Четверо в подворотне

Россия, Санкт‑Петербург, май 2009 года

Из парка Чижиков вышел на подгибающихся ногах. Потрясение, что испытал Котя, увидев своего любимого деда, которого лично хоронил в крематории, вполне здоровым, и потеря сил из‑за неоднократных и довольно продолжительных сеансов работы с драконом, – все это сказывалось. Обнаружив деда живым, ошеломленный Котя сначала не поверил и вновь и вновь «пробивал» Вилена Ивановича, думая, что ошибся, что это не его дед, что тот старик просто на деда похож – однако же раз за разом получал подтверждения того, что никакой ошибки нет. Это действительно был дед Вилен, только он не пребывал в виде праха в колумбарии, а спокойно и неторопливо попивал чаек из толстостенной фарфоровой кружки в далеком Китае. Именно в Китае. Чижиков, во‑первых, опознал френч – такие он часто видел на старых дедовых фотографиях, где Вилен Иванович и его коллеги были запечатлены вместе с китайскими товарищами. Дед называл их «суньятсеновские френчи». Во‑вторых, дом, у которого сидел дед со своей спутницей и птицей, был удивительно похож на дома старого Пекина, где Чижиков побывал вместе с Громовым – хоть и мельком, но домики эти врезались в память. Небольшие одноэтажные постройки, тесные и примитивные, – по словам Дюши, с каждым днем их становилось в китайской столице все меньше, но пекинцы, жившие в них поколениями, не хотели менять свои жилища на новые благоустроенные квартиры в новостройках. В‑третьих, птица в клетке. Котя хорошо помнил в одном из пекинских парков собрание китайских дедушек, сидевших на лавочке за шахматами, а вокруг на ветвях были развешаны точно такие клетки, и в каждой сидело по одной птице. Птицы, периодически всщебетывая, гордо оглядывали себя в маленькие зеркала, прикрепленные к прутьям клеток, напыщенно скакали по жердочкам, с любопытством смотрели на окружающий мир то одним, то другим глазом, смешно вертя клювастыми головами, – словом, жили интересной и насыщенной птичьей жизнью.

Еще Котя понял, что дед Вилен давно и прочно основался в Китае и до определенной степени окитаился, а сидящая рядом с ним пожилая китаянка – или его нынешняя жена или подруга. Во всяком случае, они с дедом хорошо друг друга знают. Хотелось бы, конечно, знать, где именно в Китае сейчас сидит на лавочке дед Вилен и слушает пение птички, но показываемая драконом картинка явных признаков такого рода не давала, как Чижиков не старался. Если бы даже и мелькнули иероглифы – вывеска с названием улицы, например, – Котя не сумел бы прочитать и запомнить. Чижиков в очередной раз мысленно укорил себя за то, что так и не захотел выучить китайский язык, хотя бы основы – о, сколь бы это было сейчас полезно! Он бы потратил время и силы, но высмотрел хоть какую‑то иероглифическую надпись, которая смогла бы пролить свет на местопребывание деда, дать пусть маленькую, но зацепку…

Но все это были досадные мелочи в сравнении с обретением якобы умершего деда. Чижиков долго сидел на скамейке, приходя в себя, думал – и пришел к выводу, что в мире все устроено не просто так, не случайно, и то, что он вдруг летит в Пекин, непременно связано с тем, что дед, оказывается, жив и находится там, в Китае. Осталось только понять – как.

Размышляя над всем этим, Котя машинально дошел до метро, купил жетон, спустился по эскалатору, сел в полупустой поезд и без приключений добрался до Невского. Светлое небо горело предвкушением белых ночей, проспект жил кипучей жизнью, канал Грибоедова мерно колыхал маслянистые воды, вспоротые недавно проплывшим туристическим катером.

Чижиков задумчиво шел по малолюдным улицам. Он полностью теперь уверился в том, что поездка в Китай – это просто прекрасно и удивительно вовремя. Ведь дед в Китае и он, Котя, сделает все, чтобы найти деда. Найдет и обо всем расспросит.

Перейдя мост, Чижиков свернул на Моховую и вдруг столкнулся с Вениамином Борисовичем. Чуть не налетел на него: полностью погруженный в себя антиквар сосредоточенно смотрел под ноги, не обращая внимания на окружающее, и Котя в самый последний момент увернулся, отскочил в сторону, чтобы не налететь на старичка.

– Вениамин Борисыч!..

– А? – антиквар очнулся от мыслей, вскинулся, закрутил головой, наконец заметил Котю, сфокусировал на нем взгляд, прищурился. – Это вы, молодой человек…

– Извините… – пробормотал Чижиков, перехватив кошачью переноску в другую руку. – Я вас не ушиб?

– А? Что вы?

– Не ушиб, говорю?

– А… Нет‑нет… – махнул рукой Вениамин Борисович. – Спокойной ночи, молодой человек, спокойной ночи.

И уже было собрался пройти мимо, как Котя, повинуясь секундному порыву, брякнул:

– А что же внучка ваша, Вениамин Борисыч? Вернулась домой?

– А? – рассеянно обернулся антиквар. – Что вы?

– Внучка, говорю, дома уже? Ника?

– А! Ну что вы, что вы, что вы… – отчего‑то принялся вяло кивать Бунин‑старший, потом отвернулся и, все так же мелко качая головой и бормоча «что вы», стал удаляться размеренным шагом в сторону Невского проспекта.

Котя ошарашено смотрел ему вслед. Как это понимать? Бори‑сыч словно не в себе. «Что» да «что». И про внучку – разве это ответ? Даже на имя «Ника» не среагировал. Странно, странно все это…

Чижиков удивленно покрутил головой, еще раз посмотрел на медленно удаляющегося антиквара – Вениамин Борисович все так же отрешенно смотрел под ноги, казалось, шагал автоматически, – потом добыл из пачки сигарету, поставил кошачью клетку на асфальт и щелкнул зажигалкой.

Вот, кстати, зажигалка. Надо бы купить несколько с собой в Пекин, а то мало ли. Говорят, в самолет с зажигалкой не пускают… И вообще, уже пора собираться, прикинуть, что брать, во что паковать. Большим багажом Котя обременять себя не хотел, знал, что в Пекине легко купит все, что понадобится. Тем более – одна рука будет занята клеткой со Шпунтиком…

Размышляя подобным образом, он приблизился к улице Пестеля и, проходя задумчиво мимо одной – глубокой и темной – подворотни, услышал, как из ее недр донеслось негромкое: «Эй!» Котя машинально замедлил шаг, всмотрелся, но у местных подворотен было одно замечательное свойство: почти все они вели во двор сложным зигзагом, иногда загибаясь под прямым углом. В результате в подворотнях даже днем было сумеречно, а мусорные баки плохую видимость лишь усугубляли.

– Эй! – донеслось из подворотни уже отчетливее. – Эй!

– Кто здесь? – спросил Чижиков, машинально приближаясь.

И тут же мощный толчок в спину бросил его лицом на ближайший бачок. Не ожидавший ничего подобного Котя нелепо засеменил, пытаясь сохранить равновесие и подтянуть отстающие от тела ноги, выронил кошачью переноску, инстинктивно вскинул руки, дабы смягчить грядущий удар – но с двух сторон был перехвачен, перехвачен грубо, крепко и надежно, так что бачка лишь коснулся. Схватившие Чижикова мгновенно развернули его, прижимая к бачку, и Котя, страдая от исходящих от мусора миазмов и новизны ощущений, почувствовал, как еще две смутные фигуры, мгновенно оказавшись рядом, стали сноровисто ощупывать карманы его куртки.

– Спокойно, мужик… – прохрипел один из нападавших.

Обалдевший Котя вгляделся сквозь темные, вовсе не добавлявшие зрению остроты очки: грубые, заросшие щетиной лица. Особенно поразили его глаза того типа, что оказался напротив: серые, холодные и пустые. Человек делал работу: быстро копался в карманах. Второй, такой же невыразительный, опасный, здоровый как шкаф, стоял за его плечом, еще двое – по бокам, именно они удерживали Чижикова за руки. Удерживали крепко.

– Да что вам надо?… – попытался вывернуться из тисков Чижиков и тут же получил короткий, но очень чувствительный удар в живот.

– Сказали, спокойно, значит, спокойно… – обронил сероглазый. – Слышь, Витек, посмотри за улицей, – велел он стоявшему за плечом здоровяку.

– Это ограбление, – вдруг хихикнул тот, что держал Чижикова справа. – Понял, мужик? Ограбление. Расслабься и получи удовольствие. Понял?

– Да у меня нет ничего… – попытался было объяснить Котя, но получил очередной удар и задохнулся.

Вместе с болью пришла холодная ярость. Она поднималась откуда‑то из солнечного сплетения – оттуда, куда только что точно и крепко засветил кулак сероглазого. Да что же это делается такое?!

Сероглазый между тем вытряхнул на асфальт все небогатое содержимое карманов куртки Чижикова – в вывалившуюся из бака дрянь полетела пачка сигарет, звякнули ключи от квартиры, хрустнула под подошвой зажигалка, и руки нападавшего скользнули ниже, к карманам джинсов.

Дракон!..

Он лежал в заднем кармане. От мысли, что чудесный предмет может попасть в руки грабителей, что он, Чижиков, здесь и сейчас может лишиться своего сокровища, Котю аж перекосило. Он утробно рыкнул, всем весом, одновременно приседая, качнулся влево, согнул ногу и со всей дури врезал сбоку по колену тому, что вцепился в его правую руку, одновременно выдирая ее из цепких сильных пальцев.

Стоявший справа налетчик взвыл, отпустил Чижикова и с грохотом рухнул на бачок. Котя не терял времени: сильно толкнув освободившейся рукой в грудь сероглазого, качнулся теперь уже вправо, увлекая за собой того, кто держал его с другой стороны. Ярость, неожиданность и былые уроки мастера Чэня сделали свое дело: сероглазый отлетел назад, врезавшись спиной в Витька, а тот, кто держал Котину руку слева, по инерции скользнул на своего ухватившегося за поврежденное колено приятеля. Чижиков ловко выскользнул из куртки, оставив ее в руках противника, и добавил ему ногой пониже спины, после чего отскочил к противоположной стене подворотни и приготовился защищаться. Удрать шансов не было: выход на улицу перекрывали сероглазый с приятелем, а во двор можно было попасть, лишь обогнув бачки, рядом с которыми уже встал, отбросив куртку, еще один грабитель.

– Каратист хренов… Не хотел по‑хорошему… Ну, смотри… – пробормотал сероглазый, сделал в сторону Чижикова небольшой шаг и сунул руку в карман.

Приняв стойку и остро ощущая задом ребристую поверхность бачка, Котя судорожно прикинул шансы и понял, что они ускользающее невелики: против него было трое рослых парней, явно не страдающих ни комплексами, ни дистрофией – мускулистых и крепких, для которых такая драка явно не была чем‑то из ряда вон выходящим. Бежать – некуда. Звать на помощь – тоже бесполезно: поздно, да и времена нынче такие, что местные обитатели скорее за пьяного сочтут, нежели посмотреть, что случилось, выйдут. Не говоря уж о том, чтобы вмешаться. А самому отбиться – вряд ли получится. Но не пропадать же так, зазря?

– Уй‑уй‑уй… – задушено подвывал четвертый налетчик, баюкая колено. – Антох, он мне ногу сломал, сука…

– Погоди, Серый, сейчас… – неопределенно пообещал, не отводя взгляда от напрягшегося Чижикова, сероглазый Антоха и вынул из кармана нож. Щелкнуло выпрыгнувшее лезвие. Его приятель Витек, здоровый и широкий, качнулся в сторону: окончательно перекрыл выход. Лицо его, плоское и равнодушное, отчего‑то напомнило Коте сырник. По щеке Витька пролегли три свежие царапины. Маленькие глазки буравили Чижикова, могучие кулаки поднялись к груди. Котя отстраненно заметил: правая кисть замотана несвежим бинтом.

– Витек. Это не ты в мою квартирку наведывался? – неожиданно для самого себя спросил вдруг Чижиков. – Как же ты, такой большой, с маленьким котиком не справился?

– Заткнись, падло, – выплюнул могучий, наливаясь краской.

И тут сероглазый прыгнул. Нож по опасной дуге устремился в многострадальный Котин живот, но Чижиков был готов к подобному повороту, а оттого успел поставить блок левой и, оттолкнувшись от мусорного бачка, что было мочи врезался плечом грудь нападавшего. Это имело успех: нож отлетел в сторону, но на этом Котино везение и закончилось – слева прямо в ухо прилетел твердый как бетон кулак Витька, а справа в бок ударил третий, занявший позицию у выхода во двор. Второй удар частично пришелся на локоть, но вот Витек свое дело знал: в голове у Чижикова зазвенело, в глазах зарябило, его повело вбок, мгновенно ставшие ватными ноги подкосились и последний удар, который нанес сероглазый Антоха, пришелся по касательной, лишь швырнув и без того падающего Котю на грязный асфальт.

«Это называется нокдаун», – промелькнуло в голове, а чужие грубые руки уже схватили его, переворачивая на спину. Ребристая подошва больно наступила на грудь.

‑‑ …Будет тебе по плохому… – донеслось до Чижикова откуда‑то сверху, из сужающейся серой действительности. – Держи ему руку, Вован!

– Уши ему отрежьте! – страдающим голосом потребовал из далекого далека покалеченный Серый. Котя лежал на спине, ничего не соображая, воспринимая происходящее как сторонний наблюдатель. И лишь острая боль, внезапно обжегшая правую руку, частично вернула его в действительность.

– Слышь, каратист… – над Котей нависло лицо названного Антохой. – Это я так, разминался, чуть кожу попортил. Говори, где вещь?

– Какая… вещь?… – непослушными губами прохрипел Чижиков.

– Значит, так, – Антоха поднес близко к Котиному лицу нож. С ножа капало что‑то темное. – Говори про вещь. Ты знаешь, про какую. Или я отрежу тебе указательный палец. Потом – другой. Потом – третий. Жопу тебе точно подтирать будет нечем.

Шутка имела успех: Витек взгоготнул.

– Вован, заткни ему пасть, чтобы не орал…

Постепенно приходящий в себя Чижиков понял, что сейчас его будут резать. По‑настоящему, а не как в кино. Ножом. В животе от накатившего ужаса сделалось холодно и мерзко. Котя дернулся, пытаясь освободиться.

– Чем я ему пасть заткну, Антоха? Тут одно говно всякое…

– Куртку его возьми!

Придавленный к земле Чижиков мог только наблюдать, как к лицу медленно и неотвратимо приближается его собственная куртка.

– Что тут происходит? – вдруг вклинился в события посторонний голос. – Мужчины, зачем вы юношу обижаете?

– Да пошел ты!..

– Фу, как невежливо. Настоятельно прошу вас прекратить…

– Не суйся! Шел мимо и иди себе!

– Да, но мне кажется, что юноше не нравится…

– Иди отсюда, козел!!!

– Еще раз прошу вас прекратить. Если вы не прекратите, я буду вынужден…

– Он не понимает. Витек, дай ему в репу!

– Как угодно. Я предупреждал. Обычно я не причиняю вред живому…

– Да я тебя щас!!!

– Господа, это некрасиво: все время перебивать.

– Слышь…

На этом интересный диалог вдруг прервался: прижатый к асфальту Котя ничего толком видеть не мог, но зато хорошо расслышал, как Антохино «слышь» резко оборвалось – раздался глухой чмокающий звук, потом еще один и что‑то тяжелое с грохотом обрушилось на бачки. Тут же ушла тяжесть с груди: Витек с возмущенным криком «ах ты, сука!» убрал ногу – Чижиков почувствовал, что свободен и, с трудом приподнявшись, сел, оперся о стену. А в подворотне разгорелось сражение: некто невысокий, выведя из строя Антоху, как раз сцепился с Витьком, а за его спиной прыгал, пытаясь, вырваться на оперативный простор и принять участие в драке, подоспевший Вован. Витек брал мощью – его противник скоростью, и в результате могучие кулаки Витька резали воздух там, где невысокого уже не было, а с сам здоровяк содрогался от ударов – судя по кряхтению, достаточно чувствительных даже для него. Невысокий – Чижиков пригляделся: жилистый, бритый налысо парень в черной футболке и черных же широких штанах, – двигался слишком быстро, при этом не забывая мотать огромного Витька так, чтобы оставшийся в арьергарде битвы Вован не мог протиснуться вперед и встать рядом с товарищем. Котя обернулся: сероглазый вожак Антоха сидел у опрокинутого бачка и ошеломленно тряс головой.

– Щас я тебя сам, падло, попишу! – услышал Чижиков, и в ногу вцепилась рука: от противоположной стенки приполз одноногий Серый и теперь заносил нож. – Попомнишь у меня…

Быть «пописанным» в планы Чижикова вовсе не входило, а оттого, не особенно раздумывая, он свободной ногой въехал Серому в лоб, еще и еще раз. Бандит тупо охнул, уронил нож и затих, а Котя, чувствуя, как к нему возвращается способность соображать и двигаться, поднялся на ноги и без колебаний напал на Вована с тыла.

Волк‑доминант Акела сказал бы: это была славная битва. Уж для Чижикова точно – он дрался вовсе не каждый день, да и спарринги у мастера Чэня были щадящими, не всерьез и далеко не в полную силу. Но кой‑какие навыки Коте привили: это ведь как ездить на велосипеде – однажды научившись, уже не забудешь. Кроме того, Вован явно не ожидал, что поверженный Чижиков так быстро оживет, и удар в область правой почки, быть может, и не такой сильный, совершенно ошеломил его. Вован ткнулся в спину Витьку, Витек пошатнулся, отвлекся от противника – и тут же пропустил сокрушительный удар в пах, а следом за ним – классический при таком развитии событий удар коленом в лицо и наконец по затылку. Витек рухнул как шкаф: обстоятельно, со вкусом, мощно. Его падение совпало с падением Вована, который таки развернулся к Чижикову, и Котя, собрав последние силы и ярость, провел не менее классический хук, причем, попал настолько удачно, что вся рука до плеча отозвалась болью, а нокаутированный Вован шлепнулся на могучего Витька и безжизненно затих.

Чижиков оказался лицом к лицу со своим нежданным спасителем. Тот улыбался.

– Борн, – протянул руку бритый. – Алексей Борн.

– Константин, – ответил на пожатие Чижиков и почувствовал, что пальцы у Алексея просто‑таки стальные.

– Осторожно! – воскликнул Борн, перепрыгнул через Вована и сильно дернул Котю за руку – так, что тот едва не упал: пришедший в себя Антоха снова попытался пустить в ход нож и на сей раз решил ударить в спину. Не получилось: вместо спины Чижикова лезвие встретило бок Алексея, но удивительным образом скользнуло в сторону, хотя глядевший во все глаза Котя готов был поклясться, что при любом раскладе нож Антохи должен был как минимум пропороть Борну бок, а в худшем случае и вовсе войти в тело по самую рукоять. Видимо, Антоха был потрясен не меньше, потому что удивленно уставился на нож – и тут Алексей одни мощным ударом его вырубил.

– Все, что ли? – деловито спросил он, оглядывая подворотню. – Тогда пошли отсюда.

* * *

– Жив? – спросил Борн, когда Котя подобрал куртку, ключи и чудом не пострадавшую кошечью переноску, и они, перешагивая через стонущие тела, покинули разоренную подворотню. – Ну и видок у тебя…

Чижиков машинально дотронулся до пострадавшего уха. В ухе звенело и слышимость была очень плохая. На прикосновение ухо отозвалось тупой горячей болью. Дела…

– Могло быть хуже. У тебя платок есть? – быстро оглядев Котю, спросил Алексей. – Ну платок. Носовой. Или тряпка какая‑нибудь. Руку перевяжи: кровь.

Тут только Чижиков спохватился. И правда: по располосованной гадским Антохой правой – и ведь не обманул же! действительно, чуть‑чуть «попортил»! – стекала струйка крови. Котя захлопал по оставшимся в неприкосновенности карманам, нашел платок, наскоро обмотал.

– Ну, пошли, – скомандовал Алексей. – Провожу.

Котя настороженно на него посмотрел, но потом все же двинулся следом. Его ощутимо трясло: слишком велик был выброс адреналина.

– Ты занимался чем? – вдруг спросил Борн.

– В смысле?

– Ну, карате, кунфу. В таком смысле.

– А‑а‑а… Было. Так, слегка. Все забыл уже. Не то что ты…

– Перестань. Тебе просто тренироваться надо.

– Да брось…

– Ничего такого. Говорю тебе: у тебя талант.

Повисло молчание.

Чижиков не знал, что сказать, не знал, как себя вести, он уже ничего не понимал, потому что жизнь, до того годами текшая с привычной размеренностью и даже с ленцой, вдруг помчалась вскачь громадными, сумасшедшими, неконтролируемыми прыжками. А тут еще талант. К мордобою. И какой‑то Борн на его голову. Словно чертик из табакерки.

– Ну хорошо, хорошо, – наконец заговорил Борн, словно прочитав мысли Чижикова, и погладил бритую голову. – Я мог бы тебе наврать с три короба, мог бы обмануть и не поморщиться… Короче, я не случайно тут проходил.

– В каком смысле?

– В таком, что наблюдаю за тобой уже второй день. Вот в каком.

– А‑а‑а… зачем? – осторожно спросил Чижиков.

– Затем, что влип ты в самую гущу очень интересной и очень старой истории, – туманно пояснил Алексей. – И без посторонней помощи можешь влипнуть еще круче, понял? Как только что в подворотне. Представляешь, чем бы все это кончилось, если бы я не ходил за тобой?

– Не‑а, – помотал головой Котя, ничуть не кривя душой. Собственно, ему и представлять‑то такое не хотелось.

– Ну вот, – удовлетворенно кивнул Алексей. – Поэтому я тебе помог и я тебе еще помогу.

– Э‑э‑э… А как например?

– А так, что мы сейчас с тобой, друг ситный, пойдем к тебе домой, перевяжем, а если надо, то и зашьем твою боевую рану, приложим к уху лед и потом поговорим. Как тебе такое?

– Нормально, – согласился Котя. – Только вот… – Замялся он.

– Что? – резко остановился Борн.

– Ну ты меня, конечно, спас и тебе спасибо, но… Вот это… Там, с ножом… Как это ты так покрутился, повертелся… – Чижиков жестами обозначил, как конкретно покрутился и даже повертелся Алексей. – Он же точно должен был тебя зарезать. Я видел: нож тебе прямо в бок шел. А ты… жив почему‑то. Ни царапины. А?

– Вот ты о чем! – Борн облегченно вздохнул. – Вижу, ты еще не со всем разобрался. Дело в том, что мы с тобой в некотором роде братья… Не понимаешь?

Котя снова помотал головой. Он внезапно очень захотел оказаться дома, за надежно запертой дверью, с «Илиадой» в руках. В тепле и покое.

– Да брось. Смотри, – Алексей неуловимым движением приблизился к Коте вплотную, тот даже непроизвольно отшатнулся, но Борн удержал за плечо. – Смотри внимательно. В глаза смотри.

Чижиков непонимающе уставился в глаза Алексею… И тут до него стало доходить: один глаз у его Борна спасителя был зеленый, а второй – голубой. Так вот в чем дело! Значит, у Алексея тоже есть такая вот волшебная вещица…

– Совершенно верно, – улыбнувшись, кивнул Борн и отступил назад. Улыбался он хорошо, открыто. – Вот, гляди сюда.

На его ладони, небольшой, но квадратной и крепкой, невесть откуда появилась маленькая, размером с дракона, блестящая фигурка: распустивший хвост павлин.

Чижиков смотрел на таинственный предмет во все глаза.

– А… что он делает?

– Отводит колющее, режущее оружие, отклоняет заряды из лука, арбалета и тому подобного. Может и пулю отвести. Но на это очень много энергии уходит, – охотно ответил Алексей, пряча веер куда‑то под футболку. – Ну теперь мы пойдем уже? Два шага до твоего дома осталось, а если скорее не приложить лед, то завтра будешь ходить с лопухом вместо уха.

– Действительно, – согласился Чижиков.

Остаток недолгого пути прошел в молчании. Чижиков и Борн лишь время от времени перекидывались многозначительными – так, по крайней мере, казалось Коте – взглядами, но когда он попытался задать вопрос и уже открыл рот и начал: «а‑а‑а…», Борн лишь приложил к тонким губам палец и буркнул: «Потом, все потом». Почувствовавший сопричастность к великой тайне Чижиков понимающе кивнул и до самого дома больше уж не заговаривал.

На лестнице было гулко, пусто, прохладно и сумрачно. И все же, когда Котя ступил на площадку с окном, где повстречал девочку Нику, ему показалось, будто какая‑то легкая тень неслышно метнулась вверх по лестнице.

– Ты слышал? – шепнул он Алексею, останавливаясь.

– Да, – почти беззвучно ответил он, сверля взглядом уходящий вверх лестничный пролет. – Погоди тут. Я мигом.

И действительно‑удивительно быстро и бесшумно помчался вверх, перепрыгивая через три, а то и четыре ступеньки. На площадке, где располагалась Котина квартира, замер на мгновение, а потом исчез – рванул еще выше.

Чижиков послушно стоял, где было сказано, напряженно вслушивался в обступившую его тишину и ждал. По Моховой промчалась машина. В глубине двора отчаянно заорал кот. Недалеко звучно хлопнула форточка. И – снова тихо. Котю опять затрясло. Все это было уже очень слишком.

Борн вернулся так же беззвучно, как и исчез, махнул рукой от двери Котиной квартиры: поднимайся!

– Ну? – шепотом спросил Чижиков, доставая ключи.

– Или там никого и не было, или они бегают быстрее, чем я, – пожал плечами Алексей. – В любом случае, на лестнице сейчас никого кроме нас. Чаем угостишь?

– С вареньем? – машинально спросил Чижиков, пропуская гостя в прихожую и закрывая дверь изнутри.

– Почему с вареньем?

– Да это я так, одну знакомую вспомнил.

– Терпеть не могу сладкого, – покрутил бритой головой Борн. – И потом, чай надо пить ради чая. Если это, конечно, чай. Понимаешь меня?

– В общих чертах, – усмехнулся Чижиков. – Проходи вон, на кухню. У меня как раз есть чай. Который чай.

– А! Вот ты почему про варенье спросил! – усмехнулся Борн, показывая на стол, так и не убранный с момента вполне безумного чаепития с Никой. – Гости заходили?

– Ну… да, – улыбнулся Котя отчего‑то смущенно. – Что‑то в этом роде.

– Ну‑ну, – проницательно посмотрел на него Алексей. – И часто в последнее время к тебе заходят такие… гм… гости?

– Какие – такие? – насторожился Чижиков, чувствуя в интонации бритого некий подвох.

– Ростом примерно до сих, – отметил ладонью уровень плеча Борн. – Волосы коротко стрижены, глаза пронзительно голубые, любит говорить «между прочим». Фиг отделаешься. Называется Ника.

– А ты откуда?… Ах да, ты же за мною следил.

– Вот‑вот. Оттуда, друг мой ситный, оттуда. Все расскажу, не волнуйся.

– Да уж… Хотелось бы уже, чтобы кто‑то мне все рассказал… Шпунтик, это свои.

– Ух, какой роскошный котище! – восхитился Борн при виде вступившего в кухню кота. И тут же присел рядом с ним. – Шпунтик, да?

Кот поглядел на пришельца равнодушно – так, взглядом мазнул, но то, что бритый не полез прямо с порога гладить или еще с какими глупостями, кажется, оценил.

– Рррроскошшшшный, ррррроскошшшшный зверь… – почти промурлыкал Алексей. И вдруг медленно, аккуратно вытянул в сторону кота указательный палец.

– Он вообще‑то незлой, но иногда… – поспешил было успокоить нового знакомого Чижиков, но осекся: Шпунтик безо всякой агрессии, скорее охотно потянулся к вытянутому пальцу, будто так и должно быть, будто так и положено, – после чего старательно кончик пальца обнюхал и в заключение потерся головой о руку Борна. Вся процедура не заняла и полминуты.

– Ты случайно не дрессировщик?

– Нет, просто котов уважаю, – легко поднялся на ноги Борн.

– То есть ты хочешь сказать, что только что оказал ему уважение?

– Ага, – кивнул Алексей. – Я оказал ему большую кошачью уважуху… Ну, теперь, когда мы все перезнакомились, тащи лед, что стоишь?

ЭПИЗОД 17

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: