Выражение признательности 12 страница

Говоря на языке сделки с Сатаной, бросить Собственное Я — все равно что продать душу. На языке психиатров это звучит как “отчуждение от себя”. Этот термин в основном притожим к тем крайним условиям, при которых человек утрачивает ощущение собственной идентичности, напри­мер при амнезии, деперсонализации и т.д. Эти условия всегда возбуждали всеобщее любопытство. Странно и даже поразительно, что человек, не находящийся в состоянии сна и не имеющий органического поражения головного мозга, не знает, кто он, где он, что делает или что делал.

Однако эти случаи покажутся менее удивительными, если мы будем рассматривать их не как изолированное явление, а обратимся к их соотно­шению с менее явными формами отчуждения от себя. При этих формах нет грубой потери идентичности и ориентации, но происходит общее ухуд­шение способности к сознательному переживанию. Например, многие нев­ротики живут, будто в тумане. Ничто для них не ясно. Не только их собст­венные мысли и чувства, но и другие люди и смысл различных ситуации подернуть! дымкой. Сюда же относятся еще более мягкие формы, при кото­рых затуманиваются только внутрипсихические процессы. Я имею в виду тех людей, которые могут быть достаточно проницательными наблюдате­лями по отношению к другим, могут ясно определить масштаб ситуации

— по­

Глава 6 Отчуждение от себя

или направление мысли друюю; но любое переживание (касается ли оно отношений с людьми, или восприятия природы и т. п.) не находит доступа к их чувствам, а внутреннее переживание не находит пути к осознанию Та­кое состояние сознания, в свою очередь, не слишком отдалено от состояния здоровых с виду людей, которые страдают от случайных частичных “стира­нии из памяти” или “слепых пятен”, касающихся определенных областей внешних или внутренних переживаний.

Все эти формы отчуждения от себя moi ут касаться точно также матери­альной стороны “себя” * — своего тела и имущества. У невротика может быть весьма слабое ощущение собственного тела и мало чувств по отноше­нию к нему. Даже телесные ощущения могут быть заторможены. Его спра­шивают, например, не замерзли ли у него ноги, и только тогда ощущение холода доходит до его сознания путем длительных размышлений. Он может не узнать себя, неожиданно увидев себя в зеркале в полный рост. Сходным образом он может нс чувствовать свой дом своим домом — для него он так же безличен, как гостиничный номер. Другие не чувствуют, что их день­ги — это их деньги, даже если они заработаны тяжелым трудом.

Есть очень мало вариантов того, что можно, не колеблясь, назвать отчу­ждением от актуально! о Собственного Я. При таком отчуждении может быть стерто или затуманено все, что актуально представляет собой человек, или чем он владеет, включая сюда даже существующие для него связи его настоящего с его прошлым и чувство непрерывности своей жизни. Отчасти этот процесс присущ любому неврозу. Иногда пациенты осознают свои нарушения в этом плане, как в случае одного пациента, который описывал себя, как фонарный столб с мозгами наверху. Чаще они этого не осознают, хотя нарушения могут быть очень обширными; это постепенно открывается во время анализа.

В сердцевине отчуждения от актуального Собственного Я находится менее осязаемое, но более важное явление. Это постепенное отдаление невротика от своих собственных чувств, желаний, верований и сил. Это утрата чувства, что он сам активно определяет свою жизнь. Это утрата ощущения себя единым органичным целым. В свою очередь, это указывает на отчуждение от самого живого, что есть в нас, и что я предложила назы­вать реальным Собственным Я. I оворя о нем на языке Уильяма Джеймса, чтобы полнее представить его предназначение, оно рождает “трепетную внутреннюю жизнь”, непосредственность чувств, будь то радость, страст­ное желание, любовь, гнев, страх, отчаяние. Оно — источник непосредст­венного интереса и прилива энергии, “источник усилий и внимания, из которого исходят приказы воли”, способность желать и надеяться; это та наша часть, которая хочет расти, развиваться, осуществиться. Оно создает “спонтанные реакции” на наши чувства или мысли, “приветствуя их или

* Здесь, как и во многих других рассуждениях, я грубо излагаю ход мыс чей Уильяма Джеим са, “Принципы психологии” (William lames, “The Principles of Psychology”), глава “Само осознание”, откуда и взяты все цитаты данного параграфа

— 141 —

Кареч Хорни. Невроз и шчностныи рост

возражая им, одобряя или отказываясь от них, устремляясь к ним или от них, говоря им “да” или “нет””. Все это указывает, что наше реальное Собственное Я, когда оно сильно и активно, позволяет нам принимать реше­ния и нести за них ответственность Следовательно, оно ведет нас к истин­ной инте! рации и прочному ощущению целостности, единства Те по и разум, дела и мысли или чувства не только созвучны и гармоничны, но функционируют без серьезных внутренних конфликтов В контрасте с искусственными средствами собрать себя в одно цетое, приобретающими значение по мере ослабления реального Собственного Я, реальной интегра­ции сопутствует малое, или вообще никакое напряжение.

История философии показывает, что по отношению к собственным про­блемам мы можем занять многие выгодные позиции. Однако депо выглядит так, будто каждому, кто занимался этой темой, было трудно пойти дальше описания своего опыта и того, что его интересовало. С точки зрения к чини ческой применимости я предлагаю отличать актуальное или эмпиричес­кое * Собственное Я от идеального, с одной стороны, и от реального, с дру гой. Актуальное Собственное Я — термин, который включает все, что чело-век представляет собой в настоящий момент: его тело и душу, здоровье и невротизм. Мы имеем в виду именно его, когда говорим, что хотим познать себя; то есть, хотим узнать себя такими, каковы мы есть Идеальное Соб ственное Я — это тот человек, который живет в нашем иррациональном воображении, или тот, которым нам Надо быть, согласно предписаниям нашей невротической гордости. Реальное Собственное Я, которое уже несколько раз здесь бьпо определено, это “изначальная” сита личност­ного роста и самоосуществления, с которой мы можем вновь достичь пол­ной идентификации, когда освободимся от калечащих оков невроза. Следо вательно, это то, на что мы ссы чаемся, когда говорим, что хотим найти себя В этом смысле это также (для всех невротиков) возможное Собст­венное Я — в противоположность идеальному, которою не возможно достичь. Увиденное под этим углом, оно кажется наиболее спекулятивным из всех. Кто, глядя на невротическо! о пациента, сумеет отделить зерна от п леве'I и сказать, вот его возможное Собственное Я9Но в то время как реальное или возможное Собственное Я невротической личности — неко­торым образом абстракция, оно, тем не менее, ощутимо, и мы можем ска­зать, что каждый его проблеск ощущается как нечто более реальное, опре­деленное, несомненное, чем что-либо еще. Мы можем наблюдать это каче ство в себе или в наших пациентах, когда после нескольких резких внутренних озарений достигается освобождение от тисков некоторых ком-пульсивных потребностей.

Хотя трудно всякий раз провести четкое различие между отчуждением от актуального Собственного Я и от реального Собственного Я, последнее будет при дальнейшем обсуждении в центре нашего внимания Потеря себя,

* Термин “эмпирическое Собсгвенное Я” используется У Джеймсом - 142

f'шва 6 Отчуждение от своя

говорит Кьеркегор,— это “болезнь к смерти”*, это отчаяние — отчаяние от отсутствия у человека сознания себя самого или отчаяние от его нежела­ния быть собой Но это отчаяние, продолжает автор, не протестует, не вопит о себе Человек продолжает жить, как будто он все еще находится в непосредственном контакте со своей жизненной сердцевиной. Любая дру­гая потеря — работы, скажем, или ноги — привлекает гораздо большее его внимание. Это утверждение Кьеркегора совпадает с клиническими наблю дениями. Помимо вышеупомянутой патологии потеря себя не бросается в глаза прямо и резко Пациенты приходят на консультацию с жалобами на головную боль, сексуальные расстройства, затруднения в работе или предъ­являют другие симптомы, как правило, они не жалуются на потерю конта­кта с центром своего психического существования

Давайте же теперь, не входя в детали, набросаем общую картину того, какие силы ответственны за отчуждение от себя. Отчасти это последствие невротическою развития в целом, особенно всего того, что есть в нев­розе компулъсивного. Всего, что включает в себя: “Не я иду, меня несет” В данном контексте неважно, в какой области имеется компульсивность — в отношениях с людьми (смирение, мстительность, уход) или по отноше­нию к себе (самоидеализация). Сама вынужденность влечения неизбежно лишает человека независимости и спонтанности. Как только, например, потребность всем нравиться становится вынужденной, искренность чувств человека идет на убыль; то же происходит и с его разборчивостью. Как только его влечет поработать ради славы, падает его непосредственный интерес к самой работе. Компульсивные влечения, находящиеся в конфлик­те между собой, еще более снижают его цельность, его способность решать и давать указания И что еще важнее, псевдорешения невротика**, хотя и представляют собой попытки интеграции, тоже лишают его независи­мости, поскольку делают компульсивным его образ жизни.

Во-вторых, отчуждение продвинет другой, тоже компульсивный про­цесс, который можно описать как активное удаление от реально! о Соб ственного Я. Все влечение к славе — такое удаление, особенно в силу решимости невротика переделать себя в того, кем он не является. Он чув­ствует то, что Надо чувствовать, желает то, что Надо желать, любит то, что Надо любить. Дру1 ими словами, тирания Надо неистово влечет его быть кем-то другим, а не тем, кто он есть или мог бы быть В своем воображении он и есть другой — настолько другой, что его реальное Собственное Я на самом деле блекнет и стирается еще больше. Невротические требования в терминах Собственного Я означают отбрасывание прочь непосредсгвен ных сил Вместо того, чтобы прилагать собственные усилия, например, в межличностных отношениях, невротик настаивает на том, чтобы другие приспосабливались к нему Вместо того, чтобы выкладываться на работе самому, он считает себя вправе требовать, чтобы кто-то другой сделал эту

* С Кьеркегор “Болезнь к смерти” См “.Наши внутренние конфликты” и иоспедующие главы книги

143—

Карен Хорнч. Невроз и шчностный рост

работу для него Вместо того чтобы самому принимать решения, он наста­ивает, чтобы ответственность за него несли другие. Следовательно, его конструктивные силы пропадают втуне, и он действительно все меньше и меньше определяет что-либо в своей жизни.

Невротическая гордость удаляет его еще на шаг да пыле от себя. По­скольку он теперь стыдится того, кто он есть на самом деле (своих чувств, способностей, деятельности), он активно отводит свой интерес от себя само­го. Весь процесс вынесения вовне — другой активный шаг прочь от Собствен­ного Я, актуального и реального. Удивительно, кстати, как сильно совпадает этот процесс с кьеркегоровским “отчаянием от нежелания быть собой”.

Наконец, есть и активные шаги против реального Собственного Я, выражающиеся в ненависти к себе. Отправив реальное Собственное Я, так сказать, в ссылку, мы становимся презренными каторжниками, которым угрожает полное уничтожение. Даже идея быть собой становится тошно­творной и ужасной. Ужас иногда появляется без маски, как почувствовала его одна пациентка, подумав: “Это я”. Это случилось, когда стала крошить­ся аккуратная стеночка, которую она построила между “ею” и “ее невро­зом”. В качестве защиты против этого ужаса невротик “заставляет себя исчезнуть”. У него есть бессознательная заинтересованность в том, чтобы не воспринимать себя отчетливо, чтобы сделать себя, так сказать, глухим, немым и слепым. Он не только прячет правду о себе, он весьма заинтересо­ван так поступать,— и это процесс, притупляющий его чувствительность к тому, где правда, а где ложь, не только в нем самом, но и вне ei о Он заин­тересован в том, чтобы эта неясность сохранялась, хотя на сознательном уровне может страдать от нее. Например, один пациент в своих ассоциа­циях, в качестве символа своей ненависти к себе часто использовал чудо­вищ из легенды о Беовульфе, выползающих по ночам из озера. Как он ска­зал однажды' “В тумане они меня не увидят.”

Результат всех этих шагов — отчуждение от себя. Пользуясь этим тер­мином, мы должны понимать, что он отражает только одну грань явления В точности его отражает субъективное ощущение невротика, что он далек от себя. Он может осознать во время анализа, что все те умные вещи, кото­рые он говорил о себе, были в действительности связаны не с ним и его жиз­нью, а касались какого-то парня, с которым у него мало общего, если вооб­ще хоть что-то есть, и все, что он о нем выяснил, очень интересно, конечно, но никак не приложимо к его собственной жизни.

Фактически этот аналитический опыт приводит нас прямо к сердцевине проблемы. Нельзя забывать, что пациент говорит не о погоде или телевиде­нии: он говорит о самом интимном своем жизненном опыте. Но этот опыт утратил свое личное значение. И, в точности, как он может рассказывать о себе без того, чтобы “быть в этом”, он может работать, проводить время с друзьями, гулять или спать с женщиной без того, чтобы быть в этом. Его отношение к себе становится безличным; и таким же становится отно­шение к жизни в целом. Если бы слово “деперсонализация” не было бы уже особым психиатрическим термином, оно хорошо подошло бы к тому, что по

— 144

Глава 6 Отчуждение от сеоя

сути представляет собой отчуждение от себя: это процесс обезличивания и, следовательно, умерщвления.

Я уже говорила, что отчуждение от себя (говоря только о неврозе) не проявляется прямо и откровенно, как может подсказывать значение этих слов, за исключением состояния деперсонализации, ощущения нереаль­ности происходящего или амнезии. Несмотря на то что эти состояния вре­менные, они могут наступить только у человека, в чем-то чужого самому себе. Факторы, предрасполагающие к ощущению нереальности происходя­щего,— это обычно жестокий удар по гордости и одновременная резкая вспышка презрения к себе, выходящие за пределы терпимого для данного человека. И наоборот, когда, с помощью терапии или без нее, эти острые состояния проходят, отчуждение от себя существенно не изменяется. Оно лишь снова входит в такие пределы, при которых человек может функцио­нировать без явной дезориентации. С другой стороны, опытный наблюда­тель будет способен уловить определенные общие симптомы, указывающие на существующее самоотчуждение, такие как пустота, мертвенность в гла­зах, аура безличности, автоматичность поведения. Камю, Маркам и Сартр блестяще описали эти симптомы Аналитик не перестает удивляться, до чего же сравнительно неплохо может функционировать человек без участия в этом сердцевины себя самого.

Каково же тогда воздействие отчуждения от себя на личность и жизнь человека? Чтобы возникла ясная и полная картина, мы обсудим, какое вли­яние оно оказывает на эмоциональную жизнь человека, на его энергию, цельность и на способность дать своей жизни направление, принять на себя ответственность.

Казалось бы, трудно сказать что-либо общее о способности чувство­вать или об осознании чувств, верное для всех форм невроза. Некоторые проявляют повышенные чувства радости, энтузиазма или страдания; другие кажутся холодными, во всяком случае, укрывшимися за маской бесстра­стия; у третьих, кажется, их чувства утратили силу, стали плоскими, стер­тыми. Однако несмотря на бесконечные вариации, одна характеристика кажется присущей любому неврозу любой степени тяжести. Осознанность, сила и род чувств определены в основном гордыней. Искренние собствен­ные чувства заглушены или пришиблены, иногда до полного исчезновения. Короче, чувствами управляет гордость.

Невротик склонен душить те чувства, которые играют против его осо­бой гордости, и раздувать те, которые играют ей на руку. Если в своем высокомерии он считает себя много выше остальных, он не может позво­лить себе чувствовать зависть. Его гордость своим аскетизмом может нало­жить узду на чувство радости. Если он гордится своей мстительностью, он охотно почувствует мстительную ярость. Однако если его мстительность возвеличивается и рационализируется в терминах “справедливости”, он не будет чувствовать мстительную ярость как таковую, хоть бы он и выражал ее так свободно, что ни у кого из окружающих не возникло бы никаких сом-

145—

Карен Хорни. Невроз и личностный рост

нений. Гордость абсолютной стойкостью может заморозить любое чувст­во страдания. Но если страдание играет важную роль в рамках гордыни (как средство выражения осуждения и основа невротических требований), оно не только преувеличивается перед другими, но и на самом деле чувствуется глубже. Чувство сострадания может быть отброшено, если к нему отно­сятся как к слабости, но может переживаться в полную силу, если его пола­гают божественным атрибутом. Если гордость сосредоточена на смирении, на ощущении “мне ничего ни от кого не нужно”, тогда любое чувство или потребность становятся “нестерпимой мукой от сгибания в три погибели, чтобы пролезть в какую-то дыру... Если мне кто-то понравится, он может завладеть мной... Если мне что-то понравится, я стану от этого зависеть”.

Иногда при анализе мы можем непосредственно наблюдать, как вмеши­вается гордость в искренние чувства. Хотя обычно Х отвергает Y, в основ­ном, из-за того, что тот чем-то оскорбляет его гордость, непосредственный ответ Х на дружеский подход Y может быть тоже дружеским. Но минуту спустя что-то подсказывает X: “Ты дурак, раз позволяешь обмануть себя дружелюбием”. Так что дружеские чувства выбрасываются за борт. Или же какая-то картина возбуждает в нем горячий, пылкий энтузиазм. Но его гор­дость искажает и это чувство, когда он думает про себя: “Никто другой не может ценить живопись, так как ты”.

Итак, гордость играет роль цензуры, поощряя осознание чувств или препятствуя ему. Но она может управлять чувствами и на более глубокой основе. Чем больше гордость захватила власти, тем больше человек спосо­бен к эмоциональному ответу жизни только с позиций гордости. Он словно захлопнул свое реальное Собственное Я в звуконепроницаемой комнате, и до него доносится один только голос гордости. Теперь его чувство удо­вольствия или неудовольствия, удрученности или приподнятости, симпатии или антипатии к людям — это, в основном, ответ его гордости. Точно так же и страдание, которое он испытывает осознанно,— страдание его гордости. С первого взгляда это не очевидно. Для него достаточно убедительно, что он реально страдает от неудачи, от чувства вины, одиночества, безответной любви. Он и правда страдает. Но вопрос в том, кто это в нем страдает. При анализе оказывается, что это его возгордившееся Собственное Я. Оно стра­дает, потому что считает, что ему не удалось достичь самой вершины успе­ха, довести нечто до непревзойденного совершенства, быть неотразимо при­влекательным, всегда страстно желанным для всех. Или же оно страдает, потому что считает, что ему положены успех, популярность и т. п., коих не предвидится.

Только когда гордыня поутихнет, он начинает чувствовать истинное страдание. Только тогда может он почувствовать сострадание к себе, кото­рое способно подвигнуть его на то, чтобы сделать что-то полезное для себя. Жалость к себе, которую он чувствовал до этого, была, скорее, пьяными слезами возгордившегося Собственного Я, почувствовавшего себя обижен­ным. Тот, кто не испытал этой разницы сам, может пожать плечами, думая

— 146—

Глава 6 Отчуждение от себя

что это безразлично — страдание остается страданием. Но одно лишь истин­ное страдание способно расширить и углубить наши чувства и открыть наше сердце страданию других. Рассказ “Из бездны” Оскара Уайльда описывает то освобождение, которое пережил автор, когда, вместо того чтобы страдать от ущемленного тщеславия, он стал испытывать истинное страдание.

Иногда даже ответы своей гордости невротик может переживать толь­ко через других. Он может не чувствовать себя униженным высокомерием или пренебрежением друга, а чувствовать стыд при мысли, что его брат или коллеги сочтут это унижением.

Конечно, гордость может управлять чувствами в разной степени. У же­стоко искалеченного эмоционально невротика могут быть определенные сильные и искренние чувства, такие как чувство к природе или к музыке. Значит, они не затронуты неврозом; иными словами — его реальному Соб­ственному Я отпущена эта мера свободы. Но даже если любовь и нелюбовь невротика в основном подчинены его гордости, в них все равно может сохраниться частица искренности. Тем не менее, в результате этой тенден­ции, общее обеднение эмоциональной жизни при неврозе наблюдается всегда: по уменьшению искренности, непосредственности, глубины чувств или, по крайней мере, по сокращению числа возможных чувств.

Сознательная установка человека по отношению к своим нарушениям бывает различной. Он может вообще не относиться к своей эмоциональной ущербности как к расстройству, а напротив, будет ею гордиться. Он может быть серьезно озабочен ростом своего эмоционального омертвения. Напри­мер, он может понимать, что его чувства все больше носят характер реакций. Не занятые ответами на дружелюбие или враждебность, его чувства бездея­тельны, они молчат. Его сердце не устремляется само к красоте дерева или картины, и они остаются для него ничего не значащими. Он может ответить другу, жалующемуся на беду, но не может сам активно представить жизнен­ную ситуацию другого. Или он может с испугом осознать, что даже такие реактивные чувства у него ослабели. “Если бы он был способен открыть в себе хоть пустяковое чувство, которое было бы настоящим, пусть скром­ным, но живым...”,— пишет Жан-Поль Сартр об одном из персонажей в “Возрасте рассудка”. И наконец, он может не осознавать никаких ухудше­ний. Только в своих сновидениях он предстает при этом в виде куклы, мра­морной статуи, двухмерной карточной фигуры или трупа, чьи губы он растя­гивает, чтобы получилась улыбка. Его самообман в этих последних примерах предстает наглядно, поскольку на поверхности существующее глубинное ухудшение может быть замаскировано любым из трех следующих способов.

Некоторые невротики выставляют напоказ брызжущую живость и фаль­шивую непосредственность. Они могут легко приходить в восторг или разо­чаровываться, легко поддаваться любви или гневу. Но эти чувства не идут из глубины; в глубине их нет. Они живут в мире своего собственного вообра­жения и поверхностно отвечают на то, что захватывает их фантазию или

— 147—

Карен Хорни. Невроз и личностный рост

задевает их гордость. Часто на передний план выходит потребность произво­дить на людей впечатление. Их отчуждение от себя делает возможным изме­нение своей личности в соответствии с требованиями ситуации. Хамелеоны, они всегда играют какую-то роль, сами не зная того, и, как хорошие актеры, вызывают в себе чувства, подходящие к этой роли. Следовательно, они могут показаться искренними, играют ли они праздного светского шалопая, или человека, серьезно интересующегося музыкой или политикой, или же всегда готового помочь друга. Аналитик тоже может поддаться этому обману, потому что во время анализа такой человек играет, соответственно, роль пациента, страстно желающего познать себя и измениться. Проблема, с кото­рой мы здесь соприкасаемся, это легкость, с которой они входят в роль и ме­няют ее на другую,— так же легко, как можно надеть платье и сбросить его.

Другие считают “силой” своих чувств погоню за приключениями и воз­бужденное участие в них. Это может быть лихачество за рулем, интриги, сексуальные похождения. Но потребность пощекотать себе нервы, возбу­диться безошибочно указывает на болезненную внутренюю пустоту. Толь­ко острые необычные стимулы могут пробудить хоть какой-то ответ у их неподвижных, инертных чувств.

Третьих, казалось бы, отличает определенность чувств. Они, вроде бы, знают, чего хотят, и их чувства адекватны ситуации. И опять, не только ограничен набор их чувств, но все они в низком ключе и словно мелки по сути. Более близкое знакомство показывает, что эти люди автоматически чувствуют то, что, в соответствии со их внутренними предписаниями, им Надо чувствовать. Или они всего лишь отвечают другим тем чувством, которого ждут от них. Наблюдения такого рода еще более обманчивы, ког­да личные Надо совпадают с Надо культуры; мы можем удержаться от оши­бочного заключения, лишь взяв во внимание картину эмоций во всей пол­ноте. Чувства, идущие от сердцевины нашего бытия, обладают непосредст­венностью, глубиной и искренностью; если одного их этих качеств недостает, нам следует лучше присмотреться к стоящей за этим динамике.

Энергичность при неврозе бывает очень разной — от состояния всеобъ­емлющей инерции (когда “нет сил”), через единичные непродолжительные всплески усилий, до постоянной, даже чрезмерной энергичности. Мы не мо­жем сказать, что невроз сам по себе делает невротика более или менее энер­гичным, чем здорового человека. Но к такому заключению можно прийти только при количественном подходе к энергичности человека, отдельно от его мотивов и целей. Одна из главных характеристик невроза, как мы утвер­ждали вообще и освещали в подробностях, это смещение приложения сил:

от развития заложенного потенциала реального Собственного Я на развитие фиктивного потенциала идеального Собственного Я. Чем полнее мы пони­маем значение этого процесса, тем меньше нас затрудняют несоответствия во внешнем выходе сил. Я упомяну здесь только о двух гранях процесса.

Чем больше сил отбирает на службу себе гордыня, тем меньше оста­ется для конструктивного влечения к самореализации. Проиллюстрируем

— 148—

Глава 6. Отчуждение от себя

это обычным примером: снедаемый честолюбием человек может проявить удивительную энергию, чтобы достичь высокого положения, власти и сла­вы, а с другой стороны, у него не находится времени, интереса и сил на лич­ную жизнь и свое духовное развитие. На самом деле вопрос не в том, что у него “не остается энергии” на личную жизнь и развитие. Даже если бы у него оставалась энергия, он бы бессознательно отказывался использовать ее ради своего реального Собственного Я. Это пошло бы вразрез с намере­нием его ненависти к себе, которое состоит в том, чтобы давить свое реаль­ное Собственное Я.

Другая грань — тот факт, что невротик не владеет своими силами (не чувствует свои силы своими собственными силами). У него есть чувство, что он сам не является движущей силой своей собственной жизни. У различных типов невротической личности за этот изъян могут отвечать различные фак­торы. Например, когда человек считает, что должен делать все, что от него ожидают, он на самом деле движется в силу чужих понуканий и пинков (или того, что он так истолковывает) и может остановиться, как автомобиль с работающим аккумулятором, предоставленный самому себе. Тот, кого так напугала собственная гордость, что он наложил табу на свое честолюбие, должен отрицать (перед собой) свое активное участие в том, что он делает. Даже если он нашел свое место в мире, он не чувствует, что это сделал он сам. Главенствует чувство “так уж вышло”. Но данное чувство (что он сам не является движущей силой своей жизни) в глубоком смысле соответствует действительности не только из-за действия всех подобных факторов. Ибо им движут в первую очередь не его желания и устремления, а его гордыня.

Естественно, ход нашей жизни отчасти определяют неподвластные нам внешние обстоятельства. Но нам дано чувство направления в жизни. Нам дана возможность знать, что мы хотим сделать со своей жизнью. У нас могут быть идеалы, к которым мы стремимся и на основе которых делаем нравственный выбор. Это чувство направления совершенно явно утрачено у многих невротиков, чья власть направлять свою жизнь ослабела в пря­мой пропорции к отчуждению от себя. Эти люди движутся, без цели и пла­на, куда ведет их фантазия. Пустые грезы занимают место прямой деятель­ности; следование случаю — место честных стремлений; цинизм служит подпоркой идеалам. Нерешительность может достигать такой степени, что тормозит любые целенаправленные действия.

Еще шире распространены и еще труднее распознаются скрытые нару­шения такого рода. Человек может казаться очень организованным, факти­чески целеустремленным, поскольку его влечет к таким невротическим целям, как совершенство или торжество. В таких случаях направляющая власть перехвачена компульсивными нормами. Искусственность указыва­емых ими направлений может стать видна только тогда, когда невротик окажется стиснут противоречивыми Надо. Тревога, которая возникает в такой ситуации, велика, потому что ему неоткуда взять другие указания, чтобы последовать им. Его реальное Собственное Я заключено в темницу;

— 149—

Карен Хорни. Невроз и личностный рост

он не может с ним посоветоваться, и по этой самой причине он — беспо­мощная добыча тянущих в разные стороны Надо. Это точно так же верно и для других невротических конфликтов. Степень беспомощности перед ними и страх взглянуть им в лицо не только говорят о размахе конфликтов, но еще более — об отчуждении от себя.

Отсутствие внутреннего направления тоже может не проявляться как таковое, потому что жизнь человека движется проторенным традицией путем, и он может обойтись без личных планов и решений. Откладывание со дня на день прикрывает нерешительность. И человек может осознать свою нерешительность, только если возникает необходимость принять решение, которое может принять он один. Такая ситуация может стать тог­да наихудшим родом наказанья Божьего. Но даже если так, общая природа нарушения обычно не осознается и приписывается трудности того решения, которое необходимо принять.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: