ФРАНКИЗМ КАК ЕДИНСТВО

Данное утверждение не обязательно должно автоматически вызвать широкое признание. Ведь речь, действительно, идет о длительном периоде (35-40 лет), на протяжении которого и сам режим, и испанское общество в значительной степени изменились. Существует целое море различий между франкизмом, скажем, 1950 года и тем, каким он стал по истечении двадцатилетнего периода. Как считать относительно однородными весьма дивергентные аспекты одной и той же реальности, - проблему эту все же нельзя назвать неведомой для труда историка.

Труд этот, однако, должен объяснить постоянство или неизменность отдельных черт, которые как раз и могут привести к заключению о том, что, каким бы интенсивным переменам режим ни подвергался, некоторые неколебимые стороны франкизма остались более или менее неизменными. Это черты, наделяющие длительный период с 1939 по 1975 год достаточной консистенцией для того, чтобы мы могли выдвинуть тезис о наличии в нем с точки зрения истории определенных оснований для единства анализа.

Выделю пять преимущественных сфер: политическую, институциональную, область тезисов или установок в связи с ответственностью господствующих классов, сферу отношений с окружающим миром и культурную. Иные авторы предпочтут обратить внимание на другие сферы и/или подчеркнуть прерывистость, отмечаемую в каждой из них. Я признаю наличие перемен и даже глубоких преобразований в некоторых из них, но это не препятствует, по моему мнению, необходимости того, чтобы историк, изучающий период франкизма, ставил перед собой задачу объяснения преемственности, по всей видимости, наблюдаемой в пяти указанных сферах.

В политическом плане

Первая черта, которая приходит на ум, это незыблемые позиции генерала Франко, с самого начала и до конца облеченного основополагающим атрибутом власти, а именно полномочиями Руководителя государства, которые не были основаны на процессе демократических выборов, и не возникли вследствие применения принципа какого-либо династического наследования. Механизм, который в конце сентября 1936 года был введен в действие группой восставших военных, оказался в строгом смысле слова механизмом кооптации. Кроме того, Франко так никогда и не удалось внедрить легитимность упорядоченной и последовательной передачи власти, основанной на конституционных нормах. Его приход к верховному руководству стал результатом чрезвычайной ситуации в условиях Гражданской войны, а его дальнейшее пребывание на этом посту стало следствием манипулирования и подавления воли народа.

Второй чертой стало логическое следствие вышесказанного: франкизм неизменно оставлял в руках своего верховного лидера единое право диктовать нормы общего характера, обязательные для исполнения. Верно, что по прошествии времени с высоты политической власти был дан импульс некому процессу институционализации, нашедшему свое проявление в создании послушных кортесов и в принятии совокупности "фундаментальных законов". Этот процесс мало что значил, и это подтверждается фактом сохранения подлинной политико-правовой аберрации, а именно права Франко подписывать законы, законодательные постановления и простые указы в качестве Руководителя государства, носившие секретный характер и имевшие ту же силу, что и утвержденные в обычном порядке.

Эти юридические инструменты, до сих пор недостаточно изученные, порой достигали кульминационных точек. Например, секретный закон, подписанный 1 апреля 1939 года, в силу которого подтверждались обязательства Испанского государства, принятые во время Гражданской войны перед иностранными финансовыми учреждениями, предоставившими или возобновившими предоставление кредитов стороне, одержавшей победу в конфликте. Или секретный закон о расширении флота. Или, наконец, бесчисленное множество постановлений, спущенных и утвержденных за рамками обычного законотворческого процесса, которые действовали практически до конца пятидесятых годов. Иными словами, они были выпущены вовсе не в условиях чрезвычайного положения или исключительной ситуации, каковыми являлись Гражданская война или послевоенный период, когда беспощадный мировой конфликт разразился за пределами непосредственных границ Испании.

Наконец, третьей чертой стала роль Франко в качестве арбитра в последней инстанции, чьи постановления в процессе внутреннего принятия решений не подлежали обжалованию. Какими бы интенсивными и обоснованными ни были разногласия в лоне исполнительной власти, всеобъемлющая воля Руководителя государства являлась последним словом при рассмотрении достоинств и недостатков в связи с вопросами, представленными на его рассмотрение или представлявшими для него особый интерес. Анализ внутреннего противостояния между различными группировками или "семьями" франкизма представляет собой наиболее богатую и любопытную сферу для углубленного исследования подлинной значимости режима в течение этих 35-40 лет испанской истории. По этому вопросу суждения историков и политологов далеко не всегда совпадают. Неизменно наблюдалась тенденция к поиску таких характеристик франкизма, которые позволяли бы поместить его в рамках понятной и классифицируемой оси координат: авторитарный режим, режим ограниченного плюрализма, диктатура "десаррольистского" типа, направленная на развитие страны с опорой на собственные силы, и т.д.

Однако, сочетание трех вышеуказанных черт позволяет говорить в чистом виде о подлинно диктаторском режиме, как бы он с течением времени ни подвергался процессу растущей институционализации.

В институциональном плане

В этом плане хотелось бы выделить факт сохранения некого здания, которое было выстроено по мерке согласно внутренним и внешним потребностям диктатуры и по существу не подверглось какой-то необратимой переработке. Также три основных черты следует отметить в качестве производных от этой институциональной ситуации.

Первая состоит в отсутствии политических партий, получивших законное признание. В условиях и коммунистической, и капиталистической системы существовали диктатуры, которые допускали появление более или менее подчиненных политических партий. Франкистская система так ни разу их и не допустила. Политические партии, которые влились в связку сил мятежников в начале Гражданской войны, силой военного принуждения оказались инкорпорированы в некое расплывчатое и малопонятное образование, ставшее "единой партией" под непереводимым наименованием: "Испанская традиционалистская фаланга и ХОНС (хунт национального синдикалистского наступления)", которая сохранялась до конца в самом разнородном виде.

Второй чертой, коррелятивной с первой, явилось преследование всех альтернативных политических партий и движений, особенно левого спектра, хотя не избегали подобной участи, правда, с меньшей степенью угрозы и с применением менее суровых мер, те, кто осмеливался усомниться в правильности институциональной системы и превосходстве "Каудильо". Эти преследования осуществлялись не только в рамках закона, в той мере, в какой подобные действия шли вразрез с правовым уложением, но и в направлении чрезвычайного судопроизводства. Коэрцитивная сила государства применялась во многих случаях неукоснительно, и карательные меры, основанные на действующем законодательстве, отличались сугубо нелицеприятными формами: от физического уничтожения до нравственных и экономических репрессий, при этом франкизм никогда не останавливался перед применением самых суровых мер. Режим возник на крови, держался на крови (пролитой особенно обильно в сороковые годы) и закончился на крови.

Репрессивная деятельность по сути пронизала франкистское государство на различных его ступенях. На смену действиям, осуществлявшимся вооруженными силами в первоначальный период, постепенно пришла более изощренная деятельность, которая была поручена так называемым силам общественного порядка, также отличавшимся милитаризацией, но при этом опиравшимся на механизмы и ведомства с постоянно растущей специализацией. В шестидесятые годы институциональная "модернизация" выразилась в создании Трибунала общественного порядка, который разгрузил от исполнения подобных задач военную юстицию: она же с тех пор была уполномочена заниматься лишь соответствующими делами.

Наконец, в качестве третьей постоянной характеристики следует отметить сохранение жесткой системы регулирования классовых отношений - системы вертикальных синдикатов, ставших одним из механизмов, выстроенных по типично фашистской заимствованной схеме, в задачу которых входило отразить предполагаемый параллелизм интересов хозяев и трудящихся, работодателей и наемных работников, капиталистов и пролетариев и объединить их в организацию, способную служить защите верховных интересов государства. В рамках концепции франкизма эти интересы преобладали над презренными и постоянно отрицаемыми классовыми интересами, поскольку "их" государство заботилось лишь об одном-единственном интересе - интересе Родины. Под ним, разумеется, понимался лишь тот интерес, который отстаивали соответствующие аппараты и механизмы, встроенные в глубоко иерархичную систему, чей верховный глава, как гласила бессмертная фраза, отвечал только "перед Богом и Историей".

В плане установок господствующего класса

Франкизм обязан "легитимности своего происхождения" победе в вооруженном конфликте, то есть подавлению противника в ходе Гражданской войны. Причины этого конфликта объясняются различными обстоятельствами, связанными с функционированием республиканского государства в период 1931-1936 годов. Но в конечном счете, он был связан с преобладающим фактором - неспособностью господствующих классов принять изменения, на их взгляд недопустимые, в отношении механизмов, на которые опиралась социально-экономическая структура Испании, причем изменения эти сопровождались коренными переменами в системе ценностей и одновременно отражали их. Хотя Гражданская война явилась побочным и не обязательно неминуемым продуктом военного переворота, чей стиль напоминал типичный испанский "пронунсиаменто" девятнадцатого столетия (хотя в чистом виде вовсе таковым не являлся), к мятежниками в вооруженных силах немедленно присоединились политические и общественные силы, представлявшие традиционную Испанию (с небольшой дозой "современных" установок фашистского толка).

Первым тезисом данного конгломерата сил явилось утверждение, будто все они олицетворяют лучшие традиции Испании - вечной и бессмертной Испании, которая сражалась против гибели под гнетом пороков современности и ее демонов: либерализма, секуляризации, социализма и, особенно, коммунизма. Франкистское государство попыталось развернуть ход социального, политического и культурного развития страны и, если не остановить часы истории, по меньшей мере, вернуться к мифическому прежнему статусу-кво.

Подобный поворот был возможен лишь при захвате политической власти и коэрцитивной мощи государства. В силу этого последующее развитие страны, особенно в политическом и институциональном плане, представлялось как нечто дарованное милостью свыше и осуществляемое с командных высот теми, кто наделен правом принятия решений в тщательно контролируемых условиях. Действительно, франкизм пошел на перемены, но перемены эти были пущены по узкому руслу и каналам, которые строго регулировались и были недосягаемы для требований, расходившихся с позицией властных кругов.

Власть эта неизменно оставалась централизованной с точки зрения пространства. Франкизм упорно отказывался признавать многообразие Испании, если только это не сводилось к чисто риторическим фигурам, да и то принятым в немалым опозданием. Поляризация власти и ее отправления была возведена в разряд абсолютного принципа, как реакция на республиканский опыт "возврата" историческим национальным областям некоторых атрибутов государственного суверенитета. Статут автономии басков, принятый 1 октября 1936 года на последнем заседании республиканских кортесов, проходившем в испанской столице, был упразднен; две баскские провинции были объявлены "предателями", а статут автономии и Женералитат (правительство) Каталонии были яростно отправлены на свалку истории. Кастильский язык - "язык Империи" - оказался единственным официальным языком страны. Разумеется, искоренить устремления к автономии было гораздо труднее, но жестокие репрессии сороковых и пятидесятых годов едва ли не обратили их в пепел. Когда эти устремления вновь возродились, режим строго заявил, что они подрывают "единство земель и обитателей Испании". Автономия неизменно приравнивалась к сепаратизму.

В плане отношений с окружающим миром

Франкизм удерживал свои отношения с внешним миром в строгих рамках, отвечавших его потребностям, и совершал повороты во внешней политике в зависимости от их потенциальной полезности для его выживания. Без видимых сложностей он перешел от категорического равнения на государства Оси к объятиям с американским другом. Это, тем не менее, так и не помогло режиму полностью преодолеть свой "первородный грех" - более или менее подчеркнутую неприязнь, которую он вызывал у стран демократического окружения в связи с его приходом к власти при помощи фашистских государств и поддержкой, оказанной этим государствам во время Второй мировой войны. Последовательная историческая логика прослеживается в том, что франкизм зародился и пришел к своему завершению в атмосфере отторжения, непризнания и скандала.

Неудивительно поэтому, что первой чертой, отмечаемой в этом разделе, стало постоянное недоверие, с которым франкизм неизменно подходил к отношениям с окружающим миром. Он считал, что в международном контексте пришли в движение мощные силы, стремящиеся поработить его и подчинить своему владычеству и воле. Эти параноидальные картины преследовали диктатора до конца его дней.

Вследствие этого франкизм придерживался стратегии ретракции, уединения и отдаления от внешнего мира, что было особенно заметным в первые двадцать лет существования режима. Эта самоизоляция наблюдалась не только в политической, но также в экономической и культурной сфере. В политическом плане взаимодействие с окружающим миром оставалось на очень низком уровне. В экономическом плане проводилась политика автаркии, которая явилась всего лишь продолжением стратегии по замене импорта и опоры на резервы внутреннего рынка, практиковавшейся с конца XIX века.

Характерным здесь стало смыкание внутренних рядов вокруг человека, посланного Провидением, каковой, опираясь на несравненную дальновидность, начертал твердой рукой среди бурного и враждебного окружения верный курс для любимого Отечества, которое он спас от ужасов мировой войны и которое вел вперед через годы мира и возрождения. При этом неизменно и тщательно скрывался тот факт, что все это абсолютно не соответствовало действительности.

Разумеется, слабое взаимодействие с внешним миром, основанное на подобных установках, не могло сохраняться неопределенно долго. После крупной стратегической операции 1959 года по смене ориентации в экономической политике, нашедшей свое выражение в плане последующей стабилизации и либерализации, не оставалось иного выхода, кроме как допустить умеренную открытость к внешнему миру, которая в итоге стала нарастать бурными темпами. С течением времени эта операция оказалась той мерой, которая принесла франкизму наибольший успех и предоставила значительные возможности для манипуляции.

В плане культуры

Диктаторский режим, мало заинтересованный в том, чтобы реагировать на проявления стремительного натиска современной эпохи, множившиеся за пределами его границ, также не мог продемонстрировать настроя, благоприятного для появления и развития богатого и разнообразного гражданского общества и его проекции на мир культуры. Напротив, для франкизма в этой области было характерно сочетание трех фундаментальных черт.

Первая состояла в подавлении интеллектуального мира и свободы слова и публикаций. Почти до середины шестидесятых годов режим сохранял законодательство, истинно напоминавшее о военном времени. Закон о прессе, предложенный министром информации Мануэлем Фрагой, далеко отставал от любых законодательных актов, которые могли предъявить в этой сфере все западноевропейские страны, кроме Португалии.

Вторая проявлялась в непрерывной борьбе, которая велась все более изощренными средствами за подтверждение легитимности происхождения режима. Построенная как призыв к битве с попытками расколоть Испанию, против длинной руки Москвы и происков международной левой, эта практика лишь на закате франкизма допускала появление первых редких произведений, которые не вписывались в схему традиционных толкований.

Наконец, на протяжении всего периода, при необходимости постепенного отхода от вчерашних соблазнов, которые могли оказаться неадекватными для завтрашнего дня (заигрывание с фашистскими или национал-католическими установками), неизменным оставалось возвеличивание испанского духа и твердое отстаивание единства Родины, осаждаемой бесчисленными заговорами внутри страны и за ее пределами.

Длинный список этих постоянных и неизменных черт позволяет отметить в облике франкизма определенное единство, несмотря на серьезные отклонения в курсе эволюции испанского общества от предначертаний и устремлений правящих кругов.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: