Запад против исламской науки и религии Фьордманна

Я прочитал довольно много книг по истории науки. Одна из них - Истоки Западной Науки" (The Beginnings of Western Science) Дэвида К. Линдберга, который также написал книгу "Теории видения – От аль-Кинди до Кеплера" (Theories of vision – From al-Kindi to Kepler) который я приведу более активно в конце этой осени, издав еще многослойное эссе по истории оптики. Линдберг - хороший ученый и стоящее чтение, но он имеет несколько незначительных недостатков.

Восьмая глава во втором выпуске его книги об истории науки названа "Исламская наука." Г-н Линдберг не является единственным в использовании этого термина, но я лично не выступаю "за" это. Никто не говорит о "буддистской науке" или "Христианской науке," так я так же не вижу причин с чего вдруг мы должны использовать термин "исламская наука". Это вводит в заблуждение, безотносительно существовала ли наука в странах исламского вероисповедания, которая полагается в большой степени на вклады немусульман и знания, существовавшие еще до Ислама. Некоторые используют термин "Арабская наука" вместо этого, но это едва ли намного лучше, так как среди тех, кто был, по крайней мере, номинально мусульманами, было большое количество персов, а не арабов. Какой термин мы должны использовать тогда? "Ближневосточная наука" могла быть одним из возможных, поскольку это ставит акцент на области, а не на религии.

Я не думаю, что Дэвид К. Линдберг приводит полное объяснение того, почему научная традиция в исламском мире не продвигаясь, несмотря на несколько многообещающих начал. Те, кто хочет лучше понять это, могут заглянуть в "Развитие Ранней и Современной науки: Ислам, Китай и Запад" (The Rise of Early Modern Science: Islam, China and the West) Тоби Э. Хаффа (Toby E. Huff). Можно так же добавить работу Эдварда Гранта (Edward Grant), например главу восьмую "Отношения между наукой и религией", в “Науке и Религии, от 400 до н.э. до 1550 н. э.: От Аристотеля к Копернику"(Science and Religion, 400 B.C. to A.D. 1550: From Aristotle to Copernicus). Я буду цитировать книгу Гранта в большей степени, и в меньшей степени книгу Хаффа в этом эссе, и буду включать указания страниц на каждую цитату, чтобы другие могли при желании использовать этот материал.

К концу одиннадцатого столетия западноевропейцы знали, что у мусульман и Византийцев был доступ к философским и научным текстам, которые им недоступны. После освобождения Толедо, Испанией и Сицилией от мусульман в 1085 и 1091 г, соответственно, много ученых перевели греческие и арабские тексты, но были склонны предпочитать греческие, потому что греческий язык был связанным синдоевропейским языком, а арабский не имел отношения к этой языковой группе. Большое количество работ, которые существовали на арабском языке, были первоначально переводами с греческого языка а не самостоятельными, и было бы, очевидно, больше смысла копировать непосредственно с греческих первоисточников в Константинополе, так как более точное написание могло быть сделано с меньшим количеством неверных истолкований, чем если бы оно переводилось с арабского языка. Результатом было главное переводческое движение с двенадцатого столетия до второй половины тринадцатого столетия.

Много работ по оптике, астрономии, медицине и математике были переведены, и среди них была работа Аристотеля о естественной философии, которая оказала самое большое влияние. Двумя самыми великими переводчиками с греческого языка на латынь был Яков Венецианец Венеции (ум. после нашей эры 1147), первый главный переводчик работ Аристотеля с греческого на латынь, и фламандский ученый Уильям Моербеке (1215-1286), его последователь. Согласно Эдварду Гранту, на странице 166:" Уильям Моербеке перевел по крайней мере сорок восемь трактатов, включая семь по математике и механике Архимеда, переведенных впервые на латынь (Грант 1974, 39-41; Минио-Пауэлло 1974, 436-438). Его Аристотелевские переводы действительно внушительны. Он был первым, кто перевел работы Аристотеля по биологии с греческого языка на латынь. В процессе перевода остальных частей Естественной Философии Аристотеля Моербеке счел полезным пересмотреть, расширить, и даже закончить некоторые более ранние переводы, включая пересмотр по крайней мере трех трактатов, ранее переведенных Яковом Венецианцем. Кроме того, Моербеке перевел греческие комментарии касательно работ Аристотеля времен поздней античности. Таким образом он перевел Комментарий Иоанна Филопонуса относительно Души, и Комментарий Симпликиуса относительно Небес. Одним из самых ранних бенефициариев переводов Моербека был Томас Акуинас." Грант переходит на страницу 167:" С монументальными вкладами Моербека вся естественная философия Аристотеля была доступна в последней четверти тринадцатого столетия в переводах с греческого и арабского языка.

Хотя много научных работ были переведены с арабского языка на латынь в первой половине двенадцатого столетия такими переводчиками как Платон Тиволи, Аделард из Ванны, Роберт из Честера, Герман Каринтии, Доминикус Гундиссалинус, Петер Альфонсо, Джон из Севильи, и другими, самые ранние переводы работ Аристотеля по естественной философии, вероятно, произошли в Испании в последней половине двенадцатого столетия. Безусловно самым видным переводчиком работ Аристотеля по естественной философии был Джерард из Кремоны (н.э. 1114-1187), самый продуктивный переводчик с арабского языка на латынь работ по науке, медицине, и естественной философии." Джерард из Кремоны и связанные с ним, перевел десятки работ с арабского языка на латынь, среди них, вероятно, книга Алхэзена по Оптике, которая, возможно, не была переведена с греческого языка, так как ее не существовало на греческом языке. Таким образом верно, что были переводы с арабского языка и что некоторые из них действительно оказывали некоторое влияние на науку в Европе. Было бы исторически неточно утверждать иначе. Но хотя переводческое движение было существенным, мы должны сосредоточиться, по крайней мере, на том, как цивилизации использовали эту информацию

В этом случае мы имеем дело с примером, когда у трех различных цивилизаций - Исламский мир, христианский Восток (Византийская Империя) и христианский Запад был доступ к большой части одного и того же материала, но применения его очень отличались. Я читал много об истории механических часов и очков, оба изобретения были сделаны в Европе во второй половине тринадцатого столетия нашей эры. Эти изобретения не имели аналогов в других цивилизациях и были важны для более поздних научных и технических достижений, которые часто извлекали выгоду из более точного хронометража. Создание микроскопов и телескопов было до некоторой степени расширением изобретения очков и использования стеклянных линз.

Я не могу указать какой-либо существенной информации, к которой у европейцев был доступ в те времена, а у мусульман не было. Если что, у средневековых жителей востока было даже больше знания в распоряжении, так как они имели регулярные контакты с главными азиатскими цивилизациями и могли дополнять греческую естественную философию индийскими и китайскими изобретениями. У европейцев были препятствия для обширных прямых контактов с этими цивилизациями, потому что они были географически изолированы от них крупным блоком враждебных мусульман. Единственное возможное предположение, почему европейцы изобрели механические часы, состоит в том, что они были более практичны и более творчески развиты, чем мусульмане, в использовании объема информации, имеющегося в их распоряжении. Мусульмане имели возможность сделать то же самое, но они не сделали. Они потерпели неудачу, просто и вчистую.

Случай Византийской Империи является даже более озадачивающим, поскольку византийские ученые, кажется, не использовали в своих интересах легко доступные им сокровища науки и естественной философии на родном греческом языке. Византийская Империя была по существу теократией, поскольку Император расценивался как глава и Церкви и Государства.

Согласно Эдварду Гранту в “Науке и Религии", стр. 228: "До конца шестого столетия существенные вклады в естественную философию были сделаны в Византийской Империи многими комментаторами работ Аристотеля, таких как Александр Афродисиас (прим. 2-ое - 3-ье столетие нашей эры), Темистиус (н.э. 317-388), Симлициус, и самого значительного из них, - христианского нео платониста Иоанна Филопонуса, идеям которого было суждено оказать большое влияние и на исламскую и на латинскую естественную философию.

Но уровень достижения серьезно пострадал в 529 году н.э, когда на религиозном основании император Юстиниан приказал закрыть Академию Платона в Афинах, вынуждая многих философов покинуть Византийскую Империю и переместиться на Восток. После этого естественная философия и наука играли второстепенную роль в византийской интеллектуальной жизни. Это удивительно, когда мы понимаем, что, по сравнению с их коллегами-современниками из исламистов и с латинского Запада, византийским ученым действительно более повезло, потому что их родной язык был греческий. Они могли прочитать, изучить, и интерпретировать, без проблем перевода, все работы, доступные на греческом языке, которые накопились в Византийской Империи, особенно в Константинополе, начиная с пятого-четвертого столетия до н.э. Действительно, большинство наших греческих рукописей прибыло из Византии." Алхазен, когда он завершил свою работу по оптике, положился в большой степени на греческую математику, философию и медицину, большинство трудов по которой было изначально переведено на арабский язык с византийских рукописей. Но все же не было никакого Алхазена в самой Византии. И опять же Грант, стр 229:

"Это - парадокс истории, что цивилизации Ислама и Западной Европы способствовали накоплению значительного запаса человеческих знаний, используя переведенные работы и часто испытывая недостаток в важных более ранних текстах, в то время как Византийцы, которые владели греческим языком и легким доступом к источникам и рукописям их великих греческих предшественников, были не в состоянии извлечь выгоду из своей удачи.

Было несколько кратких византийских "Ренессансов." Империя не была статична и сделала неоценимую работу в сохранении более старого знания, но мало работ долговременного значения были сделаны там во время Средневековья. Я все еще полагаю, что мое заключение в онлайн-эссе "Наследство Византии [1]", вдохновленное захватывающей книгой Тимоти Грегори "История Византии", было в значительной степени правильно:

Верно, что Византийская Империя получила некоторые негативные прессинговые отзывы. Однако, ученые Джеймс Э. Макклеллан III и Гарольд Дорн подводят итог этим основаниям мудрости в своей книге "Наука и техника во Всемирной истории, Второй Выпуск", где заявляют, что 'Византия никогда не оказывалась центром значительной и оригинальной науки.' Это, конечно, одна из больших насмешек истории - что греко-римское знание, которое было сохранено Византийцами, оказало большее влияние на Западе, чем в самой Византийской Империи непосредственно. Пребывание в течение многих столетий на линии фронта исламского джихада, конечно, не помогало, но этого не достаточно, чтобы объяснить полностью отказ Византии от развития современной ей науки. Изучая Византийскую Империю, нельзя не заметить, что отделение церкви от государства, которое имело место на Западе после папской революции, никогда не происходило там. Византия оставалась несколько деспотичным государством, таким образом до некоторой степени напоминавшего Китай – и возможно, более позднюю Россию - куда больше чем Западную Европу. Развитие парламентов, автономных городов и многочисленных университетов, которое происходило на христианском Западе, не происходило на христианском Востоке.

Однако, также в исламском мире, греческая логическая и естественная философия полностью никогда не принималась, и что начальное принятие, имевшееся там, было в значительной степени аннулировано чрезвычайно влиятельным мусульманским богословом аль-Гхазали (1058-1111). Аль-Гхазали расценил богословие и естественную философию как опасность для исламской веры и скептически относился к понятию математического доказательства. Поскольку, как говорит Эдвард Грант, стр 238: "[Аль-Гхазали] включал математические науки в классификацию философских наук (то есть, математика, логика, естествознание, богословие или метафизика, политика, и этика) и пришел к заключению, что студент, который изучил эти науки, будет заражен злом и продажностью философов. Немногие из тех, кто посвящает себя этим исследованиям, не лишены религии и имеют узду благочестивого страха, не удаленную от их голов (Уотт 1953, 34). В его большой философской работе "Бессвязность Философов", Аль - Газали нападает на древнюю философию, особенно на представления Аристотеля. Он делает это, описывая и критикуя идеи аль-Фараби и Авиценны, двух самых важных исламских философов-комментаторов Аристотеля. После критики их мнений о двадцати философских проблемах, включая вечность мира, которые Бога знают только универсально, а не в подробных сведениях, и это придает телесность, отсутствие возрождения после смерти. Аль-Гхазали объявляет: 'Все эти три теории находятся в жесткой оппозиции к Исламу. Верить в них означает обвинить пророков в неправде, и считать их учение как лицемерное искажение, разработанное, чтобы обратиться к массам. И это - явное богохульство, на которое никакая мусульманская секта не решилась бы' (аль-Гхазали 1963, 249)." Поскольку, как Ибн Варрак подводит итог в своем современной классике "Почему я не мусульманин" (Why I Am Not a Muslim), "ортодоксальный Ислам стал победителем в столкновении с греческой философией. Ислам отвергнул идею, что можно было достигнуть истины лишенным помощи человеческим разумом и признал на бездумное удобство относительно превосходства истины божественного открытия. Куда ни решат поместить дату этой победы ортодоксального Ислама (возможно, в девятом столетии с преобразованием аль-Ашари, или в одиннадцатом столетии с работами аль-Гхазали), это было, я уверен, полное бедствие для всех мусульман, и действительно для всего человечества."Аль-Гхазали, влияние которого не может быть преувеличено, был очень ортодоксальным мусульманином в вопросах относительно применения насилия к немусульманам. Вот аль-Гхазали говорит о важности джихада против неверных, как указано Робертом Спенсером в его превосходной книге "Религия Мира?: Почему Христианство, а не Ислам" (Religion of Peace?: Why Christianity Is and Islam Isn't):

"Oдин должен пойти на джихад [то есть, воинственный рейд или набег], по крайней мере, хотя бы раз в год... Можно использовать катапульту против них [немусульман], когда они находятся в крепости, даже если среди них женщины и дети. Можно поджечь их и/или утопить их... Если человек из Ахль аль-Китаба [Люди Писания] порабощен, его брак [автоматически] отменяется... Один может срубить их деревья... Нужно уничтожить их бесполезные книги. Джихадисты могут взять в качестве добычи все, что они решат... Они могут украсть так много еды, сколько им понадобится." Другой мусульманский мыслитель тринадцатого века североафриканец Ибн Хальдун, имел традиционное представление джихада и разделил глубокое подозрение к философии. Эдвард Грант, стр. 242: "Несмотря на это, столь просвещенный автор как Ибн Хальдун (1332-1406 н.э.) был враждебен к философии и философам. На основе его большого Введения в Историю (Muqaddimah) Ибн Хальдун расценивается как первый историк написавший всемирную историю.
Согласно Францу Розенталю: 'Мукаддима (Muqaddimah) был действительно первой крупномасштабной попыткой проанализировать отношения групп, управляющих человеческой политической и социальной организацией на основе и психологических факторов, и факторов окружающей среды' (Розенталь 1973, 321). Несмотря то, что он был блестящим историком, Ибн Хальдун включил главу (в Мукаддиму), названную 'Опровержение философии. Продажность студентов философии' ('A refutation of philosophy. The corruption of the students of philosophy', Ибн Хальдун 1958, 3:246-258). В этой главе Ибн Хальдун осуждает мнения философов как неправильные и говорит поддерживающим его мусульманам, что 'проблемы физики незначительны для нас в наших религиозных делах или наших средствах к существованию. Поэтому, мы должны оставить их в покое' (Ибн Хальдун 1958, 3:251 - 252). Он расценил исследование логики как опасное для верующего, если он не был глубоко сведущ в Коране и мусульманских религиозных науках, чтобы укрепить себя против ее методов." В моем онлайн-эссе "Запад, Япония, и Культурные Secondarity(???)" [2], я обсуждаю идеи французского мыслителя Реми Брэгу, обрисованных в общих чертах в его книге "Выдающаяся Культура: Теория Западной Цивилизации" (Eccentric Culture: A Theory of Western Civilisation). Брэгу утверждает, что мусульмане в значительной степени испытывали недостаток в европейском инстинкте самокритики и оценки "постороннего." Они действительно переводили работы с греческого языка и других языков, например с санскрита и персидского языка, но они обычно не сохраняли оригиналы.

Это создало "Ренессанс", акт возвращения к источникам, чтобы дать иное толкование им, невозможное в исламском мире. Он цитирует Ибн Хальдуна в качестве высказывания, озвученного в Мукаддимахе: "(Мусульмане) желали изучить науки об (иностранных) странах. Они сделали знания их собственными через переводы. Они прижали их к ограничению собственных взглядов. Они сняли с этих странных языков [и заставили их перейти] в их [собственную] идиому, и превзошли достижения (неарабов) в них. О рукописях на неарабских языках забыли, они оставлены, и рассеяны. Все науки собрались, чтобы существовать на арабском языке. Систематические работы о них были написаны в (арабском) письме. Таким образом обучающиеся наукам нуждались в знании и понимании (арабских) слов и (арабского) письма. Они могли обойтись без других языков, потому что они были стерты и никакого интереса они не представляли." Логика продолжала использоваться в качестве вспомогательного предмета в схоластическом богословии (калам) и во многих исламских духовных училищах, но наличествовала сильная враждебность к философии, побуждающая философов вести себя сдержанно. Те, кто преподавал эти науки, часто делали это конфиденциально, и не в пределах официальных учреждений. Вот Эдвард Грант пишет в "Науке и Религии", стр. 239: "После переводов в ранних веках Ислама греческая философия, прежде всего Аристотель, получила свою самую сильную поддержку у многих людей, рассеянных по исламскому миру. Как мы уже упомянули, аль-Кинди, аль-Рази, Ибн Сина, и Ибн Рушд были среди самых великих исламских философов. Все они в некоторой степени преследовались. Аль-Кинди показывает важные аспекты интеллектуальной жизни Ислама. Первый из исламских комментаторов Аристотеля, аль-Кинди был сначала благоприятно принят двумя халифами (аль-Мамун и аль-Мутассим), но эта его удача завершилась при аль-Мутаввакиле, суннитском халифом, упомянутым ранее. Согласно Первезу Худбхою (Pervez Hoodbhoy), 'Нетрудно было для улема [религиозные ученые] убедить правителя, что у философа были очень опасные верования. Мутаввакиль тут же приказал конфисковать личную библиотеку ученого …. Но и этого оказалось недостаточно. Шестидесятилетний мусульманский философ также получил пятьдесят плетей перед многочисленной толпой, которая собралась ради такого зрелища. Наблюдатели, записавшие этот случай, говорят, что толпа ревела в одобрение после каждого удара' (Худбхой 1991, 111). Другие четверо ученых были также подвергнуты некоторой степени преследования, и многие их них были вынуждены бежать ради собственной безопасности."

Эта ситуация радикально отличалась от латинского Запада. Была спорящая оппозиция против использования трудов мыслителей, и одна попытка запретить работы Аристотеля в Парижском университете в тринадцатом столетии, но это течение имело краткую продолжительность и в конечном счете потерпело неудачу. Не было никаких более поздних попыток запретить использование логической и естественной философии во всей полноте, хотя могла быть, конечно, критика против определенных толкований.
"После 1240-ых годов и в последующие периоды Средневековья нападения на науку были бы расценены как удивительные и недопустимые."

Напротив, Ислам - принципиальная теократия, в которой религия и государство формируют единое юридическое лицо. Исламские школы, или медресе, преподавали исключительно "исламскую науку," это - богословие, арабская грамматика, Коран и хадис и т.д., греческий язык и иную, немусульманскую философию, назвали "иностранными науками" и никогда не включали в основной учебный план. Посмотрим снова, страница 243:

"Медресе имели своей основной миссией обучение исламской религии, и обращали небольшое внимание на иностранные науки, которые, как мы видели, состояли из науки как таковой и естественной философии, полученной в конечном счете, от греков. У аналитических предметов, унаследованных у греков, конечно, не было равного статуса с религиозными и теологическими предметами.

Действительно, иностранные науки играли довольно малозначительную роль в медресе, которые сформировали ядро исламского высшего образования. Только те предметы, которые освещали Коран или религиозный закон, преподавались. Одним таким предметом была логика, которая была сочтена полезной не только в семантике, но и оценивалась как полезная для преодоления простых ошибок в выводах. Первичная функция медресе, однако, должна была 'сохранить знание и защитить ортодоксальность' (Mottahedeh 1985, 91). В Исламе большинство богословов не расценивало естественную философию как предмет, полезный для лучшего понимания религии. Напротив, она обычно рассматривалось как предмет, способный к ниспроверганию исламской религии и как потенциально опасная для веры. Естественная философия всегда оставалась периферийной дисциплиной в исламских землях и никогда не стала отдельной школой в пределах образовательной системы, как это было в латинском Христианском мире."

Греческая естественная философия, однако, полностью интегрировалась в университетский учебный план в Европе. Поскольку Грант объясняет, стр. 244-245:

"Важно указать, что мало того, что обучаемые в университетах богословы полностью принимали и охватывали дисциплину естественной философии, но многие, если не все, из них были нетерпеливыми и активными собирателями литературы естественной философии. Именно по этой причине совершенно уместно назвать ее 'естественной для богослова философией.' Они одинаково хорошо ориентировались в обеих дисциплинах и стремились привнести так много естественной философии, насколько это можно было, в решение теологических проблем, избегая любых искушений к теологизированию естественной философии. Это объясняет, почему некоторые средневековые богословы могут равняться с лучшим из светских естественных философов, таких как Джон Буридэн и Альберт Саксонец. Некоторые богословы, такие как Олбертус Магнус и Николь Оресм, ясно превосходили их. В своих действиях богословы на Западе были полноправными участниками развития и распространения естественной философии. Они позволяли создавать институты естественной философии в университетах позднего Средневековья, и поэтому она очень обширно распространилась. Ничего подобного не произошло в Византийской Империи или в Исламе."

Одним из самых важных преимуществ католической Европы этого периода было разделение между церковью и государством. Эдвард Грант, стр. 246-247:"

[Византийцы и мусульмане] заплатили высокую цену за провал попытки разделить церковь и государство. В обоих обществах, естественная философия Аристотеля была расценена как потенциально опасная, потому что она охватывала идеи и понятия, враждебные к обеим религиям, и потому полагалось, что ученые, которые сосредоточились слишком сильно на естественной философии, или пренебрегают религией или придут к тому, чтобы расценить ее ниже, чем естественную философию. Отказ Ислама отделить церковь от государства аннулировал установленное преимущество, которое имелось у Западного Христианского мира. Последний был организован как централизованная, иерархическая религия с единственным человеком – Папой Римским – олицетворением окончательной власти, Ислам был децентрализованной религией без иерархической структуры. Там власть исходила от местных религиозных лидеров, которые пользовались поддержкой единоверцев- мусульман. При этих обстоятельствах мы могли бы ожидать, что свобода выбора и культивирование яркой, поступательной естественной философии было бы более вероятно в пределах децентрализованной мусульманской религии чем в пределах чрезвычайно централизованной Католической церкви Западной Европы. Как мы теперь знаем, перемена произошла: Запад развивал живую естественную философию, тогда как в Исламе естественная философия стала периферийной дисциплиной и очень подозрительной дисциплиной, исследование которой могло даже оказаться опасным."

У европейской университетской системы не было никакого реального аналога в любой другой ведущей цивилизации мира в то время. Как Тоби Хафф говорит в своей книге, стр 234:

"Мы не должны также недооценить величину шага, сделанного, когда было решено (частично, следуя древней традиции) сделать исследование философии и всех аспектов мира природы официальным и государственным делом. Если это кажется приземленным достижением, это происходит из-за нашего Евроцентризма, из-за которого мы забываем, что исследования естественных наук и философии не проводились в исламских колледжах Ближнего Востока и что все такие изучения предпринимались с тщательной осторожностью и в частном порядке. Аналогично, в Китае, не было никаких автономных учебных учреждений независимых от официальной бюрократии; те, которые существовали, были полностью во власти централизованного государства. И при этом философам не дали свободы определить для себя сферы изучения, как это произошло на Западе." Эдвард Грант сыграл важную роль в распознавании участия университетской системы в подготавливании почвы для грядущей Научной Революции. Как он и заключает на странице 248:

"Без отделения церкви от государства, и последующих событий, Запад не производил бы очень внедренную естественную философию, которая была распространена через Европу путем обширной сети университетов, которые положили начало большим научным задаткам, раскрытых в шестнадцатых и семнадцатых столетиях, задатки, которые развиваются до настоящего момента."

Для дальнейшего развития Западной (и никакой больше) научной традиции с шестнадцатого столетия "Вперед, Ученые: История Науки" сообщающая о жизни самых великих Изобретателей Джона Гриббина, является захватывающим и легким чтением.

Тоби Э. Хафф в своем превосходном "Развитие Ранней Современной Науки: Ислам, Китай и Запад" (The Rise of Early Modern Science: Islam, China and the West), соглашается с оценкой Гранта о важности университетской системы. Вот например Хафф, стр. 344:

"Бесстрастное изучение уровня образования крупных ученых от пятнадцатого до семнадцатого столетия показывает, что огромное большинство их было фактически выучено университетом. Поскольку Джон Гаскуан говорит, 'Около 87 % европейских ученых, родившихся между 1450 и 1650, которые я считаю достойны внесения своих имен в Словарь Научной Биографии, получили образование в университете.' Что еще более важно: 'Значительная доля этой группы имела не только университетское образование, но и занимала карьерные посты в университете.' В течение периода 1450-1650 годов было около 45 процентов, в1450-1550 годах, примерно 51 процент. Если говорить об отдельных ученых, то нужно беспрекословно признать, что Коперник, Галилео, Тихо Брае, Кеплер и Ньютон были по-видимому выдающимися случаями ученых и якобы схоластических университетов Европы. Короче говоря, социологические и исторические мнения о роли университета как основы для науки и как инкубатор научной мысли и аргументов были значительно преуменьшены."

Ничего подобного не существовало в исламском мире. Университеты могли быть установлены в Испании и Португалии только после того, как эти страны были бы повторно завоеваны христианами. Хафф, стр. 212:

"Если бы Испания сохранилась как исламская земля и в более поздние столетия - скажем, до времени Наполеона - это сохранило бы все идеологические, юридические, и организационные дефекты исламской цивилизации. Испания во власти мусульманского права была бы неспособна обрести новые университеты, основанные на европейской модели юридически автономного корпоративного управления, поскольку коопераций в мусульманском праве не существует. Кроме того, исламская модель образования опиралась на абсолютное первенство fiqh (???) юридических исследований, и стандарта сохранения великих традиций прошлого. Это было символически отражено в иджазе, личном разрешении передать знание прошлого, данное ученым человеком - традиции, очень отличающиеся от управляемой группой сертификации Запада (посредством экспертизы) демонстрационного изучения. Фактически, случаи основания испанских университетов в тринадцатом столетии, сначала в Паленсии (1208-1209), Вальядолиде, Саламанка (1227-8), и так далее, произошла в областях, где укоренили христиане, и университеты были смоделированы по конституциям Парижа и Болоньи." Есть тут также важный теологический аспект, в котором мусульмане вообще рассмотривали Бога как неизведанного, тогда как и христиане и евреи могли более легко рассмотреть Бога как объект познания, создав картину мира согласно логическому естественному праву, которое могло быть раскрыто и понято людьми. Тоби Э. Хафф, стр. 116:

"Короче говоря, европейское средневековье создало образ человека, который был настолько пропитан разумом и рациональностью, что философское и теологическое предположение стало захватывающими дух сферами познания, результаты которого были совсем не предсказуемы, или ортодоксальны - к общему ужасу. Кроме того это теологическое и философское предположение имелось в цитаделях Западного знания, то есть, в университетах. Христианское богословие действительно одело человека новым набором методов и побуждений, но оно также приписало ему новый набор мощи разума, который не знал границ." К сожалению, в начале 21-ого столетия, эта университетская система возможно больше не работает, так же как это однажды произошло. Как Ибн Варрак (Ibn Warraq) выражается в своей большой книге "Защищающий Запад" (Defending the West):

"Запад, признанием политкорректности и становясь испорченным благодаря жителям Саудовской Аравии и арабскими деньгами, прекращает соблюдать свое изначальное назначение университета. В последние годы Саудовская Аравия и другие исламские страны (например, Бруней) учредили председателей исламских исследований в престижных Западных университетах, которые тогда были призваны представить благоприятный образ Ислама. Научное исследование, приводящее к объективной правде кажется, больше не является целью...Критическая экспертиза источников или самого Корана обескураживают. Ученые, такие как Даниэль Истермен потеряли свои должности потому, что не учили Исламу в соответствии с путем, одобренном Саудовской Аравией. В декабре 2005 Джорджтаун и Гарвардский университеты приняли по $20 миллионов каждый от саудовского принца Алвалида бин Талала для программ исламских исследованиях. Центр Картера, основанный бывшим президентом Джимми Картером, финансируется частично бин Талалом. Такие деньги могут только испортить изначальное намерение всех высших учреждений образования - поиск правды. Теперь, у нас будет только "исламская правда", которая является приемлемой для королевской саудовской семьи, семьи, которая финансировала терроризм, антизападничество, и антисемитизм больше тридцати лет."

Это - финансовая коррупция и запугивание, но даже прежде этого Западные университеты, оказались все более и более озабоченными поиском недостатков в их собственной цивилизации и похвалой самых варварских культур и режимов на земле. Конечно, это отнюдь не повсеместно. Есть все еще большие работы сделанные в Западных университетах, чему г-н Грант - живое доказательство. Но трудно отрицать факт, что снизилась свобода исследования и хорошие стипендии. Как именно это произошло, как Западная университетская система прошла путь от большого преимущества до того, что бы стать чем-то напоминающим проблему, является интересным вопросом, но его надобно обсудить в отдельном эссе. Тем временем Эдвард Грант сделал превосходную работу, дабы напомнить нам, насколько уникальным это когда-то было.

Источник:

http:// www.jihadwatch.org/dhimmiwatch/archives/022433.php

1. http:// www.jihadwatch.org/dhimmiwatch/archives/019529.php

2. http://www.gatesofvienna.blogspot.com/2 008/02/west-japan-and-cultural-secondarity.html

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: