Разноцветный трубадур 3 страница

Наступила тишина, и Гермиона осторожно подняла голову.

Единорог ошалело мотал головой, Живоглот одновременно нервно вылизывался и злобно шипел, а демон выписывал стремительные фигуры высшего пилотажа вокруг башки Флегия.

Голем стоял, покачиваясь и тупо глядя перед собой единым оком. На лбу его, на месте первой из четырёх угловатых букв дымилась дыра. Его рука безвольно разжалась и уронила остов Снейпа в жидкую грязь. Гермиона — откуда силы взялись — метнулась к останкам зельевара, вцепилась ему в лохмотья и, просипев:

— Все назад! — стала отползать от шатающегося чудовища со всей возможной быстротой, волоча чертовски тяжёлые снейповы кости.

Единорог и кот тоже стали пятиться, и тут голем рухнул навзничь, и, вместо того, чтобы разбиться или расплескаться, стал уменьшаться и одновременно уплощаться, и через мгновение на земле лежал предмет, более всего похожий на очень грязную простыню.

Разом обессилев, Гермиона уткнулась лбом в лохмотья мантии Снейпа и вскоре ощутила на голове прикосновение ледяной ладони.

— Мо..лод..цы, — проскрипел мёртвый голос. Видимо, не хватило сил на то, чтобы сказать "выше ожидаемого"…

Гермиона всхлипнула и накрыла его руку своей ладонью. Рука исчезала, таяла, как и лохмотья, и кости, и вскоре осталась только чёрная жемчужина. Гермиона сжала её в кулаке.

Тут её схватили за плечи, рывком подняли на ноги и принялись немилосердно трясти.

"Ага, — сообразила она, — значит, я не сплю. Иначе от такой встряски обязательно бы проснулась".

Драко Малфой, красный и злой, каким она его никогда не видела, тряс её, как грушу, и выражался. Судя по звукам, на парселтанге. Сукин кот Живоглот прохаживался около и приговаривал что-то вроде: "та-а-ак её, та-а-ак, пр-р-р-а-а-а-авильно". По крайней мере, понять его было легче, чем Малфоя.

— Малфой, — выговорила Гермиона сквозь тряску, — да ты змееуст. Вот он, момент истины!

В злобном шипении Малфоя прорезались понятные слова:

— Ты что творишь? Ты что творишь, Грейнджер?!

— Да подожди ты, — Гермиона вырвалась из рук Малфоя и легонько отпихнула Глота, — я не нарочно! Я вообще не знаю, как оказалась здесь! Я была уверена, что сплю!

Малфой ущипнул её за руку — с удовольствием. Гермиона дала ему по рукам.

— Я и так уже поняла, что не сплю! А вот вы как сюда попали?

— Галопом, — объяснил Малфой.

— Это я видела. Красиво было, глаз не отвести.

Малфой слегка смягчился.

— Живоглот нас с демоном разбудил. Бегал и орал. Я вскочил, чтобы его убить, смотрю, а тебя нет. Я бросился к выходу и увидел, что ты внизу кокетничаешь с каким-то скелетом, а по болоту к вам подбирается этот, — он кивнул на странные останки Флегия. Тогда я собрал лагерь в сумку, чтобы не бегать туда-сюда…

— Нормально! — возмутилась Гермиона, — нет, чтобы мчаться мне на помощь сломя голову!

— Я оценил его скорость, и понял, что минут пять форы у меня есть. Как видишь, мы успели.

— Едва-едва.

— Но успели же, и как успели! — он снова посмотрел на простыню. — Слушай, как так получилось? Почему он стал простынёй? Он же голем, я видел у него надпись на лбу, он должен был просто стать глиной!

— Не знаю, — Гермиона пожала плечами, — у классического голема, если помнишь, на лбу было три буквы, читались они как "эмет" — истина. Когда его создатель стёр первую букву, осталось слово "мет" — мертвец. И голем погиб. Но у этого на лбу было четыре буквы! А когда осталось три, он превратился в простыню!

Малфой посмотрел на стену тумана.

— Это ведь Стигийское болото, так?

— Да, место наказания гневных и унылых.

— Ну, я не знаю. Допустим, что у него на лбу было написано слово "гнев". Хотел бы я знать, каким образом оно превратилось в слово "простыня"…[1]

Малфой посмотрел на вылизывающегося Живоглота, на демона, всё ещё не остывшего, ярко-оранжевого, на сплошь залепленную глиной Гермиону и вдруг спросил:

— Что у тебя в руке? Неужели...

Гермиона разжала кулак. На ладони у неё матово засветилась жемчужина.

— Сумасшедший дом, — сказал Малфой. И полез в сумочку за одеждой.

Гермиона снова сжала кулак и приложила его к щеке. Жемчужина в кулаке, казалось, чуть заметно пульсировала. Гермиона улыбнулась.

[1] — могу объяснить. Слово "гнев" обозначается четырьмя буквами и читается, как "кцефА". Убираем первую букву "куф" и получаем слово "ципА" — "покрывало":)

17.10.2013

Плен

"Желаний море, но в силу каких-то причин их исполнение невозможно". Карта Плен, колода Симболон.

— По-моему, — брюзжал Малфой, стоя нагишом и держа рубашку кончиками пальцев, — нужно опять принимать душ. Нельзя одеваться на грязное тело.

— Вот переправимся через болото и примем душ. А сейчас обойдёшься Очищающими чарами. И знаешь, если уж тебе так не хочется одеваться, препояшь хотя бы чресла. Срам один.

— Дался тебе мой срам…

— Это тебе хочется, чтобы он мне дался. Вот вылезет из этого тумана очередной разгневанный скелет и оттяпает тебе всё потомство…

— Из зависти!

— Не суть. А ведь ты единственный наследник! Чистокровного рода! Малфой! И такая безответственность. Ай-яй-яй.

Малфой брезгливо задрал губу, огляделся, подобрал простыню — бывшего Флегия — и картинно завернулся в неё. И сразу сделался похож на Люциуса Корнелиуса Суллу, счастливого диктатора, только что вылезшего из личной грязелечебницы. Гермиона, которую и без того подмывало, расхохоталась.

— На себя посмотри, — велел Малфой и сунул свою палочку в складки простыни, — Золушка-нимфоманка…

— Господи, Золушка-то здесь причём?

— Грязная она была, Грейнджер. Точь-в-точь, как ты сейчас. Ну и нимфоманка — тоже, как и ты. Она тоже работала, как проклятая, чтобы не прислушиваться к требованиям своей пиз…

Гермиона запустила в него комком грязи. Малфой пригнулся, и комок угодил в демона. Демон, всё ещё перевозбуждённый, мгновенно испарил из грязи всю воду, раскалил и швырнул пылающий комок в туман. В тумане кто-то глухо, злобно охнул и разразился чёрной бранью. Живоглот зашипел.

— Однако заболтались, — деловито сказала Гермиона, развязала ладанку на шее и опустила туда жемчужину. Ощупала для верности ладанку сверху и ахнула.

— Что? — испугался Малфой.

— Подожди-подожди, — Гермиона, лихорадочно путаясь в волосах, сняла ладанку и вытряхнула её в ладонь.

Выпала жемчужина. Одна.

— Как же так? А где вторая?

Малфой взял Гермиону за запястье, поднёс к глазам её ладонь и внимательно осмотрел жемчужину.

— Она стала немного больше, — сказал он, — уверяю тебя, Грейнджер, я не ошибаюсь. У меня хороший глазомер, я всё-таки Ловец.

Гермиона осмотрела жемчужину. Да, действительно, стала больше. Едва заметно, но всё же.

— Слились, — полуутвердительно сказала она.

— Это хорошо, — оптимистично заявил Малфой, — я боялся, нам придётся искать способ создавать из них одно целое, а они сами стремятся к слиянию. Значит, это жемчужина тебя притянула к болоту, а вовсе не нездешняя любовь.

— Господи, ты всё о том же, — вздохнула Гермиона, — вообще-то, нам пора двигаться.

— А как?

Гермиона посмотрела на лодку Флегия — громадную, как "Титаник", и оснащённую соразмерным веслом.

— Э-э-э-э… — усомнился Малфой.

Гермиона посмотрела на демона.

— О, — сказал Малфой, — хотя…

Демон метнулся к Малфою и повис у него перед лицом, вызывающе посвёркивая.

— Дерзок стал, — определил Малфой, — силу свою почуял.

— Взрослеет, — нежно сказала Гермиона и обратилась непосредственно к демону, — только, пожалуйста, отнесись к этому ответственно. Если почувствуешь, что не можешь, немедленно перестань. Ты только представь, что мы будем делать здесь одни, если с тобой случится дурное?

Демон торжествующе оттолкнулся ото лба Малфоя и по красивой дуге ушёл под днище чёлна.

— Ничего-ничего, — сказал Малфой, — когда-нибудь я тоже дам ему в лоб. Если отыщу, конечно, этот лоб.

Туман позади ладьи вдруг ещё сгустился. Повеяло влажным вонючим жаром. Ладья задвигалась, грузно закачалась с кормы на нос, поднимая затхлые волны. Потом стала медленно разворачиваться. Когда показалась корма, стало видно, что чёрная болотная жижа под кормой — кипит! Кипит и разбрасывает вокруг мелкие ледяные горошины.

— Мерлин, — благоговейно прошептала Гермиона.

— Слу-у-у-шай! — восхитился Малфой, — а вдруг это он и есть? Вдруг Мерлин осуждён быть демоном-несмышлёнышем?

— Нет, это обычный демон, — проворковала Гермиона, — наш маленький демон Максвелла, сепаратор молекул…

— Грейнджер, я тебя официально предупреждаю: либо ты говоришь на понятном мне языке, либо я перейду на язык, непонятный тебе. Например, на немецкий.

— Няйн! — ужаснулся Живоглот.

Гермиона вздрогнула.

— Жуть, — сказала она, — мрак. Ты просто невыносимо на меня давишь.

— И буду давить, пока не получу объяснений! Что он, в конце концов, такое?

— Когда вернёмся домой, залезешь в интернет и прочитаешь…

— Куда я залезу?!

— Господи, — вздохнула Гермиона, — короче, я тебе дома всё объясню. А сейчас нам пора.

Уже всё днище лодки было тонко подслоено паром. Гермиона и Малфой, привычно забросили друг друга на нечеловечески высокую палубу, Живоглот, как обычно, обошёлся без посторонней помощи. Ладья закончила разворот, нацелилась носом на мигающие в тумане пятна багрового света и двинулась вперёд, удивительно легко скользя по пару. Всё, одним словом, было замечательно, кроме воздуха. Дышать перегретыми мерзостными испарениями было невыносимо, и пришлось снова творить Головные Пузыри.

Немного погодя обнаружилась ещё одна проблема. Тени гневных довольно быстро смекнули, что на ладье идёт не Флегий, и совсем потеряли страх. Они затевали драки между собою, что ещё полбеды. Но они карабкались на ладью, сначала поодиночке, что тоже было неприятно, при их агрессивности, а потом и толпой, грозя перевернуть ладью. Чары Огня и Света, даже в исполнении Гермионы, отпугивали их совсем ненадолго, всё-таки гневные, а не трусливые. Пришлось встать спиной к спине и отбиваться.

— И это вместо благодарности за то, что мы избавили их от тюремщика! — прокричал Гермионе Малфой.

— От тюрьмы же мы их не избавили, — возразила Гермиона, сшибая в воду какого-то грозного мужчину азиатской наружности, — вот они и обиделись! Да и тюремщика скоро нового пришлют! Свято место пусто не бывает!.. Depulso! Но нам всё-таки везёт!

— И в чём же?!.. Reducto!

— В том, что здесь… Confundo!.. Нет твоей тётки! Любовь заставила её остаться в Первом Круге!

— Да здравствует любовь!!! Stupefy!

Из тумана послышался громовой скрип уключин.

— Вот и сменщик! — обрадовалась Гермиона, — может, с его помощью мы разгоним эту банду!

Скрип неспешно приближался, туман слева по носу потемнел, и выплыл из него исполинский лодочник, точь-в-точь Флегий — глиняный, полужидкий, с единственным красным глазом и куфической надписью на лбу. Глаз только был совсем какой-то тусклый, да и буквы, вроде бы, другие, хотя при неверном освещении ручаться за это было нельзя. А главное, тени гневных этого голема проигнорировали и продолжали лезть на лодку, как солдаты Людовика XVI на парижские баррикады. Меланхоличный двойник Флегия медленно грёб мимо, не обращая на битву никакого внимания. Время от времени, правда, он тыкал веслом в воду, и тогда на поверхность поднимались гулкие пузыри, и слышалось невнятное бормотание.

— Недоёбок ты, а не Страж!! — проорал ему вконец остервеневший Малфой, отбрасывая заклятием Щита сразу десяток драчливых теней.

— Это, наверное, страж унылых, — сообразила Гермиона. Она методически щёлкала нападавших Ослепляющим заклятием, — гневные его надзору не подлежат…

Демон, тем временем, делал своё дело и багровые маяки приближались. В один воистину прекрасный момент днище лодки застряло в прибрежном иле. Малфой, швырнув на берег Гермиону и кота, эффектным росчерком палочки накрыл всё войско заклятием Tarantallegra. Гермиона перетащила Малфоя на берег, и они долго ещё, не отрываясь, смотрели, как челн превращается в щепы под ногами огромной толпы мрачно пляшущих теней. В багровом тумане, синем свете, ломано скакали чёрные тени…

— Давно надо было так сделать, — шепнула Гермиона.

— Когда — давно? — шёпотом огрызнулся Малфой, — Ты хотела бы, чтобы они разнесли лодку, когда мы были посреди болота? И смотри, смотри!

Из-под поверхности болота полезли ещё тени, вялые, еле двигающиеся, но тоже — танцующие!

— Унылые танцуют! — восхищённо ахнула Гермиона, — нет, Малфой, ты всё-таки велик. По-своему, конечно, но велик…

— По крайне мере, со мной весело, — объективно уточнил Малфой, — когда меня, грешного, вычистят из Министерства, буду зарабатывать на свадьбах и дискотеках. Всех утанцую, безо всяких стимулирующих ядов!

В компанию пляшущих теней вдруг влетела светлая искорка и тоже начала ритмично подскакивать и подмигивать.

— Как же иначе, — сказал Малфой, — такое веселье, и вдруг без него. И ведь не устал!

— Зато я устала, — сказала Гермиона, — снимай заклятие, Малфой, и пошли.

— Зачем снимать? — спросил Драко, — пусть попляшут…

— Пока они пляшут, мы демона от них не отманим. Он же дитя малое…

Малфой пренебрежительно пожал плечами и поднял палочку:

— Accio, демон Максвелла!

Протестующе сверкая, демон влетел Малфою в ладонь. Малфой сжал кулак и прикрикнул:

— Не жужжи! Жужжит, — пожаловался он Гермионе, — и щекочется. А теперь жжётся!

— Дай его мне, — замурлыкала Гермиона, — дай мне нашу умницу, нашего спасителя, нашу опору…

— Нормально! — возмутился Малфой. Живоглот громко с ним согласился. Гермиона грозно глянула на них, не переставая бормотать, разжала пальцы Малфоя и сняла с его ладони разобиженного демона.

— Хороший мальчик, любит танцевать. А мы потом попросим дядю Драко, и он ещё раз сделает так, чтобы все весело танцевали. Правда, дядя Драко?

— Могу прямо сейчас, — предложил Малфой и нацелил на неё палочку.

— Убью!.. А теперь нам надо уходить. Нам нужно идти всё время вперёд. Мы ведь не просто гуляем, мы спасатели, нам нельзя задерживаться, правда?

Демон вспорхнул Гермионе на плечо, умудряясь как-то показывать Малфою своё презрительное равнодушие. Малфой, похоже, всерьёз собрался объяснять, до какого места ему отношение окружающих вообще и всякой мелкой нечисти в частности, но тут со стороны болота послышался скрип уключин и зычный хлюпающий рёв:

— На место, души грешные, на место! Не плясать! На место!

— Сменщик! — сказала Гермиона, — бодрый, свежий и ретивый.

— Уходим!

Они вскарабкались на высокий берег, овеваемый относительно свежим ветром, и с облегчением избавились от Головных пузырей. Живоглот немедленно стал вылизываться.

Малфой оглянулся и хмыкнул. Тогда оглянулась и Гермиона. Огромный лодочник в густом тумане гонялся за мелкими пляшущими фигурками.

— Долго же он будет их ловить, — удовлетворённо сказал Малфой.

— Долго, — согласилась Гермиона, — сейчас ещё второй заявится, страж унылых. Представляешь, как они будут друг другу мешать?

— Останемся, посмотрим?

— Нет! — решительно сказала Гермиона, — хватит. И так задержались.

Она развернулась в противоположную от болота сторону и окинула взглядом не очень крутой, но длинный и опасный скалистый склон. Далеко внизу раскинулась очередная мрачная и пустынная долина. Треть далёкого горизонта, подёрнутого призрачным свечением, занимал ещё более тёмный силуэт усечённой пирамиды со ступенчатыми рёбрами. Даже на таком расстоянии казалось, что плоская крыша пирамиды располагалась на невероятной высоте, и там, в высоте, по краям пирамиды горели те самые багровые огни. И узкая, тусклая, багровая полоса у подножия пирамиды, точно поток лавы.

— Какой-то зиккурат, — заявил вдруг Малфой. Гермиона и Живоглот посмотрели на него с уважением.

— Представьте себе, я знаю, что такое зиккурат, — с досадой сказал Малфой. Потом подозрительно спросил:

— А вы что — не знаете?

— Он знает, — Гермиона кивнула на Живоглота, помолчала и добавила, — от меня.

Малфой сильно потёр лоб.

— Да, устал я, — признал он и поёжился — по уступу тянуло знобким сырым ветром. — Давай, Грейнджер, спустимся и поищем место для привала.

— Мы полдня спускаться будем, — сказала Гермиона, — это не дорога, а я не знаю, что.

Малфой создал и уничтожил водяной шарик, скинул свою хламиду и сказал.

— Я начинаю бояться, Грейнджер, что когда мы выберемся отсюда, ты будешь продолжать на мне ездить. Просто по привычке.

— Подожди ты раздеваться, эксгибиционист несчастный…

— Кто??

— Ну, помнишь, мы как-то возвращались с переговоров, довольно поздно, ты, как обычно, шёл далеко позади, а на меня из-за угла выскочил тип…

— А, пальто распахивал. Вот, значит, кто я, по-твоему. Надеюсь, ты не собираешься обойтись со мной так же, как с ним? Он, должно быть, совсем рехнулся от твоего заклятия.

Гермиона прыснула. Наверное, бедному типу до сих пор кажется, что, когда он распахивает пальто, на месте мужского достоинства у него надувается и громко лопается розовый воздушный шарик. Гермиона представила Малфоя на месте типа и устало захихикала.

— Я знаю, о чём ты подумала, — грустно сказал Малфой и снова обмотался простынёй. — Ты страшный человек, Грейнджер.

— Ох, прости, — выговорила она, утирая слёзы, — прости, это просто нервы. Разрядка. Мне и тогда было смешно, помнишь?

— Ещё бы. Я тогда подумал, какое у магглов непритязательное чувство юмора.

— Уж какое есть. Зато весело.

— Не будем спорить о вкусах, ибо это признак дурного тона. Ты мне не даёшь раздеваться из вредности, или у тебя есть идея?

— Есть. Помнишь свою любимую учительницу?

Малфой сделал каменное лицо.

— Она любила превращать ступени в горку.

Малфой измерил взглядом склон.

— Предположим, получится. А тормозить как будем?

— Положись на меня.

— Я бы с удовольствием на тебя положился. Сверху. Только ты не даёшь.

— И этот человек предъявляет претензии к моему чувству юмора! Ладно, отойди-ка в сторону.

Она присела и постучала палочкой по скале.

— Glisseo!

Блестящий, тёмный, как мокрый асфальт, довольно глубокий жёлоб улёгся вниз по склону мягкими витками серпантина.

— Выглядит весьма маняще, — похвалил Малфой, — я поехал.

— Уже и поехал. Нет, пропусти даму вперёд. Мне тебя там, внизу, ловить, ты не забыл?

— Ладно, дама, катись. А как же твой кот? Вряд ли ему понравится такой спуск.

— Не имей привычки расписываться за других, Драко Малфой. У меня этот кот живёт уже пятнадцать лет, и я до сих пор понятия не имею, что ему может понравиться.

Гермиона на всякий случай подёргала сумочку за цепочку, с достоинством подобрала мантию, уселась на край жёлоба и с визгом заскользила вниз — куда там бобслеистам.

Удушливый серный ветер свистел в ушах, набивался в нос и уши, резал глаза. Эх, надо было оставить Головной Пузырь… Сильно сощурив, почти зажмурив глаза, она смотрела, как погружается в горизонт мрачный зиккурат. Ещё немного… и!

— Aresto momentum!

Отдача от заклинания подбросила Гермиону на пару футов, после чего чувствительно приложила подошвами о каменистый грунт. Гермиона потопала ногами, убедилась в их целости, подняла голову и приглашающе махнула палочкой.

Живоглот, отсюда кажущийся совсем маленьким, но таким ярко-оранжевым, как кусочек закатного Солнца, невозможного в этом бессветном провале, подошёл к началу жёлоба, потрогал лапой гладкую поверхность. Глаз его Гермиона разглядеть не могла, но была уверена, что кот посмотрел на неё с укором. Потом оранжевый комочек покатился вниз, издавая вопли, скрежет и рассыпая искры. По мере того, как кот приближался, обозначались вставшие дыбом бакенбарды и усы, прижатые уши, распахнутая вопящая пасть и дикие глазища. Искры и скрежет, оказывается, производились когтями, каковыми кот пытался уцепиться за гладкие стенки жёлоба. Засмотревшись, Гермиона едва успела затормозить несчастное животное. Глот взрыл лапами щебень, с размаху дал Гермионе когтями под коленку, еле увернулся от пинка, и, обиженно крякая, поскакал в пустыню. Вслед за приятелем мимо Гермионы просвистел демон.

— Держи-и-и-и-и! — раздался крик.

Она обернулась, вскидывая палочку. Голый, грязный, непристойный Малфой шёл по жёлобу, словно по трассе гигантского слалома, шёл, как великий Ингемар Стенмарк[1], шёл, как бог, разве что снежного шлейфа за собой не оставлял. Вопил при этом, что твой Живоглот, надо полагать, от восторга. Не успев ни разглядеть, на чём это он стоит, ни даже толком удивиться, Гермиона выбросила Останавливающее заклятье. Малфой затормозил левым боком в дюйме от Гермионы, соскочил с грязной простыни, твёрдой, как доска, и сгрёб Гермиону в объятия.

"Это он на бывшем Флегии приехал," — подумал Гермиона, в то мгновение, пока он искал её губы. Потом думать стало не нужно и вообще всё на свете стало не нужно, потому и исчезло в темноте опущенных век. Остался только Малфой, его тяжёлое дыхание, его напряжённое естество, и её ответное желание, не слепое, не безадресное, нет, она хочет Драко, здесь и сейчас. Вот, она грудью чувствует, как колотится его сердце…

Нет, не только его. На груди Гермионы, в ладанке, вздрогнула и забилась жемчужина. Гермиона, разом оторвавшись от Малфоя, прижала жемчужину ладонью. Малфой бешеными глазами глянул на её руку, потом ей в лицо. На мгновение ей показалось, что он сейчас сорвёт ладанку, и она безотчётно нацелила палочку.

Малфой отступил, прикрыв глаза рукой. Постоял так несколько секунд, потом засмеялся — немного судорожно.

— Ты поставила меня в дурацкое положение, Грейнджер, — хрипло сказал Малфой, — уверяю тебя, что до сегодняшнего дня я никогда не соперничал за женщину… с бусиной!

[1] Ян Ингемар Стенмарк — выдающийся шведский горнолыжник. Так говорит Википедия, и мне остаётся только подписаться под каждым словом.

27.10.2013

Феникс

"Пламя пожирает..." карта Феникс, колода Симболон.

Малфой с раздражённым шелестом листал "Божественную комедию". Гермиона, стоя рядом с ним, оценивала обстановку. Оба молчали.

В это одичалое молчание они с Малфоем ударились после давешнего неудачного поцелуя. Молча шли вдоль сплошной каменной стены, пока Малфой, озверевший от усталости, не влепил в скалу невербальным заклинанием Bombarda, судя по результатам, Maxima. Образовалась довольно просторная выемка. Гермиона и Малфой слаженно и безмолвно уничтожили обломки, и принялись устраиваться на ночлег. Очистились от болотной грязи, повернувшись друг к другу спиной, как лягушка и жаба на одном и том же листе кувшинки. Переоделись, поужинали консервами, крекерами и водой, и забрались в спальные мешки. Проснувшись, собрались и зашагали к зиккурату — молча. Жемчужина лежала себе в ладанке, тихонько, как неодушевлённая, но доверия ей не было.

Когда выяснилось, что человечьим шагом до зиккурата добираться слишком долго, Малфой молча разделся и обратился единорогом. Вся компания влезла ему на спину, и через три часа неспешной рыси они достигли подножия гигантской пирамиды.

Вблизи пирамида представлялась литой, уходящей бесконечно в стороны и вверх, стеной из чёрного чугуна. Но это был обман зрения — стена эта была городской, значит, в ней обязаны были быть ворота, нужно было только их найти, войти внутрь и добыть очередную жемчужину.

Если идти вдоль стены, рано или поздно набредёшь на ворота. Только приблизиться к ним будет проблематично по причине широкого потока расплавленной лавы, медленно, с гулким шорохом ползущего у подножия чугунной стены. До него было около сотни ярдов, но жар был весьма ощутимым. Страшно было даже подумать о том, чтобы подойти поближе. Тут-то Малфой и полез в книгу, надо полагать, за дополнительными сведениями. Гермиона хотела было ему сказать, что в книге о лаве нет ни слова, как и о пустынной равнине между Стигийскими болотами и городом еретиков, а говорится там, что Данте и Вергилий доплыли до самых городских ворот в приснопамятной Флегиевой ладье. То есть, пустыня образовалась уже после посещения Данте. Экология, будь она неладна, и в Аду с нею проблемы.

Малфой громко захлопнул книгу и надменно уставился на лавовый поток, точно ожидая, что поток под его взглядом провалится сквозь землю — от стыда за своё существование. Но лава текла себе и текла.

Гермиона прищурилась. Красный свет слепил глаза, поэтому ни в чём нельзя было быть уверенным, но чудилось в движении потока нечто странное, мёртвой природе несвойственное. Не струение расплавленного камня, а волнообразные сокращения живых мышц. И контурный узор из ярко-алых полукружий на тёмно-красной поверхности…

Словно пелена упала с глаз, и вместо раскалённой реки легло у подножия чугунных стен тулово исполинского змея с огненной чешуёй. Час от часу не легче.

Малфой наконец разверз уста.

— Зря мы не прихватили крысу моего Лорда, — изрёк он, — змеи любят крыс. Он бы её принял в дар и пропустил нас.

— Такое чудовище эту крысу ноздрёй бы втянуло и не заметило, — пробормотала Гермиона,следя за игрой рубиновых огней в громадной чешуе.

— Думаешь, у него есть ноздри? — задумчиво спросил Малфой.

— Теоретически должны быть. Пока голову не найдём, не узнаем.

— Знать бы, в какой стороне голова…

— А не всё ли равно? Я думаю, голова там же, где хвост. Уроборос, знаешь? — пальцами правой руки она изобразила "пасть", вцепившуюся в "хвост" — пальцы левой руки.

— Я знаю, что такое уроборос, — высокомерно ответил Малфой, — и могу сказать, что, если это действительно он, и если его пасть действительно занята его же хвостом, то он нам не страшен.

…раскалённый воздух дрожит над рдяной чешуёй… и верно, ничего в этом нет страшного, они подойдут ближе, и волны красного жара обнимут их…

— Ну да?

— Конечно, да. Перепрыгнуть мы через него как-нибудь перепрыгнем…

...и поднимут, и понесут, и они поплывут над светозарной чешуёй, дрожа и плавясь в стеклянистом мареве…

— Да ну?

— Конечно, ну. А вот если пасть у него свободна, и он захочет нас пожрать, тогда…

— Тогда — ой, — Гермиона меланхолически покивала. Она не отрывала взгляда от текущих слева направо алых сполохов.

— Конечно, ой!

Она смутно ощутила, как Малфой схватил её за плечи, развернул спиной к огненному аспиду и хорошенько встряхнул. Она почувствовала резкую боль во рту и возмущённо вскрикнула.

— Очнулась? — спросил он, — или надавать тебе пощёчин?

— Я сейчас сама тебе надаю пощёчин! Я из-за тебя язык прикусила!

— Это хорошо. В другой раз не будешь уставляться, куда не следует.

Гермиона задумалась и, не оборачиваясь, указала глазами себе за спину. Малфой кивнул.

— Чуть совсем не убаюкал, гад ползучий, — с ненавистью сказала Гермиона, после чего подозрительно спросила, — а на тебя почему не действует?

— Ещё как действует, просто я не смотрю прямо на него. И ты не смотри.На втором курсе, помнится мне, ты была намного осторожней, Грейнджер.

— Там был василиск, а здесь непонятно, кто.

— Тем более, надо быть осторожней. Мы приблизились к Нижнему Аду, — он помахал чёрной книгой, — и каждая ошибка может быть гибельной!

— Слизеринский пафос, — буркнула Гермиона.

— Гриффиндорская глупость! — он ещё раз тряхнул её, оттолкнул и отвернулся.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: