Разноцветный трубадур 5 страница

— Утоплю.

— Рискни. Ай!

— Ой!

“Ой” — это Живоглот, конечно. Как только Малфой надавил ладонью Гермионе на макушку, слегка притопил и заставил хлебнуть мерзкой на вкус водицы, кот вылетел из дальнего угла и обрушился на спину Малфоя всеми своими пятьюдесятью с лишним фунтами, помноженными на скорость разбега. Не был бы он такой мягкий, переломил бы Малфою позвоночник. А так он просто столкнул Малфоя в купель. Гермиона тотчас испустила боевой клич, вцепилась Малфою в волосы и принялась с воодушевлением макать. Малфой ощупью поймал Гермиону за бока — спасибо, хоть не за гендерные признаки.

— Щекотно! — заверещала она.

— Ага! — взревел он и принялся щекотаться.

Они выскочили из купели и с воплями носились друг за другом по пещере, швыряясь друг в друга чем попало, пока Гермиону не зашатало от головокружения. Она по стеночке добралась до места, где лежала её сумка, наклонилась, чтобы подобрать её, и от слабости ткнулась носом в пол. К ней немедленно подлетел демон и впал в дилемму — должно ли ему овевать Гермиону теплым ветерком или же прохладным? Пока он нерешительно мерцал, подоспел Малфой с полотенцем и велел демону кипятить воду.

Завёрнутая в полотенце Гермиона сделала попытку привалиться к плечу Малфоя, но он, буркнув, “хватит на мне виснуть”, прислонил её к стене, развёл бульонный концентрат на вскипячённой демоном воде, чуть остудил и поднёс чашку Гермионе.

— Сумеешь удержать?

— Нет…

— Ладно, тогда давай глоток за маму… вот, хорошо, теперь за папу… теперь за декана...

Гермиона поперхнулась. Малфой фыркнул.

— Шуточки, — злобно сказала Гермиона и отобрала у Малфоя чашку, — дай сюда, сама допью.

— Десять баллов Гриффиндору! — провозгласил Малфой воздев обе руки. Получилось очень похоже на Дамблдора. — За выдающуюся самостоятельность!

— Слушай, ну не мешай, а? Я не могу злиться, смеяться и пить одновременно. У меня сил хватает только на что-то одно.

Малфой замолчал, подождал, пока наберёт полный рот бульону и сочувственно спросил:

— Гадость, правда?

Гермиона возмущённо вскрикнула с закрытым ртом, потом сложила кукиш, сунула его Малфою под нос, допила бульон до дна, облизнулась и пояснила свой жест:

— Фиг тебе — не подавлюсь.

— Железная леди, — одобрительно сказал Малфой. Помолчал и спросил:

— Тебе лучше?

— Да, спасибо.

— Тогда приготовь что-нибудь посущественней. Я голоден.

Гермиона молча полезла в сумку, достала оттуда банки и пакеты и быстро замутила какое-то варево в ледяном котелке. Потом она сказала:

— Имей в виду, если окажется, что Снейп умеет готовить, я выберу его.

— А нельзя ли без шантажа? — высокомерно осведомился Малфой.

— С тобой — нельзя!

— Грейнджер, ну сама подумай — если я ещё и готовить научусь, я стану абсолютным совершенством. Ты решишь, что ты меня недостойна и всё равно выберешь Снейпа. А если ты в любом случае выберешь Снейпа, зачем же мне учиться готовить?

— Демагог ты, Малфой. На, ешь.

Малфой с недоверием поглядел на подозрительную мешанину из тушёнки и консервированных овощей. Но он, видимо, действительно был голоден, поэтому без комментариев уселся на спальный мешок и стал есть. Торопливой походкой очень занятого существа к ним приблизился Живоглот.

— Мяу-мяу-мяу, — быстро говорил он на ходу. Подбежал, понюхал странное рагу и с упрёком сказал Гермионе, — мяу.

— Не голоден — не ешь, — ответила она. Кот посмотрел на неё, как на врага, сел на попу и принялся было мерзким голосом высказывать своё недовольство, но Гермиона ощупью вытащила из сумочки палочку и нацелила на любимого питомца.

— Наложу Силенцио.

Живоглот прервался на полумяве и с видом оскорблённого достоинства вытащил из кучи овощей кусок мяса.

— У него талант выбирать самые крупные куски, — заметил Малфой не без зависти.

— Я бы назвала это призванием, — поправила его Гермиона, — кстати, чем ты его кормил, пока я валялась?

— Консервами, — ответил Малфой.

— Какими?

— Ну, не держи меня за полного идиота. Конечно теми, на которых была нарисована кошачья морда, а не корова.

— А сам ты что ел?

— Что твоя сумка мне давала, то и ел. Крекеры я, по-моему, все съел, давно они мне не попадались. Опережая твой вопрос, скажу, что тебя я не кормил. Я тебя поил. Зельями и бульоном. Ну, и время от времени обновлял воду...

— Странно, что я захотела есть только сейчас, — Гермиона решила не отвечать на его последнее замечание, только благодарно погладила его по плечу.

— Не забывай, что я лучший ученик зельевара…

— Ух ты!

— Да-да, что бы ты себе ни воображала. Моё Укрепляющее и моё Тонизирующее удостоились в своё время высочайшей похвалы…

— То есть, похвалы Снейпа?

Малфой надменно усмехнулся.

— Неужели Волдеморту, — Малфой поморщился, — помогали твои зелья? А ведь он, говорят, после воскрешения лечился исключительно Нагайновым ядом. Если ты пользовал меня снадобьями того же состава, интересно, как я выжила…

Малфой вздохнул и возвёл очи горе.

— Ты слушаешь, что я говорю? Я тебя пользовал Тонизирующими и Укрепляющими. Видела, какой эффект? Ты должна была быть слабой, как новорождённая, и такой же голодной, а вместо этого скакала здесь, как бешеный пикси. Что касается Лорда, то он, конечно, зельями не лечился. Но он ведь был единственным в своём роде…

— Слава богу.

— А вот его окружение требовало традиционного лечения. И как-то раз я очень быстро привёл в порядок Долохова после одной неудачной акции. Лорд — и декан, между прочим, тоже, — были мной довольны. И ты будь.

— Ладно, буду. А теперь расскажи, как мы выбрались.

— Фурии, — коротко пояснил Малфой, — они примчались на заклятье Солнечного Света, — он ухмыльнулся, — решили, что своды Ада пали и наступил конец времён. А тут я, весь обгоревший, в оплавленных очках и с тобой — угольком — на руках. Не представляешь, как они обрадовались. За столько сотен лет впервые человечинка сама пришла на обед, и уже вполне готовая, жарить не надо. От грешных душ ведь один только запах жареного, а в рот положить нечего. Они и налетели. Кожистые крылья, шесть ярдов в размахе!

Он захохотал так заразительно, что Гермиона тоже хихикнула. Это было, надо полагать, нервное, потому что ничего смешного в его рассказе не было.

— Пока я соображал, что делать, их встретил демон, и встретил великолепно. Самая старшая, — он заглянул в книгу, — Тисифона, мгновенно обросла ледяной коркой и упала на тело змея. Тот, не поверишь, почувствовал холод! То место, куда она упала, выгнулось, и дало мерзкой твари такого толчка, что она улетела в пропасть за край зиккурата. Тем временем я дал по Мегере Оглушающим, а Алекто взвыла и умчалась, как выяснилось, ябедничать Медузе Горгоне. И через несколько минут они обе явились по мою душу, но я всё ещё был в очках!

Он опять захохотал — безудержно, до слёз. Гермиона встревоженно заглянула ему в лицо, потом обняла его за плечи и притянул к себе.

— О-о-о, Грейнджер, как жаль, что ты этого не видела! Очки были попорчены огнём, но что-то они всё же отражали! Поэтому Медуза увидела своё отражение и окаменела! — он с хохотом уткнулся Гермионе в колени и с трудом выдавил, — Частично!

Гермиона взяла чашку, сотворила воды, заставила Малфоя выпрямиться и выпить. Он заговорил немного спокойнее:

— У неё двигались только руки и змеи на голове... и всё. Она так и стоит там. Руками размахивает и змеями. И даже ругаться не может. Твоему Поттеру такое и не снилось.

Гермиона опять обняла его.

— Конечно, не снилось. Ни Гарри не снилось, ни мне, да самому Слизерину такое не снилось. Какой же ты молодец, что сумел с ней справиться! А как ты смог уйти оттуда? Да ещё и с мной на руках?

Он снова захихикал и сказал:

— Ты не могла бы дать мне пощёчину?

— Ну-ну, — сказала Гермиона, — лучше выпей ещё воды.

Малфой создал целое ожерелье чистых водяных шариков. При виде такой красоты Гермиона не удержалась и выпила две штучки. Малфой чётким движением зажал голову Гермионы у себя подмышкой, закрыл ей ладонью рот и оставшиеся шарики выпил сам, ничего не оставил. Гермиона выпростала голову и сказала с упрёком:

— Жадина.

Он сотворил ещё один шарик.

— Утешительный приз. Лопай, леди.

— Спасибо, сэр жадина. Так как ты всё-таки справился с Алекто?

Малфой приглашающе поднял руку. Гермиона подлезла под руку и обняла его за пояс.

— Увидев, что произошло с Горгоной, она испугалась, и с ней справился её собственный страх. Я велел ей отнести нас в долину, если она не хочет, чтобы я и её превратил в камень. Я был на грани обморока, я ничего не мог, я тебя-то трудом удерживал, но она этого не видела. Она давно не имела дела с живыми, иначе поняла бы, что одолеть меня ей легче лёгкого. Поэтому она подхватила нас, перенесла через вершину зиккурата, — он вздрогнул. Гермиона вопросительно подняла на него глаза, но он покачал головой, — нет, ничего там не было сверх того, что мы уже видели, но чем выше, тем столбы стоят гуще, и запах… Короче, она перенесла нас с тобой на противоположную сторону зиккурата, опустила вниз, в долину и задала стрекача. Ну, а я наглотался зелий, нашёл эту пещеру и занялся тобой. Всё.

Это было не всё. Что-то ещё было в его взвинченности, в его объятии, ставшем вдруг отстранённо-безучастным, в том, что он больше не смотрел ей в глаза. Ей стало неловко, и она сделала попытку выбраться из-под его руки. Он повернул к ней своё голое лицо. Глаза у него были студёные. И он наклонился и поцеловал её.

В этот раз он добился бы своего, потому что был холоден и полностью владел собой. Он не целовал, он словно прицельно бил именно туда, где она была менее всего защищена, где легчайшее прикосновение заставило бы её потерять голову, а не то, что жёсткие и точные поцелуи-укусы. Она словно со стороны слышала свои стоны, всхлипы, умоляющее бормотание, словно со стороны видела, как он склоняется над ней, весь в чёрном, как иезуит, как его худые пальцы терзают соски, как он глушит ртом её стоны, и как спускается ниже, отмечая путь злыми поцелуями, как уверенно раздвигает ей ноги, и впивается жалом, зубами… она вскрикнула, забилась, зарычала, прикусив ладонь, что же он делает, что он с ней делает… как коротко взглядывает на неё, проверяя действие своих ласк, и в глазах у него лёд и ложь. Ложь.

— Не смей!

Как это произошло? Она уже стоит, вся дрожа, задыхаясь, и в руке у неё дрожит палочка. Яростно воет Живоглот, хлеща хвостом, демон со свистом мечется от стены к стене. Где же вы раньше были, защитнички?

— Не смей, гадина, никогда не смей ко мне прикасаться...

— Ну, конечно, — ответил Малфой и потёр щёки. Он снова был прежним — печальным и насмешливым… пучеглазым чудовищем без бровей и ресниц, горлум-горлум, — Куда мне до дохлого декана. Что ж, целуйся с дохлым деканом, извращенка…

— Я убью тебя, — беспомощно сказала она. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы он обезоружил её и снова повалил на спальный мешок. Пусть лжёт, пусть ненавидит, пусть терзает, если ему так хочется, но пусть доведёт дело до конца. Но он только вздохнул.

— Убей. Лучше сразу, чем такая жизнь.

Она заплакала. Никак не могла сдержаться. Малфой всё так же грустно смотрел на неё.

— Не плачь, горе гриффиндорское. Ложись спать. У нас впереди, страшно сказать, Седьмой круг, круг насильников.

— Да, — сказала Гермиона и деловито утёрла слёзы. — Это действительно ужасно. Мы ещё туда не попали, а ты уже набрасываешься на беззащитную женщину. Что же будет внутри Круга?

— Ну вот, ты себе всё и объяснила. Ложись, Грейнджер, к твоему сведению, уже за полночь. Мы должны быть в форме. Нам ведь не на кого надеяться, только друг на друга…

Живоглот фыркнул, свернулся кренделем и уснул.

30.11.2013

Мать

“...способность сопереживать, принимать таким, каким есть, давать заботу, защиту”. Карта Мать, колода Симболон.

— Кентавры, — сказал Малфой с неудовольствием и поднял голову от книги. Книга лежала у Малфоя на коленях и сама себя листала, потому что руки у него были заняты. В одной руке он держал чашку кофе, в другой крекер, толсто намазанный апельсиновым джемом. Вопреки его заявлению, он съел далеко не все крекеры, пока выхаживал Гермиону.

— Что — кентавры? — спросила Гермиона. Её крекер был намазан шоколадным маслом, поэтому пальцы, нос и щёки у неё были в шоколаде.

— Тут сказано… Грейнджер, возьми салфетку! Иначе я велю… хорошо-хорошо, попрошу демона тебя умыть. Прости, что напоминаю тебе о возрасте, но в твои годы уже пора уметь вести себя за столом.

Гермиона, попыталась дотянуться языком до кончика носа, чтобы слизнуть масло, но у неё ничего не получилось.

— Нос короток, — догадался Драко, — или, скорее, зубы длинны…

— Я сейчас ткну тебя мордой в джем, — пригрозила Гермиона, — как в маггловских комедиях. Видел когда-нибудь?

— В маггловских комедиях, сколько я успел заметить, тычут мордой в торт, — возразил Малфой, — так что мордой в джем — это против традиций. Я не могу тебе позволить попирать традиции, я джентльмен, в конце концов!

Удивительно мирное утро, учитывая ночное выяснение отношений. Малфой и вовсе выглядит так, словно ничего неприятного ночью не произошло. Как будто он привык к тому, что она его постоянно отшивает. Непонятно, правда, зачем он продолжает добиваться её. Наверное, будучи, в конце концов, джентльменом, отдаёт дань традиции, сложившейся за время их квеста.

Мало того, он чем-то весьма доволен. Точно такое же ублаготворённое выражение было на морде Живоглота в тот день, когда он разорвал-таки соседского попугая, на которого охотился больше года. Пришлось наложить на соседку Obliviate. Чокнутая старая дева забыла, что её Генезиса слопал Живоглот, но, чёрт бы её подрал, не забыла, что Генезис у неё был! Поистине, настоящая любовь неподвластна ни магии, ни забвению, ни смерти. Пришлось найти точно такого же зеленокрылого ара и научить его реагировать на кличку Генезис. Скандальный пучок дурнопахнущих перьев обошёлся Гермионе в пятьдесят фунтов, поэтому она пообещала Живоглоту, что за попытку нового покушения скормит ему под Империусом фунт рокфора. То ли Живоглот испугался угроз, то ли старый Генезис оказался не таким сногсшибательным на вкус, как на вид, но Генезиса Второго Глот не трогал, даже не смотрел в его сторону. Цена удачной охоты Живоглота — пятьдесят фунтов и один Obliviate. А во сколько влетит удачная охота Драко Малфоя — об этом и подумать страшно.

Может быть, спросить? Не прямо в лоб, мол, что ты от меня скрываешь, всё равно не ответит, а...

— Чем ты так доволен?

Малфой удивлённо поднял брови. Они уже немного отросли и серебристо посверкивали в свете Люмоса.

— Собой, разумеется, о гроза шоколадного масла, Говоря точнее, своими талантами зельевара. Ты заметила, у тебя волосы выросли настолько, что уже начали виться, и это за одну ночь! И последние следы ожогов исчезли. Ай да я?

— Н-да, ай да ты. Я из-за этих волос не сомкнула глаз, такой страшный зуд… э-э-э, по всему телу.

— Так-таки и по всему?

— Ну. не по всему. Местами. Короче, зелье твоё нуждается в существенной доработке.

— Ах, зуд — это пустяки, Грейнджер. Главное, что Противоожоговое зелье с нетривиальным сочетанием змеиного молока и адской цикуты...

— Что-о-о?!

— Цикута, ты что, не помнишь? Я в Лимбе целую охапку….

— Я прекрасно это помню. Повтори ещё раз — ты добавил в Противоожоговое зелье цикутоксин?

— Совершенно верно.

— Но всем ведь известно, что нельзя смешивать колдовские и неколдовские составляющие. Их взаимодействие не поддаётся расчёту.

— По-твоему, адская цикута — это неколдовское растение? Что-то ты совсем плоха.Я тебе что-нибудь приготовлю — для мозговой стимуляции…

— Уймись, отравитель. Ты и так меня чудом не убил. Цикуту он положил в Противоожоговое — без дозировки, без испытания…

— Я испытывал! На твоём коте.

— Что?!

— Он сам вызвался, честное слово! Не веришь — спроси у него.

Живоглот чинно грыз сухой корм. Прервался на мгновение, посмотрел на Гермиону, моргнул и снова принялся грызть.

— Он всего-навсего кот! — Живоглот возмущённо фыркнул. — Но ты-то человек! И довольно взрослый! Как ты мог?

— Чего ты раскричалась? Сначала я сварил стандартный состав, который, к твоему сведению, вылечил бы тебя не раньше чем через неделю.

— Я знаю.

— Я знаю, что ты знаешь. Я вспомнил о цикуте и решил попробовать. На себе, Грейнджер, на себе, не забывай, я тоже был обожжён. Когда закипела основа, и я начал смешивать составляющие, подошёл твой полуниззл, Грейнджер. Полуниззл, а не всего-навсего кот.

Живоглот гордо мяукнул.

— И стал обнюхивать котелок. Зашипел и замахнулся на меня когтями. Тогда я намешал несколько составов, и в каждом чуть менял дозировку. Он обнюхал все и около одного сел и облизнулся. Я и сварил зелье на этом составе. Он следил и за временем — принюхивался к пару, как-то объяснялся с демоном, когда нужно было добавить или убавить жара, и заорал на меня, когда решил, что зелье готово. Сначала я смазал свои ожоги, и они стали заживать. Тогда я поцеловал твоего питомца в морду…

Кот зашипел, фыркнул и принялся мыть упомянутую морду лапами.

— Можно подумать, мне понравилось с ним целоваться, — фыркнул, в свою очередь, Малфой. — Но я был просто счастлив своей удачей, это извиняет мою несдержанность. Одним словом, Грейджер, когда я опубликую этот рецепт, обязательно впишу доброго Живоглота в соавторы.

Кот мотнул головой.

— Не знаю, как насчёт низзлов, — сказала Гермиона, — но коты — народ совсем не суетный, это во-первых. А во-вторых — ну, опубликуешь, и что? Много, по-твоему, найдётся охотников лезть за цикутой в Ад?

— Это уже не мой дело, — объявил Малфой, — моё дело — приоритет. А хватит у кого-то смелости последовать по моим… по нашим следам, или не хватит, меня не касается. Согласись, я прав.

— Слизеринец навсегда.

— Вот именно, поэтому даже не пробуй меня лечить. Собираемся и идём?

— Погоди. Что ты там начал говорить — насчёт кентавров?

— Я? Ах, да, кентавры. Там, правда, ещё и Минотавр, но он меня не так беспокоит, у него бычьего — только голова. А вот кентавры меня тревожат. Они ведь наполовину кони…

— Да что ты?

— И не на какую-нибудь, а на нижнюю. То есть, у них не как у человеческих мужчин, а как у коней.

— Тебя это возбуждает?

— Нет, миледи. Но помнится, ты говорила мне, что тебя постоянно жжёт желание.

— Ты опасаешься, что, будучи бешеной бабой, я предпочту тебе и Снейпу табун кентавров?

— Мне кажется, у меня есть для этого основания..

— Ты когда-нибудь видел, чтобы я приставала, скажем, к Фиренце?

— Тогда ты ещё не была бешеной бабой. Но знала бы ты, что творилось с нашей Миллисент при виде этого вашего Фиренце!

— Прекрати.

— Честное слово!

— Некрасиво себя ведёшь, Малфой. Ты и про меня будешь рассказывать, мол, не представляете себе, что творилось с этой вашей Грейнджер при виде скелета Снейпа?

— Ладно, ладно, считай, пристыдила. Но скажи сама, уверена ли ты, что не повалишься под первого попавшегося кентавра?

— Нет. Не уверена. Доволен?

— Нет, но, по крайней мере честно. Так что же мы будем с тобой делать?

— Мы будем надеяться, враг мой, что зов твоего декана одолеет зов табуна кентавров. Но если вдруг не одолеет — свяжи меня и тащи прочь.Я тебе разрешаю.

— Хорошо, буду иметь в виду.

Малфой, Гермиона и кот шагали по убитой пыльной тропе — справа скала, слева обрыв — демон парил над ними и время от времени героически совался вперёд, особенно когда впереди был поворот. И из-за очередного поворота он вылетел в панике, и забился Гермионе в рукав. Малфой выхватил палочку. Глот неторопливо лёг на бок и выпустил все когти.

Из-за поворота вышел и остановился молодой человек редкой красоты. Он был высок и крепок, волосы и борода у него были светлые, может быть (трудно было разглядеть в вечном сумраке) даже и золотистые, вьющиеся крупными упругими кольцами. Глаза у него тоже были светлые, может быть, и голубые. Он очень доброжелательно улыбался. Ничего в нём не было бычьего, кроме, разве что этой крепости сложения и некоторой излишней кудлатости. Он был гол и… Да, подумала Гермиона, вряд ли у кентавров больше.

— Ну и чудище, — сказал Малфой.

— Ты что, ревнуешь? — бездумно огрызнулась Гермиона.

— К кому, к этому бычьеголовому? Эй, Грейнджер! Что с тобой?

— Почему — бычьеголовый? — рассеянно спросила Гермиона, — голова как голова…

Красавец улыбался. Всё же какого цвета у него глаза? Отсюда не разглядишь, нужно подойти поближе…

Она споткнулась о невесть откуда взявшегося Живоглота, и тут же её запястье сжало, как клещами. Голос Малфоя прошипел:

— Стоять.

— Ты что, Малфой? Пусти, всё в порядке. Я просто хочу его получше разглядеть — такой красивый мальчик...

— Грейнджер, очнись! Он чудовище,с копытами, рогами и когтями, совершенно бредовое. Из пасти течёт пена, глаза налиты кровью. Просто он на цепи, и не может подойти сам, вот и подманивает тебя, дурочка. Стой, кому сказал.

— Хватит морочить мне голову. Я что, по-твоему, слепая?

— Нет, но… Давай, скажи честно — если я сейчас выпущу твою руку, ты побежишь к нему сломя голову?

— Почему побегу? Пойду.

— Грейнджер!

— Ну ладно, ладно, ты прав. И почему эти штуки действуют только на меня? Как-то даже обидно.

— Просто у него традиционные наклонности, я его не интересую. Нет, если ты действительно хочешь — иди. Может, он действительно тебя поимеет. Для начала. Но потом всё равно сожрёт, у него это на морде написано.

— Как же мы пройдём? Кем бы он ни казался, он ведь стоит посреди дороги, верно? Нам его не обойти.

— Как-как. Заклинанием. Он нормального размера, и сделан не из глины. Я думаю, Оглушающее на него прекрасно подействует.

— Дай его мне, — попросила Гермиона.

Малфой прищурился.

— Подстрахуй меня, но пропусти вперёд. Какого чёрта, должна же я научиться самостоятельно справляться с этими погаными мороками!

Малфой вздохнул. Взмахнул палочкой, подхватил вылетевшую из неё верёвку.

— Пойдём в связке.

— Ты мне совсем не доверяешь, — сказала Гермиона и почувствовала, что от обиды у неё выпятилась нижняя губа. Кажется, Малфой прав — она впадает в детство.

— Доверяю, но не тогда, когда дело касается мужчин, то есть, самцов. В общем, особей мужского пола. Слушай, Бяша, ты ведь сама просила себя связать, если потребуется.

— Какая я тебе бяша!

— А кто? — он продел палец в отросший крутой завиток надо её лбом и дёрнул, — Бяша-кудряша[1]. Нарекаю тебя именем сим отныне и навеки…

— Я тебе покажу "бяшу", — пригрозила Гермиона, обвязываясь верёвкой вокруг талии, — Я тебе рог сломаю, переплавлю и понаделаю себе серёг для пирсинга, так и знай!

— О-о-о, — мечтательно протянул Малфой, — мне как-то показали один фильм с пирсингом. Хорошая идея, Бяша, только рог я тебе не дам. Я лучше просто подарю тебе серьги, но с условием — проколешь там, где я скажу.

— Размечтался, — буркнула Гермиона и чуть не выдернула верёвку из рук Драко, — пошли, извращенец.

— Пошли, извращенка. Нет, лучше всё-таки Бяша.

— Ах, перестань, пожалуйста!

Она в раздражении повернулась к обнажённому красавцу и вновь подпала под обаяние его улыбки. Господи, он же живой, она чувствует тепло его тела, его запах, как запах нагретой солнцем молодой травы — живой, тёплый, как попал он в обитель теней? Надо вывести его отсюда…

Что-то больно врезалось в живот. Эта дурацкая верёвка, которой дурак Малфой надеется её удержать. Гермиона приостановилась, просунула большие пальцы обеих рук между верёвкой и животом, и снова ринулась вперёд. Верёвка впилась теперь уже в пальцы, причинив такую боль, что морок отступил. Чёрт, опять она повелась. Но врёшь, нечисть рогатая, на этот раз не возьмёшь, потому что Малфой скорее перепилит её пополам своей чёртовой веревкой, чем позволит сделать ещё хотя бы шаг. А собственно, зачем? Она уже подошла достаточно близко.

Гермиона нагнулась, зачерпнула горсть песку и швырнула красавцу в глаза.

Перемена была разительной. Гермиона завизжала, отскочила назад, наткнулась на Малфоя, сбила его с ног и упала сама, но не на Малфоя, а на толстое и мягкое. Оно заорало и принялось драть всё вокруг без разбора. Демон — от растерянности, что ли? — сначала выпустил облако горячего пара, а потом обсыпал всех ледяной крошкой. Малфой с проклятьями отшвырнул вопящий меховой ком, из которого, казалось, со всех сторон торчали когти, зубы и усы, отмахнулся от демона, вскочил на ноги и взял боевую стойку. Гермиона тоже вскочила и уставилась на то место, где несколько мгновений назад стояло воплощение девичьей мечты. Там рвалось с железной цепи чудовище с чёрной бычьей головой — ревело, уставляя рога, рыло землю задними копытами и драло землю когтями передних лап. С губ у него летела пена.

Малфой повернул к Гермионе исцарапанное лицо и спросил:

— Глаза целы?

— Глот попадает в глаза, только когда сам этого хочет, — с достоинством ответила Гермиона, потрогала саднящую щёку и огляделась в поисках кота. Любимый питомец обнаружился на скальном выступе, на безопасной высоте в полтора ярда. Сидел там и вылизывался. Тогда она поискала демона, нашла его у себя на макушке и пересадила в рукав. Потом посмотрела на беснующегося Минотавра. Малфой тоже смотрел на Минотавра и задумчиво похлопывал себя палочкой по ладони.

— Есть идеи? — спросил Малфой, — может, трансфигурируешь его во что-нибудь менее агрессивное?

— В хорька, например, — немедленно ответила Гермиона.

Живоглот перестал вылизываться, лёг, сложил передние лапы муфтой и стал выжидательно посматривать то на Гермиону, то на Минотавра.

— Никакой фантазии, — вздохнул Малфой, — ты даже не подумала, что хорьки — очень агрессивные зверьки. Хочешь, чтобы он перегрыз тебе горло?

Живоглот зашипел.

— Не успеет, — перевела Гермиона для Малфоя и нацелила палочку.

Минотавр заревел, и словно в ответ, из-за поворота раздался шорох и скрип щебня под чьими-то шагами, кашель и тяжёлое — старческое — дыхание. Гермиона и Малфой переглянулись, и Гермиона опустила палочку

Из-за поворота появилась сгорбленная старуха, сплошь закутанная грязно-серой тканью — то ли чадрой, то ли хламидой. Левой рукой она опиралась на толстый кривой сук, а в правой у неё была хворостина. Она задыхалась, кашляла, но приближалась довольно быстро и кривым своим посохом постукивала вполне энергично.

— Не дозовёшься тебя, проклятье моего чрева, рогатый выродок, прорва несытая, скот несмысленный! Сказано тебе было полклепсидры назад — ступай рыть отхожую яму, а ты? Мать-старуха день-деньской надрывается, а ты срамным видом своим девок подманиваешь? Мало того, что муж мой, даром, что не отец тебе, паразиту, жалел тебя, паразита, всю жизнь человечиной кормил, заботился, так ты и здесь, дурень губастый, всё надеешься кусок урвать, а не поймёшь никак, что нету здесь мяса, тени тут, одни тени… Эге!

Она уставилась на пришельцев выцветшими глазами из-под тёмного своего покрова, и закостыляла ещё шустрее. Остановилась в нескольких шагах, вытянула шею — похоже, не только вглядывалась, но и принюхивалась. Классическая старая ведьма, с носом и подбородком крючком. И клык во рту — тоже крючковатый и очень одинокий, что не мешало ей шамкать вполне внятно.

— Никак, дождался? Никак, услышал Гадес мои молитвы, послал тебе кусок на зубок, сыночек мой, радость моя? Он так похож на своего отца, — с гордостью сообщила она, почему-то, именно Гермионе. — уж так похож, такой же красавец. И силы ему не занимать, да только куда её здесь девать, силу-то? И всегда-то он у меня голодный, а я ведь мать, каково мне смотреть, как ребёнок мучается?

Минотавр жалобно замычал. Малфой закашлялся.

— Еда-то нам положена, как же, да только он мальчик крупный, ему разве хватает. Я и то ему своё отдаю, себе оставляю, только чтоб на ногах держаться, да только мало ему, бедному, всё время кушать хочет. Уж я молилась Гадесу, уж так молилась, пошли, прошу, пропитания, не мне — много ли мне, старой, надо — сыну, дитя ведь ещё, ему расти и расти…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: