Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Стэн Гроф и холотропный разум




 

Станислав Гроф — несомненно величайший из живущих ныне психологов. Он,безусловно, первопроходец во всех смыслах этого слова и один из наиболее разносторонних мыслителей психологии нашей эры. К счастью, мы со Стэном пребываем в значительном согласии в отношении многих центральных вопросов в человеческой психологии, спектра сознания и сфер человеческого сознания.

Но здесь мы, конечно, будем обсуждать наши различия. В своей книге “Секс, экология и духовность” я предлагаю развернутую критику позиции Грофа, выдвигая на первый план то, что я считаю серьезными слабостями его модели. Я кратко опишу здесь эти слабые места, а потом я в общем виде отвечу на критику Стэна в адрес моей собственной работы.

 

Монологическая наука

 

Гроф последовательно утверждал, что “западная наука приближается к смещению парадигмы беспрецедентных масштабов”.1 Возможно, это так, но новая парадигма и те подходы, которые он обсуждает, монологичны, что означает, что они сводят мир к “оно”-языку. Он ссылается на квантовую физику и теорию относительности, кибернетику, теорию систем, М-поля, теории хаоса и сложности, юнговскую теорию процесса и так далее, все из которых безжалостно монологичны. Они просто сводят Космос к терминам Правой Руки; они фундаментально воплощают утонченный редукционизм, который представляет собой одну из неудачных составляющих наследства картезианской традиции.

Как “механистические”, так и “системные” науки монологичны. Теории как “каузальности”, так и “хаоса” монологичны. Как “материализм”, так и “органицизм” монологичны. Как “детерминистская” теория, так и теория “сложности” монологичны. Как “механистическая” теория, так и теория “процесса” монологичны. Неважно, какие преимущества последние имеют перед первыми (а их множество!), все они — по сути пустыня.

Гроф и склонные к монологизму теоретики, которых он цитирует в поддержку “новой парадигмы”, постоянно жалуются на фрагментацию современного и пост-современного мира и подчеркивают безотлагательную потребность в интегративном видении. Я полностью согласен с этим, однако эта монологическая “новая парадигма” фактически служит симптомом самой первичной фрагментации, а не лекарством от нее. Как таковая, она является частью причина, а не исцеления современной фрагментации.

Так, к примеру, когда Джоанна Мэйси пытается критиковать “Секс, экологию, духовность”, говоря, что эта работа не принимает в расчет механизмы обратной связи и, таким образом, не представляет теорию систем в полной мере, она совершенно пропускает главное. Конечно же, я принимаю в расчет обратную связь и открыто говорю об этом; кроме того, теория обратной связи — это просто часть первой волны системных наук, которые были дополнены теориями хаоса и сложности. Но все они совершенно и в равной степени монологичны и могут быть в полной мере описаны на процессуальном оно-языке, который служит отличительным признаком тонкого редукционизма и грубой печати колониализации жизненного мира монологическим империализмом, который как раз и поощряет фрагментацию: которую он желает излечить. Так, Мэйси и другие теоретики с похожим мышлением продолжают пропускать центральный вопрос, который заключается в том, что, перефразируя Карла Краусса, теория систем — это болезнь, лекарством от которой она себя объявляет.

По моему мнению, Гроф, к несчастью, довольно основательно погрузил свои философские основы в этот разрушительный монологический сектор, и это наделяет его психологическую модель несколькими серьезными недостатками.

 

Монологическое сознание

 

Одно из великих открытий пост-современного Запада состоит в следующем. То, что мы раньше принимали за беспроблемное сознание, отражающее мир в целом (“зеркало природы”), фактически закреплено в сети неявных межсубъектных структур (включая лингвистические, этические, культурные, эстетические и синтаксические структуры). Как субъективный, так и объективный миры возникают в большой мере благодаря дифференцирующим силам и способностям этих межсубъектных структур, структур, которые сами не появляются как объекты или феномены мгновенного осознания, но, скорее, формируют фоновый контекст, благодаря которому в первую очередь могут появиться субъекты и объекты.

По этой причине открытие этих межсубъектных структур не было непосредственно доступно для феноменологии в любой из ее традиционных форм. Эти структуры, скорее, дожидались открытий в контекстуальном анализе, структурализме, пост-структурализме, лингвистике и семиотике: то есть, дожидались самого широкого движения от модернизма к постмодернизму.

Обычно я привожу простой пример с картами, скажем, игрой в покер. При игре в покер каждая карта следует специфическому набору правилам, однако интересно, что ни одно из этих реальных правил не написано ни на одной из карт. Так, если вы просто опишете каждую карту, независимо от того, насколько тщательно — то есть, займетесь чистой феноменологией — вы никогда не раскроете правил, которым подчиняется каждая карта, вы никогда не обнаружите “меж-карточные паттерны” (“межсубъектные” паттерны), которые фактически управляют каждой картой. Здесь феноменология терпит ужасный провал, и лишь некая форма структурализма раскроет эти паттерны.

Это достаточно необычное историческое развитие было подытожено Фуко: “Итак, появилась проблема языка, и было ясно, что феноменология не подходит структурному анализу для объяснения эффектов смысла. Эту задачу могла выполнить структура лингвистического типа. И вполне естественно, что, когда феноменологическая супруга оказалась лишенной прав в результате свое неспособности обратиться к языку, структурализм стал новой невестой.”2 Здесь подразумевается “структурализм” в самом широком смысле, который включал семиологию (Соссюр), семиотику (Перс), собственно структурализм (Леви-Стросс, Барт, Лакан), возрастной (эволюционный?) структурализм (Пиаже, некоторые аспекты Хабермаса, Кольберг, Левинджер), нео-струтурализм (Фуко) и пост-структурализм (Деррида, Лиотар). Несмотря на свои многочисленные различия, все они участвовали в движении от философии субъека, монологически вступающей в предопределенный мир, к диалогическому исследованию межсубъектных структур, которые позволяют в первую очередь субъектам и объектам дифференцироваться и появиться.

Впоследствии это соединилось с растущей оценкой историчности многих из этих межсубъектных и диалогических структур (Ницше, Хайдеггер, Виттгенштейн, Дюи, Рорти) — и вот внезапно мы оставили современное настроение и оказались в пост-современном, где неважно, насколько эти разнообразные теоретики расходятся друг с другом. Все они едины в решительной демонстрации того, что монологическое сознание и монологическая методология — это страшно ограниченные модели, если не полное искажение человеческого опыта и реальности.

Решающая особенность этих достижений состоит в том, что большинство самых прогрессивных теоретиков Запада — включая Фрейда, Юнга, Адлера, Ранка, Джеймса, Уотсона, Тиченера, Вундта — укрылись в до-межсубъектной эре. То есть, все они без исключения были включены в глубоко монологическую структуру. Для каждого из них, субъект описывает феномены сознания, и эти феноменологические описания берутся в качестве фундаментальных, даже если они, в конечном счете, ведут куда-то еще. Так, несмотря на разные техники, будь то интроспекция (Вундт), свободные ассоциации (Фрейд), психоделики (Джеймс), активное воображение (Юнг) или поток сознания (Джеймс), ни один из них никогда не подвергал фундаментальному сомнению базовую адекватность феноменологии.3 Каждый из них основательно расширял содержание приемлемой феноменологии, растягивая ее от типичных рационально-эгоических содержаний до таких областей, как первичный процесс, магическое познание, коллективные мифические образы и архетипы, религиозный опыт и т. д.; но ни один из них не оспорил, и даже ясно не осознал, существование межсубъектных структур, позволяющих в первую очередь позволить этой феноменологии функционировать. Короче говоря, все они обнаружили новые карты в феноменологической игре, но ни один из них не опознал нефеноменологические правила самой игры.

Большинство исследователей в области психологии на сегодняшний день, включая Грофа, остаются внедренными в структуру этого монологического сознания, даже когда продолжают расширять феноменологию сознания в необычные состояния (НСС). Другими словами, никакие объемы ЛСД, холотропного дыхания, гипноза, шаманического опыта, ритуалов, обрядов превращения или интенсивной работы с телом не могут раскрыть нравственные, культурные, лингвистические и синтаксические структуры, в которых (и через которые) возникает этот субъективный опыт. И, таким образом, вы не найдете ни одного из этих важнейших межсубъектных паттернов ни в одной из карт, картографий или космологий модели Грофа (а также ни в одной из цитируемых им традиций). Все эти составляющие раттерны невидимы в грофоском режиме исследования, и, как яполагаю, они составляют область небрежности и неадекватности в его системе.

Так, в общей модели Грофа монологическая наука присоединяется к монологическому сознанию, и это, я полагаю, серьезно нарушает наше понимание человеческого сознания вообще. Она еще более усугубляет практическую невозможность концептуализировать, каким образом временные состояния сознания могут быть превращены в устойчивые структуры сознания, поскольку эти структуры, в большой мере, межсубъектно сконструированы и, следовательно, не появятся ни в одной феноменологии сознания, включая грофовскую.

Подобным образом, приложение модели Грофа к более крупным сферам (исторической, культурной, социологической, эстетической) просто воспроизводит эту неадекватность. Так, к примеру, когда Тарнас использует модель Грофа, чтобы интерпретировать расцвет современности (модернизма, модернистских направлений?) (“Страсть западного разума”), неадекватности этой модели напрямую транслируют себя в неадекватности работы Тарната. Именно поэтому, по моему мнению, он, похоже, упускает так много решающих аспектов исторического возникновения современности (модернизма?). Тарнас также сильно привержен точке зрения романтизма/Уошберна/Уилбера-I, что, по моему мнению, еще больше уродует его работу.

Эта монологическая гегемония достаточно прискорбна. По моему мнению, она еще дальше предрасполагает Грофа к тому, что я считаю главной неверной концепцией его модели — природа и важность перинатального уровня.

 

Перинатальный редукс

 

Гроф определяет слово “перинатальный” следующим образом: “Префикс пери - буквально означает “вокруг” или “рядом”, а наталис переводится как “относящийся к родам”. Это предполагает события непосредственно предшествующие биологическому рождению, связанные с ним или следующие за ним”.4 В своих ранних психоделических исследованиях Гроф последовательно обнаруживал, что, по мере развертывания типичного сеанса, индивиды в некотором смысле успешно контактировали с ранними стадиями своего собственного развития, двигаясь сначала от поверхностных абстрактных или эстетических паттернов к более раннему биографическому (и фрейдистскому) материалу и, в конце концов, к тому, что оказалось реальным пере-живанием биологического рождения. Гроф назвал спектр переживаний, которые, похоже, организуются вокруг отпечатков реального процесса родов, “перинатальным”. Как только этот перинатальный уровень становился доступным для контакта, он часто служил в качестве ворот в трансперсональный и духовный опыт.

Дальнейшие наблюдения позволили сделать предположение, что перинатальные переживания в общем, хотя и не являясь чистым пере-живанием биологического рождения, тем не менее, организуются в четыре достаточно отчетливых класса, которые, во многих важных смыслах, могут соответствовать клиническим стадиям рождения ребенка. Поэтому Гроф постулировал, что во время реальных биологических родов закладываются “базовые перинатальные матрицы” (БПМ). Хотя не все перинатальные переживания могут быть сведены к реальному пере-живанию биологического рождения, тем не менее, эти матрицы, как структуры, глубоко запечатленные в теле/разуме, действуют как формирующие паттерны в перинатальных переживаниях вообще.

“Связь между биологическим рождением и перинатальными переживаниями вполне глубока и специфична, — говорит Гроф. — Это делает возможным использование клинических стадий родов в конструировании концептуальной модели, которая помогает нам понять динамику перинатального уровня сознания”. Общие стадии клинических родов скрепляют кальки четырех базовых перинатальных матриц: БПМ I, океаническая или амниотическая вселенная; БПМ II, космическое поглощение и безысходность; БПМ III, битва смерти-перерождения; и БПМ IV, переживание смерти-перерождения. Эти кальки, шаблоны или матрицы “глубоко укоренены в биологических аспектах рождения”.5

Тем не менее, Гроф отмечает, что перинатальные переживания редко включают простое пере-живание травмы рождения. Скорее, перинатальные переживания, как правило, служат воротами в трансперсональные переживания вообще. Так, Гроф берет на себя труд отметить, что “несмотря на свою тесную связь с рождением ребенка, перинатальный процесс трансцендирует биологию и имеет важные психологические, философские и духовные измерения... Определенные важные характеристики перинатального процесса ясно предполагают, что он является более обширным феноменом, нежели пере-живание биологического рождения”.6

Это вполне может быть истиной, но, тем не менее, именно здесь, я полагаю, Гроф начал терять след своих определений. Он обоснованно вводит термин перинатальный, поскольку он относится именно к переживаниям вокруг реального биологического процесса рождения. Но когда аспекты этих переживаний “ясно предполагают, что он является более обширным феноменом, нежели пере-живание биологического рождения”, он открыто отвергает сведение этих переживаний к биологическому рождению, но сохраняет термин “перинатальный ”.

Таким образом, каждый раз когда происходит интенсивная битва смерти-перерождения любого сорта, в любом возрасте, при любых обстоятельствах, Гроф склонен проводить двойственный анализ, что отражает его скрытое, двойственное определение перинатального. Сначала он заявляет, что пере-живание травмы реального рождения — это главная суть феномена смерти-перерождения; затем он отрекается от сведения всего к этой специфической травме и открывает свой анализ всех типов других уровней, факторов и измерений. Осуществляя это, он отрицает редукцию до биологического рождения, но он оставляет термин перинатальный для описания любого и всех интенсивных переживаний смерти-перерождения, переживаний, которые, как он продолжает настаивать, скреплены (если не сводимы) кальками, заложенными во время реального рождения ребенка.

Вот типичное для него высказывание: “На этом [перинатальном] уровне бессознательного аспект смерти универсален и полностью доминирует над всей картиной”.7 На сегодняшний день это демонстрирует, что все глубокие перинатальные переживания включают интенсивные аспекты жизни и смерти; но это ни в коей мере не демонстрирует, что все аспекты жизни и смерти имеют перинатальный характер. Поэтому Грофу необходимо сместиться от этого обширного и общего описания перинатального как включающего в себя смерть к перинатальному, которое, в специфическом смысле, связанного с рождением ребенка. Это он делает на следующем шаге: “Связь между биологическим рождением и перинатальными переживаниями вполне глубока и специфична”.8 “Эмпирическое противостояние смерти на этой глубине самоисследования, как правило, тесно переплетено с разнообразными феноменами, связанными с процессом рождения... Субъекты часто ощущают себя утробным плодом и могут пере-жить различные аспекты своего биологического рождения... многие из сопровождающих психологических перемен, которые имеют место, есть смысл считать типичными явлениями, сопутствующими рождению”.9

Теперь Гроф мог бы быть прав в том, что интенсивные аспекты жизни и смерти имеют в своей сути биологический шаблон рождения, однако его доказательства ни коим образом не подтверждают это. Скорее всего, эти конкретные наблюдения проистекают из интенсивных ЛСД-сеансов, где индивиды могут действительно регрессировать к реальному пере-живанию клинического процесса родов. Однако перед лицом этого, эти наблюдения никоим образом не объясняют, к примеру, трансперсональные стадии медитации випассаны, когда человек входит в нивикальпа самадхи (упоминание о необходимости первоначального ощущения себя утробным плодом не содержится ни в одном из традиционных текстов). Грофф ссылается на специфическую причинную связь феноменов, имеющих место на интенсивных ЛСД-сеансах, и временами — под влиянием других интенсивных форм психологического стресса.

Я не отрицаю данных Грофа; они вполне могут быть вполне точными. То, что я подвергаю сомнению, это незамедлительное и массированное обобщение, переносимое с этой весьма специфической и ограниченной ситуации, в которой оказывается, что интенсивные аспекты жизни и смерти сплачиваются вокруг рождения ребенка, на аспекты смерти и перерождения вообще, не все из которых, как оказывается, включают пере-живание клинических родов.

Я вскоре вернусь к этому вопросу, поскольку он критичен. Но пока отметьте, что Гроф незамедлительно совершает этот неоправданный и обобщенный скачок (и делает он это, используя свое скрытое, двойственное определение перинатального). Так, он говорит: “Похоже, что центральным элементом в сложной динамикепроцесса смерти-перерождения служит пере-живание травмы биологического рождения”. Он всегда добавляет, что смерть-перерождение — это нечто большее, нежели чем просто пере-живание травмы рождения, но, тем не менее, сутью и необходимым элементом служит пере-живание биологического рождения: “Хотя весь спектр переживаний, происходящем на этом уровне, не может быть сведена к пере-живанию биологического рождения, травма рождения, похоже, представляет важную сущность процесса. По этой причине я называю эту сферу бессознательного перинатальной”.10

И именно здесь мы имеем скрытое двойственное определение. Что на самом деле такое “этот уровень самоисследования”? Это противостояние смерти и перерождения. Что такое важная сущность этого противостояния — то есть, необходимый ингредиент? Это пере-живание биологического рождения, отчего оно и названо перинатальным. Но из чего состоит сам перинатальный уровень? Это интенсивные переживания смерти-перерождения. Однако это обусловливает переход с первого определения (биологическое рождение) ко второму (любой интенсивный экзистенциальный кризис вообще), и этот переход никоим образом не поддержан доказательствами или аргументами Грофа. Существует, как он формулирует, “целый спектр переживаний, испытываемых на этом уровне [жизни-смерти]”, а также “процесс биологического рождения”, и его двойственное определение именует оба эти понятия перинатальными.

В этой точке грофовское определение “перинатального” небрежно соскальзывет со своего родного причала и беспорядочно бегает по всему экзистенциальному миру. “Глубинная эмпирическая встреча с рождением и смертью обычно ассоциируется с экзистенциальным кризисом необычного масштаба, во время которого индивид серьезно ставит под сомнение смысл своей жизни и существования вообще”.11

Однако все, что следует из реально представленных Грофом доказательств, это то, что перинатальный опыт может быть глубоко экзистенциальным; из них ни коим образом не следует, что все экзистенциальные кризисы имеют перинатальный характер. Руководствуясь этим изначальным смешением понятий, Гроф прибегает к своему двойственному определению и аккуратно втискивает все экзистенциальные феномены смерти-перерождения в шаблоны реального рождения ребенка, так что он начинает ссылаться на любой опыт смерти-перерождения как на именно этот опыт смерти-перерождения, и эта монолитная калька смерти-перерождения, конечно, является биологическим рождением: “Переживания процесса смерти-перерождения... могут быть... выведены из конкретных анатомических, физиологических и биохимических аспектов соответствующих стадий, с которыми они связаны”.12

Когда необходимо использовать его двойственное определение, чтобы расширить роль травмы рождения за пределы материала, обоснованного его доказательствами, Гроф переключается с биологического рождения на “перинатальный уровень”, поскольку, как мы видели, по его двойственному определению, они теперь совсем не одно и то же. Это двойственное определение (рождение ребенка/экзистенциальное) позволяют ему неявно сохранять свой редукционизм, открыто отрицая его.

Таким образом, говорит Гроф, перинатальный уровень бессознательного находится на пересечении персонального и трансперсонального. Однако все это, на самом деле, означает, что экзистенциальное смерть-перерождение лежит в промежутке между персональным и трансперсональным развитием. Гроф никоим образом не продемонстрировал, что пере-живание биологического рождения необходимо во всех (или хотя бы в большинстве) случаях для того, чтобы это развитие произошло. Интенсивные холотропные и ЛСД-сеансы действительно могут включать реальное пере-живание рождения; однако в попытке перенести обобщение за пределы этих достаточно спцифических ситуаций на экзистенциальные и трансперсональные измерения вообще Гроф основательно перешагнул границы гарантий своих доказательств.

Фактически, это мое собственное мнение, что, придерживаясь своего скрытого, двойственного определения перинатального (оно означает как экзистенциальное, так и травму рождения), Гроф почти полностью смешал хронологию с онтологией. На интенсивных ЛСД-сеансах — которые формировали и все еще формируют суть модели Грофа — индивиды могли регрессировать в хронологической последовательности: от настоящего дня к раннему детству (фрейдизм), к травме рождения (ранкианство). После чего, если индивид отказывался от исключительной идентификации с грубым тело-разумом, могли раскрыться настоящие трансперсональные переживания.

Однако, смешав хронологию с реальной онтологией измерений осознания, Гроф вынужден вставить реальное биологическое рождение в промежуток между персональной и трансперсональной сферами, и это единственный способ, который позволяет ему вывести свою модель за пределы специфических и довольно ограниченных условий, в которых она была разработана. И, следовательно, он вынужден постулировать в общем виде, что пере-живание специфического биологического рождения, в той или иной форме, в общем необходимо для трансперсонального развития.

В этом пункте модель Грофа, как я полагаю, фундаментально утеривает связь с великим превосходством доказательств из медитативных и созерцательных традиций, из западной глубинной психологии (включая юнгианскую) и из большинства свидетельств, порожденных исследованиями необычных состояний. Дело, грубо говоря, не в том, существует ли экзистенциальный уровень между персональной и трансперсональной сферами. Практически все стороны (включая меня) согласны, что это именно так. Скорее, вопрос в том, действительно ли экзистенциальный уровень включает отчасти реальное пере-живание клинических родов? Это не происходит от случая к случая, но это неизменный закон, не так ли? Гроф, в принципе, говорит “да”, практически все другие говорят “нет”.

Вы не найдете упоминания о необходимости в пере-живании клинического рождения ни в одном из основных справочниках и техниках духовного развития. Оно исключительно редко (если вообще) встречается в любой из аскетических практик, шаманских техниках или созерцательных йогах. Вы не найдете ее в великой классике вечной философии или в текстах хоть одной традиции мудрости. Не найдете вы ее и у подавляющего большинства западных глубинных психологов, включая Джеймса, Юнга и общую юнгианскую традицию. (Вы даже не найдете ее у Уошберна, от которого, как от регрессивиста, можно было ожидать солидарности; но он ее не проявил).

Хьюстон Смит выступил с самой решительной критикой модели Грофа с точки зрения традиций великой мудрости. Из множества важных замечаний, которые делает Смит — и я в значительной мере согласен со всеми из них — в особенности уместны обвинения в том, что (1) Гроф смешивает хронологическую регрессию с онтологическими режимами бытия и сознания, тем самым основательно заблуждаясь в отношении их реального источника; (2) это приводит к тому, что Гроф неверно понимает реальную роль клинического рождения в экзистенциальной и духовной сферах, поскольку они “подвержены влиянию, но не вызваны” таковым; (3) это приводит к неспособности Грофа оценить то, что “рождение и смерть не только материальны”.13

С другой стороны, Хьюстон всегда признавал, что холархия базовых структур, как я обозначил их, находятся в значительном согласии с вечными традициями, как он описывет их в “Забытой истине”. Огромные объемы медитативных и феноменологических доказательств из великих традиций ясно и недвусмысленно поддерживают эту точку зрения, с которой модель Грофа просто не может иметь дело в своей настоящей и довольно ограниченной форме.

Гроф склонен отвечать на такую критику словами о том, что все эти традиции мудрости в действительности признают феномены смерти-перерождения, и все они согласны с тем, что такие экзистенциальные кризисы представляют собой решающий переход от персонального рабства к трансперсональному освобождению. Это в достаточной степени верно, но Гроф идет дальше и на одном дыхании уравнивает экзистенциальное смерть-перерождение с перинатальным/рождением. Такое уравнение в целом не подтверждено доказательствами, оно получает дивиденды лишь за счет скрытого двойственного определения перинатального. Гроф допускает именно то, что он предположительно демонстрирует — а именно, не то, что существует экзистенциальный уровень, распологающийся между персональным и трансперсональным развитием (все стороны согласны с этим), но то, что значимую суть этого экзистенциального уровня составляет шаблон клинического рождения (что практически никто, кроме Грофа, не поддерживает, и в подтверждение чего он не представил никаких обобщенных доказательств).

Так, по моему мнению, тому, что может быть типичным в ходе интенсивных холотропных и ЛСД-сеансов, был неоправданно придан статус парадигмы для всех форм трансперсонального развития; это обобщение, которое ни в коей мере не подтверждается обоснованными доказательствами. По моему мнению (и я далеко не одинок в этой оценке), шаблоны клинического рождения стали для Стэна чем-то вроде идеи фикс, достаточно ограниченным и ограничивающим ситом, сквозь которое он просеивает все доказательства. В свете этого, этот подход также обесценивает и игнорирует другие в равной мере важные компоненты человеческой души, в особенности, образующую природу обширных межсубъектных сетей нравственных, культурных, лингвистических и синтаксических структур. В результате, по моему мнению, эта модель объемлющего сознания и его развития остается чрезвычайно важной и плодотворной, но достаточно ограниченной.

 

Точка опоры-0 и точка опоры-6

 

Я не отрицаю ни существования базовых перинатальных матриц, ни возможности, что они могут играть созидательную роль в определенных психо-духовных направлениях развития. Теперь я кратко покажу, как данные Грофа, освобожденные от своих скрытых двойственных определений, по моему разумению, могут быть согласованы с моей собственной моделью.

Разрешите мне начать с того, что я называю реальным экзистенциальным уровнем. В моей модели базовая структура этого уровня называется “зрительно-логической”, само-потребность — “само-актуализацией”, нравственное ощущение имеет пост-конвенциональный характер, а само-ощущение или само-идентичность называется “кентаврической” или “экзистенциальной” (точка опоры-6).

Я последовательно, от своей первой книги до последней, утверждал, что подавляющее большинство доказательств, отобранных и сотен источников Востока и Запада (которые я цитировал), ясно предполагают, что экзистенциальный уровень (под каким угодно именем) — это великие ворота в духовные и трансперсональные измерения. Экзистенциальный уровень как таковой лежит на пересечении персонального и трансперсонального (или, более технологично, грубо-ориентированного тела/разума, транс-эгоической тонкой и каузальных сфер). Соответственно, чтобы развитие продолжалось вне индивидуального и экзистенциального уровней, самость (или сознание) должна разрушить или деконструировать свою исключительное отождествление с грубым тело-разумом и все его связи.14

Это, без сомнения, “смерть”, но в моей модели, как подтверждает Стэн, каждая точка опоры несет печать битвы смерти-перерождения. Каждый эволюционный сдвиг в центре тяжести означает, что самость прекратила отождествление с базовой структурой этой стадии — действительно умерла для этого уровня, разотождествилась с этим уровнем, трансцендировала этот уровень — и перерождается в новой, более глубокой и обширной сфере сознания следующей стадии. Каждая точка опоры воплощает смерть для одного базового уровня и перерождение на следующем уровне. Так, по камешкам наших мертвых самостей нас наконец доставляют в Бессмертное.15

Специфический контур каждой трансформации смерти-перерождения зависит от базового уровня той точки опоры, в которой она происходит: существует смерть для (исключительной) плеромы, смерть для уробороса, смерть для тифона, смерть для персоны, смерть для кентавра, смерть для души (которые являются формами само-ощущения в некоторых важных базовых структурах). Каждая смерть трудна по-своему; достаточна для дня, когда она приходит (?).

Тем не менее, битва смерти-перерождения кентаврического/экзистенциального уровня, в некоторых отношениях, наиболее драматична, просто потому что, как мы отмечали, это великий переход из персональной в трансперсональные сферы. И, как мы также отмечали, экзистенциальная смерть — это деконструкция обширных сетей биологически-ориентированных отождествлений (смерть для исключительного отождествления с грубо-ориентированным тело-разумом вообще). Как таковая, битва смерти-перерождения экзистенциального уровня фундаментально значима и в целом интенсивна.

Соответственно, реальный вопрос состоит в следующем: Действительно ли великий переход смерть-перерождение обязательно включает пере-живание клинических родов? Я, в противоположность Грофу, утверждаю, что в некоторых случаях это действительно может произойти, как сообщает Гроф, но это не есть необходимость, и не будучи необходимым, оно не может быть реальным механизмом великого перехода в трансперсональное.

Вспомните, что в моей собственной модели биологическое рождение — реальный процесс родов — представляет собой точку опоры-0. Как и для всех точек, для него характерен очень общий 1-2-3-процесс слияния/дифференциации/интеграции. Эти широкие подфазы точки-0 очень напоминают БПМы Грофа.16

Я считаю, что эти родильные матрицы точки-0 действительно запечатлены в грубом тело-разуме человеческого существа. Тем не менее, в какой степени они важны, просто не может быть установлено на основе всей паутины доказательств, доступных в настоящее время. По моему мнению, Грофф преувеличивает значение своих доказательств существования этих калек и их влияния; и, как бы то ни было, я полагаю, что он идет поперек линии реальных доказательств, обобщая их значение для экзистенциальной и трансперсональных областей. Вот что, как я полагаю, мы можем сказать на основе достаточно обширных и достоверных доказательств:

Общий экзистенциальный уровень (как бы его ни называли) лежит между персональным и трансперсональным развитием. По поводу этого согласны Уошберн, Гроф, великие традиции и я. В моей модели это точка опоры-6. Это не означает, что трансперсональные переживания не могут иметь место до точки-6; они могут и часто случаются, но только как временные состояния сознания (НСС) или как пиковые переживания, или как часть “облаков великолепия” (как я объясню ниже). Однако, чтобы такие состояния могли быть преобразованы в характерные черты (то есть, чтобы временные и исключительные состояния сознания могли быть преобразованы в устойчивые и включенные структуры и паттерны, постоянно доступные для сознания), индивиду придется развиваться и врастать в них. В некоторый момент, если рост продолжится, он столкнется с общей экзистенциальной сферой, за пределами которой можно найти более устойчивые трансперсональные паттерны.

Уошберн, Гроф и я также согласны с тем, что этот экзистенциальный переход в некотором роде имеет отношение общему противостоянию жизни/смерти (или последовательности таких противостояний), часто трудному и жестокому, но во всех случаях — глубоко преобразующему.

Далее наши позиции расходятся. Как Уошберн, так и Гроф рассматривают это (отчасти) как буквальную и необходимую регрессию: Уошберн — к точке опоры-1; Гроф — еще дальше назад, во внутриутробное состояние точки-0. Я сам утверждаю, что такая регрессия может происходить, но она не является определяющей или существенной основой и воротами в трансперсональное.

При каких обстоятельствах, в таком случае, сможет произойти реальная регрессия? Согласно моей общей модели, как только появляются искажения в любой из точек опоры, там образуются “уязвимые места” или “повреждения” в сознании. Эти искажения (расщепление, отчуждение, вытеснение, фрагментация, фиксация, диссоциация и т. д.) будут, тем или иным путем, в той или иной мере, саботировать последующее развитие. Если это серьезные диссоциации, высшее развитие не сможет беспрепятственно продолжаться без восстановления контакта и, в некоторой степени, восстановления интеграции диссоциированных аспектов (“неусвоенных” переживаний, поскольку одна из характеристик самости — локус эмпирического “метаболизма”).

Кроме того, на самом экзистенциальном уровне, когда сознание начинает деконструировать барьер вытеснения, который во многом обусловливал диссоциацию различных аспектов этого грубого и витального тело-разума, и, в результате, любые (в особенности серьезные) прошлые вытеснения/фиксации, особенно в этой точке, склонны перескакивать в сознание (или, в другом режиме, действовать в качестве регрессивного магнита, с которым надо справиться, чтобы развитие не прекращалось). Так, в особенности на экзистенциальном уровне (точка опоры-6), любые серьезные искажения в любой из более ранних точек — включая точку-0 и точку-1 — могут всплыть на поверхность в виде агрессивно властной сосредоточенности.17

Существенно, как я это вижу, то, что эта модель способна обрабатывать все доказательства и данные моделей Грофа и Уошберна, однако противоположное невозможно. Если, в любом индивидуальном случае, действительно происходит регрессия либо в точку-1 (Уошберн), либо в точку-0 (Гроф), в моей модели найдется достаточно места для таких феноменов. Но если такая интенсивная регрессия не происходит в некоторых случаях, обе их модели с треском проваливаются. И поскольку вся паутина кросскультурных доказательств ясно показывает, что регрессия и непосредственное восстановление контакта с младенческим состоянием просто не служат необходимой предпосылкой для, скажем, сахадж самадхи, тогда эти модели явно и основательно потерпели крах.

 

Фронтальная и психическая эволюционные линии

 

Теперь я предположу, что, как я догадываюсь, на самом деле стоит за данными и перинатальной ориентацией Грофа.

Тот факт, что точка опоры-0 служит “началом линии” в рамках этой жизни, отнюдь не означает, что это начало линии для самого сознания. Мы должны допускать возможность того, что до точки-0 существуют целые сферы бардо (и прошлой жизни). Я широко обсуждал эту возможность в “Проекте Атман” — фактически, я посвятил ей всю последнюю главу.

Как я отмечаю в этой главе, еще до зачатия в грубом тело-разуме сознание проходит сквозь каузальную Дхармакайю а затем — тонкую Самбхогакайю и наконец, с зачатием в утробе (где оно позже начинает точку-0), принимает грубую форму. Вот почему, начиная с “Проекта Атман”, описывая эту ситуацию, я всегда приводил выражение Вордсворта — “Не в полном забытьи... Но облаках великолепия приходим мы на этот свет”. И именно поэтому я никогда не отрицал, что трансперсональные переживания разного сорта доступны в до-эгоический период; я просто отрицал, что они обусловлены до-эгоическими структурами.

В тибетской будистской модели (которую я представлял в “Проекте Атман”) индивидуальная душа/сознание состоит из двух отчетливых сущностей или капель (тигле). В сердечном центре (центре сердца?) каждого человека пребывает пустая сущность (тигле) сознания, разделенная на два слоя или капли: (1) “нерушимую каплю жизненного периода”, которая развивается во время конкретной жизни, но исчезает после биологической смерти, и (2) внутреннюю по отношению к этой капле “вечную нерушимую каплю”, которая длится до Буддовости и, таким образом, кочует из жизни в жизнь, пока не наступает предельное Просветление. Эта внутренняя капля представляет собой, по моей терминологии, психическое/тонкое существо — которое я также произвольно называю “душой”, поскольку она тоже длится вплоть до реального духовного возрождения каузальной/недуальной Божественной Сфере чистой Пустоты. (Это, как мы увидим, также очень напоминает различение Ауробиндо между фронтальным сознанием, которое развивается в течении жизни, и глубинным/психическим существом, которое кочует).18

Вообще, в этой модели Тибета/Ауробиндо/Уилбера-II высший уровень стабильной эволюции, достигнутый в любом данном возрасте, пронизывает вечную нерушимую каплю и, следовательно, переносится, обычно не как специфические воспоминания, но как настроение адаптации, в следующую жизнь. Как я пояснял в “Проекте Атман”, чем больше степень эволюции души, тем меньше степень ее инволюции (т. е., она реже забывает о своем высшем источнике и таковости), и это продолжается вплоть до предельного Просветления, после которого душа полностью замещается или растворяется (отрицается и сохраняется) в прежнем Нерожденном Духе или предельной Пустоте, которая представляет собой просто сияющую прозрачность этого и каждого момента.

В “Проекте Атман” я тщательно описываю прошлые бардо-сферы сквозь которые эта душа-капля путешествует на пути к перерождению в грубом тело-разуме (т. е., инволюционное путешествие от каузального к тонкому, потом — к грубому тело-разуму), где она заканчивает существование в пренатальном состоянии. Другими словами, это пренатальное состояние затем становится началом точки опоры-0, или началом развития и эволюции фронтального сознания (началом нерушимой капли жизненного периода), развития или эволюции, которая происходит через девять или десять структур (фронтального) сознания и связанные с ними точки опоры самости.

Следует отметить несколько моментов в отношении этой “двух-источниковой” (фронтальной/душевной) модели Тибета/Ауробиндо/Уилбера-II.

1. По мере развития фронтального сознания, психическая/душевная способность свидетельствовать постепенно забывается. В “Проекте Атман” я конкретно описываю это как амнезис, забывание, в разделе “Амнезия и промежуточное состояние” (бардо — это “промежуточное состояние” между смертью и перерождением).

2. Традиции расходятся по поводу того, за какой период времени в младенчестве угасают “облака великолепия” психического/душевного свидетельствования. Учителя, с которыми я разговаривал (и сами разнообразные тексты) полагают, что он, похоже, варьируется от нескольких недель до нескольких лет, в зависимости в первую очередь от “силы” кочующей души-капли.

3. Любые воспоминания пренатального, перинатального и раннего младенческого периода, если они оказываются достоверными — и здесь я держу в уме данные Стэна — должны переноситься психическим/душевным сознанием, а не другими структурами или сознанием фронтальной личности, поскольку эти структуры и их нейронная поддержка (миелиновые оболочки) очень слабо развиты. В моей модели это предлагаемое объяснение субъективного носителя перинатальных воспоминаний Грофа (если доказательства продолжают подтверждать их существование).19

4. Это также означает, замечу еще раз, что любые трансперсональные фрагменты во время до-эгоического периода происходят благодаря не каким-либо до-эгоическим фронтальным структурам, а, скорее, глубинному психическому/душевному существу, которое все в большей степени предается забвению (амнезия) по мере фронтального развития. Так, установление контакта с психическим/душевным уровнем не есть отвоевание какой-либо до-эгоической или младенческой структуры по линии фронтального развития (которое, на самом деле, затемняет это сознание). Другими словами, трансперсональное психическое/душевное до-эгоического периода никоим образом не является до-эгоической структурой, заложенной или развитой во время самого до-эгоического или младенческого периода.

5. Когда само развитие фронтального сознания проходит экзистенциальный уровень (точка опоры-6) и достигает реального психического уровня (точка опоры-7), психическое/душевное измерение начинает входить в фронтальное осознание.

6. Лишь по этой причине именно здесь может произойти пере-живание травмы родов, поскольку это перинатальное осознание/память переносится не эго, которое не существует в это время, а психическим/душевным, которое теперь появляется во фронтальном сознании.

7. Поэтому пере-живание травмы рождения ни коим образом не является необходимым для духовного роста и развития; что существенно здесь, так это просто возникновение психического уровня во фронтальном осознании, и это может включать или не включать воспоминание этой сущности в грубой сфере.

8. Как бы то ни было, это психическое/душевное свидетельство, пребывающее в облаках великолепия пренатального и перинатального состояния или возникающие на стадии 7 фронтального развития, не является конечным или неким высшим местом пребывания сознания; оно уже самсарически связанное и кочующее существо. Ни в коем случае, следовательно, оно не может иметь отношение к предельному Просветлению: это именно то, что должно быть деконструировано (отринуто и сохранено), чтобы могло воссиять Просветление.

Таким образом, в Уилбере-I я воображал, что любые трансперсональные переживания, с перинатального периода до раннего детства, обусловлены тем фактом, что сами до-эгоические структуры трансперсональны по своей реальной структуре. Это было до-/транс-заблуждением. В Уилбере-II я утверждаю, что любое и все из трансперсональных переживаний младенчества обусловлены не до-эгоическими фронтальными структурами, но (1) этими облаками великолепия психической/душевной капли; (2) непрерывным циклом состояний пробуждения/сновидения/глубокого сна, который погружает каждую самость в грубую/тонкую/каузальную сферы каждые двадцать четыре часа (не говоря уже о микрогенетическом инволюционном цикле, происходящем каждую секунду, о котором можно прочитать в последней главе “Проекта Атман”); и (3) временными пиковыми переживаниями.

В до-/транс-заблуждение впадают тогда, когда подлинно транс-эгоическую структуру или состояние — включая психическое/душевное состояние, где бы они ни проявлялось — отождествляется с теми же самыми структурами, которые до-эгоичны (такими как эмоцианальная витальность, полиморфная порочность (извращение),распределение свободного либидо, младенческий недуализм и т. д.) — что, конечно, является ошибкой романтизма/Уошберна/Уилбера-I. Другими словами, трансперсональные состояния, появляющиеся в до-эгоический период, не обусловлены никакими до-эгоическими структурами.

Кроме того, до-/транс-заблуждение полностью относится к событиям как в фронтальном сознании, так и по психической/душевной линии. Причина, по которой, я полагаю, Гроф и другие иногда находят, что понятие до-/транс-заблуждения “не вполне верно”, состоит в том, что они смешивают две эти линии развития. Другими словами, то, что подлинно “транс-” в одной линии (психической/душевной) появляется в “до-”период другой линии (фронтальной линии). Если мы будем четко различать две эти линии и понимать, что до-/транс-заблуждение относится к каждой из них индивидуально, тогда эта путаница, я полагаю, почти мгновенно прояснится.

Например, мы уже видели, как до-/транс-заблуждение возникает при рассмотрении фронтального развития или фронтальной эволюции (т.е., до-эгоические фронтальные структуры не следует смешивать с транс-эгоическими фронтальными структурами; это приводит к редукционизму или элевационизму (облагораживанию?)). Но именно тот же до-/транс-принцип полностью применим и к инволюционной дуге — и в этой последовательности не следует смешивать до- и транс-.

“Тибетская книга мертвых” приводит одну базовую и глубокую причину того, что душа отпадает от Лучезарной Пустоты и, таким образом, прекращает существование во все более низких состояниях (каузальное-тонкое-грубое): а именно, душа-капля путает низшие или до-состояния с высшими или транс-состояниями и под влиянием этого заблуждения душа-капля действительно выбирает низшее, думая, что это высшее! Дурной случай элевационизма (?) — вот как раз тот механизм, который приземляет ее в сансаре! (Учтите, ретро-романтики). Это совершенное описание до-/транс-заблуждения, функционирующего в бардо-сферах и инволюционном развитии. Также оно функционирует и в эволюции (хотя, конечно, здесь оно направлено в “противоположную” сторону).

Я всегда описывал до-/транс-заблуждение как смешение собственно эволюции с чем-то, что происходит в ходе эволюции, и это просто другой способ сказать: Не смешивайте эти эволюционные и инволюционные линии, потому что перекос этих линий неизбежно приводит к до-/транс-путанице того или иного сорта.

И наконец, именно поэтому я всегда утверждал, что регрессивные терапии, такие как реберфинг (опыт перерождения) и работа с дыханием, входят в трансперсональное “с черного хода”. Это отнюдь не означает, что я как-то умаляю их значение. Отнюдь; я просто описываю неоспоримую хронологическую последовательность некоторых из этих переживаний. Когда Стэн описывает типичный ЛСД-сеанс как движение от сегодняшних забот к прошлым биологическим событиям и фрейдистским заботам, а потом — к ранкианской травме рождения (которая часто служит воротами в трансперсональное), просто не может быть двух мнений по поводу этого хронологического порядка: он неоспоримо имеет регрессивный характер (вот почему я называю эти ворота в трансперсональное “черным ходом”).

Однако то, с чем устанавливается контакт в этих регрессивных терапиях, это по сути не есть испытание биологическим рождением, но психическое/душевное сознание, присутствующее в этом испытании. И, что самое важное, с психическим/душевным сознанием можно достаточно легко войти в контакт без регрессии; и фактически, почти во всех формах дисциплины сознания этот контакт определенно происходит без регрессии. В конечном счете, психическое/душевное сознание — это просто то же самое сознание, которое возникает на стадии 7 после преодоления экзистенциального кризиса (на стадии 6). Когда психическое/душевное выдвигается на первый план, оно может действительно вызвать в памяти свое биологическое рождении, но обычно это не происходит. И, безусловно, это не есть необходимость для дальнейшего роста, так как оно уже имело дело с экзистенциальным кризисом жизни-смерти в точке опоры-6. И, как бы то ни было, само это психическое/душевное существо обречено на то, чьобы уйти, будучи замещенным нерожденным Духом каузальных и недуальных аспектов.

Двойственное определение перинатального, данное Грофом, как мы теперь видим, обусловлено путаницей между психическим/душевным сознанием, присутствующим в точке опоры-0 и реальными шаблонами этой точки рождения. Точка опоры-0 — это начало до-эгоических сфер, но конец сфер бардо, и это пересечение — пересечение на пути к началу фронтальной эволюции и к концу психической/душевной инволюции — порождает странные дуальные переживания, которые Стэн называет перинатальными.

Но, поскольку он не делает тщательного различения между этими двумя линиями (эволюцией и инволюцией), он, в результате, иногда просто некритично отождествляет их в их точке пересечения (биологическое рождение = ворота в трансперсональное). Затем он, по понятным причинам, отрицает редукционизм, хотя само это отждествление фактически имеет крайне редукционистский характер (и просто неверно). Но если мы разделяем две эти линии, мы не только освобождаемся от направляющей роли до-/транс-заблуждения на своем пути по им обеим. Данные Стэна мгновенно открываются для более дружественного соответствия мировым традициям великой мудрости, не говоря уже о моей собственной модели и огромных объемах доказательств, подтверждающих ее. А ведь сегодня существует такое множество клинических, экспериментальных, феноменологических, межсубъектных, медитативных и психотерапевтических доказательств (из вечных и современных источников), которые сама модель Грофа неспособна принять в расчет.

На самом деле, у Стэна есть досадная тенденция описывать свои исследования как клинические данные. Он постоянно говорит, что необходимо “проверять теоретическую состоятельность клиническими данными”. Я полностью с ним согласен. Но под “клиническими данными” Гроф подразумевает в основном свои данные (галлюциногены и гипервентиляция), тогда как подавляющее большинство исследователей, на которых я опирался, это как раз те, кто освоил прямые клинические и экспериментальные доказательства, от революционного methode clinique (клинического метода) Жана Пиаже до исчерпывающих наблюдений Маргарет Малер с помощью видеозаписи, от тестов Левинджер на само-развитие до новаторских нравственных исследований Кольберга и Джиллиган, основанных на эмпирическом материале — не говоря уже о многочисленных феноменологических доказательствах, предоставленных самим традициями созерцательной мудрости. “Проект Атман”, к примеру, был непосредственно основан на ясно цитируемых эмпирических, феноменологических и клинических доказательствах более чем шестидесяти исследователей многочисленных ориентаций (и сотен других, к которым я обращался за информацией). Такой объем не может быть адекватно обработан в рамках модели Стэна. И все же Стэн не перестает говорить, что мой подход не способен должным образом обращаться с клиническим материалом. Воистину эксцентричная позиция!

Я, тем не менее, полностью согласен со Стэном в том, что модели должны основываться на объемлющих доказательствах и на соответствии фактам. Я завершаю эту главу подтверждением того, что я страстно желаю, чтобы мое суждение попало туда, куда ему предназначено.20

Тем не менее, мне хотелось бы закончить на той же ноте, с которой я начал: в контексте общей “большой картины” спектра сознания и сфер человеческого бессознательного существует огромное количество совпадений и высокая степень согласия между Уошберном, Грофом и мной. Я предпочитаю мыслить в рамках этих сходств, даже когда мы расходимся в деталях.


 






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных