Ночь седьмая. Часть 4 4 страница

— Сделать что? — удивленно спросил Том, смотря на молодого человека.

— Выбить дерьмо из твоего отца, — раздраженно гаркнул Чондэ, поднимаясь и разминая плечи. Он уже было потянулся к ручке, чтобы открыть дверь, но мальчик вцепился в него, не желая никуда пускать.

— Нет, стой, — он прижался к Чондэ, вкладывая все свои детские силы, чтобы остановить его. — Не ходи туда. Если он узнает про тебя, ты больше не сможешь приходить ко мне. Что если он и тебе сделает больно? Я не хочу.

— Так ты хочешь оставить все как есть? — севшим голосом спросил молодой человек, глядя сверху вниз на Тома. — Хочешь, чтобы он и дальше продолжал избивать тебя и мать, когда у него случаются плохие дни?

— Я просто не хочу вмешивать в это тебя, — прошептал мальчик, он дрожал, как и его голос, но только сильнее прижимался к Чондэ. — Ты не виноват. Ты здесь не при чем. Это только мы… только мы виноваты, мы злим его и… я просто не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

— Том, — на выдохе произнес Чондэ, отстраняя мальчика и вставая перед ним на колени, после чего взял руки ребенка в свои и заглянул в его глаза, — не пытайся его оправдать. Ты прекрасно знаешь, что-то, что он делает — неправильно. Ни ты, ни твоя мать ни в чем не виноваты. Он низкопробное дерьмо, которое пытается придать себе немного значимости силой заставляя других бояться себя и уважать, потому что иначе с ним никто не будет считаться. Не бойся, Том, со мной все будет хорошо, и я хочу, чтобы и с тобой все было так же хорошо…

Том не мог найти слов. Ему очень нравились тепло и надежда, которые дарили слова Чондэ. Ему бы хотелось верить, что все будет хорошо. Хотелось верить, что Чондэ разберется со всем этим, что вмешательство не сделает хуже. Он так давно хотел, чтобы кто-нибудь пришел и остановил его отца, так хотел, чтобы все это закончилось. И он был благодарен, что кто-то решил вмешаться и помочь ему. Только ему все равно было страшно, и он не мог найти слов, чтобы сказать это, потому что он не верил, что все может закончиться так просто. Он просто стоял и плакал, пока Чондэ нежно держал его за руки и успокаивающе мягко улыбался.

— Все будет хорошо, Том, я обещаю тебе, — проговорил он и, потянувшись вперед, обхватил голову ребенка, чтобы поцеловать в лоб. — Сейчас я разберусь с ним, а потом ты ляжешь спать, потому что твои сны сами себя не посмотрят.

Он поднялся, отодвигая плачущего ребенка в сторону и, с силой дернув дверь на себя, уверенно вышел из комнаты. Исин поспешил за ним, и, если честно, в этот момент в его голове роилось множество мыслей о том, как Чондэ собирается все провернуть, но они исчезли ровно в тот момент, когда Исин увидел лежащую на полу женщину, которая давилась своими слезами, стараясь не издавать никаких звуков. Эта картина была знакома и Исину, и Чондэ. Чондэ даже в большей степени, оттого она и вызывала в нем прилив неконтролируемого гнева. В считанные мгновения молодой человек оказался рядом с мужчиной, который занес ногу, чтобы ударить жену, и судя по выражению его лица, появление Чондэ рядом с ним было внезапным и неожиданным.

Чондэ практически на ходу с силой ударил мужчину в живот, от чего тот крякнул, сгибаясь пополам, и рухнул на колени. За этим последовало еще несколько ударов, сначала рукой, потом ногой. Чондэ бил без разбора, куда придется, но всегда прицельно и сильно. Ему казалось кощунством начинать разговор после одного удара, потому что тогда слова имели бы меньший вес. Все это происходило очень быстро. Чондэ схватил растерянного мужчину за грудки и, подняв вверх словно тряпичную куклу, вжал в стену.

— Слушай сюда, мешок с дерьмом, — прошипел не своим голосом Чондэ, и по спине Исина пробежали мурашки, — тронешь еще хоть раз жену или ребенка, я изобью тебя до смерти, ты все понял?

— Кто ты? — только и смог выдавить мужчина щурясь. — Как ты здесь…

Чондэ встряхнул его, ударяя спиной о стену. Исин не мог видеть его лица, но чувствовал, что сейчас Чондэ выглядит пугающим. Даже стоя от него в нескольких шагах, прекрасно зная, что он в безопасности, Исин все равно чувствовал панический страх. Чондэ был словно воплощением ярости и даже его внешность, кажется, под натиском захлестнувших эмоций, стала меняться.

— Твоя совесть, чепушила, — проговорил он, — пришел тебя навестить. Ты думал, что я сплю, но нет, я никогда не сплю…

— Что тебе нужно? — дрожащим голосом произнес мужчина.

— Я разве не ясно выразился? Не смей трогать жену и ребенка, — вкрадчиво повторил Чондэ, — тронешь их хоть пальцем, я обязательно об этом узнаю, и поверь, тебе не понравится то, что я сделаю с тобой в этом случае. Я ясно выразился?

— Д-да, — еле выговорил мужчина.

— Прекрасно, — выдохнул Чондэ разжимая пальцы, — тебе же лучше, чтобы это было правдой, а теперь потеряйся до тех пор, пока не переосмыслишь свои ошибки, и не вернешься примерным семьянином…

Молодой человек развернулся и уже даже сделал несколько шагов прочь, но в последний момент передумал и вернулся, чтобы еще раз с силой ударить мужчину по лицу.

— Для профилактики, — ответил Чондэ на немой вопрос в глазах, — надеюсь тебе понравилось так же, как и членам твоей семьи, потому что мне, если честно, очень понравилось тебя избивать, и я не против повторить это еще пару-тройку раз.

— Н-не надо, — мужчина сжался всем существом, выставляя вперед руку. — Я-я больше не буду. Честно.

— Не очень искренне это прозвучало…

— Клянусь!

— Уже лучше, но… я все равно буду внимательно за тобой следить, — Чондэ указал двумя пальцами на свои глаза, а потом на мужчину. — А теперь всем спать! И чтоб завтра все с чистого листа!

Молодой человек помог женщине подняться и немного прийти в себя, разумеется, не без использования магии, а потом растворился в воздухе так же быстро, как и появился, потому что у него были дела поважнее. Ему нужно было уложить спать Тома, для которого сегодняшний вечер был не меньшим потрясением чем для других.

Нельзя сказать, что это было потрясением для Исина. Он был немного удивлен увиденным, но происходящее казалось вполне закономерным. Как родители воплощают несбывшиеся мечты в своих детях, так и Чондэ желал исправить свои ошибки, не дав Тому повторить их. Ему, наверно, казалось, что это что-то изменит. Принесет моральное удовлетворение. Ведь он знает, как это. И в свое время он молился всем существующим богам, чтобы кто-нибудь пришел и спас его от этого ада. Никто такого не заслужил. Дети особенно.

Вот только это не принесло ожидаемого спасения. Такие детские травмы не заживают, не уходят. Всегда остаются глубокие шрамы. Детям, которые находятся на стадии обучения, пытаются познать мир, кажется, что-то, что они видят перед собой, часть системы мироздания. Если они видят насилие, если оно над ними совершается ежедневно, на протяжении долгого времени, они не допускают даже мысли, что так происходит не везде и не со всеми. Они вырастают с обидой на мир, с тягой к насилию. Их чувство справедливости искажается, превращается в жажду отмщения, когда они понимают, что по несправедливости все это время страдали только они. Для других же, кто не успевал осознавать в столь нежном возрасте неправильность происходящего, это становилось нормой. Казалось, что нет ничего зазорного в актах насилия. Причинять боль другим людям или любым другим живым существам для них было чем-то самим собой разумеющимся. И когда они вырастали, переубедить их в этом было невозможно. Они не могли иначе.

Участь жертвы домашнего насилия не обошла стороной и Тома. Пусть Чондэ и остановил это, но было уже поздно. Душа ребенка надломилась. Он стал ощущать мир по-другому, не так, как ему следовало в его возрасте. Сначала последствия травмы не были заметны, но чем старше становился ребенок, тем сильнее проступали отклонения, и когда они были отчетливо видны, скорректировать модель поведения было уже поздно.

Для Чондэ стало ударом, когда спустя время он узнал, что уберечь Тома от повторения собственно судьбы ему так и не удалось. В конце концов, у мальчишки появились проблемы с контролем гнева, его душевное равновесие было шатким, из-за чего построить длительные и крепкие отношения не выходило. В возрасте 25-ти лет, Том по случайности был убит в пьяной драке.

Это событие очень подкосило Чондэ. Кажется, что-то внутри него умерло вместе с Томом в ту ночь. Чондэ был не просто подавлен, он был на грани отчаяния. Принять факт, что он не смог уберечь ребенка, как не смог уберечь и себя, он был не в состоянии. В произошедшем он винил только себя. Ему казалось, что он где-то оступился, что-то не так сказал или сделал, а может быть, наоборот, что-то упустил, не заметил, дал случиться. Он снова и снова прокручивал в голове все возможные варианты событий, думал о том, как бы повернулась жизнь Тома, поступи он так или иначе. В ту ночь его вера в себя, в свою полноценность и значимость, рухнула. Он разочаровался в себе. Вернулись старые привычки. Его поглотила апатия. Он часами лежал на диване в своем кабинете, опрокидывая стакан за стаканом, осушая бутылку за бутылкой, но желанного спасения в алкоголе он больше не находил. Сознание было кристально чистым, мир не менялся. Было все так же больно и невыносимо. Но Чондэ продолжал вливать в себя стакан за стаканом, мешая алкоголь с едким табачным дымом, скорее по привычке, потому что уже и не надеялся, что в эту ночь он сможет напиться.

В эту ночь он решил остаться полностью наедине с самим собой, игнорируя навязчивые мигания и писк шарика-напоминалки, который словно муха летал кругами над его головой, желая привлечь внимание. В конце концов, устав от его навязчивости, Чондэ впихнул его в одну из пустых бутылок, закупорив, и сунул в ящик стола. Ему в определенный момент стало просто наплевать на то, что будет дальше. Потому что не было смысла ни в каком «дальше». Если он не смог спасти чужую душу, то и его душу никто не сможет спасти. В процессе самокопания Чондэ даже пришел к выводу, что он просто брак на производстве. Неудача. Он просто был рожден стать абсолютным минусом. Его маятник качнулся только однажды и так и застыл в отрицательной отметке. Не было смысла пытаться что-то изменить. Эксперимент подошел к концу. Чондэ не хочет больше участвовать. Его изменения идут слишком медленно, двигаются со скрипом, и как ни крути, правой чаше никогда не перевесить левую. Опрометчиво было позволить ему существовать. Он яд. Он отравляет все, к чему прикасается. Все эти дети, которых ему доверили, кем они вырастут? К несчастью сразу оценить разрушительность влияния на этих детей невозможно. Все это становится заметно только спустя годы. И к тому моменту, когда последствия будут видны, не будет ли уже поздно? Скольких детей Чондэ превратил в минус? Уже не одно поколение. Это полный провал. Эксперимент, который превратился в катастрофу. Ким Чондэ — катастрофа.

Кто бы знал, что могло случиться, если бы в критический момент не вмешалась Смерть.

— Поднимайся немедленно! — крик ее раскатом грома прокатился по кабинету, потолок затянула непроглядная темнота, отбрасывая густую тень. — У тебя не больше пяти минут, чтобы привести себя в порядок и приступить к работе!

— Отказываюсь, — Чондэ, скрестив на груди руки, повернулся на диване, утыкаясь лицом в его спинку, и прикрыл глаза.

— Разве я спрашивал твое мнение? — голос Смерти звучал угрожающе. — Это не просьба, это приказ. Выполняй незамедлительно.

— Нет, — отрезал Чондэ.

— Ким Чондэ, ты смеешь мне перечить? Немедленно. Выполняй. Мой. Приказ.

— А если нет, то что тогда? — молодой человек повернул голову, чтобы устало посмотреть на Смерть.

— У тебя будут проблемы. Куда больше, чем уже есть сейчас.

— Мммм, — задумчиво промычал Чондэ, отворачиваясь, — в любом случае, самое страшное, что вы можете сделать, так это уволить меня. Я за свою работу не держусь, можете увольнять.

— Ты вообще понимаешь, что происходит? — прошипела Смерть. — Всего один мальчишка, а ты спрятался в своей пещерке и давишься слезками, как девчонка.

— Всего один? — вскрикнул Чондэ, подрываясь с дивана, чтобы заглянуть в глаза Смерти. — Всего один? Не говори о нем, как о разбитом стакане! Жизни разбиваются не на счастье! Он не был «всего одним мальчишкой»! Его звали Том, и сегодня он умер! Прояви хоть каплю уважения к его жизни!

— Люди умирают каждый день, Ким Чондэ. Рано или поздно, все дети под твои началом умрут. Кто-то чуть раньше, кто-то чуть позже, но умрут. И в этом нет твоей вины. Так просто случается. Я понимаю, что Том был ценен для тебя своей похожестью. Ты старался уберечь его, потому что не было никого, кто бы уберег тебя, но он не ты, Чондэ. Ты не властен над их жизнями. Как бы ты ни старался, ты не сможешь предусмотреть все, как и не сможешь спасти всех. Поэтому я и говорил тебе не привязываться к детям. Твоя жалость не принесет им спасения, так что подбери свои сопли-слезы, приведи себя в порядок и иди работать.

— Но если бы я вмешался чуть раньше, — прошептал Чондэ, смотря полными боли глазами на Смерть, — я бы смог его спасти…

— Нет, — мягко проговорила Смерть, касаясь головы молодого человека, — ты бы не смог. Ты должен понять, Чондэ, иногда кто-то просто не может спастись, даже если ему протягивают руку помощи. В жизни случается множество событий, и важно не то, плохие они или хорошие, а то, как человек их принимает, как через них проходит, и какие выводы делает. Это определяет его как личность. Если он не способен это преодолеть, значит так тому и быть. Вмешательством ты лишь оттягиваешь неизбежное, потому что если не сейчас, то обязательно потом, ему снова придется с этим столкнуться, и не сумев преодолеть это однажды самостоятельно, он не сможет и в этот раз. Ты не будешь всегда рядом, и не сможешь оградить его от всех опасностей. Не вмешивайся. Это не входит в твои обязанности. Просто дай всему идти своим чередом.

— Я не хочу так больше, — Чондэ опустил голову, жмурясь и поджимая губы, — я никогда не смогу понять этот мир. Все это настолько неправильно. Я не хочу больше. Это больно. Очень больно.

— Это хорошо, — Смерть начала успокаивающе гладить Чондэ по голове, — боль — это хорошо.

— Чего хорошего? — давясь подступающими слезами прохныкал молодой человек.

— Того, Ким Чондэ. Это означает, что ты все еще жив и можешь чувствовать. Пока ты способен ощущать боль, пока ты можешь чувствовать не только свою, ничего не потеряно.

— Не хочу я так…

— А хорошим человеком быть хочешь?

— Хочу…

— В этом-то и дело. Не сложно быть плохим человеком. Быть безразличным к другим и думать только о себе легко. Куда сложнее быть хорошим. Это всегда очень больно и требует над собой усилий.

Нет, хотелось возразить Исину. Это не больно, если не смотреть, не слышать, и не выходить из своей комнаты. Если не знать о том, что творится за пределами четырех стен. Больно становится в тот момент, когда ощущаешь свое бессилие. Когда понимаешь, что твоего желания помочь недостаточно. На самом деле, что бы там не говорили, у человека нет власти над обстоятельствами, над этим миром. Он всего лишь капля воды в огромном океане. Он не в силах что-то изменить. И речь вовсе не о прическе или стиле, квартире, машине или любых других атрибутах быта. Речь о чем-то глобальном. Не стоит обманывать себя. Мир слишком огромен, чтобы его изменить.

После разговора со Смертью, Чондэ все же вернулся к своей работе. Первое время ему было сложно, будто приходилось начинать все заново. Смерть Тома перевернула мироощущение Чондэ на 180 градусов. Он стал смотреть на детей как на бомбы с часовым механизмом. И вопреки ожиданиям, его сердце начинало черстветь. Он начал сильнее отгораживаться от мира, потому что знал, что, если хоть на секунду он и этот мир соприкоснутся, обязательно будет больно.

— И какой вердикт был вынесен? — тихо поинтересовался Чондэ, старательно делая вид, что увлечен расставлением по местам папок, когда Смерть вновь пришла к нему.

— Хм, — Смерть уселась на диван, задумчиво перебирая полы своего плаща железными пальцами, будто бы вердикт она выносила сейчас, — его душа… закончит свой жизненный цикл.

— Отправлена на переработку. Почему ты никак не научишься называть вещи своими именами?

— Потому что души не мусор и не отходы, чтобы их перерабатывать.

— Вот как, — отстраненно произнес Чондэ, утыкаясь лбом в полку стеллажа. — Значит, он был безнадежен?

— Не безнадежнее тебя, — протянула Смерть, оглядывая помещение, будто видела его впервые.

— Тогда почему?..

— Почему что?

— Почему ты тоже не дал ему шанса? Разве он заслужил его меньше меня?

— Ох, Чондэ, — устало вздохнула Смерть, подпирая рукой голову. — Ты исключение из правил. Ты отклонение. Феномен. Поэтому я мог позволить себе нарушить правила однажды, но я не собираюсь делать это для каждого, чья левая чаша весов хоть чуточку тяжелее правой. Мне вас потом девать некуда будет. Это неоправданный риск. И, в конце концов, даже ты его пока что не оправдал.

Это стало последней каплей. Чондэ превратился в робота, который выполняет только действия, заданные программой. Он не терпел отклонений от намеченного курса. Все было четко по плану. Никакой самодеятельности. Иногда Исину хотелось просто дать Чондэ подзатыльник. Стукнуть ему как следует, чтобы он наконец-то перестал хандрить и собрался. Впервые, пожалуй, за все время, он захотел встать не на сторону Чондэ, а на сторону Смерти, потому что она была права. Почему Чондэ отказывался принимать эту правду, Исину было непонятно. Хотя отчасти Чжану были понятны такие переживания. Иметь в своих руках огромную силу, несравнимую с человеческой, и все равно не иметь возможности совладать с обстоятельствами, очень разочаровывающе, если не сказать иначе. Иногда представляется совершенно невозможным принять факт, что ты мог помочь, но не помог.

Исину тоже было грустно, не так как Чондэ, но тем не менее. Он тоже был огорчен смертью Тома, и, если честно, прекрасно понимал, что его это так задевает только потому, что он узнал о судьбе мальчишки чуть больше, чем требовалось, чтобы остаться безразличным. Похоже, это понял не только Исин. Чондэ на каком-то подсознательном уровне тоже понял, что лучше ему не вглядываться в детей. Постараться абстрагироваться. Не лезть в их жизнь. Не воспринимать ни одного из них как мыслящее живое существо. Как человека. Такого же, как и он, только многими годами ранее.

Чондэ покорно выполнял поручения Смерти. Написал кучу отчетов и объяснительных. Стал просто шелковый. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Но Исин чувствовал, как внутри Чондэ разрастается пустота. Его глаза потускнели. Чондэ будто забился в самый темный угол своего сознания, отказываясь оттуда вылезать до лучших времен. Только эти лучшие времена все никак не наступали…

Шли годы. Ничего кардинально не менялось. Был провал повторного слушания. Дважды. Но Чондэ будто махнул на это рукой. Начал воспринимать как досадную необходимость. Он даже перестал торопиться заканчивать отчеты и приводить дела в порядок, на случай, если в этот раз решение будет вынесено в его пользу. Он просто шел в Зал Суда, а потом возвращался обратно к своим бумагам, будто не на суд ходил, а на обед. Ким Чондэ перестал верить в то, что когда-нибудь правая чаша весов перевесит левую, а если это когда-нибудь и случится, то точно не в ближайшие лет 50.

Во второй половине своей службы, в Чондэ произошли значительные изменения. Переосмыслив прожитую и не прожитую жизнь, всю свою деятельность со знаком плюс или минус, он сделал определенные выводы, содержание которых для Исина осталось загадкой. Молодой человек не знал, к каким заключениям пришел Чондэ, но то, что эти заключения заставили его поменять взгляд на жизнь, было очевидно. В этой точке времени началось существование Чондэ, как человека, которого Исин знал. Казалось, что знал. Просто сейчас в нем Чжан узнавал больше Оле-Лукойе, чем раньше. И вот тогда, кажется, Исин начал понимать причину происходящего с Чондэ.

В это тяжелое для Чондэ время, когда ему пришлось осознать, что каждое его действие имеет последствие, но не каждое может изменить неизбежное, в нем начались колебания. Метаморфозы в Чондэ проистекали медленно, он искал себя, искал пути для того, чтобы стать человеком, которым хотел бы быть. Изменения в нем происходили одно за другим, перетекая друг в друга, и находили свое отражение в его внешнем виде. Цвет волос, прическа, стиль одежды — все это менялось постоянно. Как только Чондэ переходил из одного состояния в другое, завершая один этап изменений, это тут же находило отражение во внешности. Этому не было конца. Чондэ был нестабильной личность. Его состояния были постоянны только в смене друг друга.

На первый взгляд в этом не было ничего страшного. Люди меняются, для них нормально быть в поиске, но Исин чувствовал всем своим существом, что для Чондэ это не было нормально. Находиться в поиске, когда тебе минула сотня лет, уже кажется глупым, к чему-то за такое время нужно было прийти, хотя с другой стороны, до этого у Чондэ не было для этого причин. Не было того толчка, который дала ему смерть Тома. Перемены тоже казались закономерными, но когда они происходят с таким постоянством, практически безостановочно, это становится разрушительным. Сама личность Чондэ была нестабильна. Она претерпевала кардинальные изменения.

Первое время Чондэ бросало из крайности в крайность. Менялись черты его характера, свойства его личности. Иногда он был спокоен как океан, иногда горел ярко словно фейерверк. Ко всему прочему, ему будто становилось тесно. Его разрывало на части, взрывало изнутри, и ему нужно было больше места. Его душа была в вечном движении, и он сам, следуя за ней, нуждался в движении. Он искал себе место, где бы чувствовал себя комфортно.

Чондэ начал давать себе слабину. Видимо решив, что с него хватит четырех стен, он стал изредка выбираться за их пределы, когда выдавалось свободное время. Все шло по нарастающей. Редкие прогулки с Плутоном по живописным местам превратились в постоянные вылазки, только уже в полном одиночестве. Кабаки, алкоголь, пьяные драки. И опять девушки, девушки, девушки. Будто бы ярость, которая копилась в Чондэ многие годы, как и желание забыться, став абсолютно другим человеком, нашли выход. Как только у него переставало хватать сил терпеть происходящее, он оставлял послушного себя в четырех стенах своего кабинета, переодевался во что-то неброское, бережно вешал на спинку кресла свое пальто, и пропадал.

Когда Ким Чондэ уставал от пьянства и драк, он уходил в море. Часами сидел на носу корабля в молчании и просто наслаждался тишиной. Волны, облизывающие корабль, успокаивали, они остужали огонь, которым пылала его душа. Если же он не мог терпеть неподвижность, он поднимался в небо. Не на зонтике. Он был слишком сложен для полетов и отвлекал на себя все внимание. Чондэ предпочитал крылья. Когда ему хотелось подумать, когда хотелось привести мысли в прядок, он летал. К полетам как таковым Чондэ быстро потерял интерес. Ему хватило этого и во время обучения. Восторг прошел быстро, буквально за первые несколько лет. Казалось, что летал и телепортировался Чондэ больше, чем ходил пешком, поэтому прогулки для него были такой же экзотикой, как полеты для других.

И в мире, за пределами своего кабинета и своих обязанностей, Чондэ был кем-то другим. Он был неистовым, полным гнева и силы, грубым и, если честно, чертовски потрясающим. Исин понимал, что ему не должно нравится такое поведение Чондэ, но он не мог ничего с собой поделать. Он был восхищен и сбит с толку. Этот Чондэ Исину нравился больше, чем тот потонувший в жалости к себе и беспробудной грусти. Так, было ощущение, что Чондэ продолжает бороться. Пусть по-своему, пусть неправильно, но справляется с тем, что на него навалилось. Было видно, что он пытается это преодолеть. По крайней мере, так Исин говорил себе, стараясь оправдать действия Чондэ. И если пьяным дракам и разрухе он еще мог найти объяснения, то беспорядочным половым связям — нет.

— Ким Чондэ, — шептал Исин, разгуливая взад-вперед под запертой дверью, в которую он входить не собирался, потому что ему и так все хорошо было слышно, а видеть происходящее было необязательно, он уже насмотрелся, — ты стабильно просуществовал… сколько? Лет, хм, 80 точно. Так вот, просуществовал без загулов и тут — на тебе…

Словно дополняя красками слова молодого человека, из-за двери послышался особенно громкий стон, заставляя Чжана болезненно поморщиться и остановиться, будто в оцепенении. По его телу будто проходил ток.

— Вы можете быть тише? — прокричал Исин, злобно пиная дверь. — Я тут вообще-то разговариваю. Сам с собой. Но… кроме себя-то мне и поговорить не с кем. Вот так и сходят с ума. Сначала начинают разговаривать с собой, а потом… с фиолетовыми крокодильчиками. Или нет. Фиолетовые крокодильчики, наверно, так себе собеседники. Ну, вот что хорошего может сказать крокодильчик, особенно если он фиолетовый? У него явно есть какие-то проблемы… с самим собой. И со своим самоопределением.

Чжан Исин устало сполз по стене на пол, вытягивая свои ноги. Ему было немного тоскливо и в какой-то степени даже обидно. С другой стороны, мог ли он винить в этом Чондэ? Наверно, нет. Просто с каждым новым шагом, каждым новым прожитым годом, Исин начинал ощущать, насколько незначительно было его место в жизни Чондэ, и это было больно. Столько всего происходило в этой жизни. Встреча с Исином с легкостью могла затеряться среди всех этих событий. Очень обидно. Ведь Исину так хотелось быть самым ярким и запоминающимся воспоминанием. Разве много он просит? Пожалуй, да.

Исин всеми силами старался просто не замечать, как болезненно скручивает его легкие каждый раз, когда Чондэ начинал флиртовать с новой девушкой. И в то же время, просто не мог не поразиться тому, как умело он это делает. Дело было в его природном обаянии и этой обворожительной улыбке. В его самодостаточности и свободе. В его силе и страсти. На это нельзя было не клюнуть. И, если честно, Исин сам на это попался, так что он не мог винить других, если и они не могли сопротивляться, и с готовностью давали Чондэ то, чего он хочет.

— Мне бы стоило поучиться этому у тебя, — задумчиво бормотал Исин.

Он сидел в каком-то кабаке за столом, подперев руками подбородок, и не сводил завороженного взгляда с Чондэ напротив, который флиртовал с очередной дамой, слишком симпатичной для этого места, стоит отметить.

— Как ты можешь быть настолько безнадежным и при этом чертовски притягательным? Я просто не понимаю, Чондэ. Мне становится больно, когда я смотрю на тебя, и такое чувство, что я не встречал никого красивее. Я видел самые ужасные твои стороны, но как так вышло, что я до сих пор не могу отделаться от мысли, что ты идеален? Иногда я думаю, что этим девушкам повезло больше, чем мне, потому что, во-первых, ты с ними спал, а во-вторых, ты исчез из их жизни раньше, чем они познали насколько может быть разрушительна любовь к тебе. Нет, не могу больше…

Исин тряхнул головой, опуская ее, чтобы не видеть больше лица Чондэ. Сердце так сжималось, что казалось, могло разорваться от любви. Когда Исин не отвлекался на события и снова обращал свой взгляд к Чондэ, он снова начинал тонуть в чувствах, которые накрывали его волной и тянули ко дну. Он настолько сильно желал Чондэ, что не мог себе даже представить жизнь, где его не будет рядом. Где они не будут вместе. Страшно было даже помыслить об этом. От этого голова шла кругом, и становилось невыносимо.

Мог ли Чжан Исин совершить в своей жизни ошибку больше, чем любовь к Ким Чондэ? К самому невозможному человеку, который только бы мог существовать. Все происходящее казалось таким сложным и невероятным, что Исин запутался. В себе, в своих чувствах, в Чондэ. Он бы хотел, чтобы все было иначе. Проще и понятнее. Без этих сложностей. Чтобы они с Чондэ столкнулись однажды на улице или где-нибудь еще. Чтобы познакомились при других обстоятельствах, и не было между ними этой огромной пропасти из невозможного. Чем дальше Исин двигался, тем явственнее он осознавал, что в этом мире для них не может быть счастливого конца. По крайней мере не для обоих. На каком-то интуитивном уровне, без веских доказательств, он просто понимал, что какой бы сильной его любовь не была, она не вытерпит всех препятствий на сложном и неправильном пути, который он избрал. Им просто не суждено быть вместе, как бы сильно Исин этого не желал. Отказаться от своей любви ему было бы проще и менее болезненно, чем развязывать бессмысленную войну против мира, выстоять которую ему не хватит сил. Стоит оставить надежду на счастливый конец прямо здесь, просто пожать друг другу руки и разойтись своими дорогами, признавая случившееся очень увлекательным приключением. Их миры и обстоятельства, которые привели к этому моменту очень разные. Между ними стена условностей и страхов.

Исин всерьез стал задумываться, стоит ли это того. Он боялся признать, что хочет опустить руки и оставить все как есть, потому что он столько раз говорил о силе своей любви, и опрометчиво обещал сделать все возможное и невозможное, чтобы добиться желаемого, но сейчас-то он понимал, что совершил глупость. Сейчас он не был уверен ни в своей силе, ни в любви, ни в обещаниях, которые выполнить, скорее всего, не сможет. И теперь он знал, как глупо выглядел со стороны, когда ошибочно полагал, что сможет все. Когда полагал, что занимает какое-то очень важное место в жизни Чондэ. Это было не то что больно, скорее очень неприятно. Как тошнота или головокружение. И чтобы хоть как-то стерпеть это чувство, Исин старался превратить это в шутку. Любую ситуацию, которая причиняла ему дискомфорт он старался обратить в шутку. В этом бы был хоть какой-то смысл, если бы были слушатели или свидетели, которых можно было убедить в том, что Исина это не задевает, но был только он. Его мысли и чувства, а их обмануть было невозможно. Исин знал себя слишком хорошо, чтобы верить в свою ложь.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: