ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
ОБЩЕНИЕ: ТРАДИЦИОННЫЕИССЛЕДОВАНИЯ И НОВАЯ ПРОБЛЕМАТИКА Проблема общения, наряду с проблемами личности и группы, является одной из базовых проблем социальной психологии. Как и проблема личности, проблема общения имеет междисциплинарный характер. Кроме того, общение, как и личность, представляет собой, с одной стороны, категорию психологической науки, а с другой — оно является обиходным понятием с точки зрения современного человека, употребляемым в самых разных контекстах человеческой жизнедеятельности. Указанные обстоятельства можно рассматривать как трудности в разработке проблематики общения, а можно, наоборот, — как дополнительные ресурсы для такой работы. В любом случае стоит учитывать взаимопроникновение научного и обыденного контекстов рассмотрения проблемы общения. Это взаимопроникновение характеризует прежде всего область прикладных исследований общения в социальной психологии и область социально-психологической практики. Все это делает проблему общения «вплетенной» в контекст реальной жизни общества и каждого отдельного человека. Изменения, происходящие в мире на рубеже XX и XXI вв., не могут не оказать влияния на исследование этой проблематики и на расстановку в ней новых акцентов. В социальной психологии принято выделять три уровня общения — межличностный, внутригрупповой и межгрупповой. При этом наиболее часто предметом теоретического анализа и эмпирического изучения становится межличностное общение, или общение в диаде, которое фактически и рассматривается как синоним понятия общения, если не делается специальных уточнений. В отличие от категории личности, психологическая категория общения является специфически российской, исторически связанной с философской традицией марксизма и с теорией деятельности, разработанной в психологии на ее основе. Эта традиция лежит в основе Многих исследований общения, проведенных в том числе и в социальной психологии [см., например: Леонтьев А. А., 1997а; Общение и оптимизация совместной деятельности, 1987]. Для отечественной культурной традиции характерен в то же время нравственный аспект в рассмотрении общения, нашедший отражение в работах о. Павла Флоренского, определявшего человеческое познание как «живое нравственное общение личностей» [цит. по: Леонтьев А. А., 19976, с. 271—272], а также в письмах физиолога А. А. Ухтомского, распространившего свое учение о доминанте и на сферу человеческого общения [Ухтомский, 1996]. Этот нравственный аспект в рассмотрении общения утверждается прежде всего в гуманистической традиции в психологии [см., например: Психология с человеческим лицом... 1997] и оказывает большое влияние на практику психологической и социально-психологической помощи людям (подробнее об этом см. в главе 19). Таким образом, в отечественной психологии проблема общения традиционно решается не изолированно, а в контексте культуры в широком смысле слова, и это, безусловно, обогащает психологический анализ общения, но в то же время делает сложным выделение «чистых» конкретно-научных ракурсов рассмотрения этой проблемы, и, в частности, ее социально-психологического аспекта. Обращение к истории психологической науки показывает, что «сам факт межличностного общения на протяжении десятилетий оставался парадоксально незамеченным ею. Развитие психологических представлений о человеке протекало, можно сказать, под знаком «нераспознанного диалога»». «Об этом свидетельствует, в первую очередь, позднее рождение социальной психологии — по существу единственной психологической дисциплины, в которой исследование общения является изначальной и основной функцией» [Хараш, 1979. С. 32, 33]. В то же время «в самой социальной психологии... прочно утвердилась традиция исследования "общения без обращения"». Это означает, что традиционно изучаются различные социально-психологические феномены, «составляющие условие и продукт процесса общения как такового, его промежуточные "опорные пункты"» — межиндивидуальные отношения, социометрические позиции, совпадение—несовпадение мнений, целей, ценностей, норм, стереотипов, социальных установок и т.д. и т.п., тогда как сам диалогический пласт межличностных взаимодействий, где именно и свершается «таинство» групповой интеграции и дифференциации, выносится за рамки эмпирического исследования и становится объектом чисто умозрительных суждений» [там же]. Отечественная социальная психология, имея в качестве культурного образца западную социальную психологию, с одной стороны, и опираясь на идеи отечественной психологии, с другой, оказалась перед непростой задачей увязать между собой эти две разные традиции. Попытка соотнести отечественную и западную традиции в подходе к анализу общения в социальной психологии через выделение в его структуре коммуникативной, интерактивной и социально-перцептивной сторон [Андреева, 1996] оказалась очень продуктивной, поскольку в результате преодолевался разрыв между указанными традициями и появлялась возможность «наводить мосты» между ними. Общение в этом подходе рассматривается как способ связи (обмен информацией) между действующими (взаимодействующими) индивидами, стремящимися к достижению взаимопонимания (воспринимающими друг друга определенным образом). При этом подчеркивается несводимость понятия общения к каждому из трех выделенных в нем компонентов. Вместе с тем такой подход позволяет при анализе целостного процесса общения учесть разработку каждого из компонентов в отдельности. Направления исследований общения, сложившиеся в отечественной психологии в течение трех последних десятилетий, можно условно разделить на собственно социально-психологические направления и направления, связанные с другими областями психологической науки. К последним относятся: 1) изучение трансформации психических процессов в условиях общения; 2) психолингвистические исследования общения; 3) онтогенетические исследования общения; 4) изучение общения в контексте обучения и воспитания. Необходимо дать их краткую характеристику, поскольку все они так или иначе связаны с изучением проблемы общения в социальной психологии. 1. Трансформация психических процессов в условиях общения исследуется в рамках общей психологии с ее попытками поиска новых перспектив в изучении человеческой психики. Традиционно общая психология исследовала психические процессы отдельного индивида, и вопрос о том, как данные процессы изменяются в ситуации общения индивида с другими людьми, стал естественным продолжением развития экспериментальной общей психологии [Ломов, 1975]. Наиболее подробно изучалось влияние общения на такие психические процессы, как восприятие (зрительное и слуховое), память и мышление [см., например: Проблема общения в психологии, 1981]. Начало этой традиции в отечественной психологии положили еще в 20-е годы прошлого века экспериментальные исследования В. М. Бехтерева, создателя коллективной рефлексологии. Бехтерев разработал принцип сравнительного анализа психических процессов индивида в условиях изолированной деятельности и в условиях его общения с д ругими людьми. Осуществив серию экспериментов по индивидуальному и совместному выполнению заданий на восприятие, выявление различий и сходства объектов, решение творческих задач и некоторых других, Бехтерев экспериментально доказал, что группа влияет на индивида позитивно, при этом «слабые» испытуемые получают от групповой работы больше, чем «сильные» [Бехтерев, 1994]. Таким образом, в экспериментах В. М. Бехтерева организовывалось собственно внутригрупповое общение, связанное с деятельностью группы, что является крайне важным для последующего анализа проблемы общения в социальной психологии. Особое место в рамках описываемого общепсихологического направления изучения влияния общения на протекание психических процессов занимают исследования психических процессов человека в специфической ситуации диадического общения — общения человека с компьютером. Эта ситуация в современной социальной психологии рассматривается шире и обозначается как общение людей между собой, опосредованное компьютером, что придает проблеме современное звучание (см. главу 12). 2. Психолингвистические исследования общения — направление исследований общения, преимущественно связанное с психолингвистикой, предмет которой определяется как «соотношение личности со структурой и функциями речевой деятельности, с одной стороны, и языком как главной образующей образа мира, с другой» [Леонтьев А. А., 19976. С. 19]. Поскольку психолингвистика имеет непосредственное отношение к общению, «весьма близкой ей психологической дисциплиной является социальная психология и психология общения как часть последней» [там же. С. 21]. Три линии психолингвистических исследований общения отчетливо демонстрируют связь психолингвистики с социальной психологией. В рамках первой линии разработаны, в частности, схема анализа коммуникативной структуры речи (текста) [Ушакова и др., 1989] и метод интент-анализа выступлений в политической дискуссии [Ушакова и др., 1990], использующиеся в современных прикладных исследованиях общения в социальной психологии. Вторая линия представлена в рамках особой дисциплины — линг-восоциопсихологии, или семиосоциопсихологии, рассматриваемой как раздел социальной психологии общения [Дридзе, 1980]. В качестве единицы общения здесь выделяется текст (сообщение), анализируются место коммуникативной деятельности человека среди других видов общественной деятельности и место текстов в структуре социальной коммуникации. Предметом специального рассмотрения является «эффект смысловых ножниц», определяемый как «возникновение "семиотического вакуума"», вызванного несовпадением смысловых "фокусов" речи в процессе общения» [там же. С. 181]. Важным моментом подхода является разработка возможных путей преодоления этого эффекта, что представляет большой интерес для общественной практики. Лингвосоциопсихология, по мнению А. А. Леонтьева, является стыковой наукой второго поколения, сам факт появления которой - признак научного прогресса. Третья линия исследований осуществляется в рамках психосемантики и, пожалуй, наиболее интенсивно развивается в последние годы [Артемьева, 1999; Петренко, 1988; Шмелев, 1983]. В русле этой линии проведено множество экспериментальных работ с помощью большого класса психосемантических методов (первым из которых был метод семантического дифференциала Ч. Осгуда). В экспериментах реконструировались индивидуальные и групповые субъективные семантические пространства, а также семантические структуры межличностного восприятия, измерялась когнитивная сложность личности, изучались этнические стереотипы и эффективность речевого коммуникативного воздействия. Психосемантические методы используются также в исследованиях психотерапевтического общения. Кроме того, в последние годы предпринимаются попытки на основании результатов психосемантических исследований прогнозировать реальное поведение человека в общении. В частности, с помощью методов визуальной психосемантики через реконструкцию семантических пространств межличностного восприятия изучались установки коммуникативного поведения личности, а именно установки личности в кооперативно-конфликтном взаимодействии, и на основании полученных результатов строился прогноз коммуникативных стратегий и реального поведения испытуемых в конфликтных ситуациях [Джерелиевская, 2000]. Предпринята также попытка использовать психосемантический подход в качестве «единого концептуального языка, способного стать средством описания феноменов общения, объяснения их механизмов и основных закономерностей, внесения преобразований в содержание и протекание общения» [Доценко, 1998. С. 5]. В психосемантических исследованиях последних лет этот акцент на рассмотрении проблем реального человеческого общения связан с потребностями анализировать общение в условиях социальных ситуаций, которые порождены в том числе и происходящими социальными изменениями. 3. Онтогенетические исследования общения ведутся в возрастной психологии. В ней изучаются, в частности, изменения в общении, происходящие в процессе онтогенетического развития индивида. Эти изменения тесно связаны с проблемами социализации, в рамках которой общение рассматривается как одна из сфер становления личности человека, наряду со сферами деятельности и самосознания. Здесь очевиден прямой контакт с социальной психологией, и фактически речь идет о междисциплинарных исследованиях, методология проведения которых разрабатывалась Л. С. Выготским при изучении роли общения в развитии психики человека [Выготский, 1982]. Другой поворот междисциплинарных исследований онтогенеза общения связан с онтопсихологическим подходом в психологии, разработанным Б. Г. Ананьевым. Центральной задачей этого подхода является системный анализ всех возрастных стадий психического развития индивида, жизненного пути личности и изменения характеристик человека как субъекта труда, общения и познания. Развитие общения в детстве, отрочестве и юности традиционно находилось в центре внимания специалистов и сегодня продолжает изучаться в возрастной и социальной психологии [см., например: Лисина, 1997]. При этом проблема общения взрослых людей, хотя фактически и затрагивается в большинстве исследований, однако пока еще не стала предметом специального анализа. Вместе с тем именно этот аспект рассмотрения общения становится востребованным в современных условиях, когда взаимодействие людей в усложняющихся и конфликтных социальных ситуациях становится все более проблематичным и возрастают требования к общению в разных видах профессиональной деятельности. 4. Общение в контексте обучения и воспитания — направление исследований общения, которое связано с педагогической психологией. В рамках этого направления акцент делается на изучение специально организованного (обучающего и воспитывающего) общения прежде всего взрослых и детей. Такое общение получило название педагогического [Леонтьев А. А., 1979]. Важнейшей психологической характеристикой педагогического общения является его диалогичность. В связи с этим анализируются психологические характеристики педагогического общения как воспитывающего диалога [Петровская, Спиваковская, 1983], одна из которых — равенство позиций воспитателя и воспитуемого — вызывает споры. Согласно альтернативной точке зрения на этот вопрос, такое равенство является принципиально невозможным в силу разницы в опыте, уровне рефлексии, знаниях и умениях воспитателя и воспитанника, педагога и ученика. Демонстрация такого равенства, вопреки указанным соображениям, может свидетельствовать о наличии манипулятивной составляющей в педагогическом общении. Манипулятивный аспект педагогического общения, его соотношение с диалогической ориентацией, возможности и ограничения манипуляции и диалога в педагогическом общении — все эти вопросы становятся предметом психологической рефлексии и эмпирического изучения. Проблема педагогического общения является одной из центральных в педагогической социальной психологии — еще одной «стыковой науке второго поколения», контуры которой были обозначены в 70-е годы прошлого века и которая активно развивается в наши дни [Реан, Ко-ломинский, 1999]. В последние годы в условиях быстрого распространения новых информационных технологий и проникновения массовой культуры во все сферы общественной жизни возрастает роль педагогического общения (как непосредственного межличностного контакта педагога с учеником) в процессах социализации ребенка и трансляции культуры. В связи с этим возникает необходимость в проведении исследований, выявляющих особенности педагогического общения в новой социальной ситуации, а также в разработке методов повышения «конкурентоспособности» педагогического общения как инструмента социализации в новом информационном поле. Завершая краткий обзор направлений изучения общения в отечественной психологии, можно выделить две основные тенденции, отражающие характер их развития в последние годы. Первая заключается в том, что в рамках каждого из этих направлений осуществляются определенные трансформации, обусловленные происходящими в обществе переменами, хотя этот процесс идет достаточно медленно и нуждается в интенсификации. Вторая связана с утверждением междисциплинарного статуса этих исследовательских направлений, что приводит к складыванию в их русле «стыковых наук второго поколения», таких как лингвосоциопсихология и социальная педагогическая психология. К собственно социально-психологическим направлениям исследования общения относятся: 1) изучение общения в условиях совместной деятельности; 2) изучение связи общения и личности; 3) изучение общения как коммуникативного воздействия; 4) изучение проблем невербальной коммуникации. Каждое из этих направлений в той или иной степени отвечает на вызовы, предлагаемые новой социальной ситуацией. 1. Общение в условиях совместной деятельности. На протяжении ряда лет эта проблема являлась одной из ведущих в исследованиях кафедры социальной психологии факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова и разрабатывалась, в частности, в сотрудничестве с коллегами из Карлова университета (Прага). «Проблема взаимосвязи общения и деятельности относится к числу принципиальных методологических проблем не только социальной, но и общей психологии. Признание органического единства, которое существует между общением и деятельностью, не снимает острой дискуссии по вопросу о характере их связи» [Общение и оптимизация совместной деятельности, 1987. С. 6]. Содержание этой дискуссии касается как достаточно общих вопросов («порождает» ли деятельность общение, или они выступают «равноправными» формами индивидуального бытия человека, или общение само является деятельностью), так и более конкретных. Одним из таких конкретных вопросов является выяснение механизма воздействия деятельности (в данном случае совместной деятельности) на общение и, наоборот, общения на совместную деятельность [там же]. Результаты исследований, посвященных изучению конкретных механизмов взаимосвязи и взаимовлияния общения и совместной деятельности (таких, как межличностные предпочтения, атрибутивные процессы, стереотипизация, межличностная обратная связь и др.), позволяют выявить вклад общения в оптимизацию совместной деятельности, что открывает широкие перспективы для изучения проблемы в современных условиях. 2. Общение и личность. Изучение влияния общения на личность и личности на общение представляет особый интерес, поскольку связывает между собой «межличностную» и «внутриличностную» реальности человеческого существования. В определенном смысле это направление исследований является «параллельным» изучению влияния общения на психические процессы человека. Во-первых, оба эти направления наглядно иллюстрируют идею Жане—Выготского об интериоризации, иными словами, о превращении межиндивидных взаимодействий во внутренние (психические или личностные) структуры человека и тем самым показывают, что онтогенетически и психика, и личность человека являются интериоризованными процессами общения. А, во-вторых, в обоих направлениях речь идет о том, какие изменения претерпевают эти внутренние структуры человека в условиях общения. Однако есть и существенное различие: в анализируемом направлении вследствие признания наличия связи между общением и личностью переосмысляется само понятие личности. «Проблема «общение и личность»», — как указывает А. У. Хараш, — вырастает в «основной вопрос» психологической теории личности. Во всяком случае, решительный поворот от моно-(интра-) субъектных представлений о личности к «коммуникативным» (интерсубъектным) понятиям составляет едва ли не важнейшую особенность развития советской психологии последних лет» [Общение и оптимизация... 1987. С. 30]. Описываемый подход к пониманию личности получил название интерсубъектного (в противовес традиционному интрасубъектному). Интерсубъектный подход «берет в качестве своего отправного пункта не самого по себе индивида, а его связь с другими индивидами и усматривает в этой связи не нечто внешнее по отношению к его личности и жизнедеятельности, а ее внутреннюю смысловую ткань» [там же. С. 31]. Это означает, что общение есть не просто вид поведения, 68 «вступление» или «невступление» в которое является делом сознательного выбора человека, когда он может «воздержаться» от общения, «выйти» из общения, «уйти» от него. Общение здесь понимается как состояние, в котором субъект находится постоянно, независимо от того, вовлечен ли он в акт намеренной коммуникации с другими людьми. Коммуникативное состояние, с точки зрения Хараша, «представляет собой интегративное понятие, объединяющее в одно целое теорию общения и теорию личности» [там же. С. 33—35]. В рамках интерсубъектного подхода выделяются состояния закрытого общения (монолога) и состояния открытого общения (диалога), а также предлагается типология коммуникативных состояний личности, которые принципиально делятся на защитные состояния самоподачи и состояния самораскрытия. Диалектическую связь между общением и личностью вскрывала и М. И. Бобнева, давая психологическую характеристику личностного общения, под которым понималась «субстанциональная форма существования и проявления внутреннего мира личности», т.е. личностное общение рассматривалось «как основная форма личностного существования человека» [Проблема общения в психологии, 1981. С. 242, 254]. Была предложена интересная и достаточно неординарная типология форм личностного общения, критерием для построения которой выступила степень презентированности в общении внутреннего мира личности — от «предельной замкнутости» до «полной открытости» [там же. С. 246]. Баланс тенденций «раскрытия» и «сокрытия» внутреннего мира личности в общении обеспечивается социальным нормированием. Выделяются макросоциалъные (общественные) и микросоциальные (групповые) нормы личностного общения. К макросоциальным нормам, регулирующим представленность в общении внутреннего мира личности, относятся, в частности, культурные, тендерные, возрастные, профессиональные нормы, а к микросоциальным — нормы конкретных малых групп, к которым принадлежат индивиды. Оба класса норм подвержены изменениям, которые могут происходить неравномерно и в разной степени затрагивать разных людей. В частности, в нашей стране в последние годы происходит столкновение традиционной культурной нормы самораскрытия как в интимно-личностном, так и в деловом общении с тенденцией повышения культуры делового общения как общения формализованного и структурированного, в котором личностные проявления строго регламентированы. Это противоречие между традиционной и новой макросоциальными нормами приводит к разного рода коллизиям, например, к взаимонепониманию и к конфликтам в реальном деловом общении носителей разных норм. Эмпирическое изучение связи между общением и личностью ведется в рамках проблемы личностных предпосылок успешности общения, рассматриваемой в двух основных ракурсах — через анализ качеств личности, необходимых для успешного общения [Бодалев, 1995], и через исследование личностных ограничений, ведущих к возникновению трудностей в межличностном общении [Куницына с соавторами, 2001]. Эта проблема представляет собой составляющую более широкой проблемы коммуникативной компетентности. Значимость проблемы коммуникативной компетентности в условиях повышения требований к профессиональной культуре представителей «человекоориентированных» профессий резко возрастает. Причем коммуникативная компетентность является в равной мере фактором, обеспечивающим эффективное профессиональное общение как в условиях рыночной экономики и конкуренции, так и при создании систем социальной и психологической поддержки людей, принадлежащих к социально незащищенным слоям населения. Разработка принципов и техник диагностики и развития компетентности личности в общении является актуальной задачей социальной психологии [Жуков, Петровская, Растянников, 1990]. 3. Общение как коммуникативное воздействие. Оказание воздействия на партнера или аудиторию традиционно рассматривается как одна из главных целей общения. Понятие коммуникативного воздействия сложилось в социальной психологии в традиции изучения массовой коммуникации как процесса убеждения и изначально связано с необихевиористскими представлениями об общении. В рамках традиционного стереотипа коммуникативного воздействия, трактуемого как монолог, «коммуникатор и реципиент мыслятся на почтительном расстоянии один от другого, подобно стрелку и мишени», а «сообщение... уподобляется при этом пуле, нацеленной в сознание реципиента, выполняет функцию дистантного переносчика содержаний из одного сознания в другое» [Хараш, 1979. С. 24-25]. Это традиционное понимание коммуникативного воздействия, будучи переосмысленным с позиций интерсубъектной трактовки общения и личности, позволило обосновать долгосрочную эффективность диалогической стратегии коммуникативного воздействия в общении, в частности в массовой коммуникации, в лекционном общении, а также в психотерапевтической практике. Процесс коммуникативного воздействия, с этой точки зрения, «всегда предполагает встречу личностных позиций, личностных смыслов коммуникатора и реципиента и по природе своей диалогичен» [там же. С. 33]. При этом следует иметь в виду, что, «строго говоря, путем коммуникации «передается» не предмет, а субъективная пози-70 ция коммуникатора, в то время как предмет постигается реципиентом в явном или скрытом диалоге с коммуникатором» [там же. С. 27]. В межличностном диалогическом общении можно выделить два аспекта воздействия: воздействие как мотив, цель общения одного или обоих собеседников и воздействие как изменение вследствие общения, его реальные последствия. Межличностный диалог — это общение, центрированное на процессе, а не на результате. Его участники не имеют цели оказать воздействие друг на друга, уважают личностную свободу друг друга, но, тем не менее, (а точнее, именно поэтому!) это воздействие оказывают [Психология с человеческим лицом, 1997. С. 204]. Постановка цели воздействия в межличностном общении, согласно логике описываемой позиции, лишает его диалогической направленности и сводит на уровень монологического — авторитарного или манипулятивного — общения. Манипулятивное общение рассматривается как один из видов психологического воздействия, осуществляемого, как правило, коммуникативными средствами. Манипулятивное коммуникативное воздействие предполагает искусное и скрытое «вкладывание» манипулятором собственных целей в сознание объекта манипуляции [Доценко, 1997]. Фактически манипулятивное воздействие означает скрытое управление жизнью другого человека. Проблема манипулятивного воздействия является одной из острых проблем в современной социальной жизни, поэтому изучение культурных, социальных, межличностных и внут-риличностных предпосылок, психологических механизмов и технологий воздействия, а также способов защиты от него становится крайне актуальной научной задачей [там же]. Особая проблема в социальной психологии — проблема воздействия во внутригрупповом общении, и, в частности, проблема воздействия в рамках социально-психологического тренинга [Петровская, 1989; Жуков, Петровская, Растянников, 1990], где основными механизмами воздействия принято считать самораскрытие, сопровождающееся конструктивной обратной связью. Изучение межличностной обратной связи как воздействующего сообщения является одним из направлений исследований, ведущихся в этом русле [Петровская, 1989; Соловьева, 1992]. 4. Проблемы невербальной коммуникации. Невербальное общение вызывает растущий интерес социальных психологов, что связано, по-видимому, с его большей распространенностью и меньшей контролируемостью по сравнению с вербальным общением. Сравнение вербальных сообщений с невербальными показывает, что последние отличают большая многозначность, ситуативность, синтетичность, спонтанность [Куницына и др., 2001]. Важной стороной проблемы конгруэнтного общения является соответствие вербального сообщения невербальному рисунку поведения человека. В случае расхождения вербальной и невербальной составляющих коммуникации, как показывают исследования, реципиент неосознанно реагирует именно на невербальную составляющую общения как заслуживающую доверия. В этой связи разрабатывается проблема невербальных индикаторов лжи и искренности, что представляет сегодня большой интерес не только для западной, но и для отечественной социальной психологии (на кафедре социальной психологии факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова эти исследования ведутся под руководством Ю. М. Жукова) [см., например: Симоненко, 1998]. Декодирование невербального сообщения носит характер психологической интерпретации, осуществляющейся в условиях многозначности невербального поведения и неочевидности его смысла. В качестве основных категорий интерпретации невербального поведения выделены следующие: действия, эмоциональные состояния, интеллектуально-волевые процессы, межличностные отношения, качества личности, социальные роли и статусы, а также формы обращения и взаимодействия [Лабунская, 1999]. Перечисленные категории образуют круг психологических значений невербального поведения (в терминологии В. А. Лабунской), причем преимущественное использование определенных категорий характеризует разные типы психологической интерпертации, которые в свою очередь связаны с характером деятельности «интерпретатора» [там же]. Адекватность интерпретации невербального сообщения зависит от развитости способности к психологической интерпретации и пониманию невербального поведения. Эта способность входит в круг социально-перцептивных способностей, которые занимают важное место в структуре социальных способностей личности [там же]. Таким образом, проблема интерпретации невербального сообщения оказывается связанной с проблемой личности в общении. Более того, изучение невербального общения выводит как на проблемы культуры и социума, поскольку оно культурно и социально обусловлено, так и на проблемы личности и индивидуальности, поскольку оно индивидуально. В этом смысле изучение невербальной коммуникации представляет собой область социальной психологии, в которой, как в фокусе линзы, собрались разные проблемы этой науки, поэтому проводимые здесь исследования крайне значимы для развития социальной психологии в целом. Представленный обзор основных направлений исследования общения в отечественной социально-психологической традиции свидетельствует о следующих ее особенностях. Прежде всего, категория общения рассматривается в соотношении с двумя другими категориями психологической науки — с деятельностью (в данном контексте — с совместной деятельностью) и личностью. Кроме того, изучаются двусторонние связи в категориальных парах «деятельность—общение» и «общение—личность». Категория личности переосмысляется в рамках интерсубъектного подхода к общению. Интерсубъектный подход, имеющий глубокие философские и общекультурные корни, обосновывает идею о коммуникативной природе личности. С другой стороны, этот подход противопоставляет традиционное рассмотрение общения как вида поведения и понимание общения как коммуникативного состояния личности, которое не имеет временных границ («начало общения» — «конец общения») и не зависит от сознательного намерения индивида (вступать или не вступать в общение, продолжать его или выходить из контакта). Другая значимая характеристика отечественного социально-психологического подхода к общению заключается в переосмыслении традиционного для социальной психологии понятия коммуникативного воздействия: в рамках интерсубъектного подхода коммуникативное воздействие рассматривается не как внесение коммуникатором новых содержаний в сознание реципиентов, а как диалогическая организация взаимодействия коммуникатора с аудиторией, как встреча их личностных позиций в пространстве диалога. Еще одна традиция в рассмотрении общения в отечественной социальной психологии — обращение к анализу соотношения вербальной и невербальной коммуникации, к интерпретации невербальных проявлений человека в общении, а также к изучению рассогласований между вербальной и невербальной составляющими общения. Эта линия исследований близка западной традиции изучения коммуникации. Перспективы в разработке проблематики общения в социальной психологии связаны с усилением тенденции к кооперации с другими науками, ведущими исследования в этом предметном поле, и, в частности, с другими отраслями психологии (общей, возрастной, педагогической, клинической психологией, а также психологией личности). В сфере методологии и методов исследования будет, по-видимому, возрастать роль феноменологической и понимающей традиции и, соответственно, дискурсивных и качественных методов исследования. Кроме того, можно ожидать интенсивного развития областей фундаментальных и прикладных исследований, а также разнообразных форм практической работы, связанных как с манипулятивной, так и с гуманистической ориентациями в общении. Можно выделить следующие современные тенденции в разработке проблематики общения в социальной психологии: 1. Появляются новые ракурсы в рассмотрении традиционных проблем общения. Речь идет о проблемах коммуникативного воздействия, общения, опосредованного использованием технических средств (телефонное консультирование, общение в Интернете), межличностного понимания, интерпретации невербального поведения, делового общения, коммуникативной компетентности и др. 2. Все большее внимание начинает уделяться определенным феноменам общения — диалогическому и доверительному общению, затрудненному общению, слушанию, манипуляции, конфликту и др. 3. Ведется активная исследовательская работа по созданию технологий эффективного общения как в различных профессиональных сферах (управленческой, политической, юридической, в сферах услуг, рекламы и маркетинга, работы с персоналом, связей с общественностью, коммерческих и международных отношений и в определенных пределах в педагогической, медицинской и психотерапевтической сферах), так и в ситуациях повседневного общения (например, в семье, в сфере поиска брачного партнера). Специальный интерес представляют ситуации взаимодействия людей с представителями официальных или профессиональных структур (например, с работниками правоохранительных органов, сферы услуг, сетевого маркетинга), в которых фокус смешается с профессионала (вооруженного технологиями эффективного профессионального общения) на человека, задача которого состоит в том, чтобы не стать объектом манипуляции и защитить свои интересы. Литература Андреева Г. М. Социальная психология. М, 1996. Артемьева Е. Ю. Основы психологии субъективной семантики. М., 1999. Бехтерев В. М. Данные эксперимента в области коллективной рефлексо-логии//Бехтерев В. М. Избр. работы по социальной психологии. М., 1994. С. 353-375. Бодалев А. А. Личность и общение: Избр. психологические труды. 2-е изд. М., 1995. Выготский Л. С. Мышление и речь//Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1982. Т. 2. С. 5-361. Джерелиевская М. А. Установки коммуникативного поведения: диагностика и прогноз в конкретных ситуациях. М., 2000. Доценко Е. Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. М, 1997. Доценко Е. Л. Межличностное общение: семантика и механизмы. Тюмень, 1998. Дридзе Т. М. Язык и социальная психология. М., 1980. Жуков Ю. М., Петровская Л. А., Растянников П. В. Диагностика и развитие коммуникативной компетентности. М., 1990. Куницына В. П., Казаринова Н. В., Погольша В. М. Межличностное общение. СПб., 2001. Леонтьев А. А. Педагогическое общение. 2-е изд. М.; Нальчик, 1996. Леонтьев А. А. Психология общения. М., 1997а. Леонтьев А. А. Основы психолингвистики. М., 19976. Лабунская В. А. Экспрессия человека: общение и межличностное познание. Ростов-на-Дону, 1999. Лисина М. И. Общение, личность и психика ребенка. М.; Воронеж, 1997. Ломов Б. Ф. Психические процессы и общение//Методологические проблемы социальной психологии/Отв. ред. Е. В. Шорохова. М., 1975. С 151-164. Общение и оптимизация совместной деятельности/Под ред. Г. М. Андреевой, Я. Яноушека. М., 1987. Петренко В. Ф. Психосемантика сознания. М., 1988. Петровская Л. А. Компетентность в общении. Социально-психологический тренинг. М., 1989. Петровская Л. А., Спиваковская А. С. Воспитание как общение-диалог// Вопросы психологии. 1983. № 2. С. 85- 89. Проблема общения в психологии/Отв. ред. Б. Ф. Ломов. М., 1981. Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии/Под ред. Д. А. Леонтьева, В. Г. Щур. М., 1997. РеанА. А., Коломинский Я. Л. Социальная педагогическая психология. СПб., 1999. Симоненко С. И. Психологические основания оценки ложности и правдивости сообщений//Вопросы психологии, 1998. № 3. С. 78-84. Соловьева О. В. Обратная связь в межличностном общении. М., 1992. Ухтомский А. А. Заслуженный собеседник: Письма к Е. И. Бронштейн-Шур//Интуиция совести. СПб., 1996. С. 248-308. Ушакова Т. Н., Павлова П. Д., Зачесова И. А. Речь человека в общении. М., 1989. Ушакова Т. П., Латынов В. В., Павлова А. А., Павлова Н. Д. Ведение политических дискуссий. (Психологический анализ конфликтных выступлений). М., 1990. Хараш А. У. Личность, сознание и общение: к обоснованию интерсубъективного подхода в исследовании коммуникативных воздействий// Психолого-педагогические проблемы общения/Под ред. А. А. Бодалева. М., 1979. С. 17-35. Шмелев А. Г. Введение в экспериментальную психосемантику: теоретико-методологические основания и психодиагностические возможности. М., 1983. СОЦИАЛЬНЫЕ СТЕРЕОТИПЫ: ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА Характеристики общения детерминированы не только совместной деятельностью и личностными свойствами общающихся индивидов, но и их групповой принадлежностью. Живя среди людей и обладая даром и потребностью общения, человек испокон веков должен был устанавливать границу между «своими» — соратниками в отражении общей угрозы и товарищами в достижении общих целей и «чужими», другими, непонятными, а потому потенциально опасными. Способом маркировки «своих» и «чужих» и являются социальные стереотипы, позволяющие без конкретной проверки быстро классифицировать окружающих. Как известно, термин «стереотип» в науки о человеке ввел американский журналист и политолог У. Липпман, использовав его в изданной в 1922 г. книге «Общественное мнение» при анализе влияния имеющегося знания о предмете на его восприятие и оценку при непосредственном контакте1. И хотя Липпман не был ни первым, ни единственным автором, постулировавшим наличие неких «когнитивных карт», опосредующих и направляющих процесс социального познания, предложенный им термин приобрел исключительную, причем растущую популярность. Так, в 1999 г. на очередном конгрессе Европейской ассоциации экспериментальной социальной психологии, проходившем в Оксфорде, из 33 симпозиумов 13 были сфокусированы на проблематике стереотипов, предубеждений, дискриминации. В том же году на съезде Американского общества экспериментальной социальной психологии на 6-ти из 18-ти симпозиумов обсуждались аналогичные вопросы. Неувядающая актуальность исследования социальных стереотипов обусловлена, на наш взгляд, двумя основными причинами. Первой из них является высочайшая общественная значимость процессов и явлений (межэтнических столкновений, религиозной нетерпимости, соперничества между полами и т.п.), для характеристики которых используется данное понятие. Напомним, что практически с момента включения в научный оборот липпмановские «картинки мира в голо- ве человека» были интерпретированы как общепринятые, стандартные, а потому всегда несколько упрощенные и предвзятые представления людей о членах собственной группы и особенно о членах иных социальных групп. Исторически так сложилось, что подавляющее большинство исследований подобных априорных социальных образов было посвящено этническим стереотипам. В этом плане классическим и до наших дней не потерявшим своего значения является исследование Д. Каца и К. Брейли, которые в начале 30-х гг. изучали расовые и этнические стереотипы студентов Принстонского университета и обнаружили высокую степень согласия в приписывании некоторых черт десяти этническим группам [Katz, Braly, 1933]2. Впоследствии термин «стереотип» был распространен и на анализ восприятия людьми представителей собственной и другой политической, религиозной, культурной, сексуальной и т.п. ориентации, своей или иной профессии, своего или иного возраста, экономического положения и т.д. С недавнего времени стало модным, к примеру, изучение так называемых тендерных стереотипов. Разнообразие и мобильность социальных общностей, к которым принадлежит и с которыми сталкивается современный человек, непрестанно ставят перед ним задачу поиска границ между «своими» и многочисленными и меняющимися «чужими». Обретение и утрата чувства групповой идентичности стали перманентной социально-психологической коллизией личности на рубеже веков, что надолго обеспечит социальную психологию «заказами» на исследования стереотипов. «На стыке веков, — отмечает С. Фиск, — социальные психологи Запада с энтузиазмом продолжают работать иглой, пытаясь заштопать межгрупповые прорехи на ткани общества и вышить внутригруппо-вые паттерны идентичности» [Fiske, 2000. Р. 299]. Вторая причина популярности понятия «стереотип» достаточно прозрачна — оно хорошо вписывается в доминирующую в современной социальной психологии когнитивистскую ориентацию. История и современное состояние изучения стереотипов связаны с систематически возобновляющимися попытками ответить на три главных вопроса: 1) что такое стереотип, каковы его свойства? 2) почему он возникает? 3) можно ли, а если да, то как его изменить? Отвечая на первый вопрос, социальные психологи сегодня почти единодушны в том, что «стереотипы — это характеристики, которые описывают членов социальных групп или категории, приписываются им
1 Первоначально слово «стереотип» (твердый отпечаток) появилось в 1798 г. в полиграфии для обозначения печатной формы — копии с типографского набора. 2 В дальнейшем этнические стереотипы изучались еще у двух поколений студентов из Принстона — в 50-е и 60-е годы. или ассоциируются с ними» [Stangor, Lange, 1994. P. 361; см. также: Агеев, 1990]. Что касается свойств стереотипа, чаще всего их перечень включает пять своеобразных «измерений» данного феномена, каждое из которых является предметом оживленных дискуссий. Первое из этих свойств — согласованность или «социетальный консенсус», иными словами, высокая степень единства представлений среди членов стереотипизирующей группы. Именно согласованность считал важнейшей характеристикой стереотипов А. Тэшфел. По его мнению, социальными стереотипами можно считать лишь представления, разделяемые достаточно большим числом индивидов в пределах социальных общностей [Tajfel, 1981]. Традиционно существовало две гипотезы, объясняющие причины согласованности стереотипов. Согласно одной из них, являющейся естественным следствием трактовки стереотипов как предубеждений, консенсус отражает единообразную предвзятость части индивидов. Согласно второй, консенсус вытекает из недостатка личных контактов со стереотипизируемой группой, иными словами, из широко распространенного невежества, и ослабляется при межличностном взаимодействии. Однако «гипотеза предубеждения» и «гипотеза невежества» не получили подтверждения в эмпирических исследованиях. В частности, было обнаружено, что люди имеют согласованные представления о группах, с которыми они находятся в контакте и к которым они испытывают симпатию. Самый яркий пример этой тенденции — согласованность автостереотипов. Например, русские довольно единодушно воспринимают себя как добрых, отзывчивых и гостеприимных [Сте-фаненко, 1997; Stephan et al., 1993]. В последние десятилетия традиционные гипотезы, объясняющие согласованность стереотипов, были отброшены, но вместе с ними многие авторы отказались и от рассмотрения консенсуса в качестве обязательной и необходимой характеристики стереотипов. В некоторых работах последних лет утверждается, что критерий консенсуса стереотипов является не просто ограниченным, а излишним: так как стереотипы «размещены в голове индивидов», они должны изучаться как уникальные индивидуальные убеждения [Hamilton et al., 1994. P. 298]. Признание согласованности стереотипов химерой и игрой воображения исследователей частично обосновывается эмпирическими результатами. Так, в исследовании Каца и Брейли только 5,8% черт были приписаны группам более чем 50% испытуемых, а в повторных исследованиях, проведенных в Принстоне в 50-е и 60-е годы, таковых черт оказалось 2,4% и 4,6% соответственно. Впрочем, существует и прямо противоположная точка зрения, сторонники которой, признавая, что индивидуальные убеждения о социальных группах существуют, задаются вопросом, могут ли они считаться стереотипами. В попытке ответить на этот вопрос в ряде исследований изучались связи между существующими в восприятии индивидов культурными стереотипами и их собственными представлениями о характеристиках тех или иных групп. Получены доказательства того, что личные убеждения в большей степени, чем культурные стереотипы, связаны с предубеждениями и эмоциями, более выпуклы во время сознательного процесса переработки социальной информации о группах. Все это позволило П. Дивайн заключить, что «стереотипы и личные убеждения — различные когнитивные структуры, каждая из которых представляет собой часть базы знаний индивида о какой-либо группе» [Devine, 1989, p. 5]3. Как подчеркивают Ч. Стангор и Дж. Ландж, «несмотря на недавние попытки разделаться с критерием согласованности, стереотипы просто невозможно анализировать без учета того, что их разделяют, по крайней мере, в некоторой степени, многие индивиды» [Stangor, Lange, 1994. P. 403]. Даже если исследователи пытаются это игнорировать, согласованность — важнейшее свойство феномена «стереотип». Более того, если бы стереотипы не были согласованными, было бы мало смысла их изучать. Можно согласиться с тем, что «явная опасность» стереотипов, а значит, и основная причина их изучения состоит в сходстве поведения, обусловленного разделяемыми стереотипами: «если бы каждый индивид реагировал на членов унижаемой группы в соответствии со своими собственными убеждениями, негативный эффект стереотипов был бы значительно ослаблен» [Stangor, Lange, 1994. Р. 403]. В современных подходах к исследованию стереотипов выделяется несколько причин, порождающих их согласованность. Предполагается, что консенсус возникает либо потому, что группа людей подвергается воздействию сходной информации («модель ввода общей информации»), либо благодаря «процессу бессмысленной конформности». Однако большинство авторов, объясняя согласованность стереотипов у представителей социальной группы, по-прежнему апеллируют—и оправданно — к позиции А. Тэшфела, который, предвосхищая столь ярко обозначившуюся в наши дни проблему согласованности стереотипов, еще в 1981 г. выделил два основных вопроса, стоящих перед их исследователями: 1) анализ групповых (социальных) функ- 3 Вместе с тем, стереотипы и личные убеждения могут частично совпадать, во всяком случае, существуют эмпирические свидетельства того, что в некоторых ситуациях они коррелируют между собой. Представляется, что это можно объяснить знанием социальных стереотипов, которое имеется у всех членов группы, чему способствует общий опыт социализации. ций стереотипов; 2) «связь социальных функций стереотипов с их принятием большим количеством индивидов, между которыми существует социальная аффилиация» [Tajfel, 1981. Р. 147]. Сам Тэшфел предпринял весьма плодотворную попытку ответить на первый вопрос, к чему мы еще вернемся в дальнейшем изложении. Второй — о роли членства в группе в обеспечении консенсуса стереотипов — анализируется последователями британского психолога в наши дни. Так, Дж. Тернер и его соавторы утверждают, что согласованность стереотипов есть результат процесса самостереотипизации при значимости социальной идентичности [Haslam et al., 1998]. Иными словами, если поиски социальной идентичности для членов группы становятся значимыми, повышается согласованность их представлений о ней, поскольку: 1) усиливается воспринимаемая гомогенность группы; 2) активизируются ожидания взаимного согласия ее членов; 3) предпринимаются активные попытки достичь консенсуса посредством взаимного влияния [Oakes et al., 1994]. Подобный подход позволяет объяснить сходство и вариативность стереотипов, выявленные во многих исследованиях. Например, высокая степень согласованности стереотипов негров, существующих у американских студентов из Принстона в начале 30-х годов, может быть объяснена тем, что все испытуемые были белыми и придерживались расистских норм, господствовавших в американском обществе того времени. К началу 50-х годов и, тем более, к концу 60-х годов общая идентичность белых в Америке подверглась эрозии, группа стала более гетерогенной, в частности разделилась на подгруппы расистов и нерасистов. В стереотипах афроамериканцев, существующих у этих подгрупп, были существенные различия, что и сказалось на значительном снижении согласованности стереотипов всей выборки4. Второе из базовых свойств стереотипа — его схематичность и упрощенность, позволившие ряду авторов оценить его как «низший» и «иррациональный» когнитивный феномен. Однако в последние десятилетия, во многом благодаря работам Тэшфела, стереотипизация стала рассматриваться как рациональная форма познания, как частный случай более универсального процесса категоризации, основная функция которого заключается в том, чтобы систематизировать изобилие и упростить сложность информации, получаемой человеком из 4 Впрочем, при недавнем копировании «принстонской трилогии» американские студенты проявили большую согласованность относительно характеристик десяти этнических групп, чем их «отцы» и «деды» [Madon et al., 2001]. Эти результаты, видимо, свидетельствуют о том, что американское — «политкорректное» — общество вновь стало достаточно гомогенным. окружающей среды. Именно с целью упрощения информации люди склонны «к перцептивной акцентуации различий между индивидами, принадлежащими к разным социальным группам или категориям (по тем личностным атрибутам, которые субъективно ассоциируются с этим разделением на категории), и к перцептивной акцентуации сходства между индивидами, принадлежащими к одной и той же социальной группе или категории» [Tajfel, 1981. Р. 151]. Тэшфел заложил основы когнитивистского подхода к изучению стереотипов, в котором «роль мотивационной предвзятости минимизирована, а стереотипы понимаются как категории, вносящие согласие и порядок в наше социальное окружение» [Stroebe, Insko, 1989. P. 5]. При этом он, кроме двух «индивидуальных» функций стереотипов — систематизации информации и защиты ценностей, выделил и три «социальные»: 1) объяснение отношений между группами, в том числе поиск причин сложных и обычно печальных социальных событий; 2) оправдание наличных межгрупповых отношений, например акций, совершенных или планируемых по отношению к «чужим» группам; 3) социальную дифференциацию, т.е. установление различий между группами, обычно позитивно валентных в пользу собственной [Tajfel, 1981]. Нельзя не согласиться с Тэшфелом в том, что стереотипы способны защитить не только ценности индивида, но и социальную идентичность благодаря позитивно оцениваемой дифференциации своей группы от релевантных ей «чужих» групп. Действительно, подобный внутригрупповой фаворитизм был выявлен у многих групп, хотя встречается и обратное явление — внешнегрупповой фаворитизм, причиной которого служит различие в социальном статусе групп: низкостатусные группы, например этнические меньшинства, склонны в определенных социокультурных ситуациях развивать негативные автостереотипы и позитивные гетеростереотипы. Иными словами, члены социальной группы могут признавать существующие статусные различия в обществе или соглашаться с относительно более низким положением своей группы при сравнении с релевантными ей группами. В ряде случаев «четкая групповая идентификация может быть связана лишь с желанием быть группой, отличной от других» [Mlicki, Ellemers, 1996. P. 112]. Так, в основе автостереотипа польских студентов лежали негативно оцениваемые черты (пьянство, задиристость, недисциплинированность, грубость, нетерпимость): они не проявили стремления защитить образ своей национальной группы, но всемерно подчеркивали свою культурную «особость», отличие от «хороших голландцев». Такая стратегия объяснима для народа, которому на протяжении последних двухсот лет приходилось постоянно защищать свое культурное наследие и даже право на существование: на этом историческом фоне для поляков более важно дифференцироваться от других народов, даже если это приводит к негативному с ними сравнению, чем разделить с этими народами позитивные характеристики [Mlicki, Ellemers, 1996]. В целом «после Тэшфела» в исследованиях стереотипизации основное внимание стало уделяться ее когнитивным аспектам. Так, последовательными когнитивистами проявили себя британско-австралийские исследователи во главе с Дж. Тернером, которые в течение последних десяти лет разрабатывают подход к изучению стереотипизации с точки зрения теории самокатегоризации [Haslam et al., 1998; Nolan et al., 1999; Oakes, 1996]. Вслед за Тэшфелом они признают, что стереотипы не являются низшей формой представлений о социальной реальности, которые используются только тогда, когда недостижимы высшие — более точные и индивидуализированные — представления. Как подчеркивает П. Оукс, «восприятие человека как члена группы («стереотипизирование») вовсе не означает искажения его «подлинной» индивидуальности. В некоторых случаях восприятие окружающих с позиции группового членства более обоснованно, чем личностная точка зрения» [Oakes, 1996. Р. 111], а сами стереотипы представляют собой «более полезные и более сложные способы восприятия, чем обычно думают» [Nolan et al., 1999. P. 644]. Нельзя не согласиться со сторонниками теории самокатегоризации, что «стереотипизация существует главным образом не для того, чтобы экономить когнитивные ресурсы воспринимающего индивида, а скорее для того, чтобы отразить социальную реальность» [ibid. P. 645]. Действительно, наш мир «почти неправдоподобно сложен» для восприятия не только из-за количественной перенасыщенности информацией, но и в результате ее качественной неопределенности. А стереотипизация есть средство постижения социального значения информации, релевантного динамично изменяющемуся контексту и обеспечивающего соответствие категорий реальности. Хотя под прямым влиянием идей когнитивизма исследователи пристальное внимание обращают на когнитивный компонент стереотипов, достаточно широко распространено мнение, что с когнитивным ядром стереотипов неразрывно связаны разнообразные аффективные реакции, включая ненависть, симпатию, страх и т.п. Под аффективным компонентом стереотипов обычно понимается «ряд предпочтений, оценок, настроений и эмоций» [Fiske, Taylor, 1991. P. 410], хотя признается, что валентной может быть и сама когнитивная информация (воспринимаемые характеристики). В любом случае эмоционально-оценочная погруженность стереотипа может быть названа третьим из его отличительных свойств. При этом подчеркивается, что, хотя при формировании стереотипов когнитивные и аффективные аспекты связаны между собой, когнитивные и аффективные последствия актуализации стереотипов отно-82
сительно независимы друг от друга. Информация о группах может быть представлена в памяти дважды: в представлениях, основанных на оценках, и в представлениях, основанных на описаниях. Так, было обнаружено, что при актуализации расовых категорий у белых испытуемых воспроизводится информация о чертах групп (например, белые «предпочитают материальные ценности», черные «музыкальны») и проявляются общие оценочные реакции (более позитивные для белых и более негативные для черных) [Dovidio et al., 1996]. Исследования последних лет не позволяют утверждать, что стереотип непременно несет в себе отрицательный эмоциональный заряд. К числу последних С. Фиск, например, относит лишь один из выделенных ею четырех видов стереотипов. Это так называемые «стереотипы презрения», существующие по отношению к представителям низкостатусных и «некомпетентных» «чужих» групп, расцениваемых к тому же как «холодные». По отношению к «своим» группам, членством в которых человек гордится, могут возникать «стереотипы восхищения», в соответствии с которыми им атрибуируются «компетентность», высокий статус и «теплота». Кроме этих, «неамбивалентных», стереотипов Фиск выделяет амбивалентные стереотипы «зависти» и «патернализма». «Зависть» характеризует отношение к представителям высокостатусных, «компетентных», но «холодных» групп; «патернализм» — к представителям низкостатусных, «некомпетентных», но «теплых» [Fiske, 2000]. Безусловно, типология С. Фиск вызывает массу вопросов и требует серьезной эмпирической проверки. Тем не менее, развивая идеи американской исследовательницы, следует подчеркнуть, что позитивно пристрастным можно быть не только к «своим», таким же, как Я, но и к тем «чужим», которые не вызывают чувства угрозы. «Своих», таким образом, любят за поддержку или ее предчувствие в разделяемых с ними сложных ситуациях, «чужих» — за ощущение безопасности, порожденное сознанием собственной силы. Тем же, от кого исходит угроза, могут завидовать, и одновременно их могут уважать5. Четвертое свойство стереотипов, которое входит во многие традиционные определения, — устойчивость и даже ригидность к новой информации. На наш взгляд, справедливо замечание П. Н. Шихи-рева: «главное в стереотипе — не сама истинность, а убежденность в ней, причем отличительной особенностью убежденности, сопутству- 5 Например, в своих эмпирических исследованиях мы не раз выявляли удивительно похожие образы «чужих» высокостатусных групп, чьи представители воспринимались как профессионально компетентные, стремящиеся к успеху, предприимчивые и деловитые. Русские такими видят американцев [Stephan et al., 1993], а казахи — русских [Донцов и др., 1997]. ющей стереотипу, является ее устойчивость, прочность» [Шихирев, 1999. С. 116]. Например, этнические стереотипы действительно достаточно прочны и стабильны, что не раз получало подтверждение в эмпирических исследованиях. Яркий пример — содержание автостереотипов московских старшеклассников и студентов в конце 80-х и середине 90-х годов: цивилизационный слом привел не к слому образа своей группы, а лишь к некоторой его трансформации [Стефа-ненко, 1997]. Однако устойчивость стереотипов все-таки относительна. К настоящему времени в социальной психологии накоплено множество доказательств того, что стереотипы намного более гибки, чем представлялось первоначально. При изменении отношений между группами или при поступлении новой информации их содержание и даже направленность подвержены значительным трансформациям. Так, у прин-стонских студентов после Второй мировой войны в негативную сторону изменились стереотипы немцев и японцев, т.е. граждан стран-агрессоров. Еще большие изменения теперь уже всех стереотипов были выявлены при повторении «принстонской трилогии» в самом конце XX столетия [Madon et al., 2001]. Стереотипы могут быть «сломаны» очень быстро, о чем, в частности, свидетельствует изменение к худшему стереотипов американцев в Австралии во время войны в Персидском заливе. Более того, на изменения стереотипов оказывают влияние не только реальные межгрупповые отношения, но и особенности процесса межгрупповой дифференциации. Даже манипуляция «рамками соотнесения» в эксперименте отражается на степени благоприятности стереотипов: стереотипы американцев ухудшались при сопоставлении их со своей группой (австралийцами), а также с британцами и русскими, но не с иракцами [Haslam et al., 1998]. Устойчивость стереотипов коренится в культурно-историческом происхождении атрибуируемых членам социальных общностей про-тотипических черт и особенностей. Будучи общественно разделяемым способом когнитивного упорядочения мира людей, стереотип может быть рассмотрен как разновидность социальных представлений. К сожалению, несмотря на явную концептуальную близость исследований двух феноменов, понятийный аппарат теории представлений практически не используется в осмыслении природы стереотипа, в частности его устойчивости. Между тем, некоторые идеи о структуре представления, прежде всего гипотеза центрального ядра представления [Abric, 1989], могли бы быть весьма эвристичны в понимании ригидности стереотипов. Центральным (или структурным) ядром Ж.-К. Абрик назвал те главные элементы представления, что определяют одновременно его смысл и внутреннюю организацию. Как конституирующий элемент представления ядро связано с коллективной памятью и историей группы, обусловливает ее консенсус и гомогенность, оно стабильно и сопротивляется изменениям. Периферия представления состоит из когнитивных элементов (категорий, сценариев-скриптов, наивных теорий), выполняющих не смыслообразующую, а операциональную функцию перцепции и «декодирования» конкретных социальных ситуаций (людей, событий, объектов). Периферическая система обеспечивает, с одной стороны, адаптацию исторически детерминированного представления к конкретным условиям жизнедеятельности социальной общности, с другой — интеграцию индивидуального опыта членов группы. Периферия представления достаточно динамична, что обусловливает сохранность его ядра. Было бы, конечно, неверно полностью переносить описанную схему на анализ устойчивости стереотипа. Однако определенные основания для ее использования с этой целью есть. Мы имеем в виду уже упоминавшуюся проблему соотношения социальных стереотипов и персональных убеждений. Согласно так называемой «теории диссоциации», предложенной П. Дивайн, в процессе социализации человек усваивает выработанные обществом культурные стереотипы, которые «автоматически» активизируются при восприятии представителей другой группы. Однако, помимо усвоения неких «общественных» убеждений, человек вырабатывает персональные убеждения, которые могут не соответствовать культурным стереотипам. В результате подобного рода рассуждений Дивайн предположила, что, хотя при восприятии члена другой группы у человека автоматически (т.е. без сознательного контроля) «срабатывают» культурные стереотипы, путем волевого усилия он в состоянии их подавить и действовать на основе персональных убеждений [Devine, 1989]. Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|