О ПРОИСХОЖДЕНИИ ТЮЛЕНЕЙ

Биологическая медицина

КАРЛ КЕНИГ

БРАТ ЗВЕРЬ

ЧЕЛОВЕК И ЖИВОТНЫЕ В МИФАХ И ЭВОЛЮЦИИ

С О Д Е Р Ж А Н И Е

Предисловие редактора (Фриц Гётте)

О происхождении тюленей

Из жизни пингвинов

Странствия угрей и лососей

Слоны

Семейство медведей. Мифы о медведях

Лебеди и аисты

Голубь, священная птица

Воробьи земли

Дельфины - дети моря

Пес и кошка - спутники человека

Брат конь

Эпилог (Фриц Гётте)

Указатель иллюстраций (Д-р Й. Бокемюль)

ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРА

Карл Кёниг родился 25 сентября 1902 года в Вене; 27 марта 1966 г. в г. Брахенройт на Боденском озере он прошел через врата смерти. Врач по профессии, он был врачевателем в самом широком смысле этого слова. Его врачебная деятельность простиралась далеко за пределы лечения отдельных людей; он создавал социальные условия, в которых взрослые, дети и подростки, без этого просто не имевшие возможности включиться в так называемую "нормальную жизнь", могли бы раскрываться и чувствовать себя людьми в полном значении этого слова. В этой продолжительной и всеохватывающей работе его вела глубоко запавшая в душу мысль: в сущности, ненормальных людей нет; мы все просто люди, пусть даже кто-то в этой земной жизни больше нуждается в помощи, чем большинство окружающих - идеал братства, впечатляющим образом представленный в его статьях и выступлениях, но прежде всего во всей его работе.

Но это чувство братской соединенности Карл Кёниг испытывал не только по отношению к нуждающимся в помощи людям. В той же мере он переживал его и в отношении животных. И совершенно естественно, что он - хотя это и звучит довольно необычно - выступал в защиту человечности животного. При этом основным источником ему служило эволюционное учение его учителя Рудольфа Штайнера, основателя антропософии, которое говорит о тесной связи судеб человека и животного, существующей с незапамятных времен. Это эволюционное учение говорит о выделении животного (а также растительного и минерального) в процессе человеческого становления, но также и о будущем воссоединении или - говоря словами апостола Павла - "об искуплении твари".

Подобным характером своего мышления Карл Кёниг глубоко обязан христианству, а вместе с ним также и морфологическим трудам Гёте, которые научили его открывать конкретный тип как вариацию идеального прообраза. Речь идет об учении о той "экономной природе", которой, как пишет Гёте, присоединяясь к Жоффруэ де Сент-Гилеру, "предписана смета, бюджет, в отдельных статьях которого возможны любые отклонения, но сумма тем не менее точно сходится, поскольку если в каком-то месте слишком много израсходовано, то в другом столько же удерживается, и все самым решительным образом выравнивается. " Эту мысль Гёте вы сможете неоднократно встретить на последующих страницах.

Автор этих очерков о животных - до того, как посвятить себя медицине, а в ней особенно эмбриологии - изучал также зоологию. Но книгу о животном как спутнике человека не следует рассматривать как "учебник", да и вообще Карл Кёниг едва ли думал об опубликовании книги. К тому же ранняя смерть не позволила ему дополнить и переработать изложенное. Мы приводим теперь этот материал так, как он первоначально появился в журнале по антропософии и социальной трехчленности "Die Drei". B 1956 году Карл Кёниг предложил редакции первые статьи, "Странствия угрей и лососей" и "Голубь - священная птица". Затем наступила трехлетняя пауза, пока из бесед не возникла мысль познакомить с отдельными животными, исходя как раз из этого братского настроения, более широкий круг читателей. При этом Кёниг как-то сказал: мы должны попытаться спасти от сегодняшней угрозы истребления как можно больше животных - в Ноевом ковчеге, который должен быть возведен в человеческой душе.

В статье о медведях упомянуто "собственное достоинство", присущее каждой группе животных. Достоинство, которое раннее человечество - мифологические ссылки Кёнига подтверждают это - безусловно признавало за животным существом, но которое разрушил становящийся все более односторонне интеллектуальным и эгоистичным человек. Кёниг стремился помочь восстановить его благодаря новому взгляду на животное, и таким образом содействовать этому искуплению.

Предлагаемые вашему вниманию очерки можно, пожалуй, назвать вкладом автора в "зоологию будущего", какой она ему виделась; причем сегодняшнее исследование поведения животных - это только первая дверь в "царство нового понимания"; следующей дверью будет "более спиритуальная интерпретация этнологических феноменов". При этом ход мыслей и возникающие взаимосвязи у Кёнига часто смелы, порой рискованны, но даже в противоречии возбуждают интерес и в своем основном стремлении безусловно оправданны.

По этой причине в настоящем издании и собраны очерки о тринадцати животных в их первоначальном виде. Это сделано также и для того, чтобы помочь выработать у широкого круга читателей, которым не безразлична современная печальная судьба животного мира, новый подход к его существам, и не в последнюю очередь потому, что эта книга может предложить воспитателям подрастающего поколения материал и мотивы, с помощью которых они своевременно сумели бы воспитать у детей обоснованную любовь к братьям в царстве животных - иную, чем у выросших в духе материализма и голого практицизма взрослых.

Фриц Гетте, редактор немецкого издания

О ПРОИСХОЖДЕНИИ ТЮЛЕНЕЙ

Все царство животных, пронизано постоянным стремлением к странствиям. Едва ли найдется вид, для которого перемещение не было бы составной частью его бытия. Эти странствия охватывают большие и малые пространства. Некоторые животные способны переплывать океаны, другие пересекают целые континенты.

Путешествуют животные самым разным образом. Птицы, например, во время перелетов преодолевают многие тысячи километров, некоторые бабочки перелетают через высокие горы. Эти странствия охватывают все стихии: землю, воду и воздух. Северные олени регулярно кочуют по огромным просторам Заполярья; угри, колыбель которых находится в Саргассовом море, тянутся на восток и поднимаются в реки Европы. Лососи проходят обратный путь, от речных истоков к океану. Несметные, пожирающие все на своем пути полчища саранчи, орды бродячих муравьев пролетают и проползают значительные территории.

Ход сельди, подъем осетра, появление тюленей, морских Львов и пингвинов к совершенно определенному времени года их исчезновение спустя какой-то более или менее длительный промежуток - все это лишь примеры неуклонного движения, которое пронизывает все животные виды.

Можно ли объяснить передвижения животных единой причиной? Речь идет о чрезвычайно сложном явлении, которое, очевидно, подчинено различным обстоятельствам. Каждый отдельный вид обладает присущим ему одному способом передвижения, и этот способ столь же характерен для данного вида, как форма тела или расположение зубов. Некоторые странствия подчинены годовому ритму, другие следуют фазам возрастающей или убывающей Луны. Часто перемена места тесно связана с периодом спаривания и размножения. Существуют кочевые животные, которые следуют за своим кормом, есть и другие, на которых неожиданно находит безумие странствия, и они, как скандинавские лемминги, несутся прямо к своей смерти. Если попытаться из множества отдельных явлений выделить какие-то общие существенные для этих странствий черты, приходишь к важным наблюдениям; нам нужно только как можно шире охватить саму идею странствия. Чем более всеобъемлюще мы учимся созерцать феномен, тем яснее выступает характерное и существенное.

Пчелиный улей, который неделями выполнял обычную работу, собирал мед, заботился о личинках, обучал молодых пчел, бывает внезапно, иногда за несколько часов, пронизан охватывающим всю семью беспокойством. Всякая регулярная деятельность прекращается. Сбор меда уменьшился уже в предыдущие дни, и ячейки, из которых вот-вот вылупятся будущие матки, строго охраняются. Затем после короткого дождя, когда снова появится солнце, сразу начинается роение. Старая матка и большое число молодых работниц покидают улей и летят тесным сплоченным роем на поиски нового гнезда.

Норвежские лемминги, одна из разновидностей полевки, могут разрозненно, очень боязливо и скрытно, едва замечаемые, годами жить на равнинах и болотах северных гор. Но однажды летом они плодятся сильнее обычного, неимоверное множество молодых леммингов заселяет луга, и внезапно их повсеместно охватывает страсть "к перемене места". Лемминги собираются тысячами, становясь агрессивными и сварливыми, и бегут через леса и кусты, реки и пропасти, тесно прижавшись и тысячами давя друг друга, все дальше на запад, пока не доходят до моря и там, забредая все дальше, погибают в воде.

Пингвины, месяцами избегавшие островов и побережья Антарктики, неожиданно, как по мановению волшебной палочки, сотнями появляются из океанских просторов и, теснясь плечом к плечу, населяют твердую землю. Тут они строят простые гнезда; это ямы или небольшие, окруженные камнями углубления. В них они кладут яйца и выводят малышей. После того как потомство "оперилось" и научилось плавать, колонии снова уходят в море и уплывают на оставшуюся часть года неизвестно куда.

Эти примеры можно дополнить множеством других. Всегда оказывается, что начало странствия сопровождается чем-то необычным. Отдельные животные собираются в более или менее обширные группы. Птицы, рыбы, насекомые - все движутся к цели большими, сплоченными стаями.

Придумано много объяснений для такого поведения животных. Каждая из этих теорий содержит долю истины, но ни одна не охватывает феномена в его полноте. Конечно, голод, стремление к продолжению рода, ожидание смерти играют при этом определенную роль. Но почему это приводит к сбору в стаи? Что происходит с отдельным животным: почему оно ищет общности со своими собратьями по роду и племени и только вместе с ними пускается в путь или свадебный перелет? Почему неожиданно собираются вместе тысячи пингвинов, десятки тысяч тюленей, миллионы сельдей, угрей, сардин? Одни вместе движутся, другие несметными толпами оседают в определенных местах.

Можем ли мы догадываться, что совершается в эти мгновения в жизни животного? Конечно, можно попытаться сделать ответственным за все это некую деятельность желез, неожиданное пробуждение инстинкта и многое другое. Но ведь железы меняют свои функции, а инстинкты пробуждаются эму, что есть нечто более высокое и мощное, что пронизызавает преобразует весь род. Что происходит с группой птиц, которая осенью отправляется на юг? Их охватывает неожиданно возникающее беспокойство они собираются в стаю, и отправляются в путь.

Содержащиеся в неволе перелетные птицы проявляют такое же беспокойство в ту пору, когда улетают их родственники. Луканус* пишет об этом: "Неутомимо бьется и шумит в клетке пленник, часто до неузнаваемости растрепывая и разбивая перья... Это несомненно доказывает, что не внешние причины побуждают перелетную птицу к странствию, но она следует властному стремлению, полностью захватывающему ее, стремлению, которое она не может по своей воле подавить или изменить. Птица летит, потому что она должна лететь!"

Но почему птицы должны улетать? Потому что все животные, также как и человек, пронизаны определенными жизненными ритмами. Неправомерно даже приблизительно сопоставлять стремление к странствиям у животных и потребность путешествовать и исследовать у человека. Эта роковая ошибка все снова и снова мешает выработке верного взгляда. Животные странствуют подобно тому, как люди спят и бодрствуют. Птицы, готовящиеся к перелету на юг, переживают изменение сознания, которому они вынуждены подчиняться. Наступление вечера, переживание засыпания - вот что овладевает ими. Они начинают грезить о юге, и каждый вид видит свой, общий для всех его представителей сон, объединяется в переживании этого сна и, подобно лунатику, ищет путь в страну своих грез. У всех птиц меняется поведение. Тот же Луканус пишет: "На Куршской косе я мог достаточно часто наблюдать, как странствующие соколы и перепелятники мирно летели рядом с дроздами, скворцами и зябликами, не проявляя никакого охотничьего пыла, да и маленькие птицы почти не обращали внимания на страшных хищников и, не беспокоясь таким соседством, продолжали воздушное путешествие, нимало не меняя направление полета". Это можно объяснить только тем, что охотники и жертвы все вместе погружаются в грезы. На них находит легкий сон и, живя на юге, они просыпаются лишь тогда, когда забрезжит утро их возвращения. Тогда они устремляются на родину; это день и дневная деятельность. На родине наступает пробуждение: строительство гнезда, выведение потомства и забота о его воспитании. После того как эта работа закончена, наступает "вечерний разъезд", и их снова одолевают грезы о юге.

Здесь раскрывается то могущественное, чему подчиняются все странствия животных. Подобно тому, как мы, люди, спим и бодрствуем в ритме суточного вращения Земли, так и животных пронизывает подобный, но только годичный ритм. Не одна только Земля, но взаимодействие Земли, Солнца и Луны ритмизирует их сон и бодрствование. Странствие и возвращение - это переживание засыпания и пробуждения групповых душ отдельных видов. Всемогущество этого явления нельзя объяснить, исходя только из инстинктов, стремлений и поведения. Мощное душевное дыхание пронизывает отдельные группы животных; с выдохом оно поднимает их из дневной деятельности в страну грез; с вдохом снова ведет их назад, в повседневность.

Только принимая во внимание это струящееся через всю Землю дыхание, можно объяснить жизнь тюленей. Эта большая, странная, окутанная многими тайнами группа животных весьма примечательным, как мы увидим, образом подчиняется закону этого ритма.

Жизнь большинства тюленей во многом определяется чередованием странствий и покоя. Размах этого жизненного маятника усиливается еще и за счет того, что один период протекает в основном в воде, а другой полностью на суше. Продолжительность каждого периода колеблется в зависимости от вида и места обитания. Одни проводят на суше половину жизни, другие лишь несколько недель.

У всех видов тюленей малыши появляются на свет на и никогда не рождаются в воде. На суше происходит также спаривание, вскоре после рождения потомства. Маленькие тюлени, беспомощные и всецело предоставленные материнской заботе; знакомятся с морем только спустя некоторое время, под присмотром и руководством матери. В небольших бухтах они проходят настоящее обучение плаванию, до тех пор пока не овладеют водной стихией.

Рост и развитие малышей продвигается быстро, большими шагами. Молочные зубы - у тех видов, которые их имеют - сменяются уже до или вскоре после рождения. Ежедневный прирост в весе составляет около 3 фунтов (!). Таким образом, малыши подрастают удивительно быстро, и уже через месяц после рождения заканчивается период кормления.

Всегда рождается только один-единственный детеныш, и если мать, забывшись, в первые недели после рождения уплывает на пару дней, не заботится о малыше, или, тем паче, не возвращается, тогда он обречен на голодную смерть. Детеныш начинает жалобно хныкать, из больших черных глаз бегут настоящие слезы.После окончания кормления детеныши еще месяц остаются на берегу без опеки. Матери теряют к ним интерес и живут в гаремах мужей. А малыши растут дальше, хотя вряд ли они питаются в это время; мех меняет свой цвет, и когда с наступлением зимы налетают ветра и приходят холодные дни, то все - старые и молодые, большие и маленькие - уплывают в море. Куда они деваются, неизвестно. Но ясно, что они предпринимают дальние путешествия, поскольку окольцованные в Норвегии нерпы на следующий год появлялись в Южной Швеции, Шотландии и Исландии. Большинство же возвращается на старые лежбища, следуя строгим жизненным законам. Котики, к примеру, населяющие северное побережье Тихого океана от Аляски до Камчатки, начинают появляться на лежбищах приблизительно в конце мая. Первыми приходят старейшие, самые сильные самцы, следом за ними более моло дые. Весь июнь идет непрерывная борьба за место. Каждый взрослый самец отмечает свой собственный участок по меньшей мере в несколько квадратных метров камнями и комьями земли, но лучше всего действуют его гнев и ревность. Один за другим возникают тысячи таких участков, а молодые самцы, не претендующие еще на образование семьи, более или менее почтительно держатся вокруг.

Около Иоаннова дня и вплоть до первых чисел июля из моря появляются тысячи самок и дают увести себя в гаремы. Чем сильнее самец, тем больше у него жен. Через некоторое время рождаются малыши, они выкармливаются молоком и подрастают; но одновременно происходят новые свадьбы и спаривания.

В Антарктике, где живут южные родичи котиков, происходит все то же самое, только начинается в ноябре и продолжается до марта следующего года.

Все это время тюлени ничего не едят. Их жизнь теперь не промыслы и охота, а досуг и безделье. А также борьба между самцами, любовные игры и удовольствия. Вырастают и начинают проказничать малыши. Кому доведется неделями, как Локли*, жить около такого лежбища и наблюдать обычаи и поведение тюленей, тот навсегда будет покорен волшебным миром их жизни. Все, что происходит в местах, где селятся и живут ластоногие, по сути представляет собой отражение их "включенности" в движение солнца. Когда днев ное светило стремится к высшей точке, тюлени выходят из моря на сушу. Они следуют за поднимающимся солнцем. Они оставляют море не потому, что на суше им живется лучше, или потому, что становится теплее. Солнце своим прибывающим светом выводит их из водных глубин на воздушные просторы. Тут происходит летнее засыпание. Тюлени должны отдаться во власть сонных грез, они пронизаны ими. Это изменение сознания выводит их из океанских глубин на сушу, они прекращают есть, готовят места для своих любовных игр, и наступает "ночь отдыха". Летний сон разливается над различными родами и видами тюленей. У перелетных птиц все как раз наоборот. У них выращивание потомства - это "дневная работа". Тюлени же перенесли ее в царство ночи и грез. Такие различия биологически и с точки зрения истории Земли имеют большое значение и должны быть исследованы гораздо более обстоятельно, чем это делалось до сих пор. Когда вслед за тем приходит осень, солнце теряет силу и отступает, тюлени снова просыпаются. Осень - это для них утро. Теперь они уходят обратно в океан и превращаются в охотников и хищников; начинается их дневная деятельность.

Такая годовая периодичность имеет еще и другую сторону. Внутри большого класса млекопитающих ластоногие образуют собственный отряд (Pinnipedia). Многие исследователи считают их хищниками; некоторые черты указывают на собак. По характеру и образу жизни их трудно присоединить к другим отрядам. Одни признаки роднят их с хищниками, другие со слонами. Разделение жизни на морские и сухопутные отрезки придает их существованию сложный характер. В воде они хищники; они грозные охотники, и ни одна рыба не чувствует себя защищенной от них. Тут тюлени способны выполнять удивительные маневры, они быстры, дерзки и агрессивны, как все хищники. В море они, по-видимому, живут не стаями, а поодиночке, будучи едва связаны со своими сородичами. Их движениям свойственна исключительная ловкость и гибкость.

На земле они становятся неуклюжими; поскольку плечо и предплечье сильно укорочены и спрятаны в туловище, а кисть превратилась в ластоподобный придаток, их передвижения очень затруднены. Они ползают, упираясь и вытягиваясь вдоль земли. На земле тюлени оставляют свои хищные замашки и становятся вполне мирными. Они собираются в небольшие, как у копытных, стада. Всем стадом, состоящим из множества жен и окружающего молодняка, управляет самец. Похожая социальная тенденция есть и у слонов.

Таким образом, ластоногие колеблются, словно маятник, не только между водой и землей, но и между хищниками и копытными. Во время бодрствования они напоминают первых, а во время сна вторых.

Прибавьте к этому еще некоторые почти человеческие, или по меньшей мере напоминающие антропоидов черты. Так, всегда рождается только один, изредка два детеныша. Маленькие тюлени могут хныкать и плакать, у них есть даже молочные зубы. Поскольку глаза большие и круглые, а череп имеет почти шаровидную форму, морда тюленя напоминает своим выражением человеческое лицо. У многих видов, особенно у нерп, сильно выдаются лоб и глаза, а поскольку пасть выступает не очень сильно, возникают почти человеческие черты.

Когда однажды в сумерках я стоял на берегу Тинтагеля, недалеко от пещеры Мерлина, и море пело свою ночную песню, из воды неожиданно вынырнула нерпа. С любопытством, вопросительно, она посмотрела на меня, и наши глаза встретились. Это был столь непосредственный взгляд, каким я едва ли когда-нибудь обменивался с животными; взгляд без страха и тревоги, с полным пониманием ситуации. С тех пор я начал приближаться к загадке этих странных животных.

Исторически у тюленей не найдено предков. Описанные палеонтологами скелеты и останки имеют такое же строение, как и живущие виды: укороченный хвост и конечности, характерную форму зубов. Почти все находки сделаны в геологических отложениях, соответствующих двум последним эпохам третичного периода, миоцену и плиоцену.

Факты ясно свидетельствуют о том, что отрад ластоногих появился в земной истории поздно и, по-видимому, совершенно неожиданно. Где бы ни находились останки, они всюду обладают теми же самыми характерными признаками без первичных и переходных ступеней. Неожиданно и вполне сформированными предстают перед нами ластоногие.

В первый момент вряд ли может возникнуть сомнение, что тюлени изначально были наземными животными. И по сю пору они дышат легкими, а новорожденные организованы таким образом, что первое время после рождения не могут жить в море. Поэтому пока мы должны предположить, что все тюлени приведены в воду с суши и каждый год, ведомые солнцем, словно в сновидческом воспоминании возвращаются на свою изначальную родину.

Где же тот берег, которого они ищут, где расположены их основные лежбища? Последние исследования о географическом распространении ластоногих однозначно показывают, что первоначальные центры, вокруг которых они жили, это обе полярные области. Как Арктика, так и Антарктика еще и теперь являются местом их обитания.

Определенные виды, например, морские леопарды, некоторые виды морских львов и слонов живут в Антарктике. Другие для спаривания и выращивания потомства выходят на многочисленные острова и полуострова, окружающие Северный полюс. Их родина Гренландия и Исландия, западное и восточное побережье Канады, множество островов, раскинувщихся между Америкой и Азией, от Аляски до Камчатки и Сахалина. Поскольку во время летнего сна и летних грез тюлени обходятся без пищи, пустынный, каменистый, часто покрытый снегом и льдом мир полярного побережья - вполне подходящая для них среда.

Но многие ластоногие, особенно из семейства настоящих тюленей, находят дорогу вдоль побережья на юг. В Европе их часто можно увидеть в Уэльсе, Ирландии и Корнуолле. Они могут появляться в Португалии, а определенная группа, тюлени-монахи, населяют даже побережье Средиземного моря. Чем южнее они забираются, тем менее четкой становится годовая периодичность их жизни. Живя между сушей и морем, они теряют тогда первоначальный ритм.

Они живут также и во внутренних морях, на Байкале и Каспии. Этот факт мог бы послужить ключом к разгадке их первоначального географического распределения. Быть может, их увлекли и оставили при отступлении накатывавшиеся на юг волны оледенения. В пользу этой догадки говорят и палеонтологические находки, скелеты тюленей на юге России, в Венгрии, в районе Вены, в Южной Франции, Италии и даже Египте.

Таким образом, различные виды тюленей пришли, по-видимому, с севера, из Арктики. Там у полюса и была, вероятно, их родина, куда многие возвращаются все еще и поныне. Наступающие на юг глетчеры ледникового периода повлекли за собой наступление ластоногих. Чем шире был ледяной пояс, тем дальше на юг заносил он полярных животных. Расселение шло также и из Антарктики; отдельные виды тюленей пробрались вдоль южноамериканского побережья до Патагонии, а морские львы дошли даже до экватора. Таким же образом были заселены Австралия и Новая Зеландия.

Можно ли от этих отдельных фактов палеонтологии и зоогеографии пробиться к связному образу ластоногих и раскрыть тайны их земной истории? Это животные, центр географического распространения которых находится в полярном регионе. Волны ледниковых периодов шаг за шагом донесли их до умеренных широт. Несмотря на это, полюс остался их родиной.

Морской лев

И чем ближе мы подходим к полярным областям, тем в большей степени дневной ритм, столь естественный для более южных и экваториальных районов, побеждается годовым солнечным ритмом. Земной день и земная ночь превращаются в полярный день и полярную ночь. Месяцами солнце не появляется над горизонтом, а затем, поднявшись весной, многие недели не заходит. Здесь мы встречаемся с той же периодичностью, какая вписана в жизненный ритм всех тюленей. С приближением полярной ночи опускающееся солнце уводит с собой своих детей-тюленей, и они исчезают в водах мирового океана. Когда же с наступлением полярного дня солнце показывается снова, следом за ним появляются и выходят на сушу тюлени. Весь отряд тюленей пронизан этим полярным ритмом Солнца. Но отсюда становятся понятными и географическое распределение, и главные особенности жизни этих животных.

Предыстория ластоногих, о которой мы могли заключить из их географического распространения и поведения, а также их жизненный ритм, соответствующий движению Солнца в полярных областях, исторически уводят нас в те области, где в начале земного и человеческого развития можно найти Гиперборею. Тогда все, что позднее должно было раскрыться как человеческий род и природные царства, было еще в зачаточном состоянии. Рудольф Штайнер описал это следующим образом: "Световое растение человек жил тогда заключенным в общее мировое лоно, чувствуя себя единым со световой оболочкой Земли. Человек в этой тонкой, туманно-растительной форме был словно пуповиной соединен с матерью-Землей; вся мать-Земля лелеяла и оберегала его. Как в более широком смысле ребенок лелеется и оберегается сейчас в материнском теле, так лелеялся и оберегался тогда зародыш человека.

В этот период из Земли выделилось Солнце. "Этот выход Солнца был связан с тем, что пар уплотнился до воды".

Морской слон

Возник "водно-земной шар", и человек принял такой облик, что частично он "был водным существом, но возвышался в окружающий воду туман". Там достигал его свет, струящийся извне от окружающего Землю Солнца.

В этом описании приоткрывается тайна происхождения тюленей. В той области Земли, где и поныне находится родина многих ластоногих, была некогда колыбель человечества. Там жили озаряемые светом, овеваемые воздухом человеческие тела, "пуповиной соединенные с матерью-Землей". Все большим становилось уплотнение. В упомянутом выше докладе Рудольф Штайнер указывал на то, что ко времени выделения Солнца из Земли человек достиг той ступени "в своем теле, вырождение которой мы сегодня можем наблюдать в рыбах. Если мы сегодня глядим в воду, наполненную рыбами, то эти рыбы представляют собой остатки тогдашних людей".

Тюлени не рыбы, и все-таки они сформированы для жизни в воде. Если спросить себя, чем рыбы отличаются от тюленей, то ответить будет нетрудно. Тюлени ближе к человеку; они млекопитающие; они образуют социальные группы, по крайней мере на то время, когда живут на суше; они рождают одного-единственного детеныша и выкармливают его, пусть и несколько недель.

Рыбы, напротив, доверяют свои неисчислимые икринки водной стихии, и хотя некоторые виды строят гнезда, несколько дней заботятся о мальках, все же в своей конституции, образе жизни и поведении они бесконечно далеки от млекопитающих и, в частности, от тюленей.

Рыба - это водное животное, организм же тюленя лишь приспособлен для жизни в воде. Конечности преобразованы для плавания, кожа снабжена толстой жировой прослойкой и дает зверю необходимую тепловую защиту и веретенообразную, круглую, такую удобную для плавания форму туловища. Ушные и носовые отверстия под водой могут наглухо закрываться. Так многие черты указывают на обитателя моря.

Морская собака

Но откуда же произошли тюлени? Действительно ли они когда-то были сухопутными млекопитающими, которые позже должны бы были найти хотя бы следы предков этих морских жителей. Но этого не происходит; уже "готовыми" вступают они в заключительные эпохи третичного периода, миоцен и плиоцен. Согласно Ваксмуту, исторически эти эпохи соответствуют началу древнего атлантического времени; то есть в эпоху, когда только начали образовываться первоформы млекопитающих, тюлени выступили уже полностью сформировавшимися. Нет ли здесь противоречия?

Может быть, тюлени - это предки всех возникших тогда млекопитающих? Предки не в смысле того эволюционного учения, которое заставляет одно животное возникать из другого благодаря неким иллюзорным силам наследования и приспособления, но такие, которые сохранили и не специализировали примитивную форму своего тела, едва обозначенные члены и круглое туловище? Вероятно, тюлени никогда не были настоящими сухопутными животными, так как только в середине атлантического периода Земля стала достаточно твердой, чтобы животные и человек могли опереться и ступить на нее.

Если мы прислушаемся к этим рассуждениям, тело тюленя может предстать перед нами в новом освещении. Не напоминает ли оно эмбриональную форму? Человеческий эмбрион в конце 2-го месяца, хотя он и не превышает 25 мм, внешне очень походит на тюленя. И у эмбриона конечностями являются маленькие незаметные "обрубки", глаза круглые, веки широко раздвинуты, рот без губ и похож на щель. Эмбрион парит в воде в окружающей его оболочке.

Не встречаем ли мы здесь, при нарастающем отвердении, уплотнении и увеличении, напоминание о разных земных эпохах? Тюлени не стали рыбами, поскольку вплоть до начала Атлантиды они оставались связанными с человеком. У них были нерасчлененные, эмбрионоподобные тела, которые, плавая-паря, двигались в еще не уплотнившейся водянистой земле. В начале Атлантиды, когда формировались память и речь, и предки человека, частью которых были тюлени, делали первые шаги к становлению "Я", началось отпадение тюленей. Они слишком быстро уплотнили эмбриональный облик человека. Поэтому теперь они теряют молочные зубы еще до рождения и лишь несколько недель выкармливаются молоком. Младенцами они растут так быстро, что скорее всех становятся независимыми существами. Столь поспешное завершение молочного и детского периодов ясно указывает на неожиданный и слишком быстро совершающийся процесс становления животного.

Морской медведь

Тюлени являются свидетелями того, что истоки человеческого становления лежали в районе Гипербореи, которая на заре земной истории широким кольцом охватывала Северный полюс. Там находились предки человека и тюленей; они были идентичны. С наступлением Атлантической эпохи, когда начало приобретаться индивидуальное сознание, часть человечества - еще как своего рода человеческий эмбрион – слишком быстро отвердела. Она стала отрядом тюленей. Они являются пра-млекопитающими, которые стали способными к продолжению рода, будучи на самом деле эмбриональной формой.*/*Это типичные представители того биологического явления, которое носит название "неотения"./

Но они несут с собой не только эмбриональную форму, но и внутреннюю связь с Солнцем, пронизывавшим своим действием Гиперборею. Еще и сегодня они следуют движению Солнца в ритме полярного дня и ночи. Они никогда не были собственно сухопутными животными; как раз наоборот! Из вод древней Атлантиды, куда они слишком быстро нырнули, они пытались ступить на постепенно уплотняющуюся Землю. Но это им уже не удалось. Каждый год они возобновляют попытку и трогательно вверяют суше своих детенышей; но это ведь только сон, который проходит столь же быстро, как наступил. И когда начинаются осенние бури, тюлени должны возвращаться назад в море, куда зовет их заходящее полярное Солнце. То, что тюлени слишком быстро уплотнились на стадии человеческого эмбриона - это их земная судьба. Из-за этого они погрузились в воды мирового океана; они достигли Антарктики и нашли там условия жизни своей старой родины. Все снова они пытаются достичь земли, и каждый раз вода одерживает над ними верх. Они являют на Земле величественный памятник человеческого развития. Если мы заглянем им в глаза, то увидим себя самих, какими мы некогда были, и смутно ощутим, как мы развились, а они, тюлени, остались на месте. Они так близки нам, потому что они не специализировались, как другие млекопитающие. Это не те напоминающие о Лемурии виды, какими являются сумчатые и однопроходные, и не деградировавшие формы, известные нам как грызуны. Родственны они китам и дельфинам, но те имеют иное происхождение. Позже тюлени прошли через Атлантическую катастрофу и поэтому попали во все те области, которые населяют еще и теперь.

Когда-то жизнь эскимосов была очень тесно связана с тюленями. Если в былые времена убивали на охоте моржа или тюленя, то удачливый охотник оставался три дня в своей хижине; в это время он не мог ни есть ни пить; также не мог он касаться жены. Всякая работа в его доме останавливалась, постель не убиралась и нагар с ламп не счищался. Но через три дня душа убитого тюленя освобождалась и возвращалась в материнское лоно. Тогда же могла снова начаться обычная жизнь и охота. Души тюленей, моржей и китов возвращались к великой богине Седне. "Она - мать всех морских животных и главная богиня эскимосов. Они считают, что она господствует над судьбой людей... Ее трон находится в подземном мире; там живет она в доме, построенном из камней и костей китов. Из этого дома происходят души всех тюленей и китов. Туда же души снова возвращаются после смерти".

Множество ритуалов и табу связано у эскимосов с тюленями. Души этих животных "одарены значительно большими способностями, чем души людей". Они не переносят запаха человеческой крови, а также теней и темного цвета смерти. Также неприятны им менструирующие женщины. Эскимосы смутно ощущают, что кровь и смерть содержат те личные силы "Я", которых тюлени некогда лишились. Они принадлежат богине преисподней и земных глубин, тому царству Матери, из которого когда-то вышла человеческая судьба. Рудольф Штайнер указывал, что "Мать" нужно искать там, где лежат прошлые ступени земного развития. В область прошлого тянутся и души тюленей; там их общая родина с людьми, их братьями.

Но в последние столетия люди отреклись от этого братства. На юге и на севере они начали откровенно безжалостную охоту на своих собственных предков. Миллионы тюленей, моржей, морских львов, морских леопардов и котиков были уничтожены. Дубинами, ножами, топорами и ружьями истреблялись целые колонии и виды. Но это шло не от эскимосов, живших в теснейшей связи с тюленями. Это совершалось русскими и немцами, англичанами и японцами, голландцами, скандинавами, американцами из-за хищности и жадности. Все более редкими становятся теперь тюлени, и дом богини Седны густо населен их душами. Эта богиня - мать земных глубин - стоит и над судьбой человека; но что станет с человечеством, которое слепо отрицает образ своего прошлого? Не отрицает ли оно вместе с этим свое божественное происхождение? Лишь немногие знают еще истинную историю происхождения тюленей, и даже Лаппе Аслак, сын Сири Маттис, который 24 мая 1944 года рассказывал* о происхождении тюленей, "как это передали отцы", лишь предчувствует правду. /*Здесь мне хотелось бы сердечно поблагодарить г-на профессора Коля-Ларсена, указавшего мне на это сообщение./ Он говорил об исходе евреев из Египта, о переходе через Красное море и о преследовавших их египтянах. И тут он сказал: "Тогда поднял Моисей снова свой жезл и фараон и все его люди, и собаки, и лошади, и колесницы были поглощены морем. Сам же фараон и все, принадлежавшие его роду, стали тюленями большими, а все их солдаты - маленькими тюленями".

Здесь еще раз, но в историческом преломлении, явлен прообраз становления тюленей. Та часть человечества, которая не хотела участвовать в поступательном развитии, но желала препятствовать ему, была поглощена водой. Другая часть прошла сухой через море и на другом берегу ступила на твердую землю. В конце своего рассказа Аслак прибавляет следующее: "Если ты однажды обратишь на это внимание и снимешь шкуру с тюленя, то он окажется очень похож на человека. Особенно если ты положишь его на живот. " Так Аслак смутно ощущал глубокое родство тюленей и людей.

ИЗ ЖИЗНИ ПИНГВИНОВ

В популярной книге "Остров пяти миллионов пингвинов", увидевшей свет четверть века назад, Шерри Кейртон пишет: "Не знаю, встречалось ли мне за те сорок лет, что я путешествую, исследуя природу, по свету, столь же интересное и одновременно столь же занимательное существо, как пингвин. Над ним невозможно не смеяться из-за комического выражения, которым он так известен. Только остров пингвинов научил меня, что они заслуживают не одной лишь усмешки. Пусть они кажутся и не особенно смышлеными - хотя часто, по-видимому, инстинктивно поступают удивительно мудро и обдуманно - но это храбрые и верные существа и достойные супруги."

Кто хоть раз видел пингвинов, подтвердит это описание. Эти птицы, которые не умеют летать, а вместо этого, выпрямившись, неуклюже ковыляют по земле или ползают на брюхе - весьма необычный народец. Многими тысячами они внезапно выходят из океана к местам гнездовий. Тогда они бесчисленны, как морской песок. Через несколько недель после спаривания самка откладывает яйцо. Супруги совместно высиживают его и с трогательным вниманием заботятся о воспитании чаще всего единственного птенца. Все это происходит в стае, гнездо к гнезду и голова к голове с другими птицами.

Когда птенцы становятся достаточно самостоятельными, вся колония уходит обратно в море.

Этот ритм повторяется заново каждый год, с той лишь разницей, что у каждого вида он свой индивидуальный. Большинство спаривается летом. Императорские пингвины, наоборот, выходят на сушу осенью и всю зиму проводят за высиживанием и воспитанием птенцов. Ослиные пингвины спариваются даже дважды в год; осенью и весной. Правда, они живут ближе к умеренным широтам, чем большинство их сородичей.

Жизненное пространство всех пингвинов весьма ограничено. Это антарктические животные. Сфера их обитания простирается от Южного полюса до отдельных островов, разбросанных в окружающем океане. Все они используются пингвинами для гнездовий. Эта сфера захватывает Новую Зеландию и Тасманию и через Кергелен и острова Крозе достигает Южной Георгии, Южных Оркнейских, Южных Шетландских островов и юга Африки. Холодные течения занесли их даже на Галапагосские острова, расположенные у самого экватора. Зато на Северном полюсе и в Северном Ледовитом океане пингвин неизвестен.

Феномен, с которым мы здесь сталкиваемся, заслуживает того, чтобы остановить на нем внимание. Ведь лишь очень немногие виды имеют столь ограниченную жизненную сферу. Как это понимать? Разве Северный полюс не такой же, как Южный? Оба представляют собой области, выделяющиеся из остального царства Земли; в обоих дневной ритм превратился в годичный, ведь солнце лишь однажды за все 12 месяцев восходит и опускается за линию горизонта. Обе полярные зоны покрывает панцирь вечного льда. Но под ним эти области совершенно не похожи друг на друга. "Северная полярная область — это огромная, наполненная морем чаша, из которой выступают остатки отдельных островов, окруженная со всех сторон сушей. Южная полярная область - это, наоборот, твердая земля, точнее, обширный, возвышающийся над океаном блок суши".

Этим характеризуется основная противоположность обоих полярных регионов.

Еще ярче это выступает в следующем описании: "Северный полюс находится в глубоком море величиной с Европу; у полюса глубина больше 4200 метров. Наоборот, Южный полюс - это почти центр огромного массива суши, части света, в полтора раза превышающей Европу. Он расположен на высоте примерно 2900 метров над уровнем моря. Вокруг глубокой морской чаши Северного полюса огромные массивы Азии, Европы и Америки образуют почти замкнутое кольцо; а материк Южного полюса, шестая часть света, совершенно изолирован в океане глубиной 5000 метров. Атлантический, Тихий и Индийский океаны сливаются в один необозримо величественный водный мир".

Если попытаться более четко обрисовать образ обоих земных полюсов и представить себе в этой связи, что Северный Ледовитый океан имеет глубину 4000 метров, а южный материк поднят над уровнем моря приблизительно на 3000 метров - таким образом, разница составляет 7000 метров - если представить далее, что на севере находится море, окруженное со всех сторон берегами, а на юге омываемый океаном огромный остров, тогда эта полярность в своей сущности станет еще более ощутимой. Северный полюс - это море, окаймленное берегами огромных континентов. Южный полюс - остров, омываемый водами необозримого океана.

Море и остров - вот два начала, все снова и снова в бесконечной изменчивости формирующие ландшафт Земли. Праостров - это Южный полюс. Праморе - Арктика, и из обеих сфер формирующая сила проникает во все остальные области Земли. Так и хочется сказать: все острова, где бы они ни находились, это дети Антарктики. А все моря, какими бы большими или маленькими они ни были, произошли от огромной чаши Северного полюса.

Каждый остров это выкристаллизовавшийся, уплотнившийся из окружающей воды участок суши. Живущие в струящемся элементе силы концентрируются в центральной точке и словно "выпекают" его. А море - это процесс растворения, совершающийся посреди твердого земного царства. Растворяющие силы струятся из центра к окружающим берегам и долгими тысячелетиями подтачивают скалы.

Остров - это становление Земли; море - ее прехождение, умирание. Уплотнение и растворение живут в обоих этих началах. Северный полюс стар; Земля там растворилась. Отсюда в поток эволюции врываются ледниковые периоды и на столетия покрывают льдом северные континенты, а затем уходят назад, к праматери всех морей. С Южного полюса, наоборот, струятся уплотняющие, островные силы. Они образуют континенты и придают земному царству способность отвердения.

С Севера струится тенденция к растворению, и чтобы Земля не стала совсем жидкой, она уравновешивается мощными массивами континентов. Уплотнение действует с юга, но чтобы Земля полностью не очерствела, этой гигантской силе противостоят океаны.

Вот какова противоположность этих двух полярных областей. Таинственная прелесть морей, которые вливают во всякий ландшафт нечто грезящее, провидческое, когда небо отражается в воде и видит в ней самое себя, происходит с Севера. С Юга приходит дающая воде опору, укрепляющая строгость - основная черта всех островов. Она обращает к небесам не зеркало, а кулак. Земля становится независимой и восстает против неба.

Пингвины - детища этих своевольных сил. Они собираются там, где действуют силы земного уплотнения и образования островов.

Почему, встречаясь с пингвинами, мы чувствуем себя возвышающимися над ними и выражаем это превосходство легкой усмешкой? А думая об этих маленьких, прямо держащихся птицах, мы ощущаем какое-то трагикомическое чувство.

Может быть, смех вызван тем, что пингвин - карикатура на птицу? Это и птица, и не птица, ведь она не может летать; ее крылья - укороченные обрубки, словно уродливые руки, покрытые чешуей (эпидермисом), движутся вверх-вниз. Когда пингвин выставляет их, возникает жалкая картина; ведь никогда - это очевидно - обрубки не смогут поднять круглое тело в воздух. Невозможность летать превращает птицу уже не в смешную, но в трагическую фигуру. Комичность пингвина имеет другие причины. Не кроется ли она в попытках подражать человеку? Вместо того чтобы летать, он, идя по земле, выпрямляется, начинает болтать и браниться, и держит себя так важно, будто действительно что-то из себя представляет. Так нам кажется, поэтому рот сам собой расплывается в улыбке. Как будто бы рыба, у которой плавники превратились в ноги, вышла на землю и гордо выпрямилась.

Пингвин - это, в сущности, превратившаяся в рыбу птица. Его царство вода, тут он чувствует себя как дома. У Брема читаем: "Они проплывают под водой около 30 метров, затем выпрыгивают, чтобы перевести дух, как маленькие дельфины, сантиметров на 30, и после 60-80-сантиметрового прыжка снова ныряют. При таком способе движения они пользуются только крыльями, как бы летают в воде... При этом они плывут с такой невероятной скоростью, что легко обгоняют быстро движущийся пароход".

У Герлаха читаем следующее: "С такими крыльями они не могут летать как птицы, вместо этого они машут ими в воде. Крылья-ласты движутся с огромной скоростью, до двухсот ударов в минуту. Пингвины как бы летая носятся в воде, перемещаясь со скоростью около 10 метров в секунду".

Таким образом, они с легкостью могут проплыть километр за две минуты, а за час тридцать километров. Стоит ли удивляться, что до сих пор неизвестно, куда они уплывают, когда вместе с подросшими детенышами покидают острова и уходят в море? Возможно, сфера их обитания - это все южные моря вплоть до экватора. Мы не знаем этого, но вода их подлинная родина.

Королевские пингвины

Они начинают казаться нам смешными, только когда выходят на сушу, чтобы спариться и вывести потомство. Как бы вспоминая далекое прошлое, они принимают птичью жизнь, самки и самцы ищут друг друга, строят гнезда; начинается почтенная семейная жизнь. Странствующий охотник превращается в осевшего бюргера. Рыба становится птицей.

Еще отчетливее это подчеркивается прямизной походки и примечательным рисунком и расцветкой оперенья: грудь как бы в белой сорочке, а поверх черный фрак. Прибавьте к этому, что они, столпившись тысячами, болтают, толкаются, отбирают друг у друга необходимые для строительства гнезда камни; хоть порой они и лишаются супруги или столь оберегаемого яйца, все же они хорошие мужья и заботливые родители. Как раз эти, сегодня хорошо изученные и исчерпывающе описанные качества, делают находящегося на суше пингвина такой смешной фигурой. Он должен быть птицей, но не может этого; ведь у него нет крыльев, и потому он привязан к земле.

Чтобы преодолеть этот изъян, он стремится стать человекоподобным. Но это совершенно не удается. Так и проводит он это неудавшееся бытие, осужденный на полгода оставлять свой морской дом, выходить на землю и изображать какую-то промежуточную форму, вспоминая и повторяя когда-то присущее ему птичье бытие, и одновременно выпрямляясь подобно человеку, и все же оказываясь не в состоянии им быть. Кто не вспомнит здесь о заклятиях, превращающих человека в животное или заставляющих какое-либо существо проводить часть жизни в месте, которое становится для него адом? Как дочь Деметры однажды оказалась в царстве мертвых и лишь на несколько месяцев могла выходить на свет! Нечто похожее заключено в жизни пингвинов и скрывается под маской комичности и несовершенства. Не действует ли здесь рука Кирки, могущественной волшебницы, дочери Гелиоса?

На островах и побережье Арктики пингвинов нет. Однако вплоть до начала прошлого столетия там обитал особый вид птиц, напоминающий пингвинов: бескрылая гагарка. Хотя она и принадлежала к совершенно другой ветви, однако подпала схожему превращению. И у нее крылья превратились в укороченные отростки и исчезла способность летать. По величине она напоминала большого пингвина: приблизительно 90 см высотой. Двигалась она в вертикальном положении, имела белый живот и черную спину. Ближайшие родственники: гагарка и кайра.

Раньше бескрылая гагарка жила не только на островах северных морей; доисторические останки найдены на побережье Дании, Ирландии и даже на юге Североамериканского континента.

С севера происходит и имя "пингвин". Хорошо известную им бескрылую гагарку моряки называли Pen-Gwyn (белая голова). Здесь речь идет о двух кельтских словах: Реп - голова, Gwyn - белый, позднее перенесенных с бескрылой гагарки на пингвина. Но это произошло только в английском и немецком. Французы Pingouin'oм называют гагарку, а самого пингвина - manchot./ Последних живых экземпляров видели еще в 1820 г. в Гренландии. С тех пор эта птица - раньше, наверное, столь же многочисленная, как сегодня пингвин - исчезла с лица Земли. До этого ее особенно часто можно было встретить в Гренландии, Исландии и на Ньюфаундленде. "Все исследователи упоминают, что бескрылая гагарка умела плавать с высоко поднятой головой, но втянутой шеей, а будучи потревожена, сразу ныряла. На скалах сидела вертикально выпрямившись. Передвигалась или бежала прямо, как человек, и чуть что ныряла в море на глубину 4-5 метров". Спаривались бескрылые гагарки летом и откладывали одно яйцо; о способе и времени высиживания существуют лишь догадки.

Во всяком случае, в арктической области возникли формы, подобные тем, которые мы сегодня встречаем у пингвинов. Оба потеряли свои птичьи качества, чтобы навсегда оставить воздух, но зато приобрести способность плавать. Совсем не родственные друг другу по происхождению, и бескрылая гагарка, и пингвин подверглись одинаковой участи и должны были перестать летать. Есть ли еще птицы с похожей судьбой? Мы знаем целый ряд видов: некоторые еще живы, другие уже вымерли. Прежде всего это отряд страусов. Крылья у них столь укорочены, и перья такие мягкие, что совсем не пригодны для полета. Но зато у них сильно развиты шея и ноги: так что выпрямившийся страус часто достигает высоты больше двух метров. Похожий облик имеют австралийский казуар, южноамериканский нанду и вымерший несколько сот лет назад моа из Новой Зеландии. Последний достигал высоты от 3, 5 до 4 метров, обладал мощными бедрами и сильной шеей. Кое-где еще изредка встречается новозеландский киви.

Все эти птицы лишились возможности летать. Зато, за исключением киви, развили сильные ноги и очень длинную шею. Получается, что этим они как бы возместили потерю в крыльях. Тут вспоминаются слова Гете из стихотворения "Метаморфозы животных":

"Лишь во внутреннем являет

Дух способность противления,

Разрывая оболочку, лепит новые Он формы,

Словно волны; правда, эти начинания напрасны.

Ведь не кто иной, как Он проникает в эти члены,

Наделяя их богато; и тем самым ущемляет Он

Другие. Уничтожит это бремя перевеса

Красоту, изящность формы и все чистое в движении. "О юных страусах и казуарах рассказывают, что они грациозно двигаются. Чем старее и больше становятся птицы, тем сильнее выступает это "бремя перевеса" в шее и в ногах, и тем грубее и тяжеловеснее становится поведение. Крылья и полет "съедаются" ногами и бегом. И чтобы уравновесить развитие мощных нижних конечностей, из тела выступает шея; так возникла современная форма.

Эти бегающие птицы, опять-таки за исключением киви, живут в широких степях. Песок, солнце, короткая трава и сухость окружают их. Как считает Портман, сильные мадагаскарские страусы (Aepyornithes) были постепенно уничтожены из-за того, что "увеличивающееся выкорчевывание светлых, смешанных с саванной рощ на большей части острова выгнало многих животных в непригодные для их жизни болотистые леса". "Там гигантские страусы стали жертвой крокодилов". И дело не только в этом. Сферой обитания этих птиц были степи, а не джунгли; поэтому они вымерли.

У всех этих птиц преобладают силы сухой земли. Они высушили тело, утончили оперенье и превратились в бегунов. (У киви сила крыльев перешла в изогнутый удлиненный клюв). Примечательно, что все они живут главным образом в южном полушарии.

Не прямая ли это противоположность пингвинам? У обеих групп крылья укорочены. Но у пингвинов шея и ноги не вытянуты, а, наоборот, подобраны. У них голова переходит прямо в грудь, а ноги выступают из живота, как короткие обрубки. Здесь не воздух высушил тело; напротив, сырость и темнота так раздули туловище, что ноги и шея совершенно потонули в нем. Этот облик напоминает кита, тюленя и дельфина. Конечности превратились в ластоподобные придатки, тело разбухло от жира и стало баллонообразным.

На севере и на юге, где господствующими силами стали мороз, темнота и влага, как противоположность страусу и казуару возникли пингвин и бескрылая гагарка. Способны ли мы познать скрытую в их существовании загадку?

В последние десятилетия поведение больших колоний пингвинов изучалось очень внимательно. При этом выяснилось, что ритм странствия разных видов различен. Так, изученные Кейртоном ослиные пингвины приходят на остров Дассена, расположенный севернее Капштадта, дважды в год, в марте и в сентябре; оба раза для высиживания яиц и выведения потомства. Как правило, эти пингвины откладывают по два яйца, вместо обычного одного, как принято у других видов.

Недавно изученные группой французских исследователей императорские пингвины выбирают для высиживания и воспитания птенцов самое страшное время года - антарктическую зиму. Едва ли здесь можно говорить о каком-то инстинкте, который должен якобы служить сохранению рода. Самки и самцы начинают появляться на ледяных плоскогорьях Антарктиды в апреле, мае. Время полной полярной ночи, период страшнейших ураганов и леденящего мороза, они без всякой пищи проводят в трогательной самоотдаче только что родившимся малышам.

Большинство других видов, насколько нам известно, высиживают яйца антарктической весной и летом. Таким образом, для пингвинов нельзя указать какого-то единого ритма жизни. Различные виды имеют индивидуальные периоды странствий.

Но нет никакого сомнения, что появление пингвинов на местах будущих гнездовий можно сравнить с возвращением других птиц на родину. Высиживание яиц - это для пингвинов время работы и бодрствования. Они переживают в эти месяцы любовь, рождение и борьбу, и только когда снова возвращаются в море, "в страну грез", начинается мир и благоденствие. Для пингвинов "море" это тоже самое, что для птиц наших широт "юг". Они не только нырнули в воду, но и избрали ее своим "раем". Они стремятся в воду, как другие птицы в далекую страну своих мечтаний.

А на суше, хотя они и не могут летать, все же пытаются вести себя как птицы. У них есть предсвадебные танцы. Они строят различные гнезда, годами моногамны и очень заботливы к потомству. Такой характерный для птиц способ поведения у пингвинов еще усилен, часто даже превращается в карикатуру и причудливо искривляется. Так как держатся они вертикально, то во время брачного периода и перед свадьбой дело доходит до настоящих поцелуев - пингвины трутся носами и ласкаются. Молодые пингвины часто разводят крылья и пытаются обнять своих дам. При этом раздаются всякие писки и крики.

Гнездо оба супруга строят вместе. Сначала работает один, потом, когда он устанет, его сменяет другой, чтобы через несколько дней дом – обычно углубление, похожее на небольшую нору - был готов. Затем, после завершения работы муж и жена спускаются к морю, купаются и ужинают. Потом они встречаются со знакомыми, болтают, фланируют по улицам и, наконец, возвращаются в построенный дом.

Появившееся через три или четыре недели яйцо приветствуется родителями с радостью и восхищением. Они вместе заботятся о воспитании птенца - ведь это время всевозможных опасностей. Чайки и ибисы с нетерпением поджидают, как бы украсть и съесть бесценное яйцо.

Только половине птенцов удается вылупиться, и те большей частью становятся жертвой врагов и тяжелых жизненных условий.

Для птенцов императорских пингвинов нет вообще никакого гнезда. Яйцо находится в брюшной складке, птенец неделями сидит на ногах у отца, сохраняемый и согреваемый его животом. Мать в это время где-нибудь далеко в море "наедает" себе новые силы. Отцы же всю ледяную полярную ночь выстаивают, тесно сбившись в кучи, сотни и тысячи птиц, чтобы противостоять уничтожающим ветрам. Образовав большие группы, они обмениваются последним оставшимся у них теплом. А внутри сидят детеныши, маленькие, почти совсем без перьев, и неделями ждут возвращения солнца. Жизнь пингвинов - это не только радость и игра. На суше они несут свою птичью судьбу как тяжкое обременяющее воспоминание, их участью становится мучение и нужда.

Некогда пингвины отбросили птичью долю, чтобы обрести другую, может быть, лучшую жизнь. За то, что они ныряют в море, раз или даже дважды в год с них спадают чары, и они с болью вспоминают свое птичье существование. Кейртон описывает, что молодые, всего нескольких недель отроду, пингвины испытывают страх перед водой, и только большими трудами и терпением родителей удается заставить их впервые попытаться нырять и плавать. Но к этому они прибавляют еще нечто: "Порой, - говорит он, - странным образом кажется, будто у них есть чувство: плавники - это крылья, и, немного поупражнявшись, можно было бы полететь. Во всяком случае, я часто мог наблюдать, как молодые птенцы с видимым старанием били крыльями, как будто они были убеждены, что так и надо поступать... Эти попытки видишь так часто, что, на мой взгляд, дело здесь не только в разминке. Может быть, это наследие ранних земных эпох... когда пингвины действительно могли летать".

Очень вероятно, что так и было на самом деле, и что какое-то или какие-то события привели к утрате способности летать. После того как пингвины стали нелетающими, крылья съежились и превратились в плавники, позволившие им жить в воде. Антарктические силы образования островов, тьма и огромные водные просторы "раздули" его тело, втянув в него ноги и шею. Так из птицы получилась рыба, которая, правда, раз в год должна опять становиться птицей, хоть это трудно и тяжело. Род не смог бы существовать дальше, если бы не было этого ежегодного жертвенного выхода на сушу.

Живя на суше, пингвин превращается в карикатуру на человека. Он даже обречен на регулярно наступающее заболевание: линьку. Хотя она характерна для всего птичьего рода, но у большинства водоплавающих протекает так, что на несколько недель теряется всякая уверенность в полете. Лебеди, утки и гуси сбрасывают одновременно все маховые перья. Пока у них снова не вырастает оперенье, возвращающее способность летать, они скрываются в густых прибрежных зарослях и болотах.

Большинство других птиц линяют более спокойным образом. Старые перья медленно выпадают и постепенно заменяются новыми. Часто при этом птицы выглядят жалко, но могут есть и летать.

Пингвин же действительно заболевает при линьке. Много недель подряд он не может ничего есть. Как другие птицы при смене оперенья теряют способность летать, так и пингвин теряет способность плавать. Кейртон рассказывает, что пингвины, которых он мог наблюдать, регулярно линяют в декабре. Они чувствуют наступление этого заболевания; в предшествующие дни особенно много едят, чтобы иметь хоть небольшой запас. "Они похожи на рождественских гусей... становятся все толще и толще, пока однажды не появляются первые, еле заметные признаки линьки. С этого момента начинается не меньше шести недель сплошных невзгод". Потеряна сила для ныряния и плавания. Прекращается охота, птицы оставляют гнезда и слоняются. Перья выпадают пятнами по всему телу. "В одном из таких мест можно увидеть тысячи пингвинов, стоящих, сбившись в тесные кучи, и один выглядит плачевнее другого". Весь остров тогда почти по щиколотку покрыт пухом и перьями, а посреди стоят сотни горестных фигур.

В конце периода линьки пингвины становятся такими тощими, что для ныряния они теперь слишком легки. И тогда они начинают глотать прибрежную гальку, чтобы набрать необходимый "вес". "Можно увидеть, как они бредут по берегу, рассматривая камень за камнем, причем некоторые не трогают (видимо, слишком большие или недостаточно гладкие, чтобы их глотать), другие же съедают, пока им не покажется, что набран достаточный балласт". (Кейртон).

Теперь пингвин начинает снова становиться рыбой. Чтобы добиться этого, он должен есть камни. Как птица - каким он стал после линьки - пингвин потерял нужную для ныряния земную плотность. Поэтому-то он и глотает камни, утяжеляется и превращается в морское животное. Время линьки, когда он должен поститься и страдать, снова возвращает его в птичье семейство. Тяжелые камни уводят его в воду.

Если спросить, каковы кульминации и характерные черты в жизни пингвинов, тогда выступят Два особенных переживания, выпадающих на долю каждому пингвину. Одно целиком связано с описанной выше линькой. Состояние нужды, недомогания и поста напоминает ему о том темном времени, когда он перестал быть птицей и стал рыбой. За это на него возложено ежегодное наказание, которое должны нести все водоплавающие. И не удивительно ли, что пингвин не забивается в темноту своего гнезда, чтобы там пройти это испытание? Он ищет общества своих сородичей, как будто знает, что разделенная беда - это уже полбеды.

Вскоре за тем он ест камни и так впадает в "пингвиний грех", становится рыбой, начинает грезить и возвращается в море.

Другой кульминацией в жизни пингвинов является разглядывание только что отложенного яйца. Все исследователи описывают, с каким волнением и удивлением оба родителя приветствуют яйцо; как они поворачивают его туда-сюда, рассматривают со всех сторон и никак не могут насмотреться. Может быть, в этот момент в них пробивается что-то, что приблизительно можно сравнить с замечанием Рудольфа Штайнера, которое он однажды высказал об облике яйца: "Яйцо - это не что иное, как действительное отражение космоса... и философам не нужно выдумывать, как это у пространства есть три измерения; ведь если бы только действительно знали, куда смотреть, то всюду увидели бы мировые загадки. То, что одна из мировых осей длиннее, чем две другие, тому видимым доказательством служит куриное яйцо; его граница - скорлупа - подлинный образ нашего пространства".

Может быть, предчувствие этого знания пробуждается в ощущении родителей-пингвинов. Оно едва брезжит в них. Но благодаря этому в них пробуждается сила высиживать яйцо со всем возможным вниманием и инстинктивной заботой, к каким только могло их привести такое глубокое переживание.

Хотя они выглядят жалкими и смешными, но под этой шутовской одеждой скрывается глубина и трагичность всего бытия. Они, пингвины, уже человеческие предки, только у них все искривлено и сдвинуто. Каждая трагедия имеет свою смешную сторону: так и становление человека связано с существованием пингвинов.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: