-то не так, боялся слишком огромной ответственности, его еще мучало его прошлое, с которым он никак не мог справиться. Каждый ребенок напоминал ему о его ошибке.

— А теперь ты пойдешь спать, — фальшиво воодушевленно проговорил Чондэ, словно был аниматором на детском празднике. Он попытался поймать пробегающего мимо него паренька, но тот умудрился вывернуться в самый последний момент.

— Не хочу! — крикнул ребенок. — Почему я должен идти спать, если я не устал?

— Потому что ты устал.

— Не устал.

— Нет, устал, — с нажимом повторил Чондэ, смотря на ребенка с раздражением.

Никто не предупреждал его, что ему придется цацкаться с каждым ребенком, уговаривать его лечь спать. Почему он вообще должен был это делать? Все, что от него требуется, это прийти и раскрыть зонт, так какого, простите, рожна, он бегает за ребенком, чтобы уложить его в постель? Разве этим не должны заниматься родители? Зачем они вообще нужны, если не в состоянии уложить спать даже одного ребенка?

— Быстро спать! — крикнул Чондэ, пытаясь ухватить ребенка, который нарезал вокруг него круги.

— Нет! Нет! Неееееет! — кричал мальчик.

Чондэ тяжело вздохнул. Он понятия не имел, как уложить ребенка не используя магию. Свободно орудовать своим зонтом он все еще боялся, потому что тот иногда не слушался. И ладно, если речь шла о Чондэ, с ним-то ничего страшного произойти не могло, однако подвергать опасности ребенка явно было лишним.

Молодой человек потянулся к карману штанов, вытаскивая оттуда сложенную в несколько раз бумажку, которую тут же развернул, и принялся внимательно изучать.

— Так-так-так, — бубнил он себе под нос, — как бы мне тебя угомонить…

Он внимательно разглядывал исписанный ровными строчками аккуратного почерка лист, не обращая внимания на ребенка, который носился вокруг него.

— Молоко? — с сомнением произнес Чондэ, вскидывая руку вверх. — Ладно, пусть будет молоко.

В его вскинутой руке тут же появился стакан, наполненный больше, чем на половину молоком. Чондэ чуть приподнял руку вверх, чтобы мелкий шкет не задел ее случайно, и не опрокинул стакан на пол.

— Побрызгать на глаза, значит…

Чондэ сложил листок и сунул обратно в карман, затем вскинул ногу, резко останавливая ребенка и, задумчиво посмотрев сначала на стакан молока, затем на ребенка и обратно, видимо размышляя над действенностью такого способа, вылил весь стакан на голову мальчишки.

Потребовалось время, прежде чем молоко растеклось по лицу ребенка, а потом тот, качнувшись, рухнул каменной статуей на пол, словно без сознания.

— Кажется, я немного переборщил, — констатировал Чондэ, наблюдая за мальчишкой, развалившемся на полу. — Мне стоило сначала заманить его на кровать. С ним ведь ничего не случится, если он одну ночь поспит на полу? В смысле, это ведь всего лишь пол, а не раскаленная лава… Никто ведь не заметит…

Молодой человек тяжело вздохнул. Видны были терзания, отражающиеся на его лице. Что-то боролось с чем-то, только вот что с чем? Сложно было сказать из каких соображений Чондэ хотел оставить ребенка на полу. Было ли это безразличие к нему или нелюбовь к детям в целом, а возможно просто лень и усталость. Сложно было сказать, что именно победило и заставило Чондэ взять ребенка на руки и уложить в кровать. Он даже заботливо вытер его лицо от молока краем одеяла.

Во всем этом была какая-то свойственная только Чондэ небрежность, с которой он делал все. Исин знал, что это неправильно, но ему это чертовски нравилось. То, как Чондэ играючи справлялся со всем. В этом было его очарование. Со стороны это выглядело так, как если бы все в этом мире ему было безразлично, и он делал что-то только потому, что так было нужно, но делал без огонька, без желания, просто для того, чтобы сделать. Исин знал, что так кажется только на первый взгляд. У Чондэ были ценности, было что-то дорогое сердцу, а эта небрежность просто защищала его мир, который он так трепетно хранил от вторжения. Он будто бы боялся, что все может рухнуть, если он даст кому-то прикоснуться к этому миру или к своему сердцу. Его не стоило за это винить, он ведь всего лишь желал спасти себя от боли, которой и так было достаточно в его жизни. Люди редкостные сволочи, и доверять им что-то свое, что-то сокровенное, можно было только в том случае, если хотел, чтобы они насрали тебе в душу, изломали и разбили все ценное, а потом ушли, отряхивая ручки и оставляя грязные следы.

Исин очень медленно и постепенно начинал понимать Чондэ. Не осуждать его и не симпатизировать ему, а именно понимать, словно бы он был каким-то алгоритмом, системой. Все, что Чондэ делал было таким неправильным и правильным одновременно. Он делал все на так как нужно, но всегда по определенно заданному алгоритму. Заданному лично им, его жизнью, его прошлым.

За все время, что Исин путешествует по этому пространству наполненному воспоминаниями, он понял, кажется, кто был человек, в которого он влюбился. Ким Чондэ избегал близости и привязанностей, всегда старался держать дистанцию и очень смущался и терялся, когда она вдруг начинала сокращаться. Он был один, и в одиночестве было его спокойствие. Это звучало грустно, и выглядело тоже грустно. Чондэ нельзя было оставаться одному, потому что он тут же скатывался до самоанализа, который переходил в самоуничтожение, но он просто не мог иначе. Кажется, он даже не представлял себя с кем-то. Он постоянно нуждался в личном пространстве, и пускать в него никого не собирался. Отношения с окружающими будто требовали от него много сил. Ему было некомфортно с ними. Казалось, будто они не смогут принять его. Чондэ был не тем, кто нравится людям с первого взгляда. Его нужно было узнать, к нему нужно было привыкнуть, чтобы он мог раскрыться, чтобы позволил увидеть его во всей красе. Как правило люди не готовы ждать так долго, они слишком нетерпеливы, и даже не допускают, что на глубине, под поверхностным первым впечатлением может быть что-то еще. Что-то потрясающее. И словно понимая это, Чондэ больше даже не пытался выстроить с кем-то отношения. Он решил для себя, что он просто будет в чьей-нибудь жизни. Он будет приходить, когда в этом есть необходимость, и уходить раньше, чем начнет кому-то нравиться или наоборот, перестанет. Он был как кот, который гуляет сам по себе. В этом была его суть.

Иногда Чондэ садился на крышу какого-нибудь дома, свесив ноги, и долго наблюдал за городом, который поглощает ночь, а Исин наблюдал за ним. Иногда садился рядом и тоже смотрел на город, потому что, если честно, вид с крыш домов был замечательным, и наблюдать его было спокойнее, чем Чондэ, чей одинокий вид в этот момент причинял боль.

Так они и сидели ночами, когда выдавалось свободное время. Исин ненавидел и любил это. Ему нравилось просто сидеть с Чондэ, который смотрел вдаль, болтая как ребенок ногами, и иногда напевал детские песенки. Это были приятные моменты, пожалуй, даже слишком, потому что от них становилось очень больно в груди. И за это он их ненавидел. За то, как голос Чондэ проникает в самое сердце, и мысли в голове мешаются, вызывая воспоминания, которых никогда не могло быть, и никогда не будет. От этого хотелось плакать, и Исин плакал, утыкаясь в свои ноги, а хотелось бы в плечо Чондэ. В такие моменты Исин повторял себе, что как только ему выпадет возможность, он обнимет Ким Чондэ так крепко, как только может, и никогда его не отпустит. Хочет он того или нет, Исин больше не позволит ему быть одному, потому что никто в этом мире не заслуживает коротать ночи сидя на крыше в полном одиночестве.

Страдая от накативших эмоций, Исин забывал следить за происходящим. Воспоминания ускорялись, путались еще сильнее. Начинали проступать те, что оставались за кадром. Исин в какой-то степени был рад, потому что его начала утомлять бесконечная работа, которая так или иначе продиралась сквозь прочие воспоминания.

Как один пролетели все суды над Чондэ, кроме двух последних. Исин считал, чтобы не сбиться. Он считал. И их было всего 11. Они шли друг за другом, прерываясь сторонними воспоминаниями, которым доводилось проскользнуть. И все 11 были похожи друг на друга как один. Правая чаша весов с каждым новым судом тяжелела, но все равно не могла никак перевесить левую, которая тоже становилась тяжелее. Ответ всегда был один и тот же. Чондэ отправляли на новый срок. И если первые несколько раз Смерти пытались возразить и просили пересмотреть ее решение, потому что оно шло вразрез с правилами, и по сути, было нарушением должностных инструкций, то потом уже даже не пытались возмутиться. Чондэ справлялся со своей работой многим лучше некоторых его предшественников, и это имело определенный эффект на его душу. Она переставала быть абсолютным минусом, и вновь стремилась к нулю.

И вот пока Исин все это наблюдал, у него было нестерпимое желание нажать на паузу. Так же сильно, как он хотел знать продолжение истории, он хотел передохнуть. Это было слишком много для него. Ему нужно было перевести дух, переосмыслить многие моменты. И возможно именно потому, что события развивались стремительно и их было слишком много, он принимал все с легкостью. Каждое новое воспоминание стирало другое. Некоторые из них были похожи между собой, некоторые разительно отличались, но все это составлялось в одну цепочку и открывало завесу тайны. Потихоньку Исин начал понимать.

Ким Чондэ не любил детей. Он не ненавидел их, просто не любил. И за годы работы эта нелюбовь из него никуда не делась, казалось, она только крепла, только теперь была не злобой, не агрессией, а сидела глубоко внутри отчуждением. Это была работа, и ее нужно было выполнять, нравилось это Чондэ или нет, поэтому он натягивал на себя маску доброго сказочника, как свое любимое черное пальто, и приступал к работе. С каждым разом выходило лучше предыдущего. Мастерство оттачивалось, доводилось до автоматизма. У Чондэ был четкий алгоритм действий на любую ситуацию. Он держал дистанцию, даже когда казалось, что он подходил слишком близко, он все равно был на безопасном расстоянии. Смерть неустанно повторяла одну и ту же фразу. «Не привязывайся к детям». Но Чондэ и не собирался. Он был бы и рад держаться от них подальше. Поэтому Исину казалось странным, почему Смерть продолжает говорить об этом.

— Дети вырастают, — говорила она, расставляя папки на места, пока Чондэ писал отчет, — перестают в тебе нуждаться, обзаводятся своей жизнью, забывают о тебе. Это больно, но не больнее, чем наблюдать их смерть.

— Смерть… — тихо пробормотал Чондэ, — они ведь не умирают.

— Кто?

— Души.

— Души бессмертны, а дети — нет. Тебе повезло, что ты остался собой даже после смерти, но когда душу отправляют на второй круг, в новую жизнь, все ее воспоминания удаляются, и она начинает все с чистого листа.

— Звучит так же глупо, как стирать целлофановые пакеты.

— Почему же глупо?

— Ну, — Чондэ задумчиво поднял голову, лампа на его столе стала мигать, — они получают навыки, обучаются, совершают ошибки, извлекают из этого опыт, а потом вы просто сбрасываете весь прогресс и начинаете все заново. Какой в этом смысл?

— Воспоминания никогда не удаляются до конца, всегда что-то да остается… ты замечал, что есть люди, которым обучение, да и вообще что-либо, дается лучше остальных? Это остатки их прошлых умений. То же самое и с характерами. Иногда люди получаются такими, какими быть не должны по объективным причинам, но они почему-то такие. Порой даже с самым лучшим воспитанием ребенок становится бандитом, а порой все бывает с точностью до и наоборот. Мы не уничтожаем их полностью, лишь забираем воспоминания прошлой жизни…

— Зачем? — Чондэ сунул руку под торшер, вместо лампочки вытаскивая пушистый комочек, как тот, что освещал Исину путь. Меховой шар мигал, как перегорающая лампочка, поэтому молодой человек встряхнул его несколько раз, и когда тот загорелся ровным светом, вернул на место.

— Затем, что душа может перерождаться десятки и сотни раз, а старые воспоминания, накапливаясь, могут начать ее разрушать. Представь, что тебя постоянно забрасывает в разное время и разные условия, и ты вынужден начинать свой путь с самого начала, и так много десятков раз. Это сложно. Это всегда стресс. Не ставь под сомнение механизм мироздания. Все это происходит потому, что так будет лучше, пусть ты этого и не понимаешь…

— Вряд ли я когда-нибудь это пойму…

— Поймешь, когда совершишь ошибку, но лучше тебе поверить мне на слово, Чондэ. Так будет лучше. Но о чем это я? Ах, да. Не привязывайся к детям. Ты всего лишь эпизод в их жизни, ступень, которую они преодолеют. Все, что с ними произойдет, вне твой власти, будь то жизнь или смерть. Просто выполняй свою работу и…

— Не привязывайся к детям, — закончил за него Чондэ. — Да, я понял.

Но он не понял. На самом деле, Исин сначала не придал значения этому разговору, как, впрочем, и Чондэ. Зря. Смысл этого разговора раскрылся для Исина в тот момент, когда он понял, что Чондэ совершил ошибку, которая заставит его понять. Этой ошибкой был Том. Мальчик, к которому так сильно привязался Чондэ, по причине, которая открылась значительно позже. И она была слишком очевидна, чтобы не заметить ее раньше.

Том был воплощением Чондэ. Исин был удивлен, что не заметил этого раньше. Разбитые губы и синяки на теле мальчика, его смиренное молчание и этот вполне осознанный взрослый взгляд. Он видел это в Чондэ, и удивлялся, как не увидел этого в Томе.

— Он опять это делает? — Чондэ присел на корточки рядом с мальчиком, который, сжимая ручку двери, смотрел в замочную скважину из своей комнаты.

— Еще один плохой день, — тихо проговорил мальчик, поворачиваясь к молодому человеку. — Он просто очень устал.

— Слишком много у него этих плохих дней, — мотнул головой Чондэ, — у всех бывают плохие дни, но они не избивают своих жен и детей. Так не может больше продолжаться. В последнее время он переходит все границы. Мне следовало сделать это раньше…






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных