Bitter Dusk», Бауэри-Болрум [мюзик-холл – прим. переводчика], 29 марта, 20:30». 6 страница

– Так и есть.

– Руби не нужен рыцарь в сияющих доспехах. Полагаю, ей нужен партнер. Ей важно быть услышанной. И любимой. И время от времени ей нужно знать, как протекает этот процесс, и насколько она любима. Она ведь инженер. Покажи ей, каково это – быть вместе. Как только сможешь, дай ей увидеть механизмы, движущую силу и планы.

***

После беседы с Мэгги я не стал заезжать ни домой, ни в офис. Часовая поездка в поезде была невыносимой. Я мечтал о возможности летать или телепортироваться. Сказанное Мэгги было правдой и довольно очевидной: мне нужно сказать Руби о своих чувствах.

Я взлетел по ступенькам к ее квартире, пару минут постоял в нерешительности и наконец, затаив дыхание, постучал.

Она открыла дверь, одетая в узкую юбку и свитер по фигуре с вырезом, показывающим верхнюю часть груди. Не могу себе представить, что было написано у меня на лице, когда я оглядел ее, но, встретившись с ней взглядом, я увидел удивившую меня нежность – и взволнованность.

– Руби.

– Ты в порядке? – оглядывая меня, спросила она.

Я попытался вдохнуть достаточно глубоко, чтобы успокоиться, но не смог.

– Нет.

– Ты ужасно выглядишь.

Криво усмехнувшись, я кивнул.

– Ты права.

Она посмотрела мне за спину, выражение ее лица было напряженным от муки.

– Зачем ты здесь?

– Потому что мне необходимо тебя увидеть.

Она снова посмотрела на меня, изучая мое лицо.

– Часть меня хочет впустить тебя и дико зацеловать. Я соскучилась, и не могу делать вид, будто все еще не чувствую это.

– Тогда не отталкивая меня, – попросил я, делая шаг ближе. – Руби, я должен был сказать тебе о своих чувствах в ту ночь, когда мы занимались любовью. Я просто не знал, как их назвать, или не достаточно себе доверял, чтобы поверить в них.

Она покачала головой, и ее глаза наполнились слезами, она явно не хотела, чтобы я продолжал говорить, но мне это было необходимо.

– Я люблю тебя, – прошептал я, и нетерпение сделало мой голос еле слышным. – Я безумно в тебя влюблен.

– Найл…

– Я знаю, дело в Порции. Но мне было тошно там находиться. Не знаю, зачем я пошел, и вряд ли это мне что-то прояснило.

Руби невесело усмехнулась.

– Зато мне многое прояснило.

Я застонал.

– Прошу тебя, Руби, прости меня.

– Я хочу. Действительно хочу. Но не знаю, как пережить это унижение и глубинное мучительное разочарование. Всего этого так много: мои попытки выяснить, что тебе нужно, и стараться быть для тебя всем. Потом мои слова о любви, и твои «ты прелесть» в ответ. Потеря работы и – самое худшее – услышать, чтобы собираешься поужинать с Порцией, чтобы обсудить ваш брак… Я просто все еще чувствую себя как с ободранной кожей.

– Я полагал, что должен быть закрыть эту дверь, – пытался объяснить я. – Или, возможно, просто никогда не слышал, чтобы Порция была настолько эмоциональной, и у темной части меня взыграло нездоровое любопытство. Но, пока не поехал туда, я действительно не подумал о твоих чувствах, и это отвратительно с моей стороны. Едва вошел, я понял, что никакого разговора не получится. Я ощущал себя изменяющим тебе, просто находясь там…

– Потому что так оно и было.

Я закрыл глаза. Было тяжело видеть ее такой.

– Прости меня.

– Я знаю, что ты сожалеешь, – кивнув, сказала она. – И думаю, что принимаю это. Но ничего не могу с собой поделать. Я злюсь на тебя.

Потирая рукой по щетине на челюсти, я прошептал:

– Пожалуйста, впусти меня.

Глядя на меня, она очень тихо ответила:

– Это странно – ощущать, что я должна ответить «нет»? Что мне еще нужно убедиться, что я могу так ответить? Я дала тебе время справиться со всеми сомнениями. Старалась быть понимающей и терпеливой, но когда у тебя появился шанс, ты не стал таким же. Я потеряла саму себя за эти полгода. Я просила тебя доверять мне, чтобы я рассказала тебе о своих границах. И вот она. Ты пренебрег мной, и так явно, – понизив голос, она посмотрела мне прямо в глаза и сказала: – Я подумала, что это не те отношения, которые ты хочешь.

Это ощущалось словно удар ножом в живот, и я сделал шаг назад от боли. И хотя ее губы и руки дрожали, хотя я видел каждую сохранившуюся с той недели эмоцию в ее глазах, она не сожалела о своих резких словах, ни словом, ни мимикой.

Я вполне бы мог подтолкнуть ее. Я это видел, и кто-то другой – более агрессивный мужчина – шагнул бы ближе, воспользовавшись болью и беззащитностью в ее глазах. Если бы я ее поцеловал прямо сейчас, она бы ответила. Я это чувствовал по тому, как она, все еще дрожа всем телом, смотрела на мой рот.

Руби по-прежнему любила меня, так же, как и я ее.

Я мог бы ворваться внутрь, прикоснуться к ней, раздеть и подарить удовольствие, наслаждаясь вкусом ее пота. Руками, ртом и словами я смог бы убедить ее за всю ночь, что действительно люблю ее.

Но она и так потеряла саму себя из-за чувств ко мне. И я не мог ею манипулировать.

Вцепившись в свои волосы, я чувствовал себя разорванным на части.

– Скажи, что мне делать. Если я уйду, ты решишь, что я ничего по отношению к тебе не чувствую. Если останусь, я не прислушиваюсь к твоим желаниям.

– Найл, – прошептала она. – Я едва могу находиться в такой близости к тебе, не почувствовав, будто снова отдаю всю себя. Теперь твоя очередь быть терпеливым.

Я тяжело сглотнул и, не отворачиваясь, сделал два шага назад.

– Тогда приди ко мне, – тихо умоляя, сказал я. – Когда будешь готова. Я буду тебя ждать. Позволь наверстать упущенное мной время, и придержать свои желания, если тебе это нужно. Но расстояние не приглушит мои чувства.

Она кивнула, ее глаза снова наполнились слезами.

– Пообещай, что придешь ко мне, когда будешь готова. Даже если это будет означать, что ты готова сказать мне, что все действительно кончено.

Руби снова кивнула.

– Я обещаю.

Семнадцать

Руби

Апрель был просто адским, но май оказался куда хуже. В апреле я хотя бы снова и снова воспроизводила в памяти, как тревожно и на взводе выглядел Найл, когда пришел ко мне. И все еще слышала его голос – такой глубокий, хриплый и отчаянный – когда он сказал, что любит меня.

Но в мае – а это значит, что я не видела его целый месяц – было почти невозможно убедить себя, что его чувства не начнут исчезать.

Количество Необходимых Мне Дней, Которые Найл Стелла Дал Мне Для Личного Пространства: неизвестно.

Я ощущала сама себя жадной и безумной девицей, пережидающей его ужин с бывшей и сомневающейся, было ли это хорошим решением. Я еще никогда так отчаянно не ждала позднего звонка, как в тот вечер, когда он с ней ужинал, но когда он наконец позвонил… я проигнорировала его. Нет, когда он понял – что Порция никогда не была хороша для него, и что на самом деле я была для него лучше всех – я была на самом деле, по-настоящему зла.

Я знала, что способна многое принимать спокойно, что удивляло Найла. Это всегда всех удивляло. Но эта уравновешенность не означала, что мне не может быть больно, что я не могу быть злой и чувствовать себя преданной.

Тем не менее, даже ощущая боль разбитого сердца, мне удалось собрать свою жизнь по кусочкам. Я была полна решимости восстановить шансы попасть в программу Маргарет Шеффилд. Поэтому в начале апреля, после несколько дней тишины, сна в одежде и черствых бутербродов с засохшим сыром я взяла себя в руки и села на поезд до Оксфорда.

И там профессор Шеффилд уверила меня, что письмо Энтони не может перевесить мои впечатляющие оценки и репутацию в Сан-Диего. Но хотя она не дала мне понять, что мое отвлечение, о котором упомянул в письме мой бывший босс, будет препятствием к участию в программе, она не сказала и обратного.

В ожидании ответа я оставалась в Лондоне. Мне повезло найти фирму в районе South Bank, которой был нужен инженер на время декретного отпуска основного специалиста. Это было простое решение, и там неплохо платили, но в мой первый день там я решила пойти домой пешком вместо метро, только потом сообразив, что пройду мимо квартиры Найла на расстоянии всего в два квартала.

Это был удар под дых.

И поэтому, естественно, ездить на метро вместо пешей прогулки стало совсем невозможно. Каждый день я чувствовала, как мое тело тянется туда, будто внутри меня громадный магнит. И тогда я снова и снова шла прямо, а не поворачивала направо, не смотря на то, что чувствовала: будет больно.

С расстоянием от него и его сдержанностью было трудно справиться; все в нем было логично: Порция была готова к разговору, значит, ему следует ее выслушать. Я всегда поощряла его к разговорам со мной, поэтому, естественно, это сказалось и на Порции.

Я чувствую себя обязанным по крайней мере пойти и послушать, что она хочет сказать.

Полагаю, я попытаюсь быть непредвзятым. Как минимум, я ей должен.

В тот день казалось, что его эмоции так и не появятся, пока не стало слишком поздно. Но для меня происходящее было просто невероятным, и боль эхом звучала у меня в голове.

Даже когда, найдя меня в офисе за сбором вещей, он умолял меня его простить. И даже когда пришел ко мне и сказал, что любит меня.

Я была дурой, что прогнала его тогда. Я понимала это в тот момент. Но еще больше я знала, что, если впустила бы его, часть меня была бы безвозвратно утеряна.

А тишина казалась бесконечной.

Количество Дней, Когда Я Не Разговаривала С Найлом Стеллой:

Один.

Семь.

Пятнадцать.

Тридцать два.

Пятьдесят девять.

***

В июне я получила письмо из Оксфорда о зачислении в программу Мэгги.

Когда пришла домой с работы, меня ждал безобидный на вид конверт. В последние несколько дней мне было труднее обычного сопротивляться и не приблизиться к дому Найла. В другие дни я бы притворилась, что просто заслушалась песней, или зачиталась новостями на айфоне, и сама мысль, что я могла бы случайно задержаться у него на ступенях и дождаться его, послала резкий удар между ребер. Но сегодня эти игры ума были мучительны. Значит ли это, что я поборола мой гнев? И если да, и если бы я пошла к нему, откроет ли он дверь и, непонимающе глядя на меня и неловко извиняясь, скажет, что я была права, и все закончилось? Что он исчерпал свой запас импульсивности, чтобы снова связываться со мной? Что его жизнь была лучше будучи упорядоченной, нежели с сумасшедшей эмоциональной девушкой?

Проблема была в том, что я одинаково ярко могла представить, как он обнимает меня и как отталкивает. Я знала распорядок Найла, факты его жизни и предпочтения в еде, кофе и одежде. Но я не была уверена, что достаточно знала, что творится у него в душе.

С колотящимся сердцем я вскрыла конверт и трижды перечитала письмо, стискивая его в дрожащих руках. Казалось, я несколько минут не могла дышать и моргать, потому что все случилось. Я еду в Оксфорд и буду учиться у Мэгги. Этот говнюк Энтони не разрушил мои планы.

Еще раз перечитав письмо, я запомнила даты и мысленно вписала их в свой календарь. Осенний триместр программы начинается в сентябре. Это означало, что я могу проработать остаток июня, июль и начало августа, вторую половину которого потрачу на поиск квартиры в Оксфорде.

Конечно же, моим первым порывом было желание позвонить Найлу.

Вместо этого я набрала моей девочке Лондон.

– Руби!

– Ни за что не угадаешь, что произошло! – сказала я, ощущая, что улыбаюсь впервые за пятьдесят девять дней.

– Гарри Стайлз [участник группы One Direction – прим. переводчика] твой новый сосед, и ты купила мне билет?

– Очень смешно, попытка номер два.

Она издала задумчивое «хм-м-м».

– Ну раз ты сейчас гораздо счастливее, чем за последние месяцы, я предполагаю, что ты наконец позвонила Найлу Стелле, он принял тебя с распростертыми объятиями, и ты сейчас лежишь по уши в озере посткоитального блаженства. И под «озером блаженства» я, конечно, имею в виду…

В груди резко заныло, и я ее перебила, больше не в состоянии играть.

– Нет.

Ее тон смягчился.

– Но это звучало очень даже хорошо, правда ведь?

О да. Но перспектива увидеть Найла не могла быть лучше, чем содержание письма в моей руке.

Не могла же ведь, да?

Но едва она это произнесла, я знала, что идея вернуться к Найлу будет ничуть не хуже. Я хотела его так же сильно, как и работать с Мэгги. И впервые с тех пор как меня уволили, я не почувствовала неловкость от того, что предала свою феминистскую сущность, признав, насколько глубоки были мои чувства. Если я вернусь к Найлу, в какие-то дни он будет всей моей жизнью. Другие займет аспирантура. Они будут равными по важности. И это понимание – что я смогу найти баланс, и что, возможно, мне наконец нужно отделить сердце от головы – ослабило напряжение, которое поселилось в моей груди в последние несколько недель.

– Я попала в группу Мэгги, – сказала я. – Только что получила письмо.

Лондон закричала, и с того конца послышались шумы, которые я поняла как победный танец; она уронила телефон, потом подняла и закричала снова.

– Ты едешь в Оксфорд!

– Еду!

– И будешь учиться у женщины свой мечты!

– Знаю!

Она глубоко выдохнула, будто упала на диван, и сказала:

– Руби, я собираюсь задать тебе вопрос, и ты не обязана на него отвечать. Хотя, если честно, я месяцы мирилась с твоей хандрой и заслуживаю ответ.

Понимаю, к чему она ведет, я застонала.

– Мы можем продолжить обсуждать Оксфорд?

Проигнорировав меня, она спросила:

– Была ли я первым человеком, кому ты захотела позвонить, получив письмо?

Ничего не ответив, я сосредоточилась на выбившейся нитке из моего свитера.

– Почему бы тебе просто не поделиться с ним? – мягко спросила она. – Он будет безумно рад за тебя.

– Наверное, он даже не помнит меня.

Ее недоверчивый смех превратился в рычание.

– Ты меня бесишь.

Я подошла к дивану и села.

– Я просто нервничаю. И что мне сказать? «Ой, привет, я была зла, но мы все еще вместе?»

– Нет. «Привет, я собираюсь работать с Мэгги, есть какие-нибудь советы?» Такое начало куда лучше.

Закрыв глаза, я ответила:

– Даже учитывая все, что я о нем знаю, понятия не имею, что он мне скажет, если позвоню…

– Но ты же не звонишь, Золотце. Иди к нему по своей обычной дороге домой, жди его на крыльце, пока он не придет, а когда увидит тебя, у него встанет, и ты расскажешь ему, что попала в группу Мэгги, да, и кстати, любишь его и хочешь от него гигантских детей.

– Что, если я приду к нему, а дверь откроет Порция?

– Не откроет.

– Или, ну я не знаю, он обдумал все, что я сказала, и пришел к логическому выводу, что я была права. И тут справляйся, Руби, с эмоциями, как хочешь.

– Ты меня вообще слушаешь? – спросила она. В ее голосе сквозило разочарование, и я достаточно хорошо знала Лондон, чтобы понимать: она на грани. Она всегда терпела, как могла, но когда теряла его, то все.

– Да, слушаю. Но…

Лондон начала тыкать в кнопки телефона, и в трубке послышались громкие звуки, от чего я вынуждена была заткнуться и слушать.

– Ты закончила с этим? – спросила она, возвращаясь к разговору.

– Да.

– Тогда слушай: это реальная жизнь, Руби. Это не кино, где двое одиноких людей начинают отношения с плохим опытом у каждого, а они типа на самом деле веселые и беззаботные, и становятся сильнее и выносливее. В реальной жизни в отношения приходят с багажом из бывших жен, мужей и приемных детей, с домашними животными, которых другой ненавидит. Иногда у людей есть душевные раны или нет родителей-психологов, кто помог бы со всем справиться. А бывшие жены – особенно те из них, кто оставляет своих мужей в не особенном восторге от самих себя – этого достаточно, чтобы просто о них забыть.

Сглотнув, я ответила ей:

– Я знаю. Господи, знаю.

– Тогда сможешь его простить, что он был мудаком и желал прояснить ситуацию? Ты же знаешь, я всегда тут, чтобы поддержать тебя, и я главная болельщица Команды Руби, как за свою собственную, но думаю, пришло время увидеться с ним и выяснить, можете ли вы быть вместе, либо самой двигаться дальше. Ты любишь его. И ты та, кто оставила его в подвешенном состоянии.

– Я знаю, знаю.

– Он сказал, что тоже любит тебя, – напомнила она, потому что я рассказывала ей об этом семь тысяч раз. – Я никогда не встречалась с Найлом Стеллой, но я не думаю, что он парень, который, сказав такое, через два месяца пойдет на попятный.

Потеряв дар и речи и уставившись в стену, я понимала, что она была права.

***

Это не настолько просто, как просто пройти по его улице и дождаться его на ступенях. Сама идея снова увидеть Найла заставила меня почувствовать головокружение и мучительную тошноту.

К счастью – а может, и нет – в понедельник и вторник следующей недели моя работа приняла решение за меня: нашему приглашенному архитектору понадобилась моя помощь, чтобы принести поздно вечером кофе и побегать по прочим мелкие поручениям, которые входили в обязанность временного сотрудника.

Напряжение во мне продолжало усиливаться, и я проигнорировала звонки Лондон в понедельник поздно вечером и утром во вторник. В среду днем она завопила в сообщении:

«ТЫ УЖЕ ВИДЕЛАСЬ С МУЖЧИНОЙ? ВО ИМЯ ВСЕГО СВЯТОГО, РУБИ, ПРОСТО ОБВЕДИ КРУЖОЧКОМ НУЖНЫЙ ВАРИАНТ: ДА/НЕТ».

Захныкав, я написала ей ответ:

«Я собираюсь туда сегодня после работы. До этого не было возможности».

Быстро пришел ее ответ.

«Что надела?»

Засмеявшись, я ответила:

«Не пришлось долго выбирать».

«АХАХАХ. А если серьезно?»

Я оглядела себя и ощутила трепет в груди, прежде чем сделала неуклюжее селфи своей темно-синей короткой юбки и любимой шелковой синей в красный горошек топа. Странный угол съемки сделал меня жутко сисястой, но фото я все равно отослала. Лондон знала мой гардероб так же хорошо, как и я ее.

«Черт, Долли [по имени пышногрудой кантри-певицы Долли Партон – прим. переводчика]. И те красные туфли?» – спросила она.

«Да».

«Боже, – ответила она. – Тебе в подарок будет просто грандиозный стояк».

Улыбаясь, я написала:

«Будем надеяться» и засунула телефон в сумку.

Но я едва ли могла надеяться провести ночь таким образом. Я была бы в восторге даже просто от улыбки или поцелуя в щеку в качестве доказательства, что он все еще заинтересован попытаться. Мне пришлось притворяться, что я больше не жажду его и всего, что с ним связано.

Господи боже, это же рабочий день. Знаете ведь, как он проходит? Секунды тянутся как минуты, минуты как часы, а весь день растянут на десятилетие. И к его концу я настолько часто думала о предстоящем вечере, что начала подозревать, а не был ли Найл Стелла и вся эта ситуация плодом моего воображения?

Наконец около 17:30 офис начал пустеть. Я нырнула в ближайший туалет проверить макияж и одежду, и меня поглотила настоящая паника.

Мой шелковый топ был изрядно помят, и боже, о чем я только думала с утра? По-хулигански короткая юбка внезапно показалась мне излишне короткой. Похабно короткой. «Сколько-берешь-за-часок» короткой. Застонав, я наклонилась ближе к зеркалу. Тушь размазалась… практически по всему лицу, от румян не осталось и следа.

Я сделала, что смогла, чтобы исправить безобразие, но проблема была в том, что я настолько нервничала, что боялась, не смогу удержать в себе те пару крекеров и стакан воды, которые составили мой сегодняшний ланч. Может, стоит остаться тут, если меня вывернет? Взять ли мне с собой косметичку? Почему я так долго ждала, чтобы увидеться с ним? Что, если я не смогу вымолвить ни слова?

А потом случилось самое нелепое: я расхохоталась. Я схожу с ума от мысли, что увижу Найла Стеллу. Еще раз глянув на себя в зеркало, я забеспокоилась, превращусь ли я безмолвную статую или, наоборот, понесу околесицу.

Но это нормально. Я ведь всегда так себя и вела.

Больше не глядя в зеркало, я схватила сумочку и вышла из туалета.

Коридор, лифт, улица. Семнадцать кварталов, один мост, и вот я на месте. Угол улицы, где нужно принять решение.

Момент, когда мое сердце взорвалось, кровь застыла, и потеряла контроль над разумом.

Он не знает о моем приходе. Я не виделась и не разговаривала с ним в течение двух месяцев. Попросила его дать мне время и он внял моим желаниям… Я была благодарна ему и вне себя одновременно. Что, если он уже двигался дальше? Это сломало бы меня больше, чем неизвестность. Я могла бы продолжить идти и дойти до своей тихой квартирки. Сделала бы себе кашу на ужин и посмотрела бы «Однокурсников» [комедийный сериал – прим. переводчика], пока не пришло бы время ложиться спать, затем утром бы встала, и все повторилось бы по новой. Я могла бы продолжать выполнять свою легкую и скучную работу, потом бы переехала и исчезла из города, так и не увидевшись с ним. И однажды забыла бы Найла Стеллу.

Или, повернув направо и пройдя пару кварталов, я могу дойти до его дома и дождаться его на ступенях. Сказать ему, что по-прежнему хочу попробовать и дать ему ответить мне «да». Или же «нет». И если он скажет «нет», то просто отправиться домой, сделать себе кашу на ужин, посмотреть сериал и как-то зализывать раны на сердце. Но если он ответит «да»…

На самом деле тут не было выбора.

Опустив глаза, я шла и смотрела на свои ярко-красные туфли на фоне скучного серого асфальта. Сосредоточившись на них, мне было легче идти вперед. Между тем углом улицы и домом Найла я сосчитала Количество Трещин В Асфальте (двадцать четыре) и Количество Раз, Когда Я Думала, Не Развернуться Ли И Не Пойти Ли Домой (восемь), снова и снова прокручивая в голове, что ему скажу:

Привет. Уверена, это странно – увидеть меня здесь, на ступенях, и прости меня, что не позвонила, но я хотела тебя увидеть. Я скучала. И люблю тебя.

Не городить лишнего, решила я. Выложить это, и дать ему принять решение.

Я была уверена, что его еще не будет дома, когда приду, но на всякий случай все равно позвонила в дверь. Когда никто не ответил, я тупо уставилась на ступени, после чего села и приготовилась ждать, повторяя про себя свою речь.

Привет. Уверена, это странно – увидеть меня здесь, на ступенях, и прости меня, что не позвонила, но я хотела тебя увидеть. Я скучала. И люблю тебя.

Медленно и неохотно зашло солнце. Одни автомобили проезжали мимо, другие парковались, с любопытством и по-британски мельком оглядев меня, мимо проходили соседи. Движение после работы внезапно замедлилось, и в окнах зажегся свет. На улицу поплыли ароматы ужина. А Найла по-прежнему не было.

Всякий раз, когда я начинала думать уйти – может, у него встреча с парнями? – следом приходила мысль, что вдруг он придет через минуту после моего ухода?

Я ожидала его появление часа через полтора после моего появления, но прошел час, а затем два, и три, и наконец по прошествии четырех часов мне пришло в голову, что Найл мог быть на свидании.

Эта мысль была настолько противной, что я застонала. Сложив руки на коленях и опустившись на них лбом, я сосредоточилась на дыхании. Выдох. Вдох.

Я, наверное, пробыла бы тут еще полчаса или еще три, точно не могла сказать. Но из-за какого-то странно знакомого чувства, когда что-то изменилось в окружающем воздухе, я подняла голову. Поначалу звук был неясным, потом стал четче: легкий стук мужских туфель по тротуару. Уверенные большие шаги Найла Стеллы.

Количество Раз, Когда Я Слышала Звук Шагов Найла Стеллы: и не сосчитать.

Я повернулась в сторону звуков и увидела очертания его высокой фигуры. Происходящее внутри меня нужно поместить в описаниях к диагнозу «томящийся от любви» во всех медицинских справочниках: мое сердце сжалось, после чего увеличилось в размерах, и забилось слишком быстро и чересчур часто. Оно пульсировало в ушах, горячей кровью разливаясь по рукам и ногам, пока те не начало покалывать. Я чувствовала головокружение, и мне пришлось прищуриться, чтобы картинка не расплывалась, и я была уверена, что сейчас мне подурнеет.

Он был одет в синий костюм – благодаря свету уличных фонарей мне было видно на расстоянии – и выглядел он… потрясающе. Сильный и уверенный в себе, он шел со своей фирменной осанкой: развернув плечи, держа руки по бокам, а голову прямо.

Когда между нами оставалось чуть больше пяти метров, он заметил меня на ступенях.

Он остановился, его грудь резко подпрыгнула, а одна рука легла на затылок.

Я поднялась на дрожащие ноги и вытерла руки об юбку. Моя одежда и после работы выглядела изрядно помятой, а уж как я выглядела сейчас, после нескольких часов на влажном июньском воздухе, я не могла себе представить.

Когда он сделал шаг вперед, это движение было достаточно неуверенным, чтобы заставить двигаться и меня. Я так сильно его любила, что мне было почти больно его видеть. Любила его скульптурное лицо и ноги длиной в несколько миль. Широкую грудь, карие глаза и манящие к поцелуям гладкие губы. Я любила его ладони, которые были больше моей головы, и руки, которые могли бы обхватить меня несколько раз. Любила то, как свежо он выглядит после десяти вечера, и что я могла бы отрегулировать метроном по его мерной походке.

Мне хотелось броситься к нему объятия, сказать, что мне уже больше не нужно времени, и что я хочу его.

Привет. Уверена, это странно – увидеть меня здесь, на ступенях, и прости меня, что не позвонила, но я хотела тебя увидеть. Я скучала. И люблю тебя.

Он подходил так же медленно, как и я, пока между нами не осталось полметра, и мое сердце колотилось так сильно, что я не знала, как не дать ему сломать ребра.

– Руби?

– Привет.

– Привет, – он сглотнул, и только сейчас, вблизи, я заметила, что он похудел. Щеки стали чуть более впалыми, под глазами круги. Видел ли он это и в моих глазах? Что я настолько сильно скучала по нему, что это отражалось физической болью за последние два месяца?

Уверена, это странно – увидеть меня здесь, на ступенях, и прости меня, что не позвонила, но я хотела тебя увидеть. Я скучала. И люблю тебя.

Но прежде чем я успела сказать задуманное, он спросил:

– Что ты здесь делаешь? – и я не смогла понять его интонацию.

Она была сдержанной – он сам был сдержанным – и я нервно сглотнула, прежде чем ответить.

– Я… Я уверена, это странно – увидеть меня здесь, на ступенях.

Что там было дальше?

Он глянул мне за спину и спросил:

– Ты давно здесь?

– Прости меня, что не позвонила, – на автомате продолжала я.

Не обращая на это внимания, он шагнул ближе и снова спросил, на этот раз мягче:

– Как давно ты здесь, Руби?

Пожав плечами, я ответила:

– Какое-то время.

– С тех пор как ушла из офиса Андерсона?

Он знает, где я работаю. И во сколько заканчиваю.

Я взглянула на его лицо, но это была ошибка. Он самый красивый человек из всех, кого я когда-либо видела, и я хорошо знала его лицо. Я видела его, закрывая глаза, когда нуждалась в ощущении комфорта или трепета, чтобы ощутить покой или похоть. Лицо Найла Стеллы было для меня, словно дом.

– Да, с тех пор как ушла с работы, – призналась я.

– Но ведь прошли… часы, – начал он, покачав головой. – Я не знал… То есть я больше не прихожу рано домой. Это не…

Прежде чем он смог бы попросить меня уйти или сказать, почему быть здесь – это плохая идея, или что-нибудь еще из сотни возможных отказов, я произнесла:

– Послушай, я… – я посмотрела в сторону, совершенно забыв слова, которые собиралась сказать. Кажется, что-то про мое желание увидеть его? – Понимаешь, дело в том… – начала я и снова посмотрела на него, прежде чем выпалить: – Просто я очень, очень тебя люблю.

В одно мгновение он был на расстоянии полуметра от меня, а в следующее я оказалась прижатой к его большому телу и поднятой в воздух в его объятиях. Я ахнула и подняла на него взгляд. Найл смотрел на меня с темной силой, от которой моя грудь болезненно сжалась.

– Скажи это еще раз.

– Я люблю тебя, – прошептала я, в горле все слишком сжалось, чтобы говорить. – Я скучала по тебе.

У него вытянулось лицо, когда он еще раз прошелся по мне взглядом, после чего наклонился и прижался лицом к моей шее. Его рот… О господи, с глубоким стоном мой самый любимый рот на свете коснулся моей шеи и скулы, а я не могла отдышаться и остановить тугой комок, поднимающийся все выше по горлу.

– Найл…

Он проговорил, не отрываясь от моей кожи:

– Повтори это, дорогая. Не уверен, что могу поверить, что это реально.

Сквозь всхлип мне удалось проговорить:

– Я тебя люблю.

Находясь в этой пульсирующей панике, я не знала, происходило ли это на самом деле, или же я заснула на его лестнице и увидела самый прекрасный на свете сон. Но в этот момент его губы переместились: на мою скулу, щеку и затем прижались к моим – идеально твердые и идеально мягкие – и я проглотила еще один всхлип, когда почувствовала скольжение его языка внутрь и вибрацию его стонов сквозь поцелуи.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: